Дневник русской женщины Лизы Дьяконовой.
1886-1902. Литературные этюды, стихотворения, статьи, письма.
"Само название "дневник " происходит от слова "ежедневно ".
"С тобой, мой милый дневник, с одним тобой могу я говорить! И знаю, что хоть от этого мне легче.
Ты - тайна для всех, даже и для мамы ..."
"Надя говорит, что сегодня не помолилась внимательно, и если утром хорошо не помолиться, то случится несчастье.
Что если много смеяться, то это не к добру.
Я с этим совершенно согласна.
Я(вот грешница!)уже с Рождества читаю только по три молитвы и решила наказать себя за небрежность: спать на полу"...
"Сегодня мама без ужина оставила за непослушание.
Это полезно: нужно как можно меньше есть, теперь скоро экзамены.
Горничная сжалилась надо мной и оставила котлетку.
Но я испугалась, чтобы мама не увидела, и отказалась.
Съем завтра, она в шкафу стоит!.."
"Мысль о папе мне всё чаще приходит в голову.
Что, если и я умру? А ведь бес во мне сидит, он меня столкнет прямо в ад! Страшно!"...
"Сегодня неверно решила уравнение. Кажется, готова утопиться при одной этой мысли! Я гадкая, отвратительнейшая из всех в мире, прошу: помоги, Боже, хоть на два балла! Внуши, Боже, всему Совету перевести меня.
Я не здорова, и, слава богу, за мной никто не ухаживает.
Напротив, говорят, что я притворяюсь. Да наплевать на эти нежности телячьи!
Дети отвратительны. Узнали, что у меня уши болят, - целый день свистят и ворчат; и это сказывается на больной голове.
Гадкие! Не люблю их"...
"Доктор нашёл меня малокровной, а румянец объяснил нежностью сосудов кожи. Сказал, что нужно принимать железо, но мама не хочет.
Я не особенно этим довольна, но притворяюсь покорной маме.
Доктор нашёл, что я очень нервна и живо всё делаю и скоро бросаю"...
"Нашла Катю в отчаянии: она провалилась и покушалась на самоубийство, но не вышло. Сидит бледная, как смерть и ничего не понимает.
У. вероятно скоро умрёт. Она чахоточная и пол...не могу написать: страшно сказать, до чего довело её зазубривание всевозможных учебников.
Теперь она почти ничего не понимает.
И Маргариту мне жаль: её исключили, а впереди бедность, молодость, отчаяние и печаль, бесполезность близким людям и обществу.
Она хочет трудиться, но ни одна профессия, доступная женщинам, ей не подходит: учительницей - места нет, швеей - шить не умеет и т.д... "
"А.Н. восхищается мной и говорит маме: "Как Лиза грациозно танцует!", а мама не верит: ведь это просто нелепость.
Лиза, неуклюжая, быстрая, резкая во всех движениях, и вдруг грация?
Мне самой смешно.
Ведь кажется во мне нет ничего хорошего, красивого, грациозного, уж видно, я такая родилась... "
"В доме нет ладу, ссоры, брань, нотации. Просто с ума сойти можно!
И всё это на меня, несчастную, сыплется беспрестанно, так что я даже не успеваю себе вопроса задать: "За что? Почему?"
Всегда виновата, решительно во всём!
Не понимаю, как это выходит, что одна я причина всех зол и бедствий нашего дома...
Право, точно между посторонними нахожусь.
Я бываю очень виновата перед мамой, бранюсь, когда очень рассержусь, детей наказываю, когда шалят, но неужели это такие ужасные вещи, что меня не переставая пилят за это? Единственная моя отрада - книги...
В дневнике я "изливать свои чувства и мысли" не слишком то себе позволяю: мама может увидеть. Но я не жалуюсь, боже сохрани от этого!
Да ведь не стерпишь наконец. Хочется разреветься как ребёнку.
Господи, хоть бы ты прибрал меня поскорее!
Ну, что за жизнь, опротивела она мне до того, что я не знаю, куда деться!
Кабы не грех - сейчас бы в воду или на рельсы.
Никого, ничего мне не жаль, хоть бы умереть поскорее!
Тогда в доме тише станет, нотаций мама не будет читать и нервов себе расстраивать, сестры не будут браниться, в доме было бы не житьё, а рай.
По мне отслужили бы панихиды, мне было бы очень весело.
Я читала, когда панихиду поют, душе покойника бывает очень весело.
Я увидела бы папу, бога, ангелов, святых...
Папу целовала бы так, как при последних днях его жизни, были бы мы вместе... Говорят, что те, кто боится смерти, - умирают, а те кто не боится, - живут долго. Я вот не боюсь смерти (глупо бояться того, что рано или поздно совершилось бы), да и умереть хочу, а смерть не приходит.
Вообще если бы я умерла - хорошо бы было!"
"Учитель говорит одной из лучших учениц: "Самостоятельно ли написано сочинение?". И при всём классе! Когда он спросил меня, я хотела закричать:" Это дерзко, низко с вашей стороны так ко мне относиться!". Но ведь этого сказать нельзя.
Я пишу сочинение, думаю, хотя очень мало, что моя работа оказывается одной из лучших, - и так оскорбить, насмеяться над ученицей при всём классе...
И это он говорит мне уже в третий раз!..
Нужно оправдывать себя перед ним: вот, мол, я всё сама делаю!
Никогда, никогда я ещё не была унижена так, до последней степени, насколько может быть унижен человек! И ничего нельзя сказать в свою защиту, нельзя даже сказать ему, что такое подозрение в высшей степени низко и подло, что он может говорить это ученицам плохим, а не хорошим.
Одним словом - нужно подвергать себя насмешкам и замечаниям учителя, сколько ему угодно. И всё это благодаря нашей нелепой системе школьного учения: полнейшее унижение, уничтожение личности и предание её в руки машин в виде классных дам, и образование - в руки хитрых педантов. О, Господи, какое мученье!.. "
"А хорошая, должно быть, штука эта любовь! Ведь тогда всё кажется хорошим, а это должно быть очень весело. Всё начинает казаться в розовом свете!
Уж не полюбить ли мне в самом деле кого-нибудь из наших?
Воспитанницы очень хорошенькие, поют хорошо, стройненькие, ведь полюбить можно.
И вдруг тогда я буду счастлива...
Только способности то и умения у меня на это нет, а то бы я постаралась... "
"А.Н. отказала жениху! Отказать жениху, уже обрученному с ней, уже имевшему на неё право, - это я не знаю, что такое! ..
Чувствую, что не могу уже смотреть на неё как прежде, мне кажется, что впереди стоит отверженный жених.
Я никому никогда ничего не скажу, но нехорошо всё таки поступила А.Н.
Человек должен быть прежде всего человечен, а она поступила с женихом безжалостно.
Она теперь такая веселая, радостная смеётся, даже лицо как будто похорошело.
Но взглянуть на неё я не могу.
А ещё три недели назад я видела их вдвоём такими счастливыми..."
"Я ужасно люблю бывать у бабушки: там так тихо, хорошо.
У нас в доме, если тихо, то сонно как-то, а у бабушки и тишина имеет прелесть. Бабушке мне свою жизнь рассказывала. Сколько несчастья рассказывала мне бабушка , и все это так хорошо, естественно, что заслушаешься...
Кажется, две семьи- известные и уважаемые - сошлись для того, чтобы соединить горе и страдание и удвоить его на маме. Обе бабушки испытали в жизни много горя, снося его твердо. И мама всегда справлялась с собой: всего два раза в жизни я видела в ней что-то похожее на отчаяние и слёзы, но потом она становилась вновь молчаливой, терпеливой, терпящей .."
Лиза Дьяконова, 13 лет, 1888 год