ГЛАВА 2 БЫЛОЕ И ДУМЫ
— Заинька, вставай.
У-у-у. В такую рань. Но, вспомнив, какой сегодня день, я тут же подскакиваю.
Сегодня едем в лес. За грибами. Обожаю грибы. И собирать их люблю. И солить. И чамкать потом с картошечкой.
— Зай, ты чай положила. А соль. А…
— Да всё я положила. В первый раз, что ли?
— Вот именно. Ты вечно что-то забываешь.
— А ты вечно ворчишь.
Михей сердито передёрнул широченными плечами и вышел.
Но сегодня мне трудно испортить настроение. Обожаю лес. Лес это не просто много деревьев и свежего воздуха. Лес — это другое измерение. Здесь время течёт не так. Здесь люди меняются. Даже болезней здесь нет. Для меня, по крайней мере.
Пять лет назад у меня язвочка разговорилась. Года два молчала. Видимо, надоело. Болеть начала, да не по-детски так. Но стоило мне зайти в лес, все боли моментально прекращались. Только я из лесу — вот она, нате.
Муж мой милый даже не верил, что я больна. Всё думал, что шлангую. Пока ФГС не сделала, не верил. Люби-и-мый мой.
— Манюню позвала?
Манюня — это наша соседка. Тоже лесовуха та ещё. Без неё никак. И не потому, что она места знает. Мест у нас и своих довольно. Просто горе у человека, и оставлять её одну душа не позволяет. Нет, в петлю она не полезет. Такая глупость ей и в голову не придёт. Но надо поддержать человека. Помочь ей жить дальше. Или ближе. Как получится.
Говорят, Господь посылает испытания тем, кого любит. Если это верно, то Манюню он просто обожает.
Залитый кипятком подвал с запасами, пропавшие курицы, украденная коза, вечно пьяный муж и нигде не работающий сын, ерунда по сравнению с тем, что в прошлом году пьяная баба, решив развлечься, уселась за руль и сбила Манюнину дочь Варю. Умницу и красавицу.
Сбила страшно. На скорости под девяносто, полностью раздробив ей тазовые кости. Девчонка три дня ещё жила. Ногу ей отрезали — не помогло.
Варя с мужем и сыном приехала к матери погостить. Повидалась, посвиданькалась с родными. Захотелось и с подружками встретиться.
Встретились — в бар завалились. Муж посидел, да и спать отправился. Что ему с девками делать. У них свои разговоры, ему неинтересны. В посёлке что случиться?
Варя тут выросла, каждая собака здоровается. До дому два шага. Он и ушёл. А девки посидели, все новости перетёрли. Всем кости перемыли, договорились на завтра встретиться, на речку сходить. Пивко-шашлычки. Вкусно, весело, здорово. Договорились, да и по домам.
Варя, чтоб по ночи грязь не месить, пошла по асфальту. Немного дальше, но ведь, по нашим то дорогам, напрямик, не значит, ближе. Пойти, пошла, да ушла недалеко. Метров десять-пятнадцать.
Аккурат, до поворота. На котором ежегодно кто-нибудь да разбивался. Будто прокляли дорогу, пока строили. Местные кликуши уже шептаться начали, что убили тут кого-то из строителей. Убили и под валуны дорожные спрятали. И теперь этот неупокоенный, себе компанию ищет.
В первый год сожитель Манюнин на мотоцикле с поворота съехал. Ногу сломал.
Потом компания, развесёлая, улетела. На свежекупленной, в кредит, новенькой тойоте. До самой железной дороги кувыркались. Хорошо их там, в кабине, сидело на шесть тушек больше, чем в салон помещается. Отделались синяками да шишками. Сплющило их немного, но все живы остались. Машинке повезло меньше. Ремонтировать там было уже нечего.
Третьей была молодая женщина. Танечка. Милая девочка. Домой, к ребёнку торопилась. А попала в больницу, оставив на откосе, под поворотом, половину своей шевелюры. Вместе с кожей.
Врачи посетовали, что надо было тот скальп найти. Прирастили бы обратно. А теперь вот ходит Танюша в париках и ездит на операции, где ей остаток скальпа кромсают и на весь череп, потихонечку, натягивают.
Теперь вот проклятие и до Вари добралось.
Тварь эта пьяная сначала орала, что она тут ни при чём, просто проезжала мимо. Потом стала всех убеждать, что Варя сама под колёса бросилась. Потом, когда уже прибыло ГАИ, она снова начала вопить, что это не она. И, вообще, она только что подъехала. Бампер смят? Так это он сам смялся. Под капотом серёжку Варину нашли. Золотую. Сломанную. Да фигня, подбросили. Свидетели видели? Да ничего они не видели, они все пьяные. Муж у этой мрази блатной. Дружки повсюду. И в ГАИ, и в больнице, и даже в мерии.
Свидетелей никто и не подумал опрашивать. Гадину эту на экспертизу не отправили. Тормозной путь, и тот никто замерить не подумал. Вообще никто ничего не делал.
Приехала скорая, увезла Варю в больницу, а остальные потоптались растерянно, мол, чего мы тут забыли, да и разъехались.
Потом дело приостановили. Вроде как свидетелей нет. Потом, и вовсе, закрыли за отсутствием состава. Определили как вынужденный наезд.
Схему ДТП всю переврали. Следователь уволилась. Неужели так много заплатили?
В газетёнке местной пропечатали, как у нас дурные девки неправильно дорогу переходят.
Как я тогда орала и материлась! Разодрала газетёнку в клочья и, до крови, разбила кулаки о стену. Ни Варе, ни Манюне этим не помогла. Да и самой легче не стало.
Везде мерещилась Варя. Я не была у неё в больнице. Кто бы меня туда пустил? Но я слушала монотонный и бесслёзный Манюнин рассказ и видела воочию все, что там произошло.
Огромные Варины глаза на белом личике, рука шарит по пустоте, там, где должна была быть нога, и её тихий голос. «Мама, ты же купишь мне новую ножку?»
Хотела даже в город смотаться. К редактору, в гости нагрянуть, в глазки его голубые посмотреть и спросить добрым тихим голосом.
— Суки. Вы тут были? Вы сами на место происшествия выезжали, чтобы что-то писать?
Одно останавливало. Бессмысленность. Никого я своим вопросом не перевоспитаю. Кто газете платит, тот редактора и танцует. Ну, а когда никто не платит, они любое вранье, по письмам «телезрителей», напечатают, безо всякой проверки.
Взять фельдшерицу нашу. Алкашка запойная, несмотря что медик. И вот подружка еёная, она же собутыльница, писулю нарисовала. Раскрасила фельшерку в самые чистые цвета радуги. Мол, и такая она и этакая. Лучше всех остальных, которые другие.
Напечатали.
А что? Их то наша мадама не лечит. Она и нас не лечит, слава богу. Себя только, да подруженек своих. С самого утра. Заскочит на работу, а потом прямиком в магазинчик. За лекарством.
Ох, что-то я не о том думаю. Тут только начни. Варю в прошлом году убили, а в этом, аккурат через неделю после годин внучка Манюнина утонула. То есть, не утонула даже, а просто задохнулась. Спазм. В лёгких воды не было.
Мама с сожителем рядышком были, обед на достархане раскладывали. Заливчик маленький, мелкий. Сидящему по пояс. Чего волноваться? Наташа, девочка большая. Самостоятельная. За младшими уже ходила лучше мамки. И вот, на тебе. То ли поскользнулась, да испугалась, то ли что ещё, гадай теперь. А только как стали детей к столу звать, так и увидали, что лежит Наташа прямо на воде и не двигается.
Повыли, повыли, да и похоронили девчушку рядом с тёткой. Радость из дома ушла. Горе осталось. И никакой бабе поддержки. Муж пьёт. Сын тридцатипятилетний только рот, как птенец клюв разевает. Старшая дочь сожителя выгнала, а сама четвёртого родила.
Одна радость бабе, по Тайге прогуляться. Ягодки-грибочки. Птички-зайки. Листики, травка зелёненькая. Горбушка хлеба в лесу вкуснее всяких пирожных. И мир этот дурной, в лесу по-другому воспринимается. Все проблемы кажутся решаемыми. А то, что решить нельзя, само рассосётся. Не помирать же в самом деле из-за всякой ерунды, когда вокруг такая красота. Ну, всё собрались, уселись, поехали.
Читайте первые части повести.