Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
626. Аховая ситуация. 20.10.1973 г.
Поздно вечером 19 октября 1973 года, после тяжёлых и суетных дум, вызванных разговором с начальником РТС капитан-лейтенантом и парторгом корабля Константином Дмитриевичем Васильевым, я записал в своём дневнике-ежедневнике:
19 октября 1973 пт.
Работы много. Традиционная фраза: «Писем нет». Кое-что узнал от мамы. Ну, что же, Юрка сам выбрал себе дорогу, - пусть сам по ней и идёт.
Действительно, Юра мой старший брат, он уже совсем взрослый, дважды был женат, имеет двоих детей, знает, наверное, что делает. Родители, а тем более я, младший брат и для него салага, ему не указ. У него своя жизнь, у родителей теперь тоже своя жизнь, да и у меня, оказывается, все только усложняется и усложняется. Так что будем жить и не тужить, а как оно пойдёт – это одному богу известно.
С такими мыслями я засыпал в ночь с 19-го на 20 октября 1973 года на своей постели между стеллажами в корабельной библиотеке ленкаюты БПК «Свирепый» и с такими же мыслями проснулся поутру. Ощущение запутанной ситуации не проходило, поэтому я с раннего утра решил разведать, что и как на корабле, какие новости, слухи, настроения в экипаже.
Я резко вскочил, по утреннему холоду в ленкаюте сделал размашистую физзарядку, сбегал в гальюн, умылся и почистил зубы едкой и бодрящей болгарской зубной пастой «Поморин», оделся в чистую простиранную старую робу с матросскими погончиками и пошёл в столовую личного состава завтракать.
20 октября 1973 года была суббота и на завтрак камбуз и бачковые нам выдали: хлеба сколько хочешь; кубик сливочного масла; овощной салат из резаной капусты с тёртой морковью; хорошо пропечённый омлет величиной с ладонь; стакан кофе с пенкой; три тонких кусочка консервированной ветчины и кружку фруктового сока. Отличный завтрак, только чего-то маловато будет…
С утра на корабле начались обычные хозяйственные работы: помывка личного состава в корабельной бане; постирушка; приборки; занятия и работы на заведовании; сходы офицеров, мичманов и старшин с корабля на берег. Правда, сходы разрешались только по делам в штаб нашего соединения, на базовую почту и в базовый продуктовый киоск. Во время просмотра кинофильма я узнал, что офицеры, мичманы и старшины под видом делового схода с корабля ходили в гости к своим знакомым на другие корабли и хорошо там проводили время…
Я с утра наводил порядок в ленкаюте и в своём аттестате (комплекте форменной одежды). Если меня «турнут» с должности из ленкаюты, то мне надо как-то и куда-то спрятать («зашхерить») мои «манатки» - книги, записи, дневник-ежедневник, письма и открытки, рисунки и фотоальбомы, сувениры и поделки. В том числе надо было спрятать куда-то много кусков «дикого» янтаря, который у меня сохранился ещё со времён наших приключений на стрельбище морской пехоты «Хмелёвка» ДКБФ летом 1972 года близ Приморска Калининградской области.
В дальнем конце корабельной библиотеки, где борт корабля был с крутым изгибом, в торце переборок был небольшой овальный лючок, закрытый крышкой с барашками. С большим трудом, используя подручные средства, я терпеливо по миллиметру отвинтил эти «засолившиеся» по резьбе барашки и отодрал «прикипевшую» крышку лючка. Мне открылось пространство носа корабля, частые «соты» переборок усиления жёсткости носа корабля, в которых также были окаймлённые стальными полосами овальные открытые отверстия-пролазы.
Здесь в носу корабля, в сотах переборок и шпангоутов, было очень холодно, темно и тесно. Слева была кривая поверхность левой скулы носа корабля, справа - вертикальные переборки с овальными пролазами. Мне стало жгуче любопытно, что же там впереди, в самом носу корабля, под верхней палубой бака. Было холодно и зябко, но я разделся до тельняшки, надел на голову старый берет и, сгибаясь «в три погибели», ужом, руками подтаскивая, сгибая и проталкивая мои длинные ноги в ботинках, начал протискиваться через овальные продухи-пролазы вперёд.
Достигнув практически самой маленькой камеры в этих «сотах» переборок и шпангоутов, я увидел идеальное место для моих вещей и «манаток». Здесь уж точно никакой «шмон» мне не страшен, потому что добраться сюда в здравом уме практически невозможно. Я обрадовался и тут же огорчился, потому что вперёд я двигаться мог, а вот развернуться и двигаться назад – нет. Моё застрявшее худое тело перекрывало весь свет, который еле-еле достигал этой части внутренностей носа корабля. Мне надо было как-то развернуться или пятиться назад, как какой-то краб или дурак, застрявший чёрт знает где.
Осознав, что я намертво застрял в этих тесных «сотах» силового набора носа БПК «Свирепый», я почувствовал себя брошенным, одиноким и смертельно уставшим. Несмотря на дикий холод, который исходил от стальных переборок, стальной палубы бака и стального борта корабля, я мгновенно вспотел, отчего мне стало не просто очень холодно, а смертельно холодно.
- Вот тут ты и останешься на веки вечные» - подумал я голосом моего ехидного старшего брата Юры. – И поделом тебе, дураку. Будешь знать, как совать свой курносый любопытный нос куда тебя не просят.
Я и сам понимал, что ситуация аховая. Позвать на помощь? Стучать кулаком снизу в палубу бака, чтобы подать знак и чтобы меня как-то вытащили отсюда? Это значит раскрыть открытую тайну, мою классную шхеру, мой тайник. На это я пойти не мог, поэтому я с подвыванием начал вертеться, пытаться попятиться назад, протиснуться сквозь эти чертовы пролазы-продухи. У меня ничего не получалось…
Штанины робы задирались, я никак не мог сообразить, как мне продвинуть обе ноги в один лючок, как развернуться в отсеке, в котором находятся только мои голова, плечи, руки, грудь, талия, а всё остальное за пределами переборки или шпангоута. Я потерял ориентацию и дико запаниковал.
Когда отчаяние, холодная судорожная дрожь и страх остаться тут навеки достигли предела, я вдруг успокоился, расслабился, упал-лёг на холодный металл и потихоньку начал соображать. Мои друзья-голоса деда Календаря из деревни Дальнее Русаново, моей Феи красоты и страсти, моего наставника Женьки Мыслина и даже насмешливый голос моего старшего брата Юры молчали, затаились вместе со мной. Только внутренний голос моего отца, Суворова Сергея Ивановича, потихоньку начал намекающе покашливать, хмыкать и наконец сказал мне…
- Успокойся. Соберись. Ты же лежишь внутри лючка, продуха. Подбери свои длинные ноги и не сучи ими. Упрись руками в пол, стань на колени и подтяни свой худой живот. Выскользни ты из этого лючка! Там сзади простор и уют, там ты сообразишь, что к чему и отчего.
Я отрешённо выслушал слова моего папы, потом собрался с силами и последовательно сделал всё так, как он сказал. У меня получилось! Я попятился и очутился в предыдущем отсеке, в котором был рассеянный свет. Тут я свернулся калачиком, с трудом развернулся и вдруг увидел совершенно свободный и короткий ход и путь на свободу.
Больно стукаясь коленками, локтями, головой и плечами о края лючков и переборки, я быстро, ловко и свободно «рыбкой» преодолел несколько лючков-продухов и вылез внутрь корабельной библиотеки. Как же хорошо быть на воле, на свободе. Я был горд и счастлив оттого, что нашёл себе идеальную шхеру и тайник, и что сумел выбраться из этой ловушки для дурака.
Переодевшись в другую тельняшку и матросскую робу, после 10 минут отдыха, я упрямо опять полез в свою тайную шхеру, но теперь уже с лампой-переноской и со старым матрацем, который я уложил в смом дальнем и маленьком отсеке. Со светом оказалось, что путь туда вовсе не сложный, только требующий ловкости и сноровки.
В самый тесный отсек я залезать всем телом не стал, остался висеть животом на ребре лючка-продуха, а вот руками я подтянул за собой матрац и разложил его по контурам самого переднего отсека. Потом я ещё несколько раз лазил туда-сюда в свою шхеру и с каждым разом я всё больше и больше радовался и гордился собой и своим открытием. Вскоре на матрасе в моей тайное шхере был весь мой будущий ДМБовский аттестат, голландка, форменка, чёрные суконные брюки-клёш, кожаные ботинки, новая бескозырка, кокарды, ленточки, все мои знаки и значки, деньги, письма и открытки, записные книжки, наборы фотографий для ДМБовского фотоальбома, запас дикого янтаря, мои сувениры и поделки, отснятые мои личные фотоплёнки, мой собственный фотоаппарат, а также мамины запасы из посылок.
Когда я закончил, то в ленкаюте ничего из моих вещей, кроме расходной ежедневной рабочей одежды и текущего форменного аттестата, уже не было. Мне только оставалось придумать как мне пробираться в ленкаюту, если она запирается на ключ и пластилиновую печать? Для этого мне надо было срочно сделать второй (или третий) ключ от ленкаюты и придумать способ открывать дверь в ленкаюту не нарушая пластилиновую печать на двери…
Вторые ключи от дверей в ленкаюту и в корабельную библиотеку, она же фотолаборатория, мастерская корабельного художника, фотографа, почтальона и визуального разведчика, у меня были, но надо было сделать на всякий случай третий комплект. Этим я и занялся вечером в эту субботу после ужина и просмотра кинофильма. Какой фильм мы в этот вечер смотрели, я не помню (что-то старое, уже виденное на БС), а вот меню ужина помню.
На ужин мы кушали: сок томатный; сало шпик; два кусочка костистой солёной сельди; половинку солёного огурца; вкусный и густой рассольник; кусок печёной курицы с жареным картофелем; холодный компот из сухофруктов и ноздреватый горячий белый хлеб корабельной выпечки. Опять всё было «нормалёк», только для меня, после моих тайных «трудов праведных» в моей шхере и с ключом этого было мало…
Я обустраивал мою тайную шхеру ещё несколько недель и уже мог лазить туда-сюда, как уж или рыбка. Ключ я выпилил надфилями из какого-то старого ключа, который у меня сохранился ещё со времён пребывания нашего корабля в заводе, а шнурки-нити, которыми, якобы, запечатывалась дверь в ленкаюту, я сделал в двух вариантах: одни нити были действительно прикреплены к самой двери и гарантировали нарушение пластиковой печати при её открытии, а другие две нити были спрятаны в нише дверного косяка. Эти нити-шнурки я втискивал в пластилин круглой печатки снаружи на дверном косяке двери в ленкаюту и запечатывал своей печаткой с гравировкой. Всё внешне выглядело, как будто дверь запечатана, а на самом деле её можно было легко открыть своим ключом…
Когда по воле старпомов БПК «Свирепый» я вынужден был ночевать в кубрике БЧ1,4 или в кубрике РТС, или когда я надолго уходил из ленкаюты, а также всякий раз, когда в ленкаюте бывали матросы, старшины и годки на «посиделках у Суворова» или если кто-то мне помогал в работах в ленкаюте, я всегда, уходя, на глазах у всех «запечатывал» либо понарошку, либо по-настоящему дверь в ленкаюту. Бережёного бог бережёт…
Встревоженный новостями, поведанными мне начальником РТС капитан-лейтенантом К.Д. Васильевым, я работал и действовал в этот день и вечер неутомимо, быстро, трудолюбиво, споро, тщательно, строго. К ночи всё было сделано и я чуть-чуть успокоился, потому что был теперь готов ко всему: к шмону, к смотру, к инспекции, к работе с новым начальником-замполитом и даже к изгнанию из ленкаюты. Неясно было только кем и где я буду, так как все штатные места в БЧ-1 и БЧ-4 были заняты рулевыми и сигнальщиками, а другой военной учётной специальности у меня не было.
Оставалось только ждать решения моей судьбы, но это решение могло было быть только после возвращения командира корабля из краткосрочного отпуска и после прихода на корабль нового замполита. Ситуация, конечно, была аховая, но не безнадёжная. А!, ладно, пусть будет, как будет. Ничего, переживём, не такое переживали…
Иллюстрация из сети Интернет: Современная конструкция силового набора шпангоутов и переборок носа судна. Силовой набор военного корабля отличается более частым набором переборок, похожим на пчелиные соты или пористую структуру основных костей скелета животного или человека. За счёт этого частого набора шпангоутов и переборок, стоек и пиллерсов обеспечивается жёсткость носа и форштевня корабля, которые испытывают сильные ударные нагрузки во время штормов и быстрого хода корабля при сильном волнении.