Пашка искоса поглядывал на жениха. Он ему сразу не понравился: растили-растили, выходит, девку, а потом какой-то го¬родской взял и сосватал. И все радуются, как дураки: будет теперь пашкина сестра в городе жить, будет нарезные булки покупать. …Только он-то городских знает! Так однажды отделали: неделю глаза за очками прятал.
«И где я его раньше видел? — думал Пашка, досадуя на себя. - Всё, буду теперь маяться до конца свадьбы, пока не вспомню!»
В Загс они опоздали. Выехали из деревни на дядькином «москвиче» ранним утром, но в Тюмень приехали лишь под вечер. Транспорт подвел. Сначала ехать не хотел: стрелял и кашлял, потом колесо лопнуло.
Долго искали нужную улицу. А вот с домом оказалось попроще: его по курящим у ворот мужикам узнали.
Пашкина мать встретила их в сенях:
— Наконец-то... — провела в гостиную, усадила с краю длинного-предлинного стола. – Сейчас я Зинку-то кликну, поздоровайтесь хоть!
Тетку же забрала с собой на кухню:
— Помоги ради Бога! Как приехала в среду, так минуты не присела. …Сваты уж больно хороши, да вы¬пить любят, не сдюжили!
Зинка шустро вывернулась из свадебного гвалта. Ве¬село смеясь, она держала под руку широкоплечего рыжеволосого парня:
- Вот мой Михаил, знакомьтесь!
«Гривастый черт, — подумал Пашка, — вроде попа, но есть силенка: пальцы, как клещами, сдавил...»
- Мы пойдем, Паша? — Зинка вопросительно взгля¬нула на брата.
- Иди, иди, — насупился тот, — я теперь не указчик, свой начальник появился.
- Не ворчи! — сестра чмокнула его в щеку и пота¬щила рыжего в передний угол.
Ишь, как раскраснелась, не узнать... Скоро её, поди, разнесет, как бочку. Замужем девки бы¬стро толстеют.
Такого бы здоровяка в поле, грива мигом скатается. А здесь что: отбарабанил свои часики, инструмент запер и ноль забот. Потому Зинка и уехала из деревни в город. Теперь на камвольном комбинате работает, жить, говорит, хочу, как нормальные люди. И живи… Только кто мате¬ри помогать будет?
- Чего горюешь? — толкнул его дядька, давно уже забыв¬ший дорожные неурядицы. — Смотри соколом, пей-закусывай или спляши чего-нибудь, вон молодежь как наяривает!
Дом новой родни ему сразу понравился: сразу видно, что не бездельники живут. И жених ладный... Не даст племянницу в обиду. Пашку слу¬шать — до старости с курами просидишь…
- Хороший парень – Мишка! — бросил дядька, кивая на жениха. — Я в его возрасте такой же был: кудря во всю башку и фикса во рту. Это обязательно... — дядька помая¬чил негнущимся пальцем перед пашки¬ным носом. — У Мишки золотые зубы - у меня по¬проще были, из медной втулки. Дядя Гриша вставил, прямо в гараже. Во голова был!
Вспомнил... Вот эти золотые зубы Пашка и вспомнил. Его даже в жар кинуло:
- Погоди, дядя Вася, — взмолился он, отстраняясь от дядьки, - думаю я!
- Ты чего? — обиделся тот. — Свадьба, чай, не собрание... — и осуждающе покачал головой. — Пойду-ка на кухню: баб шугану.
Бандюга он, а не хороший парень! Теперь Брагин ясно вспомнил тот злосчастный летний день... Мишка ему тогда в лоб-то и заехал! …И магнитофон новенький забрали, не он ли сейчас у зеркала стоит? …Вот тебе и родственник!
Не хотел ведь Пашка тогда в Тюмень ехать, ох, как не хотел! У него своя работа: крути баранку по деревне и весь сказ, а механик одно: «Езжай, милый, край запчасти нужны! Сам бы ехал, да приболел...»
«Ладно, — решил тогда Пашка, — заодно и брата срод¬ного до облвоенкомата доброшу».
С запчастями они управились быстро: кто раньше встает — тому Бог дает. Потом подогнали машину к зинкиному общежитию и пошли в военкомат.
Пашка и там не задержался. Брата ещё прошлой осенью в армию сватали: обрили до блеска, отгу¬ляли вечер, а в военкомате возьми, да и дай отсрочку! Потому и уходил сейчас Валерка по-тихому: без слёз и песен. Ступил за ворота со звездами и как в воду канул… А Пашка направился в универмаг: взглянуть на какой-нибудь дефицит.
Потоптался по магазину – не понравилось: бежит народ, как сумасшедший, рябит от людей! Но немножко остался и доволен: магнитофон купил. Хороший попался! Если на полную мощность включить – за версту слышно.
А ещё - пива выпил, это уже на площади было, после универмага. Сначала одну кружку тяпнул, потом ещё: нет его сейчас в де¬ревне — не завозят.
Потом заглянул в магазин электротоваров, а выйдя из магазина, направился к кладбищу. Пройду, думал, метров триста между деревьями – всё не так солнышко печёт.
Вольно было на кладбище. Здесь не заграница, чтобы памятники да кресты по ранжиру стояли и ни одной ломаной доски в заборе не было.
В гущу кладбища бежала тропинка. Она скользила между памят¬никами и какими-то полузасыпанными ямами. Поди, могилки провалились…
Удаляясь в глубь, тропинка заметно сужа¬лась. Уже плелась зелёной паутиной под ногами трава и мешала идти. Да и кустарник стал гуще, местами образуя сплошную абракадабру. Всё потонуло в зеленом хаосе: даже городской шум. Пашке стало не по себе.
Вдруг он услышал голоса, они звучали из-за огромной кучи старых венков. Слава тебе, Господи, люди... Прикрыв полой пиджака лицо, полез через крапиву.
На замусоренной полянке сиде¬ло четверо парней. Тут же валялась пу¬стая водочная бутылка, вторая, наполовину выпитая, стояла на мятой газете среди пучков редиски и кусков хлеба.
- Мужики, — обрадовался Пашка, — привет! Где хоть до-рога-то? Заблудился!
Те вздрогнули от неожиданности и удивленно устави¬лись на гостя:
- Отсюда в рай дорога! — пьяно захохота¬л один из хозяев поляны: худой, как палка, парняга лет тридцати, с синими от татуировок кистями рук. — Дай-ка закурить!
- Некурящий я, мужики, — Брагин с сожалением поглядел на сидящих, — бросил.
- Смотри, Мишка, как жмется! — худой повернулся к рыжему крепышу и передразнил: — Неку¬рящий... Сейчас мы тебя проверим на вшивость! Пить будешь?!
- Что вы, парни, — Брагин почувствовал в голосе худого угрозу, — тороплюсь я.
- Пей! — худой поднялся с травы и в его руке блеснул стакан с водкой. - Длинный с зоны откинулся, понял?
Пашка попятился:
- Бросьте, мужики…
- Мишка! — гаркнул худой. Его испитое лицо переко¬силось от вспыхнувшей злобы. — Брезгует нами…
Брагин повернулся к рыжему. Тот, закатывая рукава спортивной куртки, приближался к нему. Рот был полуот¬крыт, блеснули золотые зубы.
«Сейчас накатит...» — хмельная Пашкина голова со¬ображала туго. Он опустил на траву магнитофон, сжал кулаки. Резкий толчок в спину бросил его вперед. Крутнулся в сторону обидчика и тут же к рыжему, чув¬ствуя в нем главную опасность.
Но было поздно: кулак рыжего ударил в пере¬носицу. Острая боль пронзила голову и взорвалась огненными брызгами.
…С трудом разлепил глаза и непонимающе огляделся. Он сидел внутри ржавой ограды. Болела переносица, перед глазами плыли кусты. Хотелось прилечь, забыться, но что-то твёрдое упиралось в спину. Повернул голову и обмер: «Крест! …Я ведь на кладбище».
- Ну, шпана городская! Ничего, встретимся... — грозя кулаком невиди¬мым обидчикам, с трудом поднялся и кувыркнулся через оградку.
Вот она, газета с ихней закуской, и бутылки тут же валяются, а магнитофон где? Пашка лихорадочно поша¬рил палкой в крапиве у края полянки. Пусто… Тогда поплевал на полу ру-башки, потер лицо и, не замечая крапивы, ринулся с кладбища.
* * *
- Чего, Павел, кончились думы? — дядька тяжело опустился рядом. — Молодец Зинка... И Михайло не дурак, механиком будет.
Пашка с ненавистью глядел в сторону молодых. Ры¬жего тоже Мишкой звали, только грива тогда поменьше была, а вот с магнитофоном не промахнёшься: его магнитофон, Пашкин.
Опрокинув недопитую стопку, резко поднялся с табуретки:
- Где мамка, дядя Вася?
Тот удивленно поднял голову:
- Чего, Павел? На кухне она…
Катерина, увидев возбужденные глаза сына, испуганно присела на скамью у огромной печи. С грохотом полетела на пол кастрюля из ослабевших рук.
- Пашенька, что случилось?
- Мамка, — хотя рядом с ними никого кроме тетки Гали не было, он говорил свистящим шепотом, — по¬мнишь, тем летом в Тюмень ездил? Ну, избили меня ещё, помнишь?! И магнитофон украли... Жених это был, Зинкин, он мне нос и ломал... Узнал я!
- Что ты, Пашенька, что ты! Обознался, поди? — Катерина растерянно перебирала оборки передника. — Не мог Михаил такое сделать? Смирный он... Сват про него всё рассказал!
- Он, мамка, он! Правду говорю…
И тут Пашка увидел стоявшую в кухонных дверях Зинку: учуяла, знать, беду и примчалась пулей.
- А Зинку не слушай, в милицию надо!
— Перестаньте вы, хватит! — мать с силой ударила кастрюлей о скамью. Её минутная растерянность прошла, голос окреп. — Чего ревешь, как белуга? …Обо¬знался он, с кем не бывает! Иди за стол и ни гу-гу! — пригрозила дочери сухоньким кулачком. — Веди ее, Галина... Да проследи, чтобы Мишке не говорила! — И легонько подтолкнула дочку из кухни: — Раскваси¬лась...
- Чего кричишь? — повернулась к сыну. — Вас слушать — по миру пойдешь… Узнал, говоришь, вот молодец-то! Вот хорошо-то как... Вяжите Мишку, везите в тюрьму! А ты о Зинке подумал? Не баба, не девка, что с ней будет? Тюрьма никого не исправила… Жизнь учит, жизнь, понял?! А Мишка за год совсем другим стал, в техникум поступил. Что же мы теперь, сынок, ради правды, обоих страдать заставим? …Зачем такая правда? …Кому нужна?
Налила в кастрюлю воды и по¬ставила на плиту:
- Ты вот с матерью живёшь, а у Смирновых-то он приёмный! Шпана и липнет... А характер у Мишки есть! Сваха говорила, что про¬гнал он дружков, не ходят больше. …Поду¬май, Павел! — мать погладила сына по взъе¬рошенным волосам. — Кто без греха-то? …И сам не ангел, зна¬ешь. Мало я с тобой возилась? И бабка Таня тебя учила, и отец... Прости Михайлу! Пусть не знает ничего. Простишь? — мать обмякла, стала выти¬рать передником влажные глаза. — Иди, выпей с Ва¬силием, свадьба ведь. У меня такой не было...
Дядька поднял осовелые глаза:
- Павел, ты? Давай о жизни говорить…
Но Пашка его не слушал, сидел, опустив голову. …Простить - нет уж! Сестру только жалко… А иначе взять — чего жалею? Ей ведь хуже будет...
«А может, обознался? — мелькнула вдруг отчаян¬ная мысль. — Нельзя понапрасну шум поднимать. И чело¬века обижу, и сам опозорюсь...»
Вытер потный лоб: душно чего-то, нашел на полу упавшую дядькину вилку. Тот пытался чего-то петь, но по¬теря вилки не давала покоя.
А может, права всё-таки мать? …Не знаешь, что и делать!
Рано утром Пашка собрался домой. Мать хотела удержать сына, но передумала. Дядька же удивился:
- Чего, Паша? Три дня свадьба-то, вместе поедем.
- Нет, дядя Вася я на автобусе, дел мно¬го... — и пошагал.
1993-2022г.г.