Бич

ГАРРИ БОРО - http://proza.ru/avtor/harryboro - ТРЕТЬЕ МЕСТО В 140-М ЮБИЛЕЙНОМ КОНКУРСЕ ПРОЗЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
               
 По советским меркам, у нас была средняя полноценная семья: папа, мама, я (старший сын), и две мои сестры. Этой краткой справкой о моей семье, я, пожалуй, пока и ограничусь, поскольку к истории, которую я собираюсь рассказать, ни мои сестры, ни мои родители отношения не имеют.

Мне было десять лет, когда мы переехали в типовой деревянный барак, характерный для временных советских поселков строителей чего-нибудь грандиозного — гидроэлектростанций, гигантских заводов, водоканалов, и прочая. Мои родители строили железную дорогу — Байкало-Амурскую магистраль или БАМ, если сокращенно. Это был первый переезд, который я запомнил, хотя переезжали мы часто — работа у родителей была такая: построят участок дороги — переедут, следующий участок — переезд, и так пока все не построили как раз накануне развала СССР.

Поселок, в который мы переехали, располагался на лесном склоне. Его вершина плавно переходила в почти в плоское море тайги, а у подножья простиралось узкое, но длинное озеро. Всех нас, живших на этом склоне, так и называли — люди с горы. Если меня спрашивали в школе — где ты живешь? — я отвечал: на горе, и все понимали, где это без лишних уточнений. Наш барак был самым крайним сверху, и сразу за домом начинался лес. Вещи и мебель доставили в новое место заранее. Детей, то есть меня и моих сестер, привезли уже на готовое, что называется.

Дело было ранним летним утром, и я запомнил это не потому, что был уже достаточно большим мальчиком, а потому что воспоминание о моей первой встрече с Бичом неразрывно связано с тем утренним солнечным нимбом над головой огромного, буро—зеленого кота, сидевшего на холодильнике в кухне, и смотревшего на нас, только что вошедших новоселов, с таким видом, как будто мы вторглись на его территорию. Холодильник стоял посреди кухни — наверно, родители еще не решили в какой угол его задвинуть; солнечные лучи падали прямо на сидящее на холодильнике животное, и под определенным углом зрения солнечный нимб расширялся, охватывая всего кота, а не только его огромную почти квадратную голову.

Кот был настоящий феномен. Помимо невероятных размером — что-то вроде новорожденного теленка — немедленно бросались в глаза старые и новые шрамы, уродовавшие и без того не привлекательную голову кота. Очевидно, этот монстр принимал участие не в одной жестокой схватке, и я бы не удивился, узнав, что его соперниками были не ему подобные, а звери покрупнее — собаки, как минимум. Мы сгрудились в дверях кухни, не решаясь войти.

— Не понял, — сказал отец. — Как он сюда попал?
— Может в форточку залез? — предположила мама.

Форточка в кухне была закрыта. Проверить форточки в остальных комнатах мы не успели, потому что кот угрожающе зашипел.

— Ну-ка кыш отсюда! — прикрикнул на кота отец.

Кот не шевельнулся.

Обычно дети, особенно девочки, сюсюкаются со всякой живностью, попадающей в их поле зрения, и нередко просят оставить эту живность у себя. Но ни я, ни мои сестры, не испытывали ни малейшего желания приласкать это чудовище. Мы откровенно испугались. В отличие от кота, который продолжал следить за нами настороженно, но нагло. В конце концов, отец шагнул в сторону холодильника, и только тогда кот спрыгнул и торпедой ринулся наружу, по пути сбив с ног мою двухлетнюю сестру, которая тут же разревелась.

Кот никогда больше не возвращался в наш дом, но выяснилось, что он жил где-то в округе — на улице, и я часто видел его исполосованную шрамами башку, торчащую из общей помойки между двумя — нашим и соседним — бараками. Он столовался на помойке каждый день — зимой и летом, и когда он занимал место в центре смердящих — особенно летом — огрызков и объедков, ни одно другое бродячее животное не смело приблизиться к нему на расстояние прыжка. Даже собаки — огромные и лохматые — ждали неподалеку, пока он не закончит свою трапезу и не уйдет восвояси, не оглядываясь, широко разевая пасть и облизывая нос и усы.

Это был мой отец, кто дал коту прозвище Бич. Бичами тогда называли бомжей. Но удивительно, что в случае с этим котом, кличка Бич не звучала уничижительно. Напротив, было в ней что-то независимое, грозное, гордое. Не знаю почему, но независимость и гордость Бича меня раздражали.  Я до сих пор, не могу объяснить, чем этот независимый кот раздражал десятилетнего пацана. Может, тем, что Бич являлся живым опровержением, что человек — это царь природы, а я уже осознавал, что я человек, и был уверен, что я царь. Я мог испугать или приласкать любую кошку или собаку. Но для полноценного царствования, мне не хватало власти над Бичом.  Это существо низшего порядка меня не боялось, и даже, подозреваю, презирало. Когда я подходил к помойке, чтобы выбросить мусор, Бич не удостаивал меня взглядом, как будто он сидел в ресторане, и равнодушно наблюдал как официанты приносят блюда на его столик. Потихоньку мое раздражение трансформировалось в неприязнь, а вскоре и в откровенную ненависть. Ненависть — это не самое умное эмоциональное состояние, особенно если ненависть не имеет под собой никакой рациональной основы. И вот в этом не очень умном состоянии, я принял одно из самых глупых решений моего детства — я решил изловить Бича.

Чтобы поймать кота, мне нужно было найти его постоянное местонахождение, лежбище, как сказал бы знаменитый в то время сыщик Жеглов. Но обнаружить, где Бич прячется — мне долго не удавалось. Я пытался выслеживать кота, следуя за ним на расстоянии, но он постоянно исчезал из моего поля зрения, как будто чувствовал за собой слежку. Так продолжалось около месяца, и я почти охладел к идее поимки Бича.
Между нашим и соседним бараком располагались дощатые сараи, где мы и соседи хранили старые вещи и дрова. Каждой семье, проживавшей в бараках, полагался отдельный пенал в сарае, и каждый пенал имел отдельный вход, обычно запираемый на замок хозяевами.  Поскольку полы в сарае были земляные, а стены из досок, которые легко выбивались и отодвигались в сторону, одной из забав местной ребятни было проделывать подземные ходы и лазы между пеналами. Мы использовали эти лазы для каких-нибудь незатейливых игр, типа пряток. Бывало, что подворовывали какие-нибудь безделушки, которые мы находили в чужих сараях. Однажды, совершенно случайно, в одном из этих пеналов, я обнаружил Бича. Он лежал на куче тряпья и, когда я просунул голову внутрь из соседнего сарая, Бич сверкнул зелеными глазами и зашипел, словно предупреждая меня об опасности следующего шага.

Ага! Подумал я. Попался!

План созрел сразу. Я сбегал домой и принес нитку и селедочную голову. В одном из пеналов я еще раньше заметил картонную коробку. Вернувшись к сараю Бича, я установил эту коробку на его стороне лаза так, чтобы ее было видно с моей стороны. Один край коробки был приподнят и зафиксирован палкой, к которой я привязал нитку. Под коробку я положил селедочную голову, отмотал нитку, и стал ждать. Бич все это время наблюдал за мной, время от время от времени, открывая пасть в бесшумном шипении. Он как бы давал понять, что мое присутствие здесь нежелательно, но в то же время ему похоже было любопытно, и он явно почуял запах селедки.

Я ждал в соседнем пенале, глядя на коробку возле входа. Я почти не мигал, опасаясь пропустить тот момент, когда кот приблизится к ловушке. Прошло минут пять. Бич тоже ждал.  В конце концов, запах селедки сделал свое дело, и я увидел глаза, блеснувшие по ту сторону ящика. Конечно, он меня увидел, но детей — маленьких людей — он не боялся. Убедившись, что кроме меня вокруг никого нет, Бич сунулся к селедке, и я дернул за нитку: ловушка захлопнулась.

Я немедленно бросился к коробке. Придавив ящик одной ногой, я сдвинул доски лаза за собой, чтобы Бич не выскочил наружу, если ему повезет вывернуться из моих рук. Теперь оставалось только извлечь кота из-под коробки. В этот момент я обнаружил первый недостаток моего блестящего плана: план, собственно, на этом обрывался, и я абсолютно не понимал, что мне делать с Бичом, когда я его достану. Убивать я его не собирался — когда тебе десять лет, смерть еще отсутствует в списке средств борьбы с врагами. Более того, в таком нежном возрасте, враги — будь то Бич или злые капиталисты, которыми нас пугали каждый день по телевизору — воспринимаются как неотъемлемая часть окружающего мира, которая не может быть устранена насилием. Такая вот интуитивная фундаментальная философская позиция, которая доступна нам с детства как данность, и к которой мы приходим опять в гораздо более зрелом возрасте после прочтения огромного количества литературы.

Бич, между тем, плевать хотел на мои философские изыски: оценив обстановку, он начал яростно биться внутри ящика, и мне стоило больших трудов удерживать коробку прижатой к земле. Я уже не думал о том, как достать Бича. Я начинал прикидывать, успею ли я отодвинуть доску и выскочить наружу после того, как уберу ногу с коробки, и это чудовище вырвется наружу. В воображении мне казалось, что успею — доски ходили свободно, расстояние до досок — один прыжок. Но я просчитался. Как только я убрал ногу, ящик вместе с Бичом взмыл вверх, и зверь, не приземляясь, рванул ко мне по воздуху.

Он вцепился в меня когтями аккурат чуть ниже паховой зоны и, соответственно, всего, что в ней находилось (и все еще находится, слава богу), и я заорал первое, что упало на язык — постыдное и капитуляционое «мама!» Но мамы рядом не было — ни мамы, ни папы, ни даже моих друзей, которые могли бы отвлечь на себя внимание этой сатаны в кошачьем обличье. Я с трудом отцепил и стряхнул с себя Бича, и рванул к лазу. Но Бич не принял мою капитуляцию, он набросился на меня сзади — тоже в район паха, но уже с обратной стороны. Теперь я просто орал — без «мама» и прочих членораздельных слов.

Не помню, как я выскочил из логова Бича, и как нырял в подземные лазы и в проходы между пеналами. Очнулся я уже на улице, Бича рядом не было. Мои руки были располосованы когтями, саднило и в паху и сзади, в области ягодиц. Я отошел от сарая на безопасное расстояние, хотел присесть, но не смог из-за раскочегаривающейся боли в глубоких как порезы царапинах. Я всхлипнул, и только усилием той советской пацанской воли удержался от полноценного плача.

Логично было бы предположить, что я придумал другой план — теперь, чтобы отомстить Бичу. Но нет, я сделал совсем другой вывод из этой истории: человек — не царь природы. В честном поединке, без всяких технологических ухищрений, любой из нас обречен в противостоянии и с природой, и с большинством ее представителей. Нужно как-то уживаться вместе, и, по возможности, избегать лобовых столкновений. К сожалению, мне не пришлось опробовать этот мой новый подход к окружающему миру на Биче. Он куда-то исчез после нашей схватки в сарае. Говорили, что его разорвали-таки бродячие собаки. Если это было правдой, то я уверен, что Бич дал им самый яростный бой своей жизни, и я далеко не уверен, что он единственный остался лежать на поле битвы. Какая-нибудь из собак, наверняка пожалела, как и я, что связалась с этой природной яростью, сконцентрированной в разукрашенной шрамами башке бездомного кота.


На 140-ой Юбилейный Конкурс прозы для начинающих http://proza.ru/2023/12/17/349 Международного Фонда Великий Странник Молодым