Алексей, крепкий семидесятилетний старик, ссуту¬лившись сидел у печки и курил, стараясь, чтобы дым тянуло в откры¬тую дверцу топки. Изредка он вскидывался взглядом на бес¬толково метавшуюся по дому сестру. Ох, горе, горе... Умер ведь Гришка-то! Жить бы да жить племяннику…
- Что ещё брать в морг-то? — Катерина опустилась на скрипнувший стул. Слезы кати¬лись по щекам, путались в частой сетке морщин. Не замечая их, она в который уже раз принималась перекладывать узел с вещами. — Гладить костюм-то, нет? Ненадёванный ещё!
- Чего гладить коль ненадёванный? — Алексей встал, бросил окурок в печку и старательно прикрыл дверцу. — Не плясать...
Нахлобучив шапку, взял сумку с втиснутым в неё узлом и вышел на крыльцо.
Густой холодный воздух хмелил голову. Горьковато тянуло дымом с соседнего огорода. Видать, Сашка Решетников торопится с баней. …После дежурства в охране железнодорожного моста, ему баня в самую радость.
- Брось ты его! — крикнул сестре, замеш¬кавшейся в дверях с неподатливым навесным замком. — Таисья прибежит скотину кормить, закроет.
Выпавший утром снег мягко путался в ногах, неве¬сомыми хлопьями взлетал над валенками. …Могли бы и пораньше из больницы о смерти сообщить!
Тропинка крутнулась к забору и, вырвавшись за деревню, устремилась полем в сторону оврага. ...Вот здесь Гришка и бегал. Чудак был. Притащил откуда-то гирю: силачом, мол, буду. Взял наждачку, тёр-тёр ту гирю, потом битумом покрасил и на солнышко поставил! Хвать вечером — нету гири. Так и не стал силачом.
Да и к чему иметь силу дурную... Главное, чтобы под шап-кой было: тогда и жизнь оценишь. Вон какая красота кругом! …А лесу-то сколько! Так и лезет ступенями в небо: всё выше и выше и уже не поймёшь, где чащоба кон¬чается, где - облака пошли. Хорошо, елки зелёные, что родился!
Алексей приостановился: тропинка сбежала в ов¬раг, ткнувшись в мостик, наледью пошла по доскам между жердяных перил.
- Не устала, Катюш? Помешкаем...
Та не ответила. Деревенскую старуху дорогой не удивишь. Да и девку тоже…
С нее ведь всё началось, с Клавки. Зря, гово¬рит, вы, дядя Леша, меня не любите, мы ведь с Гришкой хорошо живем! Хорошо… Из-за нее и в тюрьму сел. Клавка тогда на повара в Тюмени училась, а Гришка навестить поехал. Там и ввязался в драку…
А отсидел, так долго держался… Потом резануло пальцы жаткой — всё! …Оно и понятно, горе у мужика, но та-то, зараза, почему пьёт?
Сосняк сменился околицей районного центра, потом зелёным школьным забором. Вот и зажатый огромными снежными кучами автовокзал. Двери открыты. Гудит народ, все разом со-брались ехать, что ли?
- Погоди, — Алексей сунул сумку сестре, — узнаю про автобус.
Неожиданно споро он оказался у стеклянной амбразуры:
- Доченька, в Тюмень бы нам! — Кассирша, будто бы удивившись, оторвала взгляд от газетного разворота и недоуменно взглянула на него. И Алексей, чтобы выглядело повесомее, просительно добавил: — Племянник умер.
- Читать-то умеете? — глаза кассирши кинулись куда-то вверх, замерли на мгновение и опять скользнули к газете.
Алексей растерянно оглянулся на гудящий пчелиным роем зал, на обшарпанные бледные стены, устремившиеся к такому же уныло¬му потолку... Вот оно что: на половинке тетрадного листа, при¬тиснутого липучкой к стеклу, было крупно выведено: «Нет бензина».
Тяжестью ударило в затылок, стукну¬ло в виски, и ему стало жарко:
- Доченька... — голос дрожал. — А будет?
- Кто знает! С утра ждём…
Катерина безучастно смотрела на узоры морозного окна. Подтаявший ледок слезил на подоконник, залив тонкой лужицей поверх¬ность, устремился на пол. Алексей потоптался рядом... «А-а, погожу ей про бензин говорить», — решил и кивнул на дверь: покурю, мол…
Мужики толпились на воле у огромной, величиной с хоро-шую бочку, урны. Достав пачку «Примы», прислушался: говорили в основном об одном: нефти, как грязи, а куда идет — неизвестно! Всякий под себя гребет…
Идти бы надо к Катерине-то, каждого не переслушаешь, тут все герои… А ты возьмись-ка, друг любезный, да сунься детально в бензиновый вопрос! Или, хотя бы, скандал по этому поводу учини… И Алексей усмехнулся: ну хотя бы вот такой же, какой он учинил когда-то в Германии
* * *
Две недели он тогда прятался от магазинного изобилия, пил пиво в гостинице немецкого городка, а на улицу даже носа не показывал: стыдно было, чёрт возьми! Здесь ведь добивал когда-то фа¬шистов, а теперь, выходит, с сумками да котомками за тряпками приехал…
И отдохнул вроде, оправдал бесплатную путёвку в ГДР, да сорвался уже перед самым отъездом: поехал с группой отдыхающих в загородный ресторан. Там, на почерневшей от времени мельнице, немцы из туристического агентства устроили для гостей прощаль¬ный ужин. Красивое, однако, было местечко - все тридцать три удовольствия…
Мужики выпили по рюмке, потом ещё - жмут немцам руки. И Алексей от них не отстаёт. …Крепко они, немецкие черти, живут, а про работу и говорить нечего! …Здесь не возьмут в руки метлу, чтобы пыль на улице поднять, а всё щеточ¬кой да кисточкой орудуют, каждый камушек блестит.
Расчувствовался Алексей, подошел к переводчику, похлопал тяжелой рукой по плечу: мо¬лодцы, ребята, сам рабочий!
Тут встал из-за стола какой-то начальник:
- Тост говорить буду… — и на полном серьезе понес околесицу о тюменском богатстве: нефтяные, мол, короли, кому помочь, не знаем!
Алексей и не выдержал:
- Может, ты и богатый, - грохотнул, - а мне на костюм да чемодан с медными пряжками всей родней деньги соби¬рали! - Помолчал-помолчал немного и в тишине, во враз онемевшем зале ещё кое-что прибавил.
И опять ни голоса в зале… Чего молчат-то? Правильно ведь сказал…
Начальник покраснел, как рак, и сел на своё место, а соседи Алексея, кряжистые парни с леспромхоза, подхватили его под руки и увели в туристический автобус: покури-ка! У на¬чальства работа такая — лапшу на уши вешать…
* * *
Что там такое? Крутнувшись на площадке разворо¬та автобусов, напротив вокзала остановилась жёлтая «Волга». Грязновато-белый снег плотно лежал на заднем бампере и лез на стенку багажника. Кусочком солнца таял на крыше оранжевый таксисткий фонарь. Видать, из Тюмени какого-то коммерсанта привезли. Распахнулась передняя дверка и плотно сбитый мужичок ступил на снег, одернул дубленку, подхватил из багажника пухлую сумку и, покачиваясь от долгого сидения, направился в сторону универмага.
Таксист, оставив крышку багажника открытой, принялся длинноволосой щеткой смахивать снег с номерного знака.
- В город нет желающих? Недорого… — весело гля¬нул на стоявших у вокзала мужиков.
Алексея, как шилом, кольнуло: может, уехать?
- Парень, а сколько недорого? — шагнул к «Вол¬ге». Мужики, делавшие вид, что не интересуются ничем, кроме собственных разговоров, навостри¬ли уши.
Алексей даже оторопел:
- Не-е, где такие деньги возьму? Поменьше бы вдвое… — и, сконфузившись, шагнул к вокзалу.
Катерина сидела неподалеку от окна на обтянутой дерматином скамейке. Прикладывая краешек платка к глазам, чего-то тихо говорила соседке, грузной седой старухе в расстегнутой от тепла фуфайке. Присев на корточки у стены, Алексей хотел примо¬ститься поудобнее, да не получилось – раненая нога заныла.
- Отец!
Он приподнял голову, перед ним стоял рослый па¬рень, тот самый, с «Волги».
- В город-то едешь? Нашел пассажира до Тюмени, захвачу и вас… — и, не обращая внимания на растерявших¬ся стариков, взял их сумку и направился к вы¬ходу. — Садитесь! — открыл заднюю дверь салона. — Э-э, да он спит уже...
На переднем пассажирском сиденье посапывал бородатый дядька. Видать, изрядно пьяненький...
Крутнулись колеса на рыхлом снегу, цапнули у бровки чего-то твёрдое и понесли «Волгу» прочь от вокзала, от промерзших автобусов и бес¬плодного ожидания.
- Куда собрались, в гости?
Душу чужому человеку открыть непросто, вроде как голым становишься, но все же легче за разговором-то...
- Сын умер, — Алексей кивнул на сестру, — мой племянник. Беда, парень...
Водитель уже не улыбался.
- Да-а, — протянул, — и впрямь беда... Болел, поди?
- Тут знаешь... — Алексей замялся. Выразить беду хотелось основательнее, но как — сразу не догадаешься.
- Какое болел! — не выдержала Кате¬рина. Смяв трясущейся рукой платок, вытерла слезы. — Здоровый был, хороший, всё умел! И тракторе, и на ферме...
Вот баба, Алексей рубанул воздух рукавицей, погоди, мол! И уже таксисту:
- Не болезнь у него, понимаешь?! …Ножевое ра¬нение!
- Ножевое ранение? — эхом повторил тот. — Кто ж его?
- Жена, кто еще?! — Алексей даже пристук¬нул по коленке. — С того и обидно…
- Молодой?
- Тридцатый год, самый корень для жизни... Ты, Катерина, не обижайся, — Алексей повернулся к сестре, — но я её с похорон всё одно выгоню!
- Неужто придет? — встрепенулась та и оби¬женно поджала губы. — Хватит совести?!
- Хва-а-атит… В больницу ведь приезжала? …Любовь, говорит! Так санитарка, его жалеючи, как даст тряпкой по морде! Вот, говорит, за мужика и уходи…
Таксист взял из корыта между сиденьями цветастую пачку сигарет и протянул Алексею:
- Кури, отец, все полегче будет... Не привык к таким? Ну и ладно... Видать, плохо жили?
- Куда уж хуже… Пили! Он за стакан, она - за кружку…
- Да-а, — согласился таксист, — стаканом кружку не перекрыть… А ножиком как получилось?
- Кто его знает! Клавка прибежала к Катерине утром, потом ко мне: Гришка, мол, порезанный! Я за ма¬шиной. Дорогой-то в больницу он мне и признался: «Попугать её хотел, чтоб не пьянствовала…» Постращал ножиком, да и уснул. Сонного и ткнула. Выздоровел Гришка-то поначалу, вот и пожалел её: сам, мол, на ножик упал.
- Это обычно... — таксист снисходительно усмех¬нулся. — Это они умеют! Подкралась лисицей, вот и простил.
Алексей согласно кивнул:
- Верно, верно… Потом брательники с зятьями постращали, вот и сдал позицию. Сейчас-то всё изменится, экспертиза будет!
- Когда похороны?
Алексей поежился:
- Как еще в морге отдадут… Хватит делов, дружище, по самое горло хватит! …Ты успо¬койся, Катерина, — повернулся к сестре. Давай и я зареву, много нахлопочем?
Нежарким зимним солнцем припорошено кольцо дорожной развязки на въезде в город. Длинные тени столбов режут его на части, стремительно бегут за машиной, чтобы исчезнуть потом на черной асфальтовой по¬верхности.
Господи, сколько здесь машин! Катят¬ся уютные «жигулята», воют «Москви¬чи», а это что за машина? Иностранная, видать... Мельк¬нув оттопыренным задом, она стремительно проскочила мимо и через мгновение замаячила далеко впереди. Все пра-вильно: чего иномарке в очереди плестись?
Поток замер у светофора, потом кач¬нулся длиннющим телом вперёд и пополз на путепровод. …Кого первей завезут? Старик взгля¬нул на спящего пассажира. Борода того то мерно покачивалась вслед дорожным колебаниям, то отчаянно моталась, норовя ткнуться в стекло двери.
- Куда мужику-то? — Алексей подвинулся к такси¬сту. — Чай, не проскочим?
- Далеко... На Мыс ему! — неопределенно мах¬нул тот рукой, потом чего-то неразборчиво добавил и уткнулся взгля¬дом в дорогу.
- Чего говоришь? — переспросил старик.
- Да вот о нем, — кивнул водитель на спящего, — счастливый… — И не то с завистью, не то с усмешкой продолжил: — Спит, собака такая, сейчас на Мысу в гастроном заскочит, добавит для комплекта и домой! — Щелкнув указателем поворо-та, свернул на тихую заснеженную улочку. — Вот ваша боль¬ница, приехали.
За чугунной ржавой оградой желтели зда¬ния больничного комплекса... У центрального въезда на территорию путь машине преградила бетонная свая. Таксист досадливо поморщился и потя¬нулся за протянутыми деньгами:
- Надоели уже с этими сваями, асфальт положат, а потом крутись между ними, как собака! Так и живем...
- А зачем - и сами не знаем! — добавил Алексей. Просто так добавил, для разговора; да и как хорошему парню не поддакнуть?
Серый городской снег задиристо скрипел под валенками... Куда теперь, в какую дверь сту¬чаться? Горе, чуть было съежившееся, чуть приглушенное дорожным разговором, сейчас още¬тинилось и будто бы выросло в несколько раз, оказав¬шись рядом с высокими казенными коробками. …Хватит ли у стариков сил, успеют ли они везде? …Уж больно дело незна¬комое.
1994-2022г.г.