1
К осени-зиме восемьдесят шестого года мое положение, внезапно для меня, стало чем-то сродни положению уголовного авторитета, весьма относительно конечно.
Я никогда не стремился к власти, влиянию, управлению людьми. Но вел я себя, в силу своей натуры, в некоторых случаях - вызывающе, боролся за справедливость, сопротивлялся тупости, воспитывал прапорщиков и офицеров, поднимал проблемы, касающиеся их взаимоотношений с солдатами, "бардака", обычного нашего.
Уважали меня все солдаты и сержанты - и старше призывом, и младше. Люди к моему мнению прислушивались, включая офицерский состав. Влияние мое незаметно и постепенно возрастало.
На протяжении всей службы моими сокровенными целями было уйти на дембель здоровым и не сесть в тюрьму. Все. Не нужно больше мне было ничего. А возможностей уехать в дисбат предоставлялось достаточно...
Я уже был "дедушкой", в ноябре где-то, когда у нас случилось очередное ЧП.
Побили командировочных - южных людей. Я был на смене в кочегарке во время эксцесса и не при чем совершенно, не участвовал, даже и не сразу узнал о таком знаменательном событии. Тем не менее, новый командир части (фамилии и имени я не помню), выстроив на следующий день в коридоре казармы в одну шеренгу весь старослужащий персонал - "дембелей", "дедушек" и "черпаков", без "молодых", прохаживаясь перед строем со сложенными за спиной руками, стал распекать нас за проступок, граничащий с преступлением. Ходил, орал, говорил, ходил...и вдруг неожиданно остановился напротив меня, вынул руку из-за спины, оттопырил палец и указал им на меня: "А тебя, Долгих, я посажу!"
Почему же он решил, что за организацией третирования "чужаков" стоял именно я мне остается только догадываться. Видимо, предыдущий "шеф" - Александр Васильевич, передавая дела и агентурные сведения, сообщил ему о тех лидерах солдатской массы, от кого нужно было ожидать неприятностей, в числе прочих представил и меня, таким "серым кардиналом" коллектива, каковым я не являлся, хотя некоторые основания у него были, но сильно им преувеличивались.
Новый командир, капитан, ждал майора, человек был неумный, всего-то он боялся, как бы чего не вышло. А выходило иногда так, что инциденты, бывавшие в части нередкостью, скрыть, не выносить за ее пределы, не удавалось.
2
Приехал к нам, с полгода до вышеописанного случая, в часть "полугодник"-татарин-экскаваторщик, привезли откуда-то. Пробыл он у нас полдня. Придя в казарму нашу он встретился с нарядом по роте в виде сержанта Никулина и рядового Ильюшина. Его слегка побили, сняли ПШ новую, дали ХБ старую. Он отпросился у сержанта в магазин, недалеко от КПП, щетку зубную и гуталина купить и... уехал в Пермь, домой к маме.
Ловили его двое суток, лес "прочесывали", в Петрозаводск везде сообщили, - проскочил татарин хитроумный.
А его мамуля - письмо в ЦК КПСС, и все, "привет". Замять происшествие Петрову, даже с его связями, не удалось.
Ильюшин - моего призыва. Мне нравилось с ним кидать боеприпасы в паре, так как он был очень сильный, коренасто-квадратный такой, не злой, сельский русский парень. Сажать следовало и сержанта Никулина, из Белорусии он призвался. Но на Ильюшина наши офицеры "надавили", "обработали", уговорили, и он взял все на себя, хотя я его и убеждал прихватить с собой в тюрьму и сержанта. Не послушал.
Следствие тянулось долго, приезжал следователь из Питера, я успел с ним даже поругаться, так как ему не понравился мой внешний вид, о котором было рассказано в предыдущих частях моих повествований - он встретил меня, патлатого и, с этими неправильно подшитыми петлицами, на остановке, вне территории части, я его, только что - не "послал", злой я был из-за Ильюшина на него, ну и объяснил на повышенных тонах, что не хер тут заниматься не своими делами, приехал расследовать - расследуй, а меня, мол, не трогай, подполковник. Сошло мне и это, посторонних не было при нашей беседе.
Ильюшину дали год дисбата, Никулин прошел, как свидетель...
3
Каждый уважающий себя командир любой части СА должен иметь агентуру среди личного состава, доносчиков, поставщиков информации. Петров их имел в достатке.
Случилась кража на вещевом складе. Украли бушлаты офицерские и еще много чего.
Мой напарник по клубно-концертной работе, профессиональный клоун Смирнов Валерий и его закадычный дружок Тюшев осуществили сие противозаконное действие. Я, вот, никак не мог понять в Валерке эту странную и страстную тягу к воровству. Прятали дружки-подельники это барахло и в лесу, в схронах, и у меня в здании клуба. Они в нем, в свое время, делали капитальный ремонт, перестилали полы - все - в зале и на сцене, в библиотеке-артистической моей - за сценой небольшое помещение находилось. И уже тогда они соорудили несколько "нычек" - на сцене – снизу-сбоку, в библиотеке - под стеллажами с книгами. Все - деревянное, доску вынул, засунул украденное, поставил обратно. Что сказать -"профессионалы", чтоб их.
Следствие проводилось внутреннее, своими силами, чтобы не выносить вовне, в Питере у нас руководство было, так как часть - секретная.
Основным оперативным розыскником назначили прапорщика Иванова, дурак-дураком, но воровал активно и не без ума. Склад гробанули тот, который находился в его ведении и ответственности.
Возглавляли следствие сам Петров и его замы - капитаны.
В один прекрасный осенний день собрали вместе весь наш личный состав, посадили в зале клуба и по одному вызывали в штаб на допрос.
Когда я зашел в кабинет, там находилась следственная комиссия - Петров-Аликов-Кулинский-Алиев. Сидели они в один ряд, за столом. Я сел напротив, на одинокий стул, и улыбнулся.
- Ну, этот-то, ничего не видел. ничего не знает, да? - сказал-спросил Петров, тоже улыбаясь.
- Абсолютно верно, - ответил я.
И ушел, отпустили они, знали, что бесполезно.
А я - и видел, и знал.
4
Почему же сложилось у командира части такое мнение обо мне.
За день до общего дознания я сидел в своей библиотечке, когда прибежали Смирнов с Тюшевым и, прямо перед моей изумленной рожей, вытащили эту самую доску, что-то достали, баулы какие-то, прошли в зал клуба, вынули из-под сцены еще что-то объемное и унесли все куда-то. На тот момент я ничего о спрятанных ими вещами не знал. Узнал вот теперь... Валеру мне хотелось убить за такое... подставил меня, скотина.
Это было утром, а вечером ко мне постучали, я опять сидел в библиотеке, я открыл, ввалились прапорщик Иванов и два офицера. Иванов сказал с видом победителя Аустерлица: "Ну что, Долгих, в тюрьму тебе пора, пошли в зал!"
Мы прошли все и прапорщик, присев и согнувшись, полез под сцену снизу-сбоку и стал шарить рукой в той самой дыре, где утром еще лежали украденные вещи. Я стоял ошарашенный, стало мне понятно, что кто-то ему "стукнул" о схроне под сценой у меня, вполне возможно, что и сам Валерий... История - очень мутная... Прапорщик сильно расстроился, я улыбался...
За месяц до этого прапорщик Иванов летал от моего толчка двумя руками, сильного, метров на семь он отлетал, его фуражка при этом падала в грязь, а Сергей Яскевич, мой друг и в тот день дежурный по КПП, нас сдерживал своими длинными руками волейболиста, расставив их и уперев их в наши с прапором груди, чтобы мы друг друга не покалечили.
До стычки мы сидели, отдыхали на этом КПП при входе на тех. территорию. Я сидел - нога на ногу, лыбился, как обычно, и издевался над прапорщиком в присутствии еще шести человек рядовых. Я им рассказывал о том, каков «ловок шельма» прапорщик Иванов, как он виртуозно ворует практически все, что плохо лежит, белый хлеб, продукты, строй материалы, вещи, форму, сапоги, ботинки... и его никто не может поймать и прижучить. Я предположил даже, что если бы ему захотелось украсть листья с (этих вот) деревьев - он бы обязательно их уже стибрил бы, скамейку, вот, на которой я сидел, тоже надобно домой отнести... Все смеялись мы.
Ну, он и не выдержал, пнул меня по болтающейся моей нежной ножке со всей дури, а я его и толкнул...
Я к чему всю эту муру повествую, а, чтобы было понятно, почему... часть - маленькая, как в деревне, все сразу все узнают и обсуждают, каждый чих, ну скучно всем... сложилось обо мне такое мнение.
Я, конечно, не всегда был таким «героем» - и ошибался я, и проявлял слабость, шел на компромиссы, совершал откровенные глупости, мистические, необъяснимые даже для самого себя, действия-недействия... всякое случалось…
5
Еще было, тоже на тех. территории.
Загружали мы, человек восемь солдат, машину боеприпасами в ящиках, 155- миллиметровые снаряды. Штабель - метров шесть высотой под открытым небом недалеко от хранилища.
Руководил нами капитан Кулинский - шляхтич. Единственный офицер, выглядевший и ведший себя как офицер в части, как и командир Петров, тот тоже соответствовал данному образу.
Капитан Кулинский - человек слова, одет - всегда отлично, сапоги блестят, поджарый, среднего роста, да еще и - каратист. Сослан он был в нашу часть за превышение власти - руки любил распускать.
Не так давно до этого случая был еще один эпизод. Ко мне приехала матушка моя в гости. Она в тот момент находилась на КПП у штаба и ждала меня.
Окна КПП выходили на место послеобеденного развода.
Развод закончился, все уже разошлись почти, я вижу - рядышком стоит капитан Кулинский и о чем-то разговаривает с рядовым - армянином, маленького роста, "дедушкой" и, вдруг, внезапно и коротко бьет того своим вострым костлявым кулачком "под дых", рядовой, держась за солнечное сплетение, садится на корточки - дыхание у него перехватило. Я подхожу в ярости к капитану и говорю: " Саша, ты дурак что ли (мы были "на-ты" без посторонних), - у меня матушка сидит на КПП, узнать приехала, не обижают ли меня тут... а ты... творишь здесь... тебе мало злоключений было, а вдруг она видела, что она подумает".
Саша "припух" и сконфузился, армянин слышал все... мамуля моя ничего не заметила...
Так вот. машину мы наполовину загрузили, но, честно сказать, - "волынили", сходили на КПП перекурили, лениво мы все делали - лето, на чернику отвлекались.
Машину переставили, подогнали неудобно, под углом к штабелю. Мы стояли на нем, наполовину разобранном, наверху, вдвоем с кем-то, а капитан так же залез - руководить.
Я ему раз сказал, мол, неудобно же, машину переставить надо, - два сказал, - не понимает капитан, извели мы его своей нерадивостью...
Я беру трухлявый ящик и изображаю, что он у меня из-за неудобства выскальзывает из рук. Ящик летит с четырехметровой высоты, бьется об угол штабеля, разлетается на части: конус-головка - в одну сторону, гильза - в другую. Слава богу снаряды были не окснарены, без взрывателей. Не совсем я все-таки был самоубийца. Тут я, конечно, был не прав, но я не думал, что ящик разлетится-развалится.
Капитан неминуемо быстро делает ко мне четыре шага по штабелю и бьет меня своим костлявым кулачком по скуле, вскользь так, несильно.
Я затыкаюсь, все притихают и мы продолжаем молча работать. Проходит минут пятнадцать в полной тишине, лишь стуки ящиков слышны при работе. Штабель постепенно разбирается до высоты полутора метров и на этой плоскости стоит капитан. Я стою на земле рядом, ноги капитана находятся на уровне моей груди. Капитану - не по себе, оттого, что он не сдержался опять, он и говорит: "Ты...это, Долгих, извини".
Я тут же, без паузы, бью своим музыкальным кулаком в область его поджарого живота: "Вот теперь извиняю", - говорю я.
Капитан морщится и кряхтит, не ожидал он... не тот я оказался армянин-солдатик ему тут, понимаешь.
После окончания работ мы шли с ним вниз с тех. территории и он спросил:
- Ты что, Вова, действительно бы на меня рапорт написал?
- А ты как думал, не извинился бы - обязательно. Свидетелей - семь человек, и поехал бы ты служить за полярный круг, к белым мишкам, Сашуленька.
Мы действительно были в хороших отношениях...
Так вот, люди-то все эти моменты видели и обсуждали. Так постепенно и складывается репутация.
6
Или еще... Чего-то подустал я, притомился и, среди дня, прилег поспать в казарме пожарной части на своей койке у стены, не раздеваясь, в бушлате и сапогах, "черпаки мы, или кто... Ноги в сапогах положил на табуретку.
Припахали меня тогда пожарный колодец соорудить на тех территории. Концертов-праздников не было, да и надоели они мне. Так же осточертело мне созидать этот колодец, без инструментов и материалов. Это ж как делается - отдают приказ, а ты - "давай". Все ищи сам. Тем более никаких навыков у меня не имелось, тем более чертежей. Ну и устал я...
В наряде по роте были «полугодник»-сержант с кем-то из дневальных, они находились в этом же помещении, там, где я прилег. Зашел к нам начальник пожарной данной команды - прапорщик Данилов, откормленный этакий и добродушный. Мой непосредственный начальник. Лет тридцать ему тогда было...
И видит он - непорядок, рядовой днем в одежде валяется. Ну вот не по хрен ли тебе, лежит и лежит, в "колхозе"-то тыловом нашем. Нет, и, видимо решив пошутить, берет с батареи чей-то сушившийся валенок и кидает его в мою сторону. Валенок ударяется о стену и приземляется на мою койку.
Я поднял-повернул голову - я дремал, не спал, сцапал этот валенок и сильно запулил им в прапорщика - и попал, блин, хотя и не целился.
Прапорщик подбежал и наклонил мою кровать, скинуть меня на пол хотел, но я успел соскочить на ноги и встал близко-близко лицо к лицу с, совершенно белой от бешенства, физиономией Данилова. Он был очень нервный, его трясло буквально (как и в истории с Фридманом).
- Что ты трясешься, Данилов, - с усмешкой спросил я его.
Прапорщик убежал, «накатал» рапорт, которому хода командир части,
естественно, не дал.
- Под сукно положил, - сокрушался прапорщик в разговоре со мной чуть позже...
Опять же все происходило при свидетелях.
7
Еще... Дежурным по роте я ходил месяца три, после моей поездки на гауптвахту, замещал командира пожарного расчета - отделения пожарной команды. Молодых еще не прислали, поэтому дежурным водителем пожарной машины - дневальным в наряде был москвич-дембель, я уже "дедушкой" стал к тому времени. Москвич - парень безобидный, но все-таки - "Дембель".
Пришел, как-то под вечер, дежурный по части - казарма не убрана, коридор - грязный. В проверяющих - командир Петров, часа в два ночи припрется, ругаться будет.
Дежурный по части мне разнос устраивает, уже все спать легли, я сидел, книжку читал, никого не трогал:
"А-а, о-о, почему грязно!" - орал всех разбудив дежурный.
Я ему: " А у меня (такой-то, по фамилии) дневальный, он и не убрался, не положено ему, видите ли, по сроку службы".
- Ну сам тогда убирай!
- В мои обязанности дежурного по роте сии функции не входят, согласно устава, поднимайте его сами.
Что вы думаете, дежурный по части поднимает с постели москвича-дембеля, это при всех пожарниках-солдатах. Идет москвич и протирает пол в коридоре, никуда не девается... Так-то...
И вообще... Когда наш призыв стал дедушками, с приходом "молодых", мы стали определять политику взаимоотношений между рядовым составом в части. Ни я, ни Гинзбург, ни Серега Яскевич, ни Быстров, ни Ванька Ворончихин, ни, тем более, Фрадкин, никого не унижали, дебилизмом по поводу крючков незастегнутых и другой разнообразной херней не занимались. Всю эту ахинею "дедовщинскую" мы прекратили. Слава, правда у себя в автопарке продолжал данную дурость, но там было это локально. Общий тон изменился, атмосфера...Хотя работать мы молодежь заставляли, иногда и рукоприкладство случалось, но, повторяю, без маразма...
8
Еще момент был... Ложимся спать в спальном помещении, слышим в коридоре ругань наряда: младший сержант-азербайджанец-«полугодник», неделю как прибывший из «учебки», чего-то не поделил с пожарным водителем, отслужившим год. Я, Яскевич и Ванька вышли в коридор, выяснили причину, как дедулечки - высшая инстанция. Сержант был неправ. Только я начал объяснять в чем и почему, как тут, - Серега, своими длинными руками, начал малорослого сержанта, прямыми поставленными ударами, колотить по лицу, и везде... ну, нос-то и сломал...Ванька тоже пару раз приложился...
Я в этом участвую, стою, как дурак, рот открыв от неожиданности...
Пошли в кочегарку чайку попить:
- Ты идиот? - спрашиваю я Сергея, - ты человека не знаешь совсем, он сейчас, как тот из Перми, доложит, блин, и поедем мы с тобой в… места, отдаленные… Ну ты-то с Ванькой - ладно, а я-то за что поеду.
Сережа приуныл. Ванька задумался.
- Пойдем, поговорим с ним, предлагаю я.
Пошли, поговорили, уговорили. Не извинялись конечно, но объяснил я "младшому", как и хотел с самого начала, но меня прервали. Он обижен был, но понял и ничего не было, последствий.
9
А-а, вот чего меня командир приплел тогда к эксцессу с командировочными.
До того, как их массово, но без моего участия, "погоняли" случился у меня курьез...
Футбольный матч собирались все смотреть, интересный какой-то. ТВ стоял в ленинской небольшой комнате - столы, стулья, как школьном классе. Ажиотаж предполагался - пришло бы человек шестьдесят. Поэтому я пришел заранее, занял место, ближайшее справа, рядом сидел наш "молодой" из автопарка... Отвлекусь немного...
Когда мы были "молодыми" старослужащие нам телек смотреть не давали, мол не хрен.
Пришел как-то вечером я к себе в казарму пожарной команды, месяца два я отслужил только лишь. Приплелся я сильно утомленный после разгрузки угля. Злой я пришел. Начал переодеваться, прислонившись к своей тумбочке задом, своим же. Телек стоял прямо передо мной, через пару кроватей, и я абсолютно машинально посматривал на экран периодически, не понимая, что там показывают. А в трех метрах от меня стоял "черпак"-лабораторист Бердыбеков, приперся он к нам зачем-то, и с кем-то о чем-то беседовал. Я был так вымотан и невесел, что мне, как бы, все по-хрен было... и зря...
Бердыбеков Назар - киргиз с абсолютно круглым лицом и узкими глазами, небольшого роста, но крепкий и чрезвычайно резкий, каратист гребаный. По-русски он разговаривал правильнее многих русских, в школе хорошо учился. Умный он, зараза, был:
- Долгих, а тебе не кажется, что ты слишком долго переодеваешься? - поинтересовался строго "луна".
Нас в «пожарке» особо не гоняли, пофиг было всем смотришь ты ТВ, не смотришь, только "паши", а этот привязался.
- Не кажется, - ответил я.
Но, получился у меня ответ эмоционально очень похожий на удар-плевок- "иди ты на х..", приблизительно. Ну надоело мне это все, очень я притомился .
«Луна» подскочила ко мне и провела "цуки", аккурат в нужную пуговицу на моей груди, я вместе с тумбочкой отлетел к стенке. Бердыбеков продолжил свой разговор прерванный на мое "воспитание". Я поставил тумбочку на место, оперся на нее и продолжил переодеваться, периодически машинально поглядывая на экран.
Бердыбеков закончил свой разговор и подошел опять ко мне вплотную и уставился своими умными узкими «лунными» глазками в мои, несколько огорченные усталые и злые.
Я вам клянусь - я его не боялся, смотрел прямо в глаза ему, молча и напряженно:
- Ты, Долгих, всех дураками считаешь, да? - спросил Бердыбеков.
- Да нет, - после приличной паузы, не отводя взгляда, ответил я, - это я себя дураком считаю...
Я имел в виду то, что мне надо было сделать отсрочку до осеннего призыва, когда меня в мае прослушивал художественный руководитель Ансамбля Пограничных войск, возможности были, и служил бы я в оркестре, а не общался бы с, такими вот, "лунами". Такой подтекст в моих словах присутствовал. И, как не удивительно, но Бердыбеков это почувствовал, что-то такое понял, не стал ничего делать и ушел. А я даже порадовался, позлорадствовал его комплексу неполноценности по отношению ко мне...
Да, "молодому" я сказал: "Я пойду, покурю, скажи, что - занято место, если кто попытается сесть".
Покурил. Возвращаюсь... на моем месте со странно-спесивым выражением на лице сидит командировочный южанин - азербайджанец. Позитивно идиотское лицо у него было какое-то...не знаю...
Я "молодого" спрашиваю:
- Ты говорил?
- Говорил, - отвечает.
Я этому, азербайджанцу, с приятным, позитивным лицом, говорю:
- Я занимал это место, освободи.
Сидит, тупо смотрит безмозглыми глазами. Я еще раз повторил - " моя твоя не понимай", якобы...
Ну я и взял его за грудь-ворот гимнастерки, приподнял, да и выкинул в угол комнаты. Там стоял рядом с ТВ полуразвалившийся стол. Южанин собой и доломал его в хлам, тельцем своим легеньким.
Я сел на свое законное место, смотрю,- Не тут- то было! - футбол-то мне посмотреть, удовольствие получить, - бить меня собираются, обиделись оне маленькие.
Нехотя встал я - рычаг у меня длиннее (один в один, как с казашонком на «губе»), южный малыш ручонками машет, пытается достать меня по моему высокоинтеллектуальному лицу, я руку вытянул, в грудь его отталкиваю, досадно мне все это и смешно. Но, однако надо его успокоить каким-то образом.
Ухватил я его, захват одежды произвел, притянул к себе, зажал голову за шею, развернул и положил-уложил на пол - брыкается, зараза.
Откуда-то появляется Ванька Ворончихин. Берет за шкирку парнишку, поднимает, дает ему ногой пинка по заднице и толкает в направлении выхода. Парнишка обижено выходит:
- Спасибо, Ванька, выручил, а то я, прям, растерялся.
Народу в комнате было битком, сидели и стояли все в предвкушении просмотра матча, но никто из сослуживцев командировочного южанина, а были и соплеменники, за него не вступился. Разобщены они были…
Вот поэтому, после данного эксцесса, доложили ему, наш новый командир и подумал, что я организовал впоследствии небольшое воспитательное побоище...
Такие были дела у меня поздней осенью восемьдесят шестого года...
10
Был у меня землячок по Волгограду (были и по Уралу, Вятке, и Питерские - мне не чужие, хотя я в Ленинграде лишь год один провел к тому времени).
Саша Рыбин - не человек, - «песня»!
Ушлый, как восемь украинцев и девять евреев. Его основной талант заключался в фантастическом умении «выйти сухим из воды» в любой ситуации. Набедокурит с кем-то в компании - страдают другие, а Саша - не виноватый. Он всегда оказывался, как бы и ни при чем.
"Косил" мастерски - перед разводом утренним - бегает, борется в шутку, веселый - "ха-ха" да "хи-хи" - развод, командир обходит шеренгу личного состава - Рыбин корчит страдальческие гримасы: "Зубы болят, товарищ майор", - и едет в Петрозаводск на целый день, а пойди проверь, и никто его не «вкладывает».
Или... Драка на танцах в Чалне, к нам патруль в часть из Бесовца прикатил. Всех наших самоходчиков «повинтили», они по лесу, кустам прятались, возвращаясь.
А Сашуленька нигде не стал прятаться, снял у забора верхнюю часть одежды, припрятал и, в открытую, прибежал по дороге в казарму - бегаю я, мол, тут по вечерам, спортом занимаюсь - и ведь сошло, никто не "стукнул" из сослуживцев. Трое поехали на "губу", но не Рыбин, хотя в драке он участвовал.
До такого же додуматься надо и иметь наглость воплотить...
Сослали его к нам из погранвойск, подготовлен он был физически очень неплохо, не хуже Бердыбекова, и, надо отдать ему должное, Сане, - смелый парень, я ему был обязан...
Когда я только приехал в часть, он меня, как земляка по Волгограду, взял под "крыло", полегче мне было, чем тому же Гоше. Азербайджанцы на меня "наедут", он - на моего со-призывника Абаскулиева - ответит. Так что, особо меня старались не «гнобить». Но близко я с ним не общался - помог, спасибо, я старался избегать конфликтов, был как все на своем призыве. Я почти сразу понял, что, рано или поздно, Саша подставит и меня. Как и получилось в итоге.
Другом у него был курсант Вадик. Он пришел к нам из Ленинградского общевойскового, вроде, военного училища - выгнали за какие-то провинности. Он год только побыл курсантом, его призыв был старше моего на полгода. Но он не страдал, как мы грешные здесь, в лесу.
Был момент - он меня попытался обидеть, но мы постояли-постояли, подержавшись "за грудки", и не сложилось.
Я объяснил ему, что он «молодым» здесь не "пахал" в нарядах, как мы, поэтому никаких "прав" старослужащих он не имеет:
- Ты дружишь со Смирновым, а с земляком Сашей не дружишь, - буквально, как в детском садике, говорил мне данный "лоб" здоровый. Претензии предъявлял, придурок.
Так что, Вадика я, мягко говоря, не любил.
До дембеля им, их призыву, оставалось месяца по два - Саше, Вадику и Давлетову.
Эти два весельчака-дружбана взяли, да и избили вдвоем Эдуарда Давлетова, видимо от неизбывной радости бытия. Получился в результате их деятельности – «Чебурашка Одноухий» - опухло сильно ухо у Эдика.
Так как ребятки Эдуарда зачем-то и куда-то бросали в ходе стычки, Саша вывихнул себе плечо, пришел ко мне на смену в кочегарку, рассказал обо всем и попросил Вадечку защитить от Давлетова, потому что ему самому-то, необходимо, прям, очень-очень, уехать в госпиталь. И уехал... Я же говорил, я же чувствовал...
Давлетов, Рыбин и Вадик - одного призыва.
Давлетов - это около ста килограммов тренированных мышц, "кубики" на животе, разряд по боксу - машина. Его тоже сослали к нам за что-то откуда-то. Узбек. Радостный такой обычно, как дурак, но - не дурак:
- Осс-ра-бок... осрабок, - напевал он частенько.
Это он так запомнил песню "Островок", популярную тогда, Салтыков пел... м-м-м... да, - не Омар Хайям или Стасов, нет, попроще был Эдик...
Он меня обижал несколько раз, хотя ему было стыдно передо мной, стеснялся он, но...
Я двое суток был на фестивале в Петрозаводске. Вместо меня в наряде был "припахан" его землячок Саримсааков. Я вернулся очень счастливый такой...
Саримсааков, встретив меня в коридоре казармы, позвал на разговор в бытовую комнату, там уже стоял Давлетов.
Я не понял, чего они хотят…
Давлетов очень резко внезапно и коротко ткнул меня своим противным указательным пальцем в мое веселое солнечное сплетение - я задохнулся, сплетение погрустнело, среагировать я не успел, ну боксер, сволочь…
Оказывается, Саремсаков пожаловался Давлетову, что он за меня, "молодого", работает, пока я где-то развлекаюсь. Сам этот Сааремсааков со мной "вопрос решить" побоялся, так как я мог ему ответить, да и Рыбин за мной "стоит". Рыбин и Давлетов были лидерами призыва, а такие, как Саремсааков, слабые и безвольные... "шестерки", если короче.
Мне было обидно, и я, тут же, мог подключить Рыбина, но не стал. Могло дойти до поножовщины и криминала. Не хотел я в тюрьму... не-е... не хотел. Я старался избегать любых конфликтов, на национальной почве - особенно. Но память у меня хорошая…
Мог подключиться и Бердыбеков - лидер более старшего призыва, чем Давлетов и Рыбин. Александр с ним дрался пару раз и постоянно находился «в контрах" в борьбе за влияние.
Мне, вот, с Гошей вся эта херня уголовно-армейская была - по-боку. Мы журналы и книги читали, перестройка началась, интересного много появилось. Мы, как почтальоны, все новости узнавали первыми. Нам эти все "дела" не нужны были.
А Бердыбеков был самый опасный человек в части среди солдат. Когда они, их призыв, стали "дедушками" он собрал свою команду-свору, вроде псов на поводке. Ванька, Серега, Слава, Илюшин (до посадки) делали все, что он им скажет, побить кого, украсть чего.
Основная масса людей (по Достоевскому и Шолохову) вообще не любит свободу, принимать самостоятельные решения, без чьего- либо руководства. Они - человеки, как сиротки, плохо им без вождей, потому и "кучкуются" в "коллективы"...
Как-то Бердыбеков тренировал свою «свору» у меня в клубе, я им позволил. Расстелили они маты и отрабатывали различные приемы, грушу большую повесили. Я зашел посмотреть, проверить, не сломали ли они чего, не удержался, подошел к груше, встал в стойку и провел пять быстрых прямых "цуки". Бердыбеков странно на меня посмотрел:
- О, а непротивленец-то, оказывается - может, - подумал что-то подобное он и сказал, - Долгих, давай к нам присоединяйся, - он имел ввиду - "вступай в банду".
-Не-е, Назар, - ответил я ему с усмешкой, - я уж как-нибудь - сам по себе, а вы уж - без меня... как-нибудь.
Я под Рыбиным-то не хотел быть, а под ним уж - тем более. Он понял и больше не предлагал, кстати, и кое-что хорошее я от него, по отношению ко мне, помнил.
Когда он, несколько позже, уходил на дембель, была у меня мыслишка его отлупить. Серега и Ванька тогда уже тянулись ко мне, здоровые ребята. Но "лупить" его я передумал. "Ну их всех в ...", - подумал я тогда…
Итак, Рыбин уехал, сказав мне, где прячется Вадик, а прятался Вадюша в каптерке.
Я закончил смену и забрал его к себе в библиотеку, посадил в кресло, принес поесть и ушел организовывать его спасение.
Я уже знал, сказал кто-то, что Давлетов его уже ищет, хочет обсудить отличия постмодернизма от декаданса, о чем же еще, а, да, еще Эдуарда страстно интересовало мнение Вадима об эклектике и постпанке... да.
У одного Вадика против этой "машины" из мышц шансов не было ни каких, даже минимальных. Он прекрасно сие осознавал, потому и прятался. Я нашел Ваньку, Серегу и еще двоих, Гоше я даже не заикался. "Пятерых, со мной, хватит", - подумал я.
Договорились, что Вадичка пока побудет у меня в библиотеке-клубе (сообщающиеся помещения, и со столовой тоже - одно помещение большое, вход один, но внутри - коридор, из него в библиотеку - дверь - налево, в столовую - прямо), а вечером после ужина придет ночевать к нам в пожарную команду на первый этаж казармы, а не к себе, на второй - лаборатористский. Свободная койка была в наличии - рядом с моей...
Возвращаюсь, захожу - в коридоре, у двери в мою библиотеку стоит одноухая усатая рожа «чебурашки»-Давлетова. В спортивных трусах и футболке, стоит рожа, на кривых и волосатых как у обезьяны, ногах. «Горы мышц», на башке - шапочка, закрывающая сильно увеличенное ухо, - "интеллигентный" вид, "эстетский.
Он - в бешенстве, бегал по всей части - искал курсанта, только-только он подошел к двери моей:
- Где курсант, не у тебя? - и пристально впивается в мое лицо своим подозрительным взглядом.
А Вадичка-то находится за этой хлипкой дверью - с одного удара вышибить - не проблема, ни жив ни мертв - притих, слышу.
"Как херней заниматься, так это мы - герой, как отвечать - так, прям, зайчик-трусишка. Страшно ему там", - думаю я.
Я прекрасно знал, что, несмотря на физическую силу, Эдуард - человек наивный, как дитя. Мне, естественно, не хотелось того, чтобы они у меня там в библиотеке все порушили-покрошили, два бугая, Вадик-то тоже не - самый маленький.
Баян - очень дорогой, гитара, книги...много еще предметов ценных - поломают мне все.
Но, тем не менее, достаю я ключ, вставляю в замок, поворачиваю - дверь приоткрывается сантиметров на пять…
Кульминация, так их раз-этак:
- Ну зайди посмотри, - как бы, безразлично и спокойно, глядя в его, Давлетова, сощуренные от недоверия глаза, отвечаю я и, приглашающим жестом, указываю на дверь приоткрытую, мол, пожалуйста, проверяй если хочешь.
Я так уверенно себя вел, что он не зашел и не проверил...
А душенька-то моя в пяточки переместилась, честно признаюсь, не от страха, а оттого, что переломают все мне, сволочи.
Вечером, в моем сопровождении, Вадик пришел в « пожарку», лег в постель-кровать у стены, вторую от окна, и накрылся одеялом до подбородка. Тихий такой, человечный и добрый, не склонный к насилию, обормот.
Остальная группа поддержки также - все подошли. Я сел на свою кровать, соседнюю с той, на которой лежал Вадим, ближайшую к окну. Через две кровати, стоящих в следующем ряду, на двух кроватях следующего ряда расположились Ванька, Серега и, убей не помню, еще кто-то из более молодых из автопарка, Давлетова и там не любили… Такая, вот, диспозиция...
Вбежал Давлетов, все в том же, дневном "наряде" для драки-возмездия. Сообщил ему кто-то, что курсант у нас в «пожарке», что нами предполагалось.
Давлетов, пока шел быстрым шагом вдоль стены к кровати, на которой возлежал Вадим, ситуацию оценил и напрягся, естественно, - пять человек он не ожидал увидеть. Он подошел к лежащей инфанте-Вадику и дал ему легкую пощечину:
- "Ч-чух-х!" - прозвучало, - вы меня вдвоем... , - и т. д. и т. п.
А сам боковым зрением меня контролирует, так как "получить" от меня табуреткой по голове возможность у него была совершенно реальная, я даже бы еще и «расписался». Но... мы с Серегой и Ванькой смотрели друг другу в глаза: "Пора или не пора уже Эдика начинать "молотить". Они ждали моего кивка-команды. Он это кожей спины чувствовал.
- Вставай давай, - опять пощечина - "Чухх-х!"
- Не встану, - глухо так, ответил Вадюша и продолжил тихонько лежать, ну не было у него настроения…
Слава всевышнему, что у него не осталось моральных сил для сопротивления, да и Давлетов, по большому счету, уже остыл, как бы по обязанности он действовал.
Я сказал, тронув боксера за плечо, он был в метре от меня:
- Давлетов, присядь, послушай меня..., - он, немного подумав, присел на койку соседнего ряда рядом с Вадькиной, - я понимаю, что тебе обидно, а мне, ты думаешь, не было обидно (о прошлых моих унижениях) ... или им (показал на ребят, которых он тоже третировал в свое время, и не раз )... ничего, как-то пережили... и ты переживешь. До дембеля осталось два месяца и - домой. У тебя были приключения с политотделом? Были... так что, давай по мирному разойдемся.
- Я... меня..., - опять "запел" он, - вдвоем...
- Ну и что, еще раз тебе говорю, - я начал злиться уже, - переживешь и - домой, а не в дисбат, как Илюшин... два месяца всего...
После недлинной паузы он сказал:
- Л-ладно, Долгих - хорошо, ты прав..., - и огорченно и подавленно ретировался.
В течении всего диалога я переглядывался с ребятками и, если бы я дал знак - подмигнул, к примеру, они бы тут же кинулись на боксера. Ребятушки только этого и хотели, и даже, где-то, - жаждали.
Приятная вещь - власть, слаще богатства. Власть в чистом виде! ...
Давлетов просто так не сдался бы, бугай, поэтому "гасить" бы его пришлось "наглухо".
Кончиться-разрешиться могла данная ситуация, минимум, попаданием в больницу для кого ни будь из участников, или чем похуже, как это часто бывает - упал, ударился об угол тумбочки - и все, кто в морг, кто - в тюрьму, случаев таких - масса...
Зачем...
Через пару дней Давлетов, встретил меня наедине и спросил:
- Долгих, неужели бы вы меня...
Два дня он мучился сомнениями, а не "развели" ли его, не взяли ли на испуг. Не ошибся ли он, дав себя уговорить оставить свое избиение без последствий.
- А ты сомневаешься, Эдуард... конечно..., - усмехнулся я ему в ответ.
…Моя милая мамочка меня предупреждала: «Ох, Володя, за твою, эту вот, улыбочку наглую, - бить тебя будут… часто».
О-о, как же она была права… ну, особо-то не били, но желание, эта моя усмешка, частенько такое у людей вызывала…
А еще через два месяца Давлетов, уходя на дембель, пришел подписывать ко мне обходной лист. Улыбался он всей своей усатой физиономией - заискивающе.
Я, с авторучкой в руке, несколько секунд смотрел ему в глаза с веселым значением, паузу сделал, мол, а вот возьму - и не подпишу... но подписал, что ж, я зверь...
Рыбин тоже дембельнулся скоро, затем - Вадик.
Ходил он все оставшееся до ухода время - тихий и умиротворенный.
В благодарность за спасение он оставил мне свою курсантскую шинель тонкого сукна, считай офицерскую...