Перестарался. Гл 2. Мужественные поступки

Владимир Махниченко
         Ноги сами вынесли Жору Оглоблина на оживлённый городской проспект. Проходя мимо гастронома, он увидел одноногого инвалида, сидящего на краю тротуара с протянутой рукой.


"Калека! Надо подать! Без ноги на жизнь много не заработаешь", - подумал Жора, и не колеблясь, извлёк из бумажника не самую мелкую купюру и положил её в задрожавшую руку одноногого. Отойдя несколько шагов, Жора услышал топот ног. Оглянувшись, он увидел, как инвалид галопом, на своих двоих, скрылся в подворотне.


"Совершилось чудо! Добрым поступком я исцелил калеку!" - обрадовался Жора.

Пройдя квартал, он узрел второго инвалида - похожего на первого, но... совершенно безногого. Подавив в себе зародившееся было сомнение, Жора пожертвовал ассигнацию и этому убогому. Отойдя немного, он оглянулся в ожидании нового чуда. И оно произошло: инвалид вскочил, мелкой рысцой пересёк проезжую часть улицы и шмыгнул в питейное заведение с надписью - "Вино на разлив".

- Новое чудо! - воскликнул Жора, но тут же про себя отметил, что два чуда подряд - это многовато.


          ...Через пару кварталов он натолкнулся на очередного инвалида, сидящего на низенькой плоской тележке. У этого страдальца отсутствовали не только ноги, но ещё и рука. Жора всё понял. Нахмурив брови, он приблизился к липовому калеке и отфутболил его жестяную банку с мелочью. Затем приподнял "инвалида" за грудки и встряхнул, словно это был мешок с картошкой.


- Мошенник! - презрительно крикнул в перекошенное от страха лицо проходимца Жора и, гордо подняв голову, пошёл прочь.

 
Оглянувшись через минуту, дабы убедиться в правильности своего поступка, он увидел, что инвалид не смылся, а сидит где и сидел, да ещё при этом что-то  объясняет прохожим, указывая единственной рукой в сторону удаляющегося Жоры.


"Странно, что-то здесь не так", - подумал он, и хотел уже вернуться, но его внимание привлек раздрай возле торговой точки на открытом воздухе. Подойдя поближе и прислушавшись, Жора понял в чём здесь дело. Люди, стоявшие в очереди, отказывались покупать переспелые бананы, а продавщица в грубой форме на этом настаивала. Некондиционных бананов у неё было два ящика, и она хотела реализовать их в первую очередь: не выбрасывать же добро!


Жора, как ледокол, раздвинул плечом покупателей, затем обошёл со стороны прилавок, сбросил картонные ящики с гнильём на асфальт и старательно по ним потоптался.

- Хапуга! - тоном судьи не терпящим возражения он прилюдно заклеймил застывшую в растерянности продавщицу, развернулся и ушёл.


          ... Уже ближе к вечеру, когда солнце лишь слегка позолотило крыши домов и, вот-вот должны были наступить сумерки, Жора Оглоблин обратил внимание на стоящую возле автобусной остановки юную девицу. Волосы на её голове были вызывающего розового цвета, губы ярко накрашены, а на плече болталась миниатюрная сумочка. При этом девушка небрежно курила сигарету, покачиваясь на длинных почти ничем не прикрытых ногах, и зыркала по сторонам.


Жора понаблюдал за ней с минуту, а потом подошёл вплотную, и тоном в котором отсутствовали даже малейшие нотки дружелюбия, задал недвусмысленный вопрос:

- Ты чего здесь шатаешься?


Девица показала ему оттопыренный средний палец руки и демонстративно  отвернулась.

 Жоре всё стало ясно. Он вцепился в её предплечье и грозно спросил:

- Ты где живёшь, негодница?
 
       Запинаясь, перепуганная молодка, назвала адрес, и Жора экскортировал её домой.

 На звонок в дверь, вышла миловидная женщина.

- Даша, доченька - что случилось? - воскликнула она, увидев своё чадо в сопровождении хмурого мужчины.

- Проститутка! - внятно произнёс Жора. Разжав хватку, он отпустил девицу и удалился, насвистывая бравурную мелодию: ему нравилось быть вершителем справедливости.


           ... На дворе уже стемнело, когда уставший, но довольный собой, Жора Оглоблин вошёл в подъезд своего дома. Что было дальше он не помнил, так как потерял сознание. Как позже выяснилось: какая-то бандитская морда вырубила Жору ударом тупого предмета по голове.


           Когда он очнулся, то увидел над собой склонённое лицо жены, в глазах которой читался беззвучный укор: "Я же тебя просила: сиди дома!"



Окончание следует.