В минувшую пятницу хоронили Генку Быстрова. Всю последнюю неделю я пробыл в командировке и поэтому на его похороны опоздал. Жаль, конечно… Я ведь Генку-то хорошо знал. Даже какое-то время вместе работали.
Последний раз я его видел около месяца назад. Тяжело сопя, он поднимался на третий этаж хрущевки, а я спускался со своего. В руках у Генки было по жестянке пива и когда он, пытаясь поздороваться, сунул одну под мышку и протянул мне навстречу свою пятерню, жестянка выскользнула на волю и шлёпнулась на лестничную клетку.
Покраснев от негодования, он нагнулся, чтобы ухватить своевольницу, да не тут-то было: скрюченная от болезни рука лишь скользнула по лаковой поверхности и беспомощно повисла в пяди от пола.
- Ишь ты какая... – укорил её Генка, потом опять цапнул воздух рукой и взмолился: - Алексеич, помоги! …Брат из Москвы в гости приехал, вот и бегал за пивом для развития костей.
Я, честно говоря, и сам уже хотел ему помочь, да сдерживал себя: справится ли, думал, сосед со случившейся оказией после разбившего его инсульта? …Не справился. Растаял прежний Генаха Быстрый в тумане прошедших годов, как изрысившийся конь, лишь одно воспоминание от него осталось…
Больше половины своей жизни он прожил в Тюмени, а предыдущее время где-то в середке России на одной из бесчисленных железнодорожных станций. Намеревался поступить в техникум и гонять по стране тепловозы, да, пока туда целился, забрали в армию. Потом с армейским дружком прикатил в наш город, покуковал самую малость в общежитии какой-то строительной организации, а как женился – устроился на «Волгу» возить директора автобазы, выбил у него квартирёшку и жил бы себе поживал, да вдруг уволился и запил. Пьянствовал он своеобразно: водку пил в одиночестве, а вот пиво – на скамеечке возле подъезда, угощая им всяк проходящего мужика: пиво-то, мол, от жары спасает! Хотя какая тогда стояла жара? Сыпал на асфальт рыжими листьями октябрь, да время от времени моросил дождичек, желая загнать любого из случившихся гуляк под крышу.
Загнал, видать, и Генку, так как в конце того же месяца я увидел его у себя в таксопарке. Он топтался возле дверей отдела кадров и, увидев меня, сиганул почему-то прочь, забыв даже поздороваться. …Он потом поздоровался, когда вечером сидел на привычной скамейке, а я - возвращался с работы.
- Здравствуйте... – почтительно обронил Генка, приподнявшись и замерев в какой-то крючковатой позе, будто бы раздумывая, говорить ему что-нибудь дальше или нет?
Но я опередил:
- Зачем в таксопарк приходил?
- На работу устраиваться…
- Устроился?
- Не-е, …не устроился, – увидев, что я уселся на скамейку, Генка шлёпнулся на прежнее место и, покраснев, робко выдавил из себя: – Вас жду, Алексеич, вы ведь там главный инженер! Помогите маленько…
- А почему у самого не получилось?
- Мордой не вышел…
Вот тебе на! Чего-чего, а морда у моего соседа уродилась на славу: и нос, как нос, и губы не оладьи, а уж про кудри и говорить нечего: каждая кудря стоит рубля!
- Кадровичка, - жалобно промямлил Генка, - завыделывалась…
Фотографии, мол, ей не понравились. Генка ведь принес в отдел кадров такие старые фотки, что не поймёшь, где ухо – где нос и получил законный отлуп.
- Ясно… Ну, это, брат, дело поправимое! …Ты мне вот что скажи, - вспомнил его прежние базовские успехи, - зачем со старой работы ушёл? И квартиру тебе директор дал, и легковушка всегда под рукой… Чего ещё-то?
Генка ещё шибче побагровел, потом поскрёб пятернёй затылок и вызывающе бросил:
- Что у меня голова-то - казённая? И так всю отстукали…
Шеф-то, оказывается, любил заложить за воротник и так часто это делал, что подпихивающий его после работы на пятый этаж начальственной многоэтажки Генка, был готов терпеть чего угодно, лишь бы не попадаться под руку его жене.
А в середине прошлого месяца она Генке даже нос разбила… Не смотришь, мол, за начальником – вот и получай! Заревев от обиды, он кинулся вниз, а на другой день написал заявление. И уволился. …Бывает ведь такое?
- Быва-а-ает… - согласился я. Сам в молодые годы жил в служебном домишке на территории комбината и каждый вечер на общее крылечко дома водители притаскивали пьяного соседа – начальника транспортного цеха. Только его жена была тихая, как мышь, и на физиономии добровольных помощников не покушалась.
Так с моей помощью Генка Быстров устроился в таксопарк и больше с просьбами не обращался.
А следующей осенью в дверь моей квартиры постучался сухой, как берёзовое полено, старичок с неожиданно хриплым голосом:
- Быстров, – прохрипел он и по-военному приложил руку к седому виску, - отец Генахи, соседа вашего. С просьбой вот!
Просьба его умещалась в двух словах: увольте Генку из таксопарка к чёртовой матери! Замаялся, не идёт работёнка и всё тут… Как ни напишет, мол, родителям письмо – одно от него расстройство! Всё про какой-то бардак твердит и не в гараже, мол, тот бардак творится, а в самом городе, где они, таксисты-то, значит, работают!
- Так увольняйся, отвечаю ему, - старичок ткнул жилистым кулачком перед собой, утверждая тем решительным действием родительский совет, - чего мучиться!? Ан нет, пишет, не уволишься - начальник колонны не отпускает… На хорошем, мол, я счету!
И вот из-за этого самого, выходит, горя Быстров старший со своей станции и прикатил.
- А чего он сам не идёт ко мне?
- Стыдно… - гость опустил голову и сразу же стал похожим на сына. – Через вас ведь в гараж устраивался – как на попятную идти?
* * *
Утром следующего дня Генка явился ко мне в кабинет, уселся на стульчике возле дверей и виновато потупился.
- Увольняться, значит, надумал?
- Ну… - Генка уронил кудлатую голову ещё ниже.
- А чего здесь не работается? План ты, смотрю, - поднял со стола сводку показателей работы его бригады за прошедшую неделю, - везешь, машина новая – выполняй да выполняй заказы! …Или с городом незнаком?
Тут уж, знать, наступила пора возмутиться и Генке. …Это он-то незнаком?! Да он с прежним шефом все улицы исколесил!
- Тогда не понимаю… А что за бардак, - вспомнил стариковские слова, - в нашем городе творится? Город, как город…
- Ну да! – несогласно хрюкнул Генка. Помолчал, выискивая в голове основные причины несогласия, и нашёл, видать, самую крупную: – А где номера-то у домов? Хоть бери ведро с краской да ходи по улицам, рисуй те цифры… Я вон в Зеленограде был, ездил к брату в гости, так там уж номера, так номера! – и он широко раскинул руки, выказывая размеры номеров. - Со всех сторон видно!
- Да вроде бы и здесь номера есть, сам работал на такси – знаю! Я, братец мой, до начальства тоже баранку крутил…
- «Номера!» – передразнил Генка. – Они ведь на каждом углу дома быть написаны! … Тычешься, тычешься, как слепой, а время - идёт! Да я-то ладно, - торопливо скомкал недовольство, - пассажиры, дураки, страдают: в аэропорт да на вокзал опаздывают.
- А почему дураки?
- Как почему? – Генка от возмущения даже на стульчике подпрыгнул. – Собрания ведь жильцов в каждом доме бывают… Вот и пускай на них обо всём говорят. И про свои подъезды тоже, не фиг молчать! …Я вон вчера одному так и сказал! Приехал, а там дом, как кишка, и все подъезды разбросаны по разным сторонам. - Он попытался изобразить на коленке ту многоэтажку, но, поняв, что дело это пустое, хлопнул по штанине рукой и закруглил свою мысль: - Дом дураков! Кого ни спрошу про восьмой подъезд – никто не знает.
И Генка выложил всё, что случилось с ним вчерашним вечером. …Нашёл он всё-таки нужный подъезд, а с пассажиром вовсе и не хотел спорить – просто хотел душеньку отвести…
Я смотрел на Генку и не знал, что ему сказать: не рядовой ведь он человечек, факт. Рядовые к бардаку быстро привыкают и уж свою копейку из него всегда выжмут.
- И куда ты теперь собрался?
- К старому шефу. Я уже с ним разговаривал.
- Будешь опять от жены по морде получать?
Генка молчал. Потом поёжился, будто у него под курткой мышь пробежала, и печально обронил:
- Подпишите заявление…
И тогда я решительно отрубил:
- Нет, брат, никуда тебя не отпущу! Везде свой бардак и менять шило на мыло - глупо! Хорошие водители и нам нужны… А в каком заказе сомневаешься – не бери. Я всегда так делал.
- Не бери… - уже в дверях проворчал Генка. – Пусть, значит, с ним другие мужики мучаются?
«Иди-иди, - подумал я, - перемелешься… Из ворчунов хорошая мука получается!»
* * *
Но ещё долго не мог перемолоться Генка.
Через полгода на общем собрании таксопарка побывал корреспондент областной газеты и зачитал Генкино письмо. А потом сказал своё веское слово о нашем городе.
Растёт, мол, он, ширится и если имеются ещё неувязки в том росте, то нельзя же, в конце концов, выискивать среди массы хорошего только лишь плохое и трезвонить об этом всему миру. Не лучше ли заняться устранением своих «блох» и постоянно повышать уровень обслуживания пассажиров?
И Генке на этом собрании дали сказать пару слов, но бывалые таксисты на его сбивчивую речь не обратили никакого внимания и больше всего в выступлениях напирали на пополнение парка новыми машинами, в чём были, несомненно, правы: на номерах ведь домов на линию не поедешь.
И вроде бы изменился после того собрания Генка, присмирел и все оставшиеся годы проходил в передовиках производства. Даже бригадиром его однажды ставили. Только вот уже и страны прежней нет, и таксопарк исчез, а у Быстрова, как напоминание о борьбе с жизненными коллизиями, инсульт случился. …Видать, не совсем ещё его характер перемололся. И последний Генкин поступок подтвердил это, оставив после себя массу всяких «почему…».
- Дурачок потому что был! – откровенно бросил мне вечером сосед с нижнего этажа Васька Кипяток. И чуть-чуть пододвинулся на подъездной скамейке: - Садись, Алексеич, в ногах правды нет…
Кипятком его прозвали за непонятную присказку: «Кипит твоё молоко на примусе!» Вроде бы матерок, а вроде и нет – не поймёшь.
- Всех дураками навеличивал, кипит твоё молоко на примусе, - продолжил мысль Кипяток, - а сам дурачком и оказался, кхе! …И всё-то ведь у него не по-людски было: гулял по ночам, раз! - Кипяток загнул корявый мизинец на левой руке. - Стеснялся, будто бы своей хромоты. …И лез, куда не надо – два! – загнул другой палец. – Зачем вот ему надо было бомжу помогать? Горел бы, чёрт с ним! Бомж - он бомж и есть…
- Но ведь человек всё-таки?
- Бомж-то?! Какой он человек? Человеки в домах живут, не в люках, у них квартирёшка имеется… Да ты ведь знаешь про этот люк, - Кипяток ткнул рукой в сторону угла, - за нашим домом! А Генка увидел ночью, как дым валит, вот и полез туда. Как уж он там, кипит твое молоко на примусе, пьяного наверх выпихивал – не знаю, только сам назад и не выбрался. …Взорвалось чего-то. Видать, тот бродяга внизу канистру с бензином держал. Для продажи. …Сольёт, зараза такая, ночью из какой-нибудь легковушки во дворе бензин и продает!
- Обгорел, значит, Генка?
- Ну! Прямо насмерть… У бензина знаешь ведь, какая температура? Я вон на даче печку растоплял, так замаялся: чуть плесну, а пламя - в морду летит! Тут керосином бы надо… У тебя, Алексеич, дача есть?
Но я уже не слушал, поднялся со скамейки и направился к дверям подъезда.
- Куда, Алексеич, - крикнул вдогонку Кипяток, - куда? Ты слушай правду-то, кипит твое молоко на примусе! …Вот и Генка такой же был: образованьишка нету, а всё умного из себя строил, дурачок!