Ну и жара сегодня… Солн¬це повсюду, так и бьет в глаза, так и режет. Не ас¬фальт, а пластилин.
На привокзальной площади замерло с десяток тачек, безлюдно... Лишь иногда мелькнет редкий про¬хожий, ткнется к одному-другому водителю: дорого, мол, и плетется на автобусную остановку.
Хорошая это штука – вокзал, все новости узнаешь. Здесь и душу отведешь: матюкнешь, кого следует! Жалко, конечно, что и тебя покрыть могут. ….И ведь кто отматерил-то? Свой же брат – таксист. …Цену, мол, сбиваешь!
Сутки прошли с той стычки, а она всё сидит и сидит в башке. …Хватит думать о вчерашнем! Колька решительно захлопнул дверку: а здесь он больше никогда стоять не будет… Дураков-то хватает: проколют колеса и возись потом с ними.
Улица на выезде с вокзала потонула в тени тополей. Еще чуть полумрака и он выскочил за светофор, где плескалось рыжее солнце, насквозь прожигая свободные от ас¬фальта клочки земли.
И увидел старика: часто оглядываясь, тот шагал обочиной дороги в сторону центра. Заметив такси, оста¬новился, нерешительно поднял руку.
Одет он был по-старинному: в темно-коричневый, будто навырост, костюм и голубую, до ворота застегнутую, рубашку. Она-то, поди, и прида¬вала хозяину чрезвычайно серьезный вид. На голове фуражка, настоящая восьмиклинка из синей материи. Лицо в крупных морщинах. Деревенский кузнец, да и только…
- Куда, отец?
- На автовокзал!
- Далеко-о…
- Знаю, парень, знаю, — старик уселся в машину. Громко хлопнул дверкой и спохватился: — Извини, друг, забыл, что не в трактор сажусь!
- А чего на вокзале на такси не сел?
- Ну да… Сядешь к вам! Обсмеёте деревенского всей кучей. Дай, думаю, по дороге тачку поймаю…
- В гости?
- Какие гости, — старик помолчал. — К брательнику еду, на похороны. Вторые сутки добираюсь, успеть бы. …Но он всё-таки пожил, восемь десятков стукнуло.
- И ты столько проживёшь...
- Я? — старик вытер шерша¬вой ладонью капельки пота со лба и ответил: — Нет, у меня не получится, шесть десятков, а видишь, какой? …Мне не прожить.
- Почему?
- Горя много повидал. …И но¬жом меня били, и сам бил! Десятку оттарабанил…
- Тяжёлое дело…
- Неужто легкое? …От звонка до звонка! — Старик повернулся к таксисту: — Успеем за час-то? …Давно здесь не был, совсем другой город стал. Вот горсад – помню! Здесь когда-то мой корешок неподалёку жил, Васька Клыч. Ну, скажу тебе, проходимец… Заходи, говорит, коли рядом будешь!
У ворот горсада клубился народ. Летом здесь всегда дым коромыслом…
- А ножом-то где били, на зоне?
- Не-е... До зоны еще, в пятидесятые годы. В лесу тогда жил, шоферил, как и ты, только на лесовозе гонял. Посе¬лок-то наш в сосновом бору стоял, как сейчас помню. …Не видал я с тех пор такой красоты!
- А как туда попал?
- По вербовке, тогда это просто было... Заехал в нашу деревню деятель: сватать мужиков в леспромхоз, мы с дружком и согласились. Деньги хорошие пообещал… Приехали, значит, смотрим: поселок, столовка в нём, клуб, магазин, а между бараков, скажу тебе, голимый лес. …Дружно жили! Свинью у кого заколют: всем поселком гуляем. Но холостяков, скажу тебе, в отдельном бараке держали. Там ведь такие парни были: и шпана, и дураки! Вечером начнут счеты сво¬дить - зубы по воздуху летают.
И тут как-то получку давали. Всегда её на участок привози¬ли, а тут кассирша заболела, вот и пришлось самим в контору ехать, в деревню Кириллово. Километрах в четырёх это… Я там ещё в ихний магазин зашел. Выхожу, а машины нашей нет: не дождались. Смотрю, возле конторы еще один мужик пасётся, Сте-пан, шофер с бензовоза...
Идем, значит, мы со Степаном домой пешком, разговариваем. Он ведь совсем недавно сюда приехал, но жил не в самом поселке, а на старом кордоне перед ним. В бараках, мол, сейчас для семейных квартир нет, а у него семья вот-вот подъедет. А сейчас, мол, брательник с батей гостят.
И говорит мне возле кордона:
- Зайди на минуту, выпьём кваску для знакомства!
Почему бы и нет? Степан мужик хороший, только вертлявый какой-то. …Поставил бу¬тылку водки на стол: чего, мол, квас-то распивать будем! Выпили... Меня развезло, а Степан - ничего, держится. Потом его родня подошла. Отец вроде цыгана: чернявый такой, а брат посветлее, но крепкий, собака! Ещё выпили…
Все, думаю, пора закругляться, не дойду. Вышел из дому и вспомнил: пиджак-то забыл! Дай, думаю, вернусь, пиджак потихоньку с вешалки сдерну и на волю.
В сенки вошел, двери открываю и к пиджаку, а занавеска на кухне не до конца задернута. Вижу, подает чего-то отец крепышу и говорит:
- Этим ножиком сторожа и вдаришь! И бросишь там…
- А может, по голове, да и всё? — голос Степана.
- Нет, мужики, делайте, что говорю! Я этот ножик у гостя из пиджака вытащил: пусть на него думают.
Так вот кто магазины в округе чистит! То в Усолье недавно ограбили, то в Кириллово. …Бежать бы надо, пока хозяева не увидели. Не до милиционера, конечно, в нашем роду стукачей не было, я бы с ними иначе разобрался: сказал бы Степке, чтобы уезжали, да и все дела. Если во¬ровство в крови - все равно попадутся...
Только я это подумал, а половица возьми да скрипни. Тут уж чего таиться?
Выскочил на волю и к забору. А тот – гнилой! Вскакиваю и только хотел бежать, а мне бац чем-то в спину. Все, думаю, убили…
Сколько я там провалялся - не помню, но, видать, крепко хотел жить, коли сам до поселка дополз. …Понял, парень, как меня били?
- А тех поймали?
- Куда там... - старик отрицательно помотал голо¬вой. - Приезжали из района два милиционера, да ни с чем и уехали.
У автовокзала он выбрался из такси, хотел было расплатиться, но передумал:
- Погоди, если автобусов нет – на трассу кинешь! Глядишь, попутку поймаю.
Скрылся в кассовом зале и долго не появлял¬ся. Один за другим подкатывали «Икарусы» и, выплеснув очередную порцию пассажиров, замирали, остывая после дальней дороги.
- Едем, парень, на тракт, — старик уселся в машину. — Ушел мой автобус, час, как ушел. Может, найдётся добрый чело¬век, подвезет?
- Найдется, отец, добрые люди всегда есть... Долго вы после этого участке жили?
- Какое долго… Уехал, чуть оклемался и уехал. Мать-то рёвом ревела, домой звала, а то сдохну, говорит, и похоронить некому. Да что вспоминать, — старик отрешенно махнул рукой, — давно это было...
- А десятку за что получил?
Пассажир помолчал, потом сказал, поглядывая на мель-кающие за окном многоэтажки:
- Сам убил...
- Так прямо и убил? — Колька недоверчиво по¬смотрел на него.
- Ну, дал одному рахиту от души… Сначала он меня ударил, потом я – хлеборезом! В Кустанае было, бросили нас тогда на уборку, хлеб возить. Я, значит, главно¬командующий, и он, сволочь, главнокомандующий. Он над шоферней, я - технический работник. Меня тогда все уважали, даже в профкоме одно время состоял, а ему это сильно не нравилось. Всё соперника во мне искал, а сам в работе ни уха ни рыла! Совсем обнаглел: пил, гулял да зерно толкал через своих шестёрок на все четыре стороны. Я же своих дружков не распускал… Потом они мне подходят и говорят: «Чего, Сидорыч, вразрез идешь, гляди, чего вытворяют! Озоло¬тились уже, дай и нам денег зашибить!»
Всё, вижу: не удержать мне их... Ладно, говорю, де¬лайте, что хотите, но мне таких денег не надо!
Тут уж он меня совсем невзлюбил. Всё ведь на моих ребятах держалось, а как начали они тоже туда-сюда зерно толкать, он и растерялся, стал ко мне с бутылками лезть.
Ладно, думаю, выпью, не убудет, да и воевать надоело. Сели как-то за стол, он и говорит:
- Плохо твои дружки работают, больше надо зерна возить!
- Ах, ты, — говорю, — сука подлая, не хотят под тобой ходить - значит, плохие?! …Он и врезал мне! Я - упал. Поднимаюсь, а ножик-то перед мордой лежит! Че¬тыре дня он после того жил, а я - восемь лет получил. …Да еще пару годков прихватил!
- Можно там жить?
- Худо, конечно, но можно… Деньжонок маленько всё равно платили! Сто заработаешь: шестьдесят за охрану, за барахло, остальное - твое. …Я ведь не нулём был: только пришел на отсидку, начальник вызвал:
- От полотна до верху на сколько вагон загру¬зишь?
- На четыре метра семьдесят пять сантиметров! – отвечаю.
- А если больше?
- Нельзя! Тоннель сшибет…
Посмотрел на меня начальник:
- Умный ты! Мастером будешь…
Но он меня на лезвии держал, курва такая! Приревновал однажды к своей бабе, она у него на зоне работала, врачихой. У самого такая шайба, а ко мне, коро¬тышу - приревновал! Конечно, я тоже ничего парнишка-то был, но разве до баб было? С нер-вами замаялся. Вбил в башку, что один из вагонов не дойдет: перегрузил его...
- А вагон-то дошел?
- Конечно, все дошли... У меня трения только с начальником железнодорожного вокзала были. Сунет на зону вагончиков двес-ти, я - половину назад: ремонта, мол, требуют. Он опять, я - снова назад.
- Ясно, а за что два года добавили?
- A-а, — протянул старик, — за балбеса одного! Там ведь просто: хошь работаешь - хошь нет, а на¬ряд - закрой.
- Пугали, если не закроешь?
- Да ну-у, — удивился собеседник, — как они меня пугнут? Я за убийство сидел – такое уважается... А тот балбес с камышловской тюрьмы приехал: я, мол, не я... Наряд, говорит, сде¬лаешь? Сделаю, отвечаю, только ты с тем нарядом на кладбище пойдёшь! Пусть тебя мои ребятишки на вшивость проверят, посмотрят, что за парень! У меня ведь такая стенка за спиной была — не прошибешь. …Вот и раскрутился на два года.
- А после тюрьмы опять по технике работал?
- Не-е, бригадирил. Ферма была голов на двести, ими и командовал. И сейчас там работаю, хотя и на пенсии. А с машинами больше никогда не встречался, ну их... Но всё помню. Разбуди ночью, спроси, что угодно – скажу.
- И не тянуло?
- Нет! — старик решительно отвернулся к окну, потом снял с головы фуражку и бесцельно повертел её перед носом. — В кол-хозе свой механик, нечего вдвоем делать? Мы ведь как-то даже разру¬гались: дубина дубиной, а гонору - как у председателя. Что, мол, спрашиваю, называется степенью сжатия? Отвечай детально! Он тык-мык...
Шофера каждый день бегут: «Сидорыч, помоги!» …А я, друг, никому не отказываю. Клапанишки подрегулировать, мотор послушать — пожалуйста. А к тому не бегут... Вот и злится, авторитет, мол, подрыва¬ешь! Все ждал, когда на пенсию уйду, свояка вместо меня хотел при¬строить. Только зря ждал… — старик усмехнулся. — Пред¬седатель уговорил еще поработать: разворуют, мол, без тебя, Сидорыч, ферму, по бревнышку растащат!
- Это точно… - вернулся к своим думам Колька. – И кругом, отец, такой же клин: будешь по-своему делать – по башке получишь, кланяться начнёшь — себя потеряешь... Как быть-то?
- Как быть, как быть...— задумчиво повторил за ним пассажир. — А я вот так думаю, милый: будь порядочным парнем и всё... Живи, как подсказывает шестое нутро!
- А какое оно, то нутро?
- Обычное… Вот тебе хочется, к примеру, вильнуть душой, а что-то мешает, что-то упирается, вот это, сынок, и есть то нутро! Слу¬шай его, не ленись!
…Да-а, здесь, конечно, он прав. Есть то нутро у каждого, да трудно к нему приноравливаться? Хлопотно…
1993-2022г.г