Помошнянская девочка. Уроки были не только в школе
Каникулы, каникулы, весёлая пора!
Вот так, в радостях и горестях прошли зима и весна, и подошло лето 1948 года. Я вполне освоилась в новой школе, привыкла к присутствию в классе стриженых хулиганистых мальчишек и высокорослых девчат на выданье. Незаметно для себя я стала дрейфовать в сторону деревни: удлинились платья, ботики сменились сапогами, а капор – платком… Я ещё заплетала косы корзинкой, но мне всё больше нравилась причёска Милы Белобровой, которая называлась «веночек». Уже не так резал слух украинский акцент Ивана Арсентьевича и совсем не пугал стеклянный глаз Ивана Поликарповича. Я, кажется, прижилась в новой школе.
Экзамены за пятый класс мы с Нилой сдали на все пятёрки. У нас с ней сложилось правило в день экзамена рано-рано утром пробежать ещё раз глазами весь материал и первыми брать билет. Дождавшись оглашения оценок, мы шли домой и ложились досыпать. Перед каникулами мы высадили вокруг школы цветочную рассаду, которую сами вырастили в ящиках на подоконниках. С этой рассадой у меня связано какое-то смутное воспоминание. Кажется, что мы с Нилой почему-то тайно, с какими-то приключениями, с перелезанием через школьное окно похитили по нескольку росточков рассады настурций для домашнего палисадника. Интересно бы вспомнить – зачем? Наверное, мы проверяли, правда ли, что ворованная рассада лучше растёт. Вообще, в те годы в воздухе витали фантастические идеи для посрамления буржуазной генетики.
На уроках ботаники царил народный академик Трофим Денисович Лысенко.Ботаничка Татьяна Потаповна на каждом занятии внушала нам, что сейчас самая важная сельскохозяйственная культура – кок-сагыз, которым по рекомендации Трофима Денисовича будут засеяны тысячи гектаров, и наша страна не будет закупать каучук у капиталистов. В газетах каждый день писали про кок-сагыз. Предполагалось, что как только мы получим семена, мы будем выращивать этот неведомый кок-сагыз возле школы.. Татьяна Потаповна как величайшее сокровище вручила мне горстку семян ветвистой пшеницы, выведенной под руководством того же народного академика. Из этих семян я должна была получить невиданный урожай и поехать с докладом об этом на слёт юных мичуринцев во всесоюзный пионерский лагерь Артек!
Я с жаром вскопала грядку на пришкольном участке, посеяла драгоценные семена квадратно-гнездовым методом, стала ухаживать за всходами и ждать урожая. А пока мы получили задание за лето собрать по два килограмма семян гледичии и пирамидального тополя для лесозащитных полос, которые тогда закладывались по всей степной Украине. Народный академик Трофим Денисович Лысенко утверждал, что тополя, посаженные черенками, уже изначально стары и потому быстро лысеют. Полагалось, что тополя, выращенные из семян, будут лысеть лет на двести позже. Проверим!
Битва за урожай
Лето было в разгаре. Возле нашего конторского жилья буйно цвели настурции из и всепобеждающие ноготки. Ширились полевые работы. Надо было окучивать картошку, «сапать» кукурузу и подсолнечник. Я уже считалась в этом деле специалистом, ведь я два последних лета прожила в Каирах, так что родители вполне серьёзно рассчитывали на меня. Мама не переносила жару, от бесконечных поклонов на солнцепёке у неё вся кровь приливала к лицу, и после такой работы она страдала от жестокой головной боли. Так что я ударно трудилась в огороде, подражая деревенским женщинам, шаг за шагом продвигаясь вперёд и обсыпая босые ноги горячей чёрной землёй. Кукуруза вымахала выше человеческого роста, и в ней можно было спокойно прятаться. Так я и сделала, когда мама за что-то хотела отшлёпать меня мокрым полотенцем. Я решила спрятаться от мира и с горя закурить. Стащила у папы папиросу, взяла спички и засела в кукурузе. Никакого удовольствия я не получила, остались горечь во рту, головокружение и стыд - урок на всю жизнь.
А с ветвистой пшеницей получился пшик. Несмотря на квадратно-гнездовой метод, полив и рыхление, вместо полновесных колосьев на стеблях мотались какие-то бесформенные пустые уродцы. Ни одного зерна! Это сильно подорвало авторитет Трофима Денисовича, а главное – похоронило мои надежды на Артек. С семенами пирамидальных тополей тоже вышла какая-то ерунда, их (семян) нигде не было. Только потом я узнала, что в назойливом тополином пухе прячутся микроскопические чёрные семена. Таких и ста грамм не набрать! За гледичией мы с Нилой бродили по задам усадеб, где они росли в качестве оград, и набрали этих кривых и длинных стручков целый мешок. Может быть, где-нибудь в сухой таврической степи растут старые гледичии, посаженные из наших семян.
Стали созревать фрукты в связистском саду. Сначала поспели черешни на огромном дереве, росшем за нашим сараем. Ну, черешни почему-то не считались достойным фруктом. Их не сушили, не варили из них варенья, а компотов впрок тогда вообще не делали. Так что дерево было отдано на разграбление детям, которые, как обезьяны, постоянно висели на ветках. Особенной ловкостью и цепкостью отличалась Женя Маркелова, приходившая к нам на черешни. Вися на одной длинной ноге, она дотягивалась до самых далёких веток с самыми крупными и спелыми черешнями, восхищая нас с Ирой.
Зато, когда пошли настоящие вишни, тут уж подключилась вся дистанция. Телефонистки, электромеханики, инженеры, монтёры и все их дети с подвешенными через шею бидонами облепили деревья, спеша набрать побольше. Мы с Ирочкой тоже не зевали, ползая по веткам без лестницы и гордо сдавая маме сладкую добычу. Вишни и вправду были очень сладкие, а на вид почти чёрные.
Потом стали зреть груши, сливы и яблоки в охраняемом саду. С ними порядок был другой. Собранные фрукты полагалось сдать в связистский магазинчик, где по символической цене их продадут сотрудникам. Никакой настоящей охраны, конечно, не было, просто дядя Серёжа Алексеенко время от времени починял колючую проволоку, окружавшую этот сад и повреждаемую ворами. Сад спускался к пруду, где день-деньской бултыхались местные ребятишки, считавшие сад ничьим. Такое отношение возмущало меня до глубины души, и я добровольно взялась охранять наш сад. Ну, мелюзга побаивалась грабить на моих глазах, но однажды к саду подошли парни деревенского вида и крепко огрели меня разок-другой настоящим плетёным кнутом, после чего спокойно отогнули проволоку, залезли в сад и нарвали груш. Эту проигранная битва за урожай добавила ещё один урок в мою копилку. Но рассказывать о нём было стыдно.
Лето клонилось к концу. Мы так были заняты своим хозяйством, что я даже не была ни разу на речке. Ведь не очень далеко, километрах в десяти от нас, протекала быстрая речка Чёрный Ташлык, впадающая в Южный Буг. Эти десять километров надо было пройти пешком по пыльной щебёночной дороге. Хорошо бы иметь велосипед, но на него у папы никогда не было и не будет денег. Да и компании нет. Не принято тогда было в деревнях и посёлках табуниться праздным подросткам и ломать голову, чем бы развлечься. Прошло всего три года после войны. В большинстве семей держали огород и какую-нибудь скотину, кое-кто строился. У многих ребят погибли отцы, и они были главными помощниками матерей. Так что Чёрный Ташлык бежал себе в живописных гранитных отрогах Волыно-Подольского щита без меня.
Как я научилась плавать
Той весной мама поручила мне постирать в пруду наши половики. Самая чистая вода и самый удобный подход к ней был на плотинке, под мостиком. Плотинка была деревянная, обросшая микроскопическими водорослями, очень скользкая. Я довольно споро выстирала половики, колотя по ним толстым деревянным бруском и чувствуя себя заправской деревенской жительницей, которая, как известно, стирает бельё на речке с помощью валька.
Вдруг, наклоняясь к половику в очередной раз, я потеряла равновесие, сделала неверный шажок по скользким доскам и бултыхнулась в воду головой вниз. Зеленоватая вода сомкнулась надо мной. Плавать я всё ещё не умела. Вода вытолкнула меня наверх, но я успела глотнуть порядочно прудовой водицы и продолжала её глотать, беспорядочно колотя по воде руками. В промежутке между этими занятиями я успевала что-то пробулькать, не помню что: не то «Тону!», не то «Помогите!», но на пруду в этот день никого не было, вода ещё была холодной для купания.
Я уже выбивалась из сил, как вдруг кто-то бултыхнулся рядом со мной, подхватил меня и вытащил на мостки. Несмотря на обморочное состояние, я увидела, что это был незнакомый дядька в белых подштанниках. Пока я выливала из себя проглоченную воду, дядька поднялся на берег, снял с себя и отжал подштанники, надел брюки, сказал мне:
- Не треба лiзти на глибину, якщо не вмiеш плавати! – и пошёл своей дорогой. А я ещё некоторое время посидела на берегу, потому что меня мутило и перед глазами было зелено. Я даже не поблагодарила своего спасителя, который ещё и сформулировал для меня очередной урок жизни. Я тихо побрела домой ине рассказала маме о случившемся. Никому и никогда.
После этого случая я решила научиться плавать. Так как выбора не было, я присоединилась к детворе, толкущейся всё лето в пруду на мелком месте с отвратительным илистым дном. Присмотревшись, как плавает большинство девочек, я тоже стала энергично двигать локтями и неистово колотить ногами, повыше задрав голову. Дело пошло! Я держалась на поверхности с плотно сжатыми губами. Вода доходила мне до носа, благо на нашем пруду волн не было. Потом я начала даже перемещаться. У всех купающихся подбородки были черны от взбаламученного ила, такой же грим был у меня, а ноги после такого плавания оказались как бы в чёрных носочках. Но какое это имеет значение, если я таки научилась плавать, пусть и по-собачьи! Один урок пошёл мне впрок.