После ухода Карбона Пьер Рейналь так и продолжал неподвижно сидеть за столом, запустив руки в волосы и сжав пальцами виски. Он закрыл веки, и перед его мысленным взглядом возникло нежное лицо Мадлен, рыжий локон на виске и ее большие зеленые глаза, смотревшие на него с любовью и доверием. Мог ли он обмануть это доверие? Он подумал про Луизу, маленькую девочку, к которой привязался настолько, что сегодня в разговоре с Виктором неожиданно и для самого себя назвал ее своим ребенком. Да что уж там… он ведь и относился к ней уже, как к родной. Мысли о Луизе, Мадлен и их еще не рожденном ребенке, перескочили на мысли о будущем его газеты… о возможной продаже типографии и о том, чем можно было бы заняться, если он все-таки это сделает.
- Нет… - пробормотал Рейналь, потянувшись к бутылке и налив в бокал вина, — я не смогу. Это будет предательством и себя… и всего, во что я верил.
Выпив бокал, он встал и, взяв исписанные листы, бросил их в ящик стола. Повернул ключ и пригладив растрепанные волосы, вышел из комнаты.
- Ну так что, гражданин Рейналь, - оживленно обратился к нему Марсель Бертье, когда Пьер спустился по лестнице на первый этаж, - новую статью нам сегодня начинать печатать? Вы ее закончили?
- Статья еще не совсем готова, - хмуро покачал головой Пьер, - пока печатайте дополнительный тираж сегодняшнего выпуска. А завтра с утра я точно скажу, что тебе делать, Марсель.
- Понял, - слегка разочарованно пробормотал Бертье, словно не ожидавший такого ответа. – Что ж, хорошо.
- Давайте, ребята, принимайтесь за дополнительный тираж! – звучно обратился он к парням, стоявшим у печатных станков.
- Пьер, что-то случилось? – спросила Мадлен за ужином, видя нахмуренное сосредоточенное лицо мужа. – Ты молчишь и почти ничего не ешь.
- Все в порядке, Мадлен, - отозвался Рейналь, откусывая кусок хлеба, - просто устал, день выдался напряженный. И еще… последнее время я часто думаю про Реми. Ужасно не хватает его…
- Понимаю, - грустно кивнула молодая женщина.
- Когда наш малыш родится, - она провела рукой по слегка округлившемуся животу, - мы обязательно назовем его так.
- Спасибо, любимая, - Пьер поднялся из-за стола, шагнул к ней и обнял, - спасибо тебе за все. Пойду, немного поработаю.
Он ушел, а Мадлен, вздохнув, стала убирать со стола.
Позже, после их близости, лежа в объятиях Пьера, Мадлен долго слушала его ровное дыхание и мерный стук собственного сердца. В камине догорал огонь. За окном послышалось дребезжание позднего экипажа. Рейналь кашлянул, и Мадлен поняла, что он не спит.
- Пьер… - она провела тыльной стороной ладони по его щеке… и неожиданно почувствовала влагу.
- Боже, Пьер… ты плачешь! - вырвалось у Мадлен.
Таким она его прежде никогда не видела.
Молодая женщина присела на кровати и, откинув с глаз прядь густых волос, пристально вгляделась в лицо мужа, слабо освещаемое всполохами догорающего в камине огня.
- Что случилось, Пьер?
- Все в порядке, Мадлен, - нарочито бодро отозвался Рейналь, - не обращай на меня внимания.
Он быстро вытер глаза одной рукой, а другой потянул жену к себе:
- Ложись, любимая, все хорошо.
- Нет… скажи мне, - разволновалась молодая женщина. – Что-то по работе? Я не усну, пока ты мне все не расскажешь…
- Глупенькая моя, - Рейналь усмехнулся.
Он взял ее руку в свою и слегка сжал.
- Скажи, Мадлен, ты веришь в революцию? – неожиданно спросил он, и Мадлен ощутила странное смятение. Почему-то этого вопроса она ожидала сейчас меньше всего.
- Я… - растерянно ответила она, - я верю в тебя. В добрых людей и…
- В Бога, - нетерпеливо завершил за нее муж. – Но я спросил про революцию. Или тебе все равно?
- Пьер, ты же знаешь, я мало что понимаю в политике, - пробормотала Мадлен. – Политика — это твой мир. А мой – это ты, Луиза и… Реми, когда он родится.
- Да, я знаю, - отозвался Пьер, - знаю, что тебе все это не особо интересно. И все-таки… Неужели у тебя нет вообще никакого мнения?
- Я и раньше говорила тебе это, - тихо ответила Мадлен, - ты ведь знаешь, я верю в Бога… а революция… - она смолкла, подбирая наименее обидные для Рейналя слова.
— Это кровь и насилие, - ответил за нее Пьер, - она несет уничтожение одних ради блага других. Да, Мадлен. И раньше я сам свято в это верил. Что достаточно уничтожить одну поганую касту, родовитую касту богатых и неприкасаемых, и все остальные сразу станут счастливы.
Он усмехнулся.
- Раньше? – эхом отозвалась Мадлен, - больше ты в это не веришь?
- Я не знаю… - с усилием произнес Рейналь, - не знаю. Просто последнее время я часто вспоминаю Реми… за что он погиб… и погиб так страшно. О чём он думал перед смертью. И не только он. Сколько таких вот честных республиканцев отдали свои жизни за счастливую и справедливую республику будущего… тогда, как в настоящем…
Он с горечью замолчал. Молчала и Мадлен, прижавшись к мужу и обдумывая его слова.
- В настоящем много несправедливости, - прошептала она, - но ведь это всегда было так. И, может быть, будет, пока все люди не изменятся и не поверят в Бога.
- Да ты мудрее меня, жена, - Пьер улыбнулся и поцеловал ее в губы.
- От меня требуют закрыть газету, - тихо сказал он после долгой паузы, - иначе может быть арест и… ну ты понимаешь, что следует за этим, Мадлен. Решил сказать тебе, чтобы не было никаких тайн, и чтобы ты знала, что может ожидать меня в будущем…
Мадлен изо всех сил сжала его руку.
- Но ты ведь честный республиканец, Пьер, - голос молодой женщины зазвенел от волнения. За что с тобой хотят поступить так?
- Пытался быть честным, - хмуро отозвался Рейналь, - и видишь, именно поэтому и хотят… Похоже, время честных республиканцев закончилось, а наступило время воров и барыг. Уж они-то, Мадлен, не верят ни в бога, ни в черта. Ни во что, кроме денег.
- Что же нам делать? – голос Мадлен дрогнул.
Рейналь молчал, держа ее руку в своей. Огонь в камине догорел, и комната погрузилась в темноту. Молодая женщина кусала губы, чувствуя, как на глазах появились слезы. Молчание Пьера пугало ее, хотелось услышать хоть какой-то его ответ… хоть что-то, что нарушило бы эту зловещую тишину.
- Прости меня, Мадлен, - каким-то охрипшим голосом наконец сказал Рейналь, - я не смогу отказаться от газеты. Я не могу предать память Реми. Предать и забыть все, во что верил прежде сам. Прости меня, любимая.
Он обнял ее, уткнувшись лицом куда-то чуть пониже ее ключицы, и в этот момент Мадлен поняла, что он действительно не может поступить иначе.
- Хорошо… хорошо, Пьер, - прошептала она, проведя рукой по его волосам. – Я… я понимаю тебя.