Глава 11. Его «убогое высочество» - Пётр III
Ох, уж это наше вечное «заискивание» перед Европой. То мы с подачи Лермонтова считаем себя «немытой Россией», в то время как по скрупулезным исследованиям историков с нашими банными привычками мы всю жизнь были самыми чистоплотными. То нам кажется совершеннее немецкое бытоустройство, то нас пленяют французские манеры.
Эти глупости с обобщением особенностей менталитетов различных народностей до сих пор бытуют в сознаниях самых разных социальных групп не только россиян. Все, кто по каким-то причинам не любит наш народ, всегда найдет повод «поржать» над выдуманными некими русофобствующими дикарями байками о «дремучих» российских нравах.
С каким сарказмом потешалась, например, «це-европейская Украина» над нашими бедолагами, погибшими от ядовитого «боярышника», называя эту отраву (весь интернет был однажды забит ехидной похабщиной) «элитным российским напитком». Как будто они сами кристально чистые трезвенники или пьющие только по чуть-чуть исключительно благородный алкоголь.
Так вот… когда представился случай посадить на российский трон заморского принца, которого в своей стране специально готовили на трон шведский, то случилось такое, что до сих пор вызывает недоумение и даже легкий шок. Случай… его величество случай, указал своим блудливым перстом на (даже по самым аккуратным меркам) такого «шалопаистого недоумка», которого в назидание за насмешки и надо было оставить цивильной и самодовольной Европе.
…Сын Анны Петровны (старшей дочери Петра I) и её супруга герцога Голштейн-Готторпского Карла Фридриха – Карл-Пётр-Ульрих – родился в феврале 1728 года в столице герцогства городе Киле. Уже изначально, по шведским династическим раскладам (отец мальчика приходился племянником Карлу XII), ему было уготовано право на шведскую корону.
Казалось бы, просвещённый западный уклад и должен был бы готовить наследника к будущим великим государственным делам должным, «европейским» образом. Ну, ладно – рано умерла мать (через три месяца после рождения сына), через 11 лет – умер отец… но ведь остались другие близкие королевские родственники.
И вот взявшийся за воспитание мальчика его дядя – епископ Адольф Фридрих – почему-то назначил в воспитатели грубого и дебиловатого «служаку» обер-гофмаршала О. Брюммера, который с самого начала демонстративно проявлял к своему наставнику жёсткую неприязнь. И неудивительно, что характер тихого и скромного мальчика со временем стал истеричным и вспыльчиво-дерзким. А кроме неуравновешенности характера, воспитатель привил мальчику стойкое отвращение к той стране, с которой его связывали материнские корни – к России.
*
…Как известно, Анна Петровна, выходя замуж за наследника шведского престола, под присягой отреклась от прав на русский престол. «Ну, и что, - подумала, наверное, Елизавета Петровна, размышляя о своем преемнике, - а её отпрыск «мужеского пола» – чем не наследник?».
И уже через год после восшествия на престол, она поспешила вызвать Карла-Петра-Ульриха в Россию. 14-летний герцог был торжественно представлен царскому двору, переведён в православие и переименован в Его Императорское Высочество Петра Фёдоровича – Петра III.
Но кошки скребли на душе императрицы: уж больно неказистым оказался этот «высочество».
С репродукции портрета её племянника смотрит на нас каким-то хитро-скептическим взглядом узколицый с остреньким подбородком малохольный юноша, который по описаниям историков был ещё и «чрезвычайно бледен, с лицом, изъеденным оспой». Да и держался «высочество», вытянувшись, как оловянный солдатик, говорил чересчур громко (даже крикливо), пытаясь объясниться на ломанном французско-немецком языке.
Даже по прошествии многих лет императрица, по словам историков, «и четверти часа не могла провести с ним без отвращения, гнева или огорчения», слезливо сетуя своим близким «на слабость рассудка Великого Князя».
Видимо, из этих соображений она и решила использовать его только в качестве «донора» для будущего императора, женив предварительно на специально отобранной для этих целей добропорядочной и здоровой девушке.
Вопрос о невесте очень долго обсуждался в кругу близких императрице лиц. И выбор, наконец, пал на дальнюю 15-летнюю родственницу Петра – Августу-Софию-Фредерику, принцессу из Ангальт-Цербтского рода, дочь отставного генерала.
Что творилось в душе девушки, юные годы которой прошли (несмотря на высокий гражданский статус отца) в нужде, от такого невероятного предложения!
Да, да, да… она, конечно же, получив 10 тысяч рублей из русской казны, немедленно выезжает навстречу своей судьбе в далёкий и неведомый Санкт-Петербург. Она была в восторге… даже когда состоялось её первое знакомство с женихом. «У него очень грубые черты, исковерканное оспой лицо. Волосы коротко острижены… он мне ужасно неприятен», - записывает она свои впечатления в дневнике. Однако всё это заслонялось волнующими сердце перспективами.
… Но постепенно место восторгов в сердце Екатерины Алексеевны (так её нарекли после обращения в православную веру) заняли переживания и обиды. После свадьбы молодой муж с самого начала и не думал скрывать своего полного к ней безразличия. Он днём (через пень колоду) занимался со своими воспитателями, осваивая русский язык и «другую всякую науку», которая должна быть нужна будущему государю. А ночью, как вспоминала в дневниках Екатерина: «Мой возлюбленный муж мною вовсе не занимался. Он проводил всё своё время с лакеями или играл в солдатиков… я зевала со скуки… все наши ночи уходили на выделывания солдатиками под команду военных артикулов».
Как потом оказалось, стеснительный Пётр долго скрывал от всех причину своей мужской фригидности. Как только ему сделали (как бы это поделикатнее выразиться), ну, типа, обрезание, он сразу сделался активным. Правда, почему-то не в отношении своей жены.
Хроника того времени подробно рассказывает об унылых, вызывающих всеобщие насмешки, любовных увлечениях Петра III. Он как будто нарочно выбирал самых некрасивых женщин, какие попадались ему на глаза. Но особенно запавшей ему в сердце однажды оказалась некая Елизавета Воронцова (есть косвенные подтверждения того, что эту даму подсунула ему сама Екатерина), которая, по свидетельству современников, была «полной, малорослой, с лицом, изрытым оспой. Да к тому же лишённой не только ума, но и вообще «всяких качеств».
*
А что же Екатерина? А ничего. Она, эта не по годам умная женщина, продолжает жить в кротком следовании всех тех этикетов, каковые были предписаны дамам её круга. Она с долженствующим вниманием общается с Елизаветой Петровной. А всё свободное время тратит на чтение серьёзных книг самого разного жанра (философия, публицистика, история, география).
… Но императрица-то ждет от неё наследника! А его всё нет. И тогда, в какой-то момент, осознав, что всё дело в инфантильном «его высочестве», она со своими приближенными начинает негласный поиск любовника для Великой Княгини. И вскоре он был успешно найден. «Не сразу я ему ответила, - пишет в своих дневниках Екатерина, наивно полагая, что молодой граф Сергей Салтыков самостоятельно решился на любовное приключение с ней, - я спросила его: на что же он надеется? Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколь полную страсти, картину счастья, на какое он рассчитывал».
Забегая вперёд, можно заметить, что романтичная и влюбчивая Екатерина после этого романа уже никогда не сможет остановить своих «сердечных влечений». Вслед за Салтыковым длинной чередой пойдут по её судьбе Понятовский, Орлов, Потёмкин, Завадовский, Мамонов и многие, многие другие, вплоть до Платона Зубова, которого она «страстно полюбила» в возрасте 61 года.
…И вот долгожданный наследник, наконец, к несказанной радости стареющей Елизаветы Петровны, появляется на свет (мальчика нарекли Павлом). «Бог знает, откуда моя жена взяла эту беременность… я не слишком-то знаю, мой ли это ребёнок и должен ли я принять его на свой счёт», - пробурчал на это известие Петр III, но его никто и не спрашивал.
Сразу после рождения ребёнка графа Салтыкова тут же удаляют от двора, назначив ему серьёзную должность в дипломатическом аппарате за рубежом. И теперь уже сама Екатерина находит себе новое «сердечное увлечение» - в лице секретаря английского посольства графа Понятовского.
Влюблённые, естественно, встречаются украдкой по ночам. И вот в одну из этих встреч граф неожиданно натыкается на Петра III, зачем-то оказавшегося возле дверей спальни жены. Шум, переполох, скандал. Понятовского хватают и сажают под арест. И в этот момент Екатерина вдруг смело идет в покои Петра III и ставит ему ультиматум: «Ты отпускаешь моего любовника, а я закрою глаза на твою Елизавету Воронцову». «Ах, так это твой любовник? – простодушно удивился супруг, - Чего ж ты, глупая, раньше не сказала? Я думал, что это покушение на мою жизнь!». Он тут же отдаёт распоряжение отпустить Понятовского, и через несколько часов Пётр со своей любовницей в компании жены и бывшего пленника – вчетвером - весело ужинают в дворцовых апартаментах.
В декабре 1761 года, тяжело заболев, Елизавета Петровна умирает. 34-летний Пётр Фёдорович провозглашается императором. Он тут же заявляет своей супруге, что Павел вовсе не его сын и что он «терпеть не может ни её, ни её незаконное отродье».
«Вступив на престол, Пётр редко доживал до вечера трезвым», - пишет о нём серьёзный исследователь того времени историк Ключевский. Видимо, «под пьяную лавочку» Петр III и распорядился, заступив на «государеву» службу, отдать Пруссии все территории, завоеванные у неё русскими войсками. Он был никудышным политиком, и только усилия чиновников, занимавшихся внешними делами, спасли страну от сумасбродных закидонов императора.
А чего можно было ожидать от человека, который на церковных богослужениях «громко хохотал, высовывал язык и строил гримасы священнослужителям»? Который ежедневно пьянствовал в кругу сомнительных представителей русской знати? Который в присутствии иноземных посланников «говорил такой вздор, что у верноподданных сердце обливалось кровью от стыда»?
*
Заметки на полях:
А не напоминает ли нам этот «государевый маразм» тот, что приключился у нас же, в нашей стране через 230 лет? Мы почему до сих пор публично и честно не комментируем те зловещие и глобально губительные события, обрушившие жизнь россиян в 90-е годы прошлого века? Почему терпим ложь отдельных политиков либерального толка, спокойно излагающих свои извращённые взгляды на серьёзных общественных площадках? С какой такой стати позволяем дурить головы молодому поколению не только сохранившимся до наших дней русофобствующим СМИ, но и служителям помпезно отстроенного в Екатеринбурге «Дворца Ельцына»?
Мы благодушно делаем вид, что 90-е годы – всего лишь досадная оплошность. Мы по нашей российской склонности к снисходительности по отношению к дебиловато-хамскому пьянству уже и не замечаем того, что эта пагубная страсть первого президента (вкупе с воспользовавшимся ситуацией криминальным бизнесом) не только отбросила страну на несколько десятилетий назад, но и внесла необратимую перенастройку в менталитет очень немалой части нашего общества.
*
«Однажды, когда я вошла в покои его Императорского Величества, - пишет в своих дневниках Екатерина, - я была поражена при виде здоровой крысы, которую он велел повесить… Я спросила, что это значило; он мне сказал, что эта крыса совершила уголовное преступление и заслуживает строжайшей казни по военным законам, что она перелезла через вал картонной крепости, которая была у него на столе, и съела двух часовых на карауле, сделанных из крахмала…, и что останется висеть на показ публике в течение трёх дней».
И при этих, мягко говоря, странностях, государь был ещё и очень невоздержен в гневе, в какой впадал по самым пустяковым поводам. «Часто случалось, - продолжает описывать «художества» супруга Екатерина в дневниках, - что государь ходил смотреть на караул и там бил своих солдат или зрителей, или творил другие сумасбродства… в присутствии бесчисленной толпы народа».
А ещё на одном из торжественных обедов Пётр отсылает одного из своих подручных передать сидящей на другом конце стола Екатерине, что она дура. Не увидев реакции и решив, что супруга его сообщения не поняла, государь резко встал и громко через весь зал крикнул: «Дура ты, дура! Дура полосатая!».
Ну, полосатая, так полосатая…
Екатерина скромно ждёт своего часа, ничем не выдавая своих тайных устремлений. Она прекрасно понимает, что верховная знать уже с трудом терпит сумасбродства Петра. Она, по словам современников, умно и ловко пользовалась тем, что супруг её незаслуженно оскорбляет и обижает, очень тонко уловив, что в России любят униженных и оскорблённых.
Да, она исподволь начинает готовить себя к роли преемницы своего неумного супруга. Тем более, что он и сам уже тяготится своим «дурацким положением». «Я не рождён для России, - зачем-то откровенничает Пётр в одном из своих писем Екатерине, - я непригоден русским и русские непригодны мне… меня силой затащили в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как, если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа».
Эвон оно как! Уже тогда погрязшая в междоусобных распрях меркантильная Европа ставила себя гораздо выше «нецивилизованной» России.
*
…И он, этот зревший больной нарыв, однажды взял да и лопнул. Как-то обыденно несуетливо и по-деловому споро гвардейцы, ведомые будущим фаворитом Екатерины – Алексеем Орловым – арестовали императора, заставили его отречься от престола и направили его в одну из военных крепостей.
«Ваше Величество, – пишет слезливо Пётр из своего заточения супруге, - если Вы решительно не хотите уморить человека, который уже довольно несчастлив, то сжальтесь надо мною и оставьте мне моё единственное утешение, которое есть Елисавета Романовна. Этим Вы сделаете одно из величайших милосердных дел Вашего царствования… Ваш нижайший слуга Пётр». Уже то, что письмо было написано на русском языке, для Петра, говорившего и писавшего только по-немецки – было явлением, из ряда вон выходящим.
Но Екатерина молчит, а находящийся при Петре Орлов тем временем её информирует: «Матушка, милостивая государыня… наш урод очень занемог, и схватила его нечаянная колика, и я опасен, чтобы он сегодняшнюю ночь не умер…».
И он не зря, так пекущийся о здоровье своего арестанта, гвардейский офицер «был опасен». Через несколько дней он пишет Екатерине еще более «слезливое» послание: «…Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка – его нет на свете…».
Господи ты, Боже мой – какое вселенское горе! Ведь хотели же поступить с ним по-человечески – отправить куда-нибудь в его желанную Европу. А он взял да и умер… да ещё от какой-то неблагородной (как установили придворные лекари) геморроидальной колики.
Его тело выставили на кратковременное обозрение в монастыре Святого Александра Невского (как и положено по этикету), и тут всем стало ясно, что истинная причина смерти – удушение, потому как лицо трупа было чёрным, как у висельника или задушенного.
…Он упокоился 34-х годов отроду, процарствовав один год.