Я и Ён Су едим сливы. Ён Су учится со мной в одном классе. И еще мы живем в одном доме и в одном подъезде. Только Ён Су на первом этаже, а я на четвертом. А главное, Ён Су - мой друг. В школе говорят, что все люди в нашей стране друзья и товарищи. Но у меня так не получается. У меня только один друг. Мы даже курить пробовали вместе, спрятавшись в кустах. И друг друга не выдали. Это Ма принесла открытую пачку сигарет с работы. И я стащил две штуки. У нас курение запрещено, сигареты в магазинах не продаются. Но я видел фотографию вождя в журнале, где он с сигаретой в руке. Вот и мы с Ён Су решили попробовать…
Сладкий сок течет у меня по подбородку. Пальцы обеих рук липкие. Футболка в пятнах. Даже на штаны попало. Мне хорошо. Я счастлив. Много слив и мой друг рядом. А еще на дворе прекрасный месяц август. В августе мы в школу не ходим, отдыхаем от занятий. Целый месяц каникулы!
Бабушка передала из деревни полную корзину темно-синих упругих большущих слив. Она бы и сама приехала нас проведать. Но получить разрешение на поездку из одного места в другое трудно. В основном, невозможно.
Мы сидим на полу возле корзины и едим, едим, едим... Слив много: всем хватит. Тем более, Па в командировке, а сестра с классом уехала на недельную экскурсию. Поэтому можно не испытывать стеснения и стыда. Нам очень хорошо. Во-первых, наедимся до отвала. Во-вторых, мы вместе.
- Джи Вон! - кричит мама из другой комнаты, - Ты протер портрет?
Я вскакиваю. С колен сыпятся сливовые косточки. Ён Су машет мне рукой и на цыпочках идет к входной двери. Бросаюсь к ящичку, где лежат щетка и тряпочка для обязательной ежедневной чистки портрета вождя. Хватаю их и, пододвинув стул, вскарабкиваюсь на него и тянусь к портрету. Провожу тряпкой по стеклу. О ужас! На ткань попал с рук липкий сливовый сок, и по стеклу потянулся отвратительный след. Лицо вождя перекосилось: губы сжались, глаза нахмурились, толстые щеки порозовели от возмущения, дыхание участилось. Он в гневе.
Я не могу сдержаться. Меня распирает от смеха. Сначала тихо, а потом громче, громче и громче я начинаю смеяться. Смех переходит в хохот. Хохочу, пока слезы не потекли из глаз. Одной рукой пытаюсь зажать рот. Другую прижимаю к животу: иначе он лопнет. До отказа набит сливами. Стул качнулся. Я стараюсь удержать равновесие. Мне уже не смешно. Размахиваю руками, роняю щетку и тряпку… Стул резко наклоняется. Я хватаюсь руками за портрет: больше не за что. На лице падающего вождя растерянность, упрёк и страх. Мы падаем одновременно. Грохот несусветный.
На полу я первым делом смотрю на портрет. Стекло расползлось паутиной трещин. Часть осколков выпала. Вождь сурово смотрит на меня одним глазом, над которым уже нет стекла. Этот утонувший в жире глаз горит мстительным огнем. Вождь в ярости. Мне становится страшно. К тому же сзади я слышу сдавленный крик. Это Ма выскочила из соседней комнаты на шум. На лице ее написан ужас.
- Джи Вон, - шепчет она. – Джи Вон… Что ты наделал?!.
Больше ничего сказать Ма не может. Я думаю, она утратила дар речи.
В комнату входит Сон Джун, мой старший брат. Медленно подходит к портрету, смотрит на повреждения, которые я причинил вождю. Его лицо бледнеет. Даже зеленеет.
- Да это же… - тихо говорит он. – Это же … преступление… За это могут… Жизни лишить…
Я лежу на полу рядом с портретом. Вождь не отрывает от меня осуждающего взгляда. Я вспоминаю, как на прошлой неделе нас всем классом водили на показательную казнь человека, совершившего преступление против вождя. Этот человек был учителем в нашей школе. И он сказал на уроке что-то про какой-то мифодизайн, про направленное воздействие на сознание людей, про тотальный контроль и деспотию… Мы даже не поняли, что это значит. Но было ясно, что он не верит, что наш народ самый счастливый народ в мире. Я догадался, что именно это он и хотел опровергнуть. Только по-умному, по-научному… Конечно, за это он заслуживает наказания. Самого сурового. Весь народ со смертным приговором за такие слова согласен. Народ вообще имеет одно мнение. Такое же, как у вождя.
Наш класс привели на площадь и построили в линейку перед заграждением. Школьников было много. Из других школ тоже привели. Вся площадь запружена народом. С предприятий рабочие пришли… Смотреть на то, как человека лишают жизни, интересно, но страшно. Тем более, когда его затравливают насмерть собаками. Собаки злые и голодные. Учительница-сопровождающая проходит вдоль строя учеников и повторяет:
- Не опускать глаз! Не опускать голову! Смотреть! Всем смотреть!.. Собаке собачья смерть!.. Смотри, Джи Вон!..
Наверное, мне показалось, что она обращается лично ко мне. Уж очень мне не по себе было. Хотя это не первая показательная казнь, что я видел. Нас часто водят смотреть на поучительные и различные по способу приведения приговора в исполнение казни врагов вождя и народа… Ён Су потом сказал мне по секрету, что ему учителя Нам Иля было тоже жалко, и он сильно ущипнул себя за бедро, засунув руку в карман брюк, чтобы не заплакать…
Теперь и меня казнят? И мои товарищи по школе будут следить за показательной казнью: он повредил портрет солнцеликого… Затравят собаками или расстреляют из пулемета?..
Ма подходит к Сон Джуну и обнимает его за плечи. Оба они от меня отвернулись. Они далеко. Я изгой.
Я становлюсь на колени, усаживаюсь на пол и начинаю вытаскивать осколки стекла из рамы. Я не заметил, как порезал руку. И понимаю это, только увидев кровь, капающую на лицо вождя. Мама завизжала и закрыла лицо руками. Брат застонал. Я понимаю, какие мысли проносятся в его голове. Сон Джун уже считал себя военным. Хотя еще только заканчивает выпускной класс в школе. Он заранее подал документы в военное училище. И получил приглашение. Он рассчитывал попасть в среду военных. Может быть, стать офицером охраны при вожде. Какая честь!.. Какой успех!.. Военные – лучшие люди страны. Их весь народ уважает. Они на особом счету. Они защищают нашу родину от внешних врагов. Они дают нам возможность безопасно жить в самой лучшей, самой прекрасной стране мира. Они ближе всего к вождю. Он их ценит, опирается, в первую очередь, на армию… А теперь Сон Джуну никогда не стать военным. Хорошо, если попадет в трудовой исправительный лагерь лет на десять. Из-за брата, посягнувшего на честь и достоинство вождя. Это ведь самое страшное преступление… Но есть вероятность, что всё будет куда хуже. И для него, и для Ма, и Па, и сестры, и бабушки… Есть еще дядя в столице. И его не минует наказание за мое преступление.
Ма работает в отеле уборщицей. Это хорошая работа. Ма иногда приносит домой очень вкусную еду. На кухне ресторана дадут или постояльцы угостят. В отеле живут чиновники, военные и специалисты, которые приезжают в наш город. И даже иностранцы бывают… В кругу семьи, когда нет посторонних ушей, Ма рассказывает разные чудные вещи. Па один раз услышал и запретил ей «морочить детям голову лживыми сказками». Теперь она рассказывает, только когда Па нет дома. А «сказки» ее удивительные! Например, иностранцы носят голубые и синие джинсы. Голубые!.. Синие!.. Как мерзкие американцы… Это же стыдно! Это позор! Американцы – враги. Самые плохие люди в мире. Пользоваться американскими вещами, читать их книги, слушать их музыку, смотреть их фильмы – преступление, караемое смертью… Их женщины носят разные невероятные прически, вовсю пользуются косметикой и… только представьте… красят волосы! А еще у них продаются одноразовые прокладки для «опасных» женских дней…
Мои мама и сестра пострижены одинаково. И мы с братом тоже. В любой парикмахерской есть фотографии нескольких разрешенных видов стрижек, которые можно сделать. У нас в классе все девочки носят стрижку «карэ». Сзади часто и не различишь, кто перед тобой. Все похожи. У мальчиков тоже абсолютно одинаковые стрижки. Названия не знаю. Но все как с конвейера… И еще категорически недопустимо иметь стрижку, как у вождя.
Одноразовые прокладки!.. То есть, ежемесячно надо покупать… Это же смешно! И как дорого… Мои мама и сестра каждый месяц развешивают несколько дней подряд постиранные тряпочки на веревке. Мне к ним прикасаться не позволено… Мы с Ён Су обсуждали эти самые прокладки и «опасные» дни. Почему у девочек есть такие дни, а у нас, мальчиков, нет? Не у кого спросить. Хотел у Па узнать. Но он очень суровый. Обругал бы меня и подзатыльник добавил… Я уже решился у Ма спросить… Но теперь некогда, да и ни к чему…
Ма у нас вместо телевизора: всё знает. Она говорила, что иностранцы носят яркую одежду, очень короткие юбки и даже шорты. Смех да и только!.. У нас одежда приличная, практичная, приемлемая для серьезных людей, патриотов. Преобладают неброские цвета: черный, серый и хаки. Одежда у всех почти одинаковая. Это ведь хорошо: никто никому не завидует… У нас в стране люди денег на ветер не бросают. Есть более важные задачи: экономия для общего процветания нашего народа, для поддержания мощной армии, способной к обороне от нападения любой страны и всего мира… Хотя на ветер особенно и нечего бросать…
А еще Ма рассказывала, иностранцы много едят. Это стыдно. У нас все злодеи – в кино и в литературе – отличаются отменным аппетитом. Мы презираем обжор. Великий вождь говорит, что люди живут во имя высоких целей, а не ради жратвы. 400 граммов пищи человеку в день достаточно. Да и для здоровья полезно… Меня только всегда смущало, что сам вождь очень упитанный. Даже чересчур. Не очень-то верится, что он четыреста граммов риса в день съедает. Но я об этом только Ён Су говорил… Мой дедушка умер в деревне от голода. Это, правда, давно было. Лет двадцать назад. Ма еще молодая была. Она и бабушка выжили… Вот бабушка корзину слив прислала… А теперь ее в трудовой лагерь отправят. Получится для нее пожизненно. Сколько ей жить осталось?.. Она ведь старенькая. Седая. А мама не старая, но тоже волосы с сединой. Может, и правда, хорошо бы эту седину закрасить?..
У нас люди едят… ну, скажем так… умеренно. Однако жаловаться не на что. Мы получаем паек каждый месяц: рис, масло, муку, сахар, чай, мыло, зубную пасту. Мясо выдают к праздникам. Два раза в год - трусы, майки, постельное белье… По решению вождя паек выдают бесплатно. На зарплату всего этого не купишь, не хватит денег. Ну как не благодарить выдающегося лидера за заботу и доброту?!. Только вот почему он такой толстый? Может, он болен?.. У нас в семье и в классе все худые… Давно мучит меня этот вопрос… Сам вождь говорит, что пока не построим социализм, проблемы с питанием будут оставаться. Когда построим, в стране будет много картошки, помидоров, яиц и мяса. Можно будет не одним рисом с чаем питаться… Пока надо потерпеть… Народ верит вождю и терпит…
У нас в стране все всем довольны. Мы самый счастливый народ в мире. И это счастье дал нам наш вождь. Лучший из всех руководителей и правителей мира. Солнце нашей жизни и наших сердец. Он ждет от нас преданности, полной отдачи, уважения. Он ждет, что мы отдадим за него жизнь. И мы готовы. Дороже вождя нет ничего в нашей жизни…
Каждый день в школе хором это повторяем. Наизусть помню… Все вождя любят, благоговеют перед ним. Он ведь, на самом деле, как солнце: едет в своем Мерседесе, а вокруг двадцать человек охраны бегут, словно лучики у светила…
А я нанес оскорбление великому вождю. Сам понимаю: нет мне пощады. Горько только, что и члены моей семьи понесут суровое наказание… Я поднес порезанный палец ко рту. Пососал кровь, чтобы скорее перестала течь. Кровь пахла сливами…
Ма и брат переглянулись и разошлись по комнатам. Я понял: пошли писать доносы на меня. Я не сержусь. Без этого нельзя. Совершил преступление – прими заслуженную кару. А если люди – члены одной семьи, то они должны вдвойне пристально отслеживать проступки и отклонения в поведении близких. Должны сообщать о замеченном и выявленном, даже на первый взгляд, самом незначительном нарушении, в отделения госбезопасности. Там разберутся… Так нам в школе говорят. Так надо. Для искоренения сил, подрывающих устои лучшего в мире государства и достоинство величайшего в истории вождя…
Я завернул все осколки в газету и хотел спрятать в портфель. И тут до меня дошло: в любой газете на первой странице портрет вождя. Сам или с группой товарищей. На митинге. На празднике. На предприятии. При посещении школы или детского сада… А я в эту газету осколки положил. Второе преступление за день. Принес старый пакет из-под риса, переложил осколки в него. Засунул на дно портфеля под учебники. Газету расправил и вернул на полку.
Подошел к окну, выглянул: на площадке Ён Су бегает с мальчишками, мяч гоняет. Площадку устроили на месте снесенного барака. Мы-то с Ён Су в новом доме живем. Их тут две штуки построили, пятиэтажные. А между ними покосившиеся хибары стоят. И их не сносят, потому что в них до сих пор люди живут. Мы тоже в такой жили, пока отцу на работе трехкомнатную квартиру не выделили. А в нашу хибару других людей заселили.
Новая квартира – просто роскошная. Жаль, что нашей семье в ней теперь жить не придется. Из-за меня… У нас ведь всё было: радио, холодильник, швейная машинка. Телевизора не было. Очень дорого. Но Па сказал, что он и не нужен. Телевещание в стране производится только с семи часов вечера до одиннадцати и по выходным. В остальное время программы не работают. И к тому же у нас электричество отключают с десяти вечера до пяти утра в целях экономии. Зато у Па есть мобильный телефон. Ему по работе звонят… А Ма говорила, что у всех иностранцев есть мобильные телефоны и переносные компьютеры. И по телефонам они говорят с родственниками и друзьями!.. Говорила, что у них даже у детей есть компьютеры и мобильники… Трудно поверить!.. Но раз Ма говорит… У нас в школе тоже есть компьютер. Один. Он в комнате рядом с кабинетом директора находится. Дверь заперта. Вход только по подписанному директором пропуску. Но мы с Ён Су заглянули в замочную скважину и увидели. Плоховато было видно. Но понятно, что вещь серьезная…
Я отошел от окна, посмотрел на изуродованный портрет. Вождь, с лицом, покрытым царапинами от стекла, политый моей засохшей кровью, взирал на меня сурово и презрительно. Злобная самодовольная ухмылка кривила губы. Мол, не уйти тебе от наказания… Это правда. Два раза в неделю по квартирам ходят проверяющие. Завтра придут в наш дом. Меня-то сразу арестуют. Потом всех остальных заберут… Если бы портреты вождя продавались в магазине! Уверен, Ма отдала бы последние деньги, чтобы спасти нас всех. Но портрет выдают один раз в жизни на каждую семью. И выдача зафиксирована в политотделе… Можно было бы сорвать плакат с портретом на улице. Но если поймают, тоже расстрел… Что же делать?.. Пойду во двор, поговорю с Ён Су… Есть у меня одна идея… Правда, довольно фантастическая… Но…
На другой день дома царила полная тишина. Замогильная. Никто со мной не разговаривал. Ни брат, ни Ма. Ждали проверяющих. Сидели в своих комнатах. А я – наедине с портретом. То и дело подходил к окну, ждал, когда появятся проверяющие. Вот. Приехали. Автомобиль у них неплохой, белого цвета. У нас на автомобилях ездят только чиновники и военные. А Ма говорила, что за границей почти все имеют автомобили, даже молодежь и… Ш-ш-ш-ш… Пора…
И наконец раздался этот, со страхом ожидаемый, звонок в дверь. Я открыл. Вежливо поздоровался и пропустил двух проверяющих в полувоенной форме в квартиру. Они сразу прошли в комнату. Ма и брат тоже вышли. В руках у них сложенные листки бумаги. Мне даже неловко было, когда у них лица вытянулись при взгляде на портрет. Вижу, Ма комкает листок и прячет в карман фартука. Сон Джун тоже остолбенел. Свой донос затолкнул в задний карман брюк. Стоят с отвисшими челюстями. Смотрят на портрет. А он в идеальном состоянии: стекло блестит, ни царапин, ни пятен крови.
Проверяющие немного подозрительно на Ма и Сон Джуна посмотрели, но, видно, подумали, что именно они такого страху нагоняют на граждан, успокоились и обрадовались. Дальше по комнатам пошли. На кухне в холодильник заглянули. Крышку кастрюли на плите подняли. Всё осмотрели, сделали пометки в журнале и вышли. На следующий этаж поднимаются.
- Джи Вон, что это значит? - к Ма дар речи вернулся.
- Это я с Ён Су портретами поменялся, когда проверяющие на втором этаже квартиры начали осматривать… Себя-то мне не жалко. А вот то, что вы безвинно пострадаете…
У Ма и у брата лица порозовели, Взгляд смягчился. Плечи расправились.
- Какой ты умный, Джи Вон! – Ма бросилась ко мне с объятьями. – Как я тебя люблю!
У меня всё в глазах завертелось от такой похвалы. Я лицом в грудь Ма уткнулся. Таким счастливым себя чувствую!
Тут вдруг Сон Джун и говорит:
- И что, теперь два раза в неделю будешь бегать во время проверки менять портреты? А когда Па из командировки вернется, что ему скажешь? Или если тебя разоблачат, то Па прямо с поезда в трудовой лагерь заберут?
Нас с Ма будто холодной водой окатили. Отстранились друг от друга, Глаза опустили. Я растерялся. Ма заплакала.
Запустил я пятерню в волосы, энергично почесал затылок. Думаю… Идеи проносятся в голове… Не то… Не то… Вот! Придумал!
- Я знаю, как спасти нашу семью, и бабушку, и дядю в столице.
- Как?! – одновременно воскликнули брат и Ма.
- Нам надо устроить пожар в квартире.
- Ты с ума сошел! – Ма перестала плакать.
- Надо устроить пожар, пока не вернулся Па. Поврежденный портрет сгорит, и нам выдадут новый. Никто не отправится в исправительный трудовой лагерь, а меня не казнят.
- Ты с ума сошел! – кажется, Ма от потрясения могла выговаривать только эту фразу.
Брат задумчиво смотрел на портрет. Вождь с портрета поглядывал на нас подозрительно. В его взгляде читался укор: он создал для нас такую восхитительную, такую счастливую жизнь! И мы еще что-то замышляем против него?! Его глазки над жирными щеками просто буравили нас насквозь, его нос принюхивался: пахло изменой.
- Я согласен, - сказал Сон Джун.
- Что?! – почти прошептала мама.
- Я согласен на пожар, - повторил Сон Джун. – Джи Вон прав: у нас нет другого выхода. Но надо всё хорошенько продумать. Времени у нас в обрез. Стоит поспешить.
Я даже не поверил, что Сон Джун это сказал. Он ведь такой же строгий, как Па. От избытка чувств я протянул руки: одну Ма, другую брату. В каком-то порыве невероятной близости мы обнялись втроем и заплакали. Да, даже Сон Джун…
Я вдруг почувствовал себя по-настоящему счастливым человеком. Ведь если всё получится, меня не казнят?.. И никто из моих родных не попадет в исправительный трудовой лагерь?.. А еще – я вновь обрел потерянную на время семью. Я-то точно не имею права обвинять Ма и брата в предательстве. Конечно, у всех есть слабости, особенно, если всю жизнь тебя запугивали и всё запрещали. Ведь за высказывание своего мнения или случайную порчу портрета вождя тебя готовы лишить жизни… Я всё понимаю и прощаю их. Надеюсь, и они меня простят за то, что вынудил их так поступить… Пусть вождь кривится и хмурится с портрета, пусть придумывает этот свой мифодизайн, чтобы влиять на людей и держать их в подчинении… В нашем противостоянии у меня есть шанс на победу. И еще у меня есть настоящий друг…
( из сборника «Сто рассказов про тебя»)