На улице Большая Садовая шел дождь. До чего же все-таки удивительны законы природы, казалось бы, один город, один Саратов, а на разных концах его разная погода. Там, вдалеке, в Солнечном районе сейчас, как бы это не было забавно, светит яркое сентябрьское Солнце, и дует порывистый ветер, никогда не утихающий средь недавно возведенных многоэтажек, а у нас небо плачет. И от чего же, интересно знать, оно плачет? Ну, сколько я себя помню, каждый раз во время похорон лил страшный ливень, лишь однажды было на улице светло, однако в тогда страшная метель (дело было зимой) прошла в ночь, во время смерти человека, а потому за исключение указанный можно не считать. Не уж то дождь – слезы мира, горюющего по усопшим? Нет, на правду это предположение не похоже, ведь люди умирают постоянно, а вот осадки проходят не каждую даже неделю. А может небо плачет о несчастных? Казалось бы, несчастных по земле ходит много, давно должен был бы случиться второй всемирный потоп. Правда тут вот в чем дело: смерть – горе моментальное, когда умрет кто-то, тут слезы льются сразу и обильно, а вот несчастье – вещь во времени более растянутая, а потому и на слезы не так пробивающая. Да и к тому же после смерти ведь человек не престает быть, он ведь все также живет, просто, если так можно выразиться, в другой форме, в то время как если начинается сложный период, то он тебя терзает и терзает, совершенно не давая ни покоя, ни передышки. А когда уже совсем не в моготу становится, тогда только рыдать и начинаешь. Такие мысли уже долгое время крутились в голове Романа, давно рассуждавшего о несчастье, горе и прочих вещах, которые совершенно не нравятся людям вне зависимости от страны, времени и т.п.
Мужчина, одетый в длинный плащ и кепку-восьмиклинку, удивительно сочетался с той тоской, которую наводила поздняя осень в период дождя. Нет уже той разноцветной листвы, которая еще, казалось бы, месяц назад радовала глаза всех Саратовчан, ей на замену пришли частые проливные дожди, холодные, оставлявшие после себя тонны грязи, как-то удивительно равномерно размазанной по всем улицам приволжского города. Вот потому-то человек, облаченный в серую одежду, к несчастью, совершенно не спасавшую его от промозглого ветра, так сливался с общим настроением, образом и прочими параметрами прорыдавшегося мира. Пешеход шел быстро, постоянно оглядываясь по сторонам, время от времени из за этого вляпываясь в лужи и моча и без того замерзшие в легкой обуви ноги. Прохожие смотрели на него с некоторым недоверием, ведь поведение странного мужчины было, как можно понять, достаточно выделяющемся. Кто-то удивлялся, а кому-то становилось жалко этого толи потерявшегося в незнакомом ему городе, толи идиота, совсем выжавшего из ума. «Мужчина, погодите, вам, может, помочь?» – раздавался вновь и вновь где-то из-за спины мужчины мужские и женские оклики, ответ на которые всегда был лишь один: «Спасибо за беспокойство, но помощь нужна не мне...». Окликавшие после такого обычно останавливались, совершенно ошарашенные таким перфомансом, вслед за чем, зачастую, ругались про себя и шли далее по своим делам, совсем не понимая, что помощь не была нужна не только ему, но и им самим. Хотя в последнем незнакомец вполне мог и ошибаться.
Незаметно промелькнуло здания медицинского института при 3-ей Советской больнице, скрывавшее внутреннее пространство двора посреди которого стояла небольшая церквушка. За ней следовал перекресток, украшенный каменным постаментом «Фрунзенский район», за ним, немного проехать, и будет поворот, дальше прямо, метров эдак 50 – 60, затем налево, потом под мостом, а дальше похожим маршрутом до самого вокзала. Наконец, когда мужчина оказался на привокзальной площади, он, тяжело вздохнув, сел на мокрую и холодную скамейку, впервые в жизни позабыв о своем здоровье, о своих почках, которые после такого опрометчивого поступка обязательно заболят. Все для него было абсолютно безразлично, не имело значения и было неважно, перед тем испытанием, что выпало на его душу. Столько мыслей в голове несчастного мужчины не было еще никогда, хотя практически всегда они роились у него в голове как пчелы, ищущие новое место для улья...
- Вы не против если я подсяду? – приятный мужской голос вывел мыслителя из транса.
Беглец поднял голову. Прямо перед ним стоял юноша лет 20 – 25-ти, одетый, как и подобает современному человеку в джинсы и спортивную куртку, на голове была обычная черная шапка, а на ногах осенние ботинки. Вся одежда была по виду не самой дорогой, но в то же самое время чувствовалось, что качества она была достойного.
- Садитесь, конечно. Хотя, как по мне, делать этого не стоит, а то еще ненароком застудите себе чего. – Голос у говорившего был спокойный, хоть в нем и чувствовался налет тревоги, попытки скрыть который были не до конца удачными.
Сами, значит сидите, а другие что-то отморозить себе должны – юноша плюхнулся на скамейку – Уж если хотели одни посидеть, надо было напрямую говорить. Но, раз разрешили, то не обижайтесь.
Не обратив внимания на шутку своего соседа, странный незнакомец вновь устремил свой взгляд на памятник. Но не успел он вновь погрузиться в свои мысли, как тут же его вновь оторвали от душевных страданий.
- Вы уж простите меня, как бы это так сказать... скажу как есть: я за вами давно слежу, минут уже 10. Вам может помощь нужна?
- Да, человек вы бесхитростный, раз так спокойно признались мне в акте преследования. А помочь... а помочь вы мне, боюсь, ничем не можете. Никто наверно, кроме Бога то и не может.
- Ну Бог это понято, я вам чем то помочь, все-таки, должен! Вы от кого-то скрыться пытаетесь, бежите, практически, к тому же еще и одеты прямо-таки очень не очень. Так что говорите, от кого убегаете, а я вас охранять буду, до дома сопровожу. Я, так то, рукопашным боем занимаюсь, да и времени сегодня много свободного. – Говорил это все юноша крайне воодушевленно, прямо чувствовалось, насколько его обрадовала возможность кому-то помочь, так еще к тому же и навыки в реальной драке проверить. Впервые.
- Нет-нет, можете не переживать за меня, я сам со всем справлюсь. А если и не справлюсь, то хоть это не будет вашей виной, и вас не будет мучить совесть.
- Так, пойдемте, поговорим с теми, кто за вами гонится (причем возможно не до конца вербально), а что там с совестью будет – увидим. – Парень уверенно встал и принялся оглядывать, толи высматривая обидчиков незнакомца, толи проявляя активность, призванную показать решимость, уверенность и тому подобное.
Продрогший насквозь беглец, поняв, что отговорить добровольца не получится, вынужден был согласиться и встать, после чего отправиться в путь. Правда отправиться не на встречу опасности, а в сторону, ровно противоположною ей, так как, по заверениям человека в плаще, «Бегу от тех, кого вы одолеть не в силах как из за численного перевеса, так и по причине защиты такой силы, которая непреодолима ни одним человеком». На вопрос «От кого ж вы от такого-то страшного бежите?» ответ дан не был.
И вот уже двое шли по мокрым улицам города, не ведая куда они направляются. Беглец не знал, потому что был ведомым, а юноша не знал, потому что был неопытным ведущим и не имел представления, как в действительности помочь своему спутнику. В голове крутилось много мыслей: была идея все-таки вернуться и решить проблему с обидчиками, однако после недолгих размышлений, она была вновь отброшена; хотелось вместе с тем помочь спутнику с одеждой, так как весенний плащ, брюки, туфли и кепка – и без того далеко не самая теплая одежда – как оказалось, были вымокшими. Но студенту, недавно съехавшему от родителей, помочь таким образом не представлялось возможным. И так было со всем, а вместе с тем незнакомец мерз все сильнее и сильнее, уже и зуб на зуб не попадал. В конце концов, после нескольких минут мучительного молчания, посетила голову молодого человека идея, высказывание которой опередил незнакомец:
- Вы меня простите, но куда же мы идем?
- Да я вас веду в кафе. Отогреетесь, пообедаете, такое чувство, что впервые за пару дней, ну или за сегодня. И да, отказ не принимается. Я сегодня от мамы деньги получил, хочу их на вас потратить, чтобы не потратить на что-то бесполезное, как это обычно и происходит. – Юноша все больше и больше замечал, что мужчина, до недавней поры даже глаз на него не поднимавший, становился все более и более уверенным, будто бы к чему то готовящемся.
- Что ж, раз так, то я вынужден отправиться с вами... отогреться мне безусловно следовало бы... да и пообедать тоже, хотя от последнего наверное откажусь...
Нет, не откажитесь, а если и откажитесь, то я вам все равно закажу чего-нибудь. Голодный человек за сытого сойти не сможет, пока не поест.
Московская улица – одна из центральных улиц города – даже после небесного плача была красива. Старые дома, перемешанные с новостройками и магазинами, создавали впечатление, будто небольшая часть Санкт-Петербурга перенеслась в провинцию, несколько уменьшившись в размере, но ни сколько не потеряв в замечательности. Вот было пройдено здание СГУ, фасад которого украшал небольшой купол; прямо перед ним стоял памятник Кириллу и Мефодию, ставших покровителями всех здешних студентов. Напротив училища гражданского располагалось училище военное, на стенах сохранившее лепнины советской эпохи. Метров через 500, показалась «Оптовка» – большой базар, богатый на различные товары – напротив нее и располагалось то самое кафе, к которому шли внезапно встретившиеся.
Внезапно в поле зрения судьбой сведенных показалась чья то грязная рука. Старая бабушка, одетая в различные лохмотья, с иконкой и стаканчиком сидела на углу «Оптовки». Большинство людей проходили мимо, а тех, кто все-таки давал ей милостыню, она слезно благодарила, желая всего самого лучшего. Увидев ее, юноша, тяжело вздохнув, достал из кармана сторублевую купюру и встал на переходе. Его спутник, также сильно огорченный наблюдаемым, начал рыться в карманах, стараясь нарыть одну единственную монету номиналом в 5 рублей, которая, все-таки, оказалась у него в руках. Оба, подождав зеленого сигнала светофора, перешли через дорогу и молча положили деньги в тару. Женщина, взглянув на них уставшими благодарными глазами, стала судорожно благодарить неравнодушных незнакомцев, которые, кивнув головами, пошли дальше.
- Знаете – начал студент – мои товарищи, когда я при них подаю милостыню, всегда говорят о том, что, мол, делать этого не надо, что эти «попрошайки» так на кого-то работают и т.д. и т.п. А я вот с ними не согласен: начнем с того, что пожилые люди, просящие так помочь – это советские люди, честные люди, которые просто так ни за что бы не стали бы унижаться, большинство, во всяком случае, точно. А если уж они и «работают на дядю», так я им хоть так помогу. Не правы, в общем, мои товарищи...
Мужчина ничего не ответил, только лишь одобрительно покивал и еще сильнее погрузился в размышления. Юноше одобрительного молчания оказалось вполне достаточно и он тоже задумался.
А тем временем «Улей» – цель пути и по совместительству местная сеть общепита – оказался в 2х шагах. После преодоления еще 2ух пешеходных переходов, путники вошли в помещение, выполненное в стиле немецких средневековых домов. Они взяли подносы, столовые приборы, после чего встали в очередь. Заметно повеселевший молодой человек принялся заказывать различные блюда, в то время как по прежнему серьезный и задумчивый уже не самый молодой человек, взял себе порцию риса, хлеб и компот, отказавшись брать что-то еще. На словах эта было странное предпочтение в еде, а на деле скромность и нежелание «наглеть». После оплаты оба направились во вторую часть кафе, несколько затемненную, но от того более уютную и атмосферную, и сели за первый попавшийся массивный деревянный стол. Прозвучало взаимное «Приятное аппетита» и незнакомцы преступили к трапезе.
Такое дело, я вот к вам все обращаюсь, обращаюсь, а имя так и не узнал – студент говорил с набитым ртом, но понять что то все-таки можно было – Так как вас зовут то?
Тщательно прожевав последнюю положенную ложку риса, собеседник положил столовый прибор и приступил к знакомству:
- Вы забыли спросить, а я забыл представиться. Меня Зовут Савелий Витальевич, думаю фамилия моя вам важна не будет, во всяком случае в данной ситуации... А каково ваше имя?
- Рома... Роман... Роман Александрович.
- Вот и познакомились. А теперь я думаю, стоит перейти к делу, так как, есть у меня такое подозрение, что столь подходящей минуты, как сейчас, может больше не оказаться. Не удивляйтесь, что я скажу вам, незнакомому человеку, эту практически тайну: я обладаю одной способностью, которая может перевернуть мир, способна сделать то чего не достигли ни Кодекс наполеона, ни Великая октябрьская революция – она должна сделать всех людей истинно равными друг другу, будь то слепой или зрячий, будь то богач или бедняк. Мой дар может сделать всех по-настоящему счастливыми.
Сказать, что Роман был удивлен, значит промолчать. До сей поры он еще, пожалуй, ни разу не оказывался в таком исступлении, в каком оказался сейчас. У него безусловно были мысли о, так сказать, не полной вменяемости его собеседника. Однако от мыслей о сумасшествии Савелия Александровича юношу останавливали галантность и логичность излагаемых до этого момента мыслей, а потому мужчине было принято решение дать шанс реабилитироваться:
- Пу-пу-пу.... Способность, говорите?..
- Да, именно, хотя я ее чаще называю даром. Не смотря на то, что сказанное мною ранее и то, что скажу далее звучит для вас, как полнейший бред сумасшедшего, прошу мне поверить, так как других людей, с кем я мог бы поделиться, у меня нет. Много лет я, смотря на окружающих, мечтал сделать так, чтобы умирая, все люди могли оглянуться назад и сказать, что прожили счастливую жизнь. Это было моей сокровенной мечтой с самого детства, и вот, в одну ночь, при том, относительно недавно, я был наделен чудесным даром, который может дать людям то, что им нужно больше всего – истинное счастье. В моем распоряжении есть 3 щелчка, каждый из которых может либо кого то осчастливить, либо передать способность... Как то вот так...
Рома, по прежнему сидя в исступлении, пытался переварить только что услышанное. Нет, оно не показалось ему хоть сколько-нибудь сложным, однако фактор неожиданности сыграл свою роль. Рассказанное совершенно не проясняло картину, даже наоборот: языком грамотным были изложены, на первый взгляд, доказательства безумства, в которых, тем не менее, по непонятной причине, из-за какого то странного чувства, студиоз сомневался, а потому решил подыграть своему собеседнику, чтобы посмотреть, чем же все закончится:
- Ладно, допустим я вам поверил, но почему же вы решились рассказать это мне? Я же просто прохожий, а вы мне такой секрет решили доверить. Почему?
- В том то и дело, что вы не простой прохожий, а человек, близ кий мне по духу, конгениальный! Вы, так же, как и я, озабочены проблемой несчастных, ну или, во всяком случае, просто бедных людей, они вам не безразличны, я видел боль в ваших глазах, смотревших на ту бабушку, я видел истинные чувства. Время поджимает меня, теснит, вынуждает принять такое сложное решение, основываясь лишь на немногом увиденном, но так как другого шанса у меня может не быть, выбор пал на вас.
- А шанс на что, мог бы вам не выпасть? Что вы хотите такого сделать? – Юноша начинал тревожиться, так как безумец, задумавший что-то грандиозное – бомба замедленного действия.
- Как я уже сказал, с самого раннего возраста я мечтаю сделать всех людей счастливыми. Идеи безусловно были, но относились к разряду фантастических. Однако, после того, как в моих руках оказался дар, план стал предельно ясен. Как я уже говорил, одним из щелчков можно наделить другого человека этой способностью. Поэтому план следующий: 1-й щелчок я трачу на то, чтобы сделать кого-то счастливым, оставшиеся – трачу на распространение дара, вместе с тем убеждая одаренных сделать все в точности так же. Вы – второй одаренный мною человек. Ну, будете вторым... – Последнее было сказано как-то по-особому добро, с надеждой на доверие.
- Второй? Савелий Витальевич, вы уже применяли свой дар на ком-то? – Дело начинало принимать действительно интересный оборот, так как подробности использования окончательно бы утвердили вердикт Романа, который, к слову, все еще был в зачатке.
- Да, и я бы с большой радостью рассказал бы вам о том удивительном человеке, которого я осчастливил и одарил, но, к несчастью, у нас... у меня очень мало времени, часть которого мы итак просидели. – Мужчина поднял руку и приготовился щелкать – Сейчас вам все станет ясно, надо только сделать жест...
- Вот он где, гад такой!
Красивая девушка и ее кавалер вошли в помещение в крайне хорошем настроении, значительно поднятом прогулкой, которую не могли испортить ни холодный ветер, ни повсеместная грязь. Пройдясь по центру города и спустившись на несколько улиц ниже, они поняли, что все-таки, стоило бы им наверное и перекусить, а лучше даже пообедать. Выбор был велик, но все же пал на «Улей». Поднос, приборы, блюда, касса, и вот они уже сидели за столами, с большим удовольствием поедая купленное и воркуя о чем-то своем. Однако, в определенный момент, мужчина заметил, как постепенно, незаметно в моменте, но заметно в итоге, поменялся взгляд его любимой, как в глазах ее появилась некоторая тревога. В ответ на «что случилось?», пассия указала на двух незнакомцев, лицо одного из которых уже встречалось им ранее. Вся загвоздка, правда, заключалась в том, что лицо это встречалось им на листовках, развешанных на некоторых столбах. «Граждане, несколько дней назад из психиатрической больницы «Святая София» сбежал один из пациентов – Зурков Савелий Витальевич. Всех, кто недавно контактировал с вышеуказанным гражданином, просим сообщить о его возможном местоположении по нижеуказанному телефону», – гласила эта брошюра. Девушка быстро достала из своей сумочки телефон и, набрав требуемые цифры, сообщила куда нужно, и кому нужно. Газель приехала крайне оперативно, и «группа реагирования» вошла в здание. Однако один из санитаров совершил серьезную ошибку, громко указав на беглеца.
Увидев своих пленителей, Савелий Александрович вскочил и на всех парах побежал к выходу. Богатыри-санитары бросились за ним, но Роман, наконец-то сориентировавшись в ситуации, подорвался с места и, опрокинув стулья и схватив одежду, побежал вслед за своим новым знакомым, который уже успел отбежать на несколько десятков метров. Студент, догнав мужчину, затащил его в ближайшую подворотню, где они укрылись за кустом. Удивительно, это действительно помогло, ведь их так и не нашли и, через буквально 10 минут, они, стараясь наводить как можно меньше шума, прошли вглубь дворов, где зашли в один из подъездов, в который их пустили за обещание грязь не разводить.
- Оторвались, скрылись, сбежали! – Рома был крайне доволен маневром – Как же, все-таки, хорошо, что вы выбежали на Рахова, а не на Московскую, а то фиг мы где спрятались бы!
- Да, действительно повезло, что они не предусмотрели это... Эх... Что ж, теперь вы знаете мой секрет, который я вам не хотел рассказывать. Да, я, по бумагам так точно, человек психических не совсем здоровый... Однако, все-таки, здравомыслящий – это я вам говорю на всякий случай, чтобы вы, Роман Александрович, не подумали обо мне чего то не того. – Беглец говорил все это, опустив глаза, оправдываясь.
- Савелий Витальевич, не оправдывайтесь, почему-то я вам верю. Я ж помогаю вам? Ну вот, значит переживать нечего... ну обо мне, имеется в виду.
- Да, за это спасибо, мне уже казалось, что вы окончательно стали воспринимать меня как человека нездорового.
- Что-то перебивает во мне голос разума, что-то, что я не так уж и часто испытываю – На некоторое время наступила тишина, нарушенная вскоре Романом, в голове которого вдруг разгорелся один вопрос – Послушайте, вы говорили, что уже кого-то успели осчастливить. Как это было, что с ним стало, кто он?
«Больной» поднял голову и взглянул в окно, которое находилось в стене лестничной клетки и принялся за рассказ.
______________________________________
В палате №8 было тихо. Тихо было везде, такая уж удачная выдалась ночь, в которую спали все, включая и Савелия Викторовича. Прекрасные сны развлекали его обычно, пока лунный свет, бледный, тусклый, но иногда спасительный, падал на довольное лицо. Летом ему снилась зима, а зимой лето, поздней осенью - ранняя, а ранней весной - теплый Май. Однако сегодня ему снилось нечто совсем необычное, такое, какое мало кто когда-либо вообще видел. Он шел по пустыни вместе с толпой, говорившей на непонятном ему языке. Правда иноязычие никак не мешало понять, что люди роптали, хотя вот о чем – оставалось загадкой. Солнце было в зените и палило, палило как ни что на этой планете палить не способно. Мужчина, оказавшийся здесь, будто бы, по ошибке, старался пробиться вперед, старался покинуть общество, в котором назревал бунт. Аккуратно и крайне вежливо он расталкивал незнакомцев, которые, недовольно посмотрев на чужеземца, продолжали идти вперед. Наконец, где-то впереди показался конец толпы, и сновидец, очень сильно выделявшийся на фоне остальных, как одеждой, так и лицом, ускорился, в один момент, совсем незаметно для себя, выбравшись из столпотворения. По выполнении задачи, все тут же встали, как вкопанные, устремив свои взгляды на вершину очень высокой горы, по которой медленно взбирался старец. Но недовольные евреи продолжали роптать и свирепеть, угрожая в скором времени расправиться и со стариком, по всей видимости, виновником такого «ажиотажа», и с Савелием Викторовичем, вызывавшим раздражение, в силу непонятно чего или, если быть точнее, имевшим все шансы попасть под горячую руку. Для того, чтобы не провоцировать толпу своим присутствием, он решил присоединиться к старцу, о чем узнику ситуации подсказывали как логика, так и инстинкт выживания с чувством, что это надо сделать без всяких вопросов. Взглянув на злых людей, он тяжело вздохнул и направился к подножью горы, которая свои пикам закрывала само Солнце. Подъем был начат.
Склон горы имел очень сложный рельеф и состоял из сплошных камней, с редко прогладывавшейся землей, из-за чего взбираться было очень сложно, особенно если учесть то факт, что мужчина шел, будучи совершенно босым. Не прошло и получаса, как стали сгущаться черные тучи, а уже через несколько минут хлынул ливень, каких в жизни не видывал бедный скалолаз. Вода текла рекой меж острых камней, время от времени сбивая с ног мужчину, изо всех сил боровшегося со стихией. Путь был долог, путь был сложен – тучи, заслонившие Солнце не только валили наземь своими слезами мужчину, но и поглощали всякий свет, опуская на землю кромешную тьму, в которой путник с трудом находил дорогу. Однако в тот момент, когда небо разрезала молния и грянул небывалой силы гром, эта проблема, от части отпала. Каждый раз, когда озарялись небеса и земля, все весь мир содрогался от рева стихии. Когда по всему вокруг громадным катком прокатывался гром, дрожали даже горы, с которых вниз летели огромные камни, с треском разбивавшиеся где то там далеко. Среди творившегося ужаса, уже чуть ли не на коленях к вершине подползал Савелий Викторович, с большим трудом делавший каждый шаг. Но вот наконец цель была достигнута, и мученик свалился без сил. Так он пролежал некоторое время и лежал бы еще хоть целую вечность, но лучи яркого Солнца начали слепить его даже сквозь закрытые веки, и паломник открыл глаза. Старец, о решении погнаться за которым мужчина уже успел много раз пожалеть, подняв руки к верху обратился к свет, говоря о чем-то на непонятном языке. Внезапно он повернулся к незнакомому ему иноземцу и на вполне понятном русском произнес: «Ныне, брат мой, твой черед». В руках и ногах Савелия Викторовича тут же появились силы и он, будто притягиваемый, подошел к самому краю горы и услышал голос: «Сын мой, дарую я тебе силу: три щелчка, каждый из которых может либо подарить человеку счастье, либо наделить его такими же возможностями, что дарованы и тебе. Но ежели ты решишь, что один только ты достоин счастья, дар мой тебя покинет, хотя и просьба твоя будет исполнена».
Мужчина проснулся без криков и какого бы то ни было страха, он был крайне спокоен и даже выспался. Проснувшись, он заметил, что глаза слепило ему утреннее Солнце, пробивавшееся сквозь грязноватое оконное стекло.
Это не просто так... – Подумал про себя одаренный, попутно аккуратно потягиваясь и зевая.
В том, с кем говорил этой ночью пациент, у него не было ни малейшего сомнения, как и в том, что сила, данная ему, абсолютно реальна. После некоторых снов бывало на небольшой промежуток времени оставалась уверенность в чем-то. Правда она быстро проходила. Но сейчас... Сейчас уверенность в увиденном и услышанном не то что не пропадала, она с каждой секундой усиливалась, хоть подкреплялась лишь только чувствами, коих вполне хватало для человека, пережившего подобное. Он верил, и это было самое главное.
Через некоторое время, когда все уже проснулись, Савелий Викторович аккуратно выглянул из своей палаты и огляделся, а увидев одну из медсестер, окликнул ее:
- Валентина Егоровна, доброе утро, можно мне уже выйти или пока нет такой возможности?
- Выходи, чего спрашиваешь, знаешь же, что можно? – женщина ответила с некоторой долей раздраженности в голосе, которая, в прочем, была слышна практически всегда.
- Так как же, на всякий случай – оправдывался мужчина, попутно покидая комнату – Вот не спрошу я вас, и будет повод что-нибудь со иной сделать, привязать например. А мне этого, знаете ли, не то чтобы прям уж и хочется. Не имею желания портить себе репутацию.
- Да не будет тебя никто привязывать, слишком ты уж спокойный для этого.
И все-таки вежливость и предосторожность не повредят. Жизнь меня этому научила.
Твоя вежливость порой хуже непослушания – после этих слов медработник скрылся в за дверью одной из палат.
Подойдя к окну, «больной» принялся разглядывать уже давно знакомый ему пейзаж, однако очень быстро от этого занятия его отвлек мужской голос, прозвучавший так неожиданно, что задумавшийся пациент даже дернулся от легкого испуга.
- Савелий Васильевич, я вас приветствую.
- Здравствуйте, Геннадий. Как ваши дела? Выспались ли? И что, скажите пожалуйста, вам снилось?
- Ой, да хорошо все, и выспаться получилось, и даже не снилось ничего, к счастью – мужчина усмехнулся – А тебе как спалось, снилось чего?
- Вы знаете, спалось то замечательно, а вот снилось... – рассказ о ночных похождениях покорителя гор занял несколько минут, в течении которых собеседник слушал его очень внимательно и крайне заинтересованно, время от времени приговаривая «Вот те на!».
- Мда, такие сны у тебя случаются, друг мой, что порой я даже удивляюсь, как тебе диагноз какой-нибудь серьезный не поставили. Хотя, с учетом твоей хитрости и крайней адекватности, это, на самом деле, вовсе не удивительно.
- Это не просто сон! Да, я говорил так пару раз и до этого, но дело в том, что те ощущения, которые я испытал... Тот голос который я слышал, принадлежал не мне. Ну то есть, если в обычном сне все «персонажи» говорят как бы моим голосом, приглушенным, словно от куда-то из-за экрана, то здесь этот голос был настоящим... словно на ухо кто-то шептал... Я нахожусь в некоторой растерянности, хотя и полностью уверен в том, что ныне наделен даром.
Выслушав все это, Геннадий еще некоторое время совершенно ничего не говорил, либо обдумывая полученную информацию, либо обдумывая, как сказать другу, что он окончательно спятил, не обидев его при этом, либо все и сразу. Однако через некоторое время он наконец возобновил диалог.
- Я тебе много рассказывал о том, как однажды съездил в Индию, но я тебе очень мало рассказывал о том эпизоде моего путешествия, когда мне удалось побывать в осознанном сне. Сейчас я также не планирую вдаваться в подробности места, обстоятельств и способа, тебе другое расскажу. Когда мне все-таки удалось погрузиться в чертоги своего разума, все, что происходило там, могло бы показаться абсолютно реальным, если бы я не был точно уверен в том, что сплю. Я ощущал порывы ветра, как будто сам стоял на юру; когда меня ужалила оса, боль была самой что ни на есть настоящей, «осязаемой». Я к чему это клоню: когда ты находишься в своей голове, а сон именно этим и является, тебе сложно отличить иллюзию от реальности. Не верь каждому своему сну. Да и тем более, что этот твой дар... Не верю я в это, ты знаешь. Даже если представить, на секунду, что Бог на самом деле есть, то награждать кого то вроде тебя или меня – странная идея. Кто мы то с тобой? – Слова мужчины, во время рассказа тоскливо смотревшего в окно, были пропитаны некоторой, хоть и еле-еле заметно, но язвительность, а также определенным раздражением, но более всего они отдавали некой гордостью за себя.
- Кто мы? Мы с тобою люди. Ты – человек, и я тоже. Мы равны, а потому не менее других достойны Божьего дара.
- Ах! Это твое популистское равенство совсем набило мне оскомину! Мир сложнее простого равенства. Вот взять, к примеру тебя и... нашего глав врача, чем вы равны?
- Вы знаете, все на самом деле очень прозаично и просто: и я, и Михаил Анатольевич, мы оба имеем право выбирать.
- Это очень хорошо, только право выбирать подкрепляется, как никак, возможностями, которые, хочу заметить, у вас совсем не одинаковые.
- Когда мы говорим о человеческом равенстве, как о чем то всеобщем, то, чтобы его понять, надо взглянуть не на один конкретный момент времени, а на все и сразу. Надо обратить внимание на вещи постоянные и неизменные. Таковыми являются способность и неспособность что то сделать. Они присущи всем людям, в независимости от региона, эпохи, финансового состояния и т.п. И при том они часто пересекаются у очень разных людей: король, в отличии от простолюдина, жениться на простой крестьянке, которая ему понравилась, не способен. И наоборот. От сюда вытекает и еще одно доказательство равенства...
- Ну пусть даже так. – Распыленный мужчина даже не заметил, как перебил своего друга - С чего бы вдруг Богу одаривать тебя? Бог с ним, с тем, что ты, по факту, как и я, не самый здоровый человек, хоть при этом и здравомыслящий. Почему бы ни дать такую силу, ну, например, богатею с доброй душой. который в лет бы смог распространить ее, даже особо не затрудняясь?
- Потому что счастье познается лишь в нужде и трудностях. А потому подобным нам с тобою понять, что они должны даровать другим, гораздо легче. Еще одно, к слову, подтверждение равенства. Что то легче нам, что то другим. – Спокойствие и голос Савелия Викторовича, ничуть не сменившего тон, в отличии от его собеседника, который успел раздракониться и начать говорить несколько громче и быстрее, сбивала с толку Геннадия, который, натыкаясь каждый раз на постоянную безмятежность, пробуксовывал и с каждым разом все дольше и дольше формулировал свой следующий вопрос. В этот раз он замолчал на продолжительное время.
- Что ж, в принципе, логично, с точки зрения религии, да и от части и с точки зрения определенных философий, однако слишком утрирует картину мира, что, в общем то, сейчас не так у. и важно, а важно другое. Не смотря на, так сказать, убедительность твоих умозаключений, я хочу, все-таки, попросить тебя не сильно верить снам, так как не особо вериться мне в вещесть фантазий. Ладно, благодарю за разговор, но у меня дела, надеюсь, что сегодня мы еще пересечемся. До свидания. – С этими словами мужчина и ушел, оставив своего друга одного, по среди коридора, прямо возле окна.
За окном пылал июнь. Савелий Витальевич, тихо сидевший в палате на своей кровати, укрывшись пледом, читал одну из книг, которые достали по его просьбе. Чтение, пожалуй, оставалось одним из немногих, если даже не единственным, занятием помимо бесконечного погружения в мысли, иногда до крайности надоедавшие. О да, мыслителю, время от времени, приходилось отрываться от своих дум, переключая внимание на что то другое, чем, собственно, и являлось всевозможное чтиво. Но и оно не могло долго сдерживать шаловливые мысли, так и рвавшиеся наружу, прямиком из черепа. Со временем разум не выдерживал их напора, и проказники вновь брали верх над не до конца отдохнувшей головой. Книга после этого откладывалась в сторону, и все становилось на круги своя. В один из таких моментов, когда в голове мужчины снова говорили идеи, к нему решил наведаться его, прекрасно понимавший проблему своего товарища приятель.
- Ну что, Сава, размышляешь? – с ухмылкой на лице спросил гость.
- О да! Хочу заметить, что вы, как в прочем и всегда, подобрали наиболее удачный момент, ведь я уже устал, но при том не откажусь от беседы. Проходите, садитесь... а в прочем, вы и без меня знаете, что надо делать. – Геннадий
Дмитриевич кивнул и, пройдя вглубь палаты, плюхнулся на свободную уже продолжительное время койку. – Вы когда-нибудь задумывались, почему идет дождь?
- Да, было пару раз в детстве. Но отец мне тогда все объяснил: это круговорот воды в природе, это следствие испарения воды и т.д. Ну это ты и сам, я уверен, знаешь. К чему такой странный вопрос?
- Знаете, после того, как мне приснился тот сон, после того, как в мои руки попал дар, меня часто стали посещать мысли дожде, о его сути, о его причинах.
- Учебники «Окружающий мир» вам в помощь. Там это достаточно интересно и красочно описано.
- Так в том то и дело, что я говорю о причинах, а не о, так сказать, принципах работы дождя.
- Ну ка, удиви же. К какому умозаключению ты пришел? – В голосе мужчины была вполне различима насмешка.
- Вот вы знаете, как по мне, дождь – ни что иное, как слезы неба. Мы, маленькие люди, которые видим не дальше своего носа, в масштабах нашего мира, плачем, а почему же небо, которое видит все, творящееся на земле, не может плакать? Вот оно и плачет, время от времени, когда насмотрится на горе, и станет ему не в моготу. Но мы глазами плачем, а оно облаками. Но не в этом суть. Думается мне, что сильнее всего плачет небо по людям, умирающим под ним. Да, они оправляются в лучший мир, но оно то их уже не увидит. От того и плачет.
- И что же, – будто бы желая проверить крепость позиции товарища, начал мужчина – небо, по твоему, и про негодяям плачет? По убийцам, по насильникам, по грешникам, одним словом?
- Именно! И по первым, и по вторым, и, в особенности, по третьим, так как безгрешных нет. Поступки людей судят там – Савелий Витальевич объел рукой комнату – а небу это не надо. Оно видит – человек умер – вот и горе, а уж какой – дело последнее. Мать по любому ребенку плачет, даже по тому, что ее саму убить пытался. И небо так же. Не разделяя ни бедных, ни богатых, ни гениев, ни незамеченных, оно рыдает по каждому, ведь все равны – все оказались ровно там, куда вели их собственные действия. Судьба ведь - не путь, судьба – последствие поступков.
- Мда, интересная, конечно, у тебя, друг мой, теория, да только вот ты вечно все усложняешь, вечно в какую то мистику уходишь, вечно Бога своего приплетаешь. А оно, ведь, на самом деле, гораздо проще все устроено: была вода, ее нагрело солнце, она испарилась, а потом, собравшись большим облаком, остыла и выпала в качестве осадков. И все, никакого Бога и никакого неба. Все просто. Просто вода. Чуда не существует, ведь все доказуемо, пусть ученые и не всегда могут найти доказательства (хотя я верю, что однажды все же смогут).
- Так ведь доказуемость чуда и есть его доказательство. Чудо - ни что иное, как божий дар. Дар, сутью которого является выбор: идти по пути более легкому в принципе, но более сложному в моменте, или же, свернуть в бурелом со словами «я знаю короткую тропу». При таком взгляде на все это доказуемость и становиться перепутьем, местом выбора, потому что одним достаточно света в конце тоннеля, чтобы во что то поверить, а для других в этом явлении слишком много тьмы. И при том заметьте, позиции обеих групп одинаково ошибочны, так как является лишь мнением о правде, которую никто и никогда не узрит. А потому доказуемость чуда является доказательством великой любви Бога, давшего нам волю, достаточную для отрицания его существования, а следственно и вмешательства в жизнь, называемого чудом.
- Но если доказуемость доказывает чудо, то, при таком раскладе, чудом можно назвать все что угодно, ведь нет ничего недоказуемого и неопровержимого, пусть даже некоторые вещи очень сложно посчитать или обнаружить?
- Нет, не все. Наши поступки принадлежат нам самим, а не Богу, так как он, любя, дал нам волю. Эта самая воля используется нами, чтобы делать выборы, и на их основе действовать, приводя себя к новым перекресткам. Они то и являются чудом, ведь создаются всевышним, все остальное наше. Хотя нет, чудом можно назвать и жизнь человека, хоть ее получение не было его выбором. Правда, думаю, об этой «несправедливости» мало кто жалел – мужчина улыбнулся и довольно посмотрел на своего товарища, у которого от такого потока мыслей было несварение в голове.
- Да, за что я тебя люблю – ты даете пищу для размышлений. А не люблю за то, что ты эту пищу чрезмерными порциями предоставляешь. Аж живот у головы болит. В прочем, это уже лично моя проблема, что я слишком внимательно слушаю людей, хотя в словах и надо стараться усвоить лишь суть.
- Ну, раз мои умозаключения вас так перегрузили, предлагаю поговорить о чем-нибудь отвлеченном... ну... ну например о книгах.
И вновь начались разглагольствования, которые, правда, уже значительно легче усваивались Геннадием, так как так как были сопряжены с темами легкими и приятными, не требующими особого напряжения и какого то необычно сильного вовлечения в них. Разговор был расслабленным, но от того не менее увлекательным. Участие в нем было самой приятной частью беседы. Признаться честно, именно ради болтовни и приходил в такие моменты друг к другу, а Савелий Витальевич, зная своего брата по несчастью, выговорившись незамедлительно переходил к желанной части беседы. Этот самая беседа шла долго. Очень долго. Настолько долго, что за окном успело даже начать темнеть. Вопросы поднимались совершенно разные: о качестве сегодняшней стряпни (по другому больничные «блюда» назвать было невозможно), мог ли Дон Кихот одолеть ветряные мельницы, случиться ли однажды перемирие между кошками и собаками и причем тут вообще президент Бразилии? Просто невероятно, как изо дня в день находились новые и новые темы для «проговорить», новые страннее предыдущих. Страннее и увлекательнее. Правда сегодня, в какие бы дебри ни уходили в своих размышлениях товарищи, все время, раз за разом, постоянно возвращались они к одной повестке дня: «Три щелчка».
- И все таки я не пойму, просто вот щелкнул, и все? – вопрошал закоренелый атеист.
- Ну, на практике я не знаю, конечно, но Бог говорил, что щелчок, и все, либо счастлив, либо можешь щелкать. А Богу, как вы можете догадаться, я привык доверять. – гордо отвечал Савелий Витальевич
- Мда... Вот только, чего же конкретно достигает человек? О каком счастье говорил твой повелитель?
- Все, на самом деле, настолько просто, что вы, наверное, даже расстроитесь. Счастье – это просто на просто душевное спокойствие, определенного рода безмятежность, присущая людям, которым нечего от самих себя скрывать. Они довольны собой, из за этого довольны жизнью, а следственно счастливы.
- Не уж то вот так вот и все? – удивленно и, действительно, слегка расстроенно вопрошал мужчина.
- Да, все божественное, на самом деле, крайне просто, ибо гениально. Поэтому, предугадывая ваш следующий вопрос, предположу, что мой дар способен давать человеку душеное спокойствие, очищать его ото лжи. Но это не точно, как можно понять.
- Хех, ну, раз все так просто, то, может ты на мне протестируешь свою силу. Может я наконец покину это место. Я как раз стал бы крайне душевно спокойным, счастливым. Хотя, черт его знает, может именно из за спокойствия меня и отпустили бы?..
Одаренный замер. Нет, он не испугался, что его сила это миф, он вообще ничего не боялся, не из за чего не переживал, однако, все же возможность самолично увидеть действие волшебного щелчка его вводила в легкое исступление.
- Что же, почему бы и нет. Хуже вам от этого точно не станет, а уж если теория о моей не одаренности верна, то и подавно боятся нечего. Это ведь просто палицы. – Закончив рассуждать, блаженный приподнял руку, о чем то про себя попросил и, совершив небольшое усилие, издал громкий и звонкий «щелк», заглушавший на мгновение все вокруг.
Но ничего не произошло. Геннадий Дмитриевич, искренне и с какой то неясной ему надежной, ждавший чуда, еще некоторое время не понимающе продолжал просто сидеть на одном месте в одной и той же позе, ничуть не меняя свое восприятие реальности. Спокойно не было. Не было, как не было и счастливо.
- А, в прочем, ничего неожиданного. – В голосе мужчины слышалась смесь разочарования и ликования, ведь, с одной стороны, он оказался прав, а, с другой стороны, все осталось ровно таким же, следующий день должен был пройти здесь, в больнице, как, в общем то, и все последующие.
- Ну, что ж, значит вы оказались правы – я ошибся!
Товарищи продолжили разговор на отвлеченные темы, будто бы и не было этого эпизода с проверкой чуда. Хотя, тем не менее, еще достаточно долгое время на лице Михаила продолжала различаться еле-еле заметная ухмылка, выдавшая в нем удовольствие, которое он получил после того, как соперник признал поражение. Такая улыбка прописывалась в мимических мышц одного из друзей достаточно на долго, но в этот раз она сошла быстрее чем обычно, уступив место простой заинтересованности.
Через, примерно полчаса, когда Солнце стало приближаться к горизонту, парочка, все таки, решила разойтись до завтра, ведь, во первых, у каждого было достаточно пищи для ночных размышлений, а, во вторых, каждый из них успел несколько устать от другого – надо было отдохнуть. Наконец, посмеявшись с очередного анекдота, соседи пожали друг другу руки, в след за чем Геннадий Дмитриевич встал с кровати и направился к выходу, но остановился в дверях и на секунду задумался, однако, толи решив, что эти мысли не подходят для озвучивания, толи еще из за чего, поспешил удалиться.
3 дня пролетели, как, в прочем, и всегда, достаточно незаметно, при том каждый походил на предыдущий: утро, день, вечер, с редкими перерывами на какую-нибудь уникальность, какая должна быть в любых сутках. Развлечения, как можно догадаться, совершенно не менялись: разговоры, книги, мысли, иногда шахматы, от которых, правда, уже давно начало тошнить. Но не смотря на все невзгоды, друзья не унывали, так как это было скучно и слишком просто, что совершенно не подходило для их не трудной жизни, полнившейся толком ничем. Болтовня и болтовня записанная – так себе наполнение. Плакаться, правда, было бесполезно да и, в прочем, некому...
Однако, что становилось уже, даже, странностью, отвлеченные разговоры все больше и больше отвлекались в сторону религии и Бога, и, при том, такое направление придавал им именно что Геннадий Дмитриевич. По началу именно церковь и более глубокие, но все еще достаточно поверхностные вопросы философии интересовали закоренелого атеиста, вот только, с каждым часом, дебаты все больше начинали напоминать лекции и даже мастер классы, а тема все более и более укоренялась – счастье. О да, эта идея подхватила мужчину, захватив его внимание, что, в прочем, было и неудивительно. Взгляд на счастье, как на покой, в первую очередь, душевный, достигающийся правдивостью перед самим собой, не открыл, конечно, Геннадию глаза, однако заставил задуматься над проблемой с такой стороны, с какой путь кажется знакомым и ясным, правда при всем при этом без верного проводника дорога не была бы найдена.
В итоге буквально за пару недель тема сменилась с «отвлеченного перебираний различных фактов» к «проблемам и грехам осчастливленного». Среди первых, так как последние являлись совершенно незначительными, были вскрыты вспыльчивость и нарциссизм. Особенно нарциссизм. Для человека, долгое время считавшего себя крайне интеллигентным и достаточно скромным, вскрытие этого гнойника, найденного самим собой, вскрытие, которое должен был провести сам пациент, оказалось очень неприятным, из за чего мужчина на долгое время ушел в непрерывное раздумывание. Он думал день и ночь, время от времени выкладывая часть своих дум товарищу. Постепенно Савелий Витальевич стал замечать, что едкая ухмылка сменяется более добродушной улыбкой, выражающей подлинную радость за свершившего что то друга; в поведении все реже и реже прослеживались попытки с кем то о чем то спорить, в след за чем стала убавляться и неприязнь медсестер (последние даже стали удивленно спрашивать у одаренного «что он с ним сделал?»). Под конец дошло до того, что смотря в окно на столь далекую и недоступную улицу, мужчина больше не грустил о «недостижимом», он скорее тянулся к воле, предвкушая возможную скорую встречу. В таком положении и застал его его товарищ.
Доброе утро, Геннадий Дмитриевич – приветствовал наблюдавшего за свободой друга Савелий – Я смотрю вы сегодня вновь в хорошем расположении духа, хоть и любуетесь пейзажем. Приятно это видеть!
- О, доброе! Действительно доброе, и причину этого вы правильно подметили. Мои чувства и для меня загадка: вроде, смотрю на асфальт, все в тех же местах избитый временем, а душа не проситься из клетки. Клетки этой уже и нет вообще! – Улыбка не сходила с лица осчаствляющегося.
- В прочем, это, наверное, и неудивительно (хоть и удивляет). Не зря ведь вы старались все последние время поменять свой взгляд на жизнь, если я все правильно понял, естественно. Хотя кое что я так и не понял: что же все-таки сподвигло вас на изменения? Не уж то волшебное чудо, заставившее вас поверить в Бога и заинтересоваться религией? – мужчина слегка усмехнулся.
- Нет, чудо здесь совсем не при чем. Да и в Бога я как не верил, так и не верю, но вот религией реально заинтересовался. Она, отвечая на ваш вопрос, и направила меня на изменения. Ну точнее как она... В общем дело было так: много лет подряд я слушал ваши умозаключения, философствования и тому подобное, вместе с тем игнорируя евангелие и книгу с его аналитикой, которые все это время находились у меня под носом. Ко всему этому я относился как к сказкам и несуразицам, но после того, как вы растолковали про счастье, мне вдруг стало интересно, написано ли что то подобное в священном писании. И я оказался прав... ну точнее не прав, ведь оно в итоге не оказалось несуразицей... Вы меня поняли. После же прочтения перечисленной литературы у меня в голове поселилась мысль, что возможно из-за своего отношения ко многим вещам от моих глаз прячется на виду невероятное количество интересной информации. Дальше вам... да что я вам то говорю! Тебе! Дальше тебе все известно. Так что нет в этом чуда. Я и без Бога справился.
После разъяснения случившегося начался новый разговор, уже, на сей раз, действительно на отвлеченную тему.
______________________________________
Экс-пациент на некоторое время замолчал, пытаясь обуздать мысли и придать им устную формы. Все-таки красиво представить собеседнику свои воспоминания, в сыром виде понятные тебе, но совершенно непонятные ему – время от времени совсем не простая задача. Пауза, правда, затянулась, и Роман, по понятным причинам (интерес был слишком качественно подогрет) не желавший ждать слишком долго, задал наводящий вопрос:
- Ну а дальше, дальше то что было? Чем все закончилось?
В конце концов, взглянув на значительный прогресс и даже на практически полное излечение от недуга страшного самолюбия, моего приятеля решили признать здоровым и отпустить. Когда он уходил, нам дали еще немного времени пообщаться, так как не все еще было сказано. Дело в том, что когда я узнал о выписывании Геннадия, мною было принято решение поделиться с ним своим даром и, в одну ночь, я щелкнул тихо пальцами. Так вот, оказалось, что мой друг зашел ко мне напоследок, чтобы рассказать про свой ответ на вопрос «Почему идет дождь?». По его мнению, небо плакало над теми, кто сидел в клетке «хоть железной, хоть ментальной». Естественно было сказано не несколько слов, но все остальное не имеет отношение к делу. На том мы и попрощались. Ну а я, убедившись в том, что мой дар реален, решил сбежать, чтобы отдать его кому-то. Кандидат уже избран – на весь подъезд раздался заглушающий все звуки «щелк» – Собственно, вот.
Отдав все самое ценное, что было, Савелий Витальевич направился к выходу. На вопрос же студента «Куда вы?» ответ был дан простой «Меня ждет родная палата. Ныне она моя на веки...». С этими словами Больной и удалился в неизвестном направлении, оставив ошарашенного юношу наедине с его мыслями, все сильнее и сильнее разгоравшимися в нем. На улице начинался дождь...