Архимед сидел на пороге своего дома и пытался размышлять. Рука непроизвольно чертила на песке геометрические фигуры. Разум, всегда выручавший его из трудных положений, напрягал все силы, но придумать ничего не мог. Затем старик стал припоминать свое прошлое, чтобы в нем найти хоть какую-нибудь опору. Но и оно как бы вступило в заговор с врагами, погубившими его родной город Сиракузы. Прошлое не поддерживало его, а скорее наоборот пыталось отнять у него все мыслимые опоры. Ничего придумать нельзя, потому что он и жители его родного города стали жертвами предательства. Он всегда верил в силу знаний, но деньги, человеческая страсть наживы оказались сильнее. Ему вспомнилось, как в недалеком прошлом он пытался убедить жителей Сиракуз в силе знаний. Тогда он, знаменитый на весь мир ученый, философ, математик Архимед восторженно провозглашал, что если ему, дадут точку опоры, то он готов поднять земной шар. Сейчас эта точка опоры, в которую он так верил, уходила из-под ног. Он ничего не мог сделать, ничего изменить. Все его знания, изобретения оказались бесполезными против человеческой алчности. Науку он всегда считал единственной и незыблемой в жизни точкой опоры, а оказалось, что такой опоры нет и быть не может. Всё движется и изменяется, подумал он, кроме человеческой подлости и алчности, ведущих всех к хаосу и гибели. Следуя захватившему разум чувству беспомощности, слава гения вдруг опостылела ему, стала тяжелым, мучительным, невыносимым бременем. Он осознал всю слабость того, во что верил и что защищал долгие годы. Из-за быстро покидавших сил старик готов был вот-вот уснуть, и, казалось, уже навсегда.
Вдруг какая-то неведомая сила толкнув, как бы разбудила его, и разочарование сменилось удивлением от пришедшего неведомо откуда откровения. Оно продолжало и продолжало будить его разум и настаивало на том, что всё сущее познается только в движении. Пришедшее откровение призывало верить, что весь мир подобен реке, где подвижное существует в бесконечной подвижной среде. Если мир познавать только по его неподвижным проекциям и из неподвижных точек опор он неизбежно превращается в неподвижную бесформенную глыбу, в памятник человеческим порокам. Разум старика отказывался верить и соглашаться с этими чужими мыслями, но незаметно они становились словно своими. Если это так, уже соглашался он, то получается, что я, уповая только на открытые мной законы и на свои многочисленные изобретения, создавал эту глыбу. Ужас! Это же моё творение! Испытанное стариком потрясение открывало ему как бы второе зрение. О Боги! Как я мог упустить из виду и всю жизнь искать недостижимую точку опоры – её же не существует…! Мысли старика потекли в совершенно новом направлении, а пессимизм, усталость и сон, еще недавно одолевавший его разум, быстро улетучились. Эврика! Архимеду показалось, что теперь, как в молодости, он был готов сдвинуть с места не только Землю, а главное препятствие - неподвижную для всего сущего точку опоры. Словно в забытьи старик продолжал повторять: « Эврика! Эврика!» … и чертить на песке. Последний раз он прошептал «Эврика» тихо, упав на песок, на свои геометрические фигуры, сраженный мечом легионера, обезумевшего от человеческой крови…