В ранних произведениях Набокова "Машенька" и "Защита Лужина", в которых как пишут литературные критики, оформился будущий стиль писателя, можно найти одинаковое структурирование по эмоциональному восприятию читателем личности главного героя, а также одинаковую интенсификацию психологической драмы, доходящую до неожиданной ошарашивающей развязки, которая словно резкий хлопок обрывает назревающий казалось бы хэппи-энд в совершенно обратную сторону.
В начале повестей идет описание молодости главного героя в далекой теперь России, причем не известно насколько эти описания для Набокова автобиографичны и самокритичны, но читая их начинаешь испытывать некоторое омерзение к снобливому эгоистичному юноше, избалованному дворянским достатком и обеспеченностью.
Далее по сюжету отношение меняется, и читатель начинает сопереживать и сочувствовать, ожидание положительного финала витает в воздухе, или хотя бы ничто не предвещает того шока, который приносит финал.
По сути на всем протяжении повестей (романов) подспудно идет депрессивное декадансное ностальгирование по прошлой жизни. И такая же внутренняя психологическая жизнь. Негативная моментальная развязка неожиданна и не оставляет положительного остатка в душе читателя. Подобно прослушиванию негармоничных музыкальных произведений, чтение подобной литературы разрушает психику и моральное состояние человека, а какофонический суицидальный финал ведет к состояниям, сходным с эффектом Вертера, и отнюдь не заряжает позитивом.
Мистификатор Набоков или нет - не имеет никакого значения. Глубина и многоуровневость его произведений тоже. Конечно, нельзя считать, что должна быть только идиллическая пасторальная литература, но все-таки конфликты и противоречия, вскрываемые в этих двух романах не обязательно должны оканчиваться "падением ножа гильотины".
Впрочем, читать очень интересно, динамика и плотность повествования не позволяют оторваться от книги до конца рассказа. Талант Набокова безусловен, но талант этот разрушителен и направлен в отрицательную сторону.
В предисловии А. С. Мулярчика есть критика одного момента из романа "Защита Лужина" - "Он помнил ночные вербные возвращения со свечечкой, метавшейся в руках, ошалевшей оттого, что вынесли ее из теплой церкви в неизвестную ночь, и наконец умиравшей от разрыва сердца, когда на улицу налетал ветер с Невы". Мулярчик считает, что явный диссонанс этого момента сорвался с расписавшегося пера Набокова исключительно ради красного словца. Посмею не согласится и утверждать, что литератор уровня Набокова не может просто пропустить такой момент при вычитке романа, к тому же есть редакторы, друзья, родственники, которые указали бы на этот диссонанс. Возможно, у автора была совершенно определенная цель - написать до омерзения приторно, чтобы вызвать отвращение или негативные эмоции. Быть может, это даже пародия или высмеивание И. Шмелева с его "Лето Господне".
Вообще Набоков страшный любитель литературных карикатур и пародий, которые он постоянно использует в своих произведениях. Он напоминает одного из персонажей "Камеры обскура" - циничного карикатуриста Горна, и также играет с чувствами читателя как кошка с мышкой. Любит ли Набоков читателя? Мне кажется, ему это не нужно. Ему доставляет удовольствие водить воображаемого читателя по темному коридору, приоткрывая поочередно разные комнаты и наслаждаясь его реакцией. Набокову интересно с дьявольской гениальностью творить новые литературные симфонии, где "гильотина" кромсает душу человека. При этом Набоков если того хочет, вводит в повествование нежнейшие, щемящие сердце мелодраматические сцены, которые совершенно необязательны по сюжету, и своей краткостью не могут переломить отрицательного отношения к одному из главных героев. Эти прекрасные крупные мазки, отдельные мелодичные аккорды прямо выбиваются из общего ритма нарастания напряженности в романе. Порой такие чередования напоминают партесное пение или американские горки, когда чувства читателя взлетают от омерзения до умиления.
П. С. Еще раз хотел бы отметить поразившее меня прозрение о схожести литературных произведений с музыкальными. Эта схожесть разноплановая. Вступление, эпилог, партесное колебание мажорных и минорных частей дают схожесть по структуре. Есть схожесть и по воздействию на душевные переживания человека и его внутренний мир. Как и в музыке литературное произведение может идти плавно приходя в своем развитии к логическому концу. Или может сразу обрушивать на читателя бурю переживаний героя, а конечным аккордом оставлять тяжелое чувство нарушенной гармонии.
Что делает Набоков? По сути, сопереживая главному герою, мы сливаемся с ним, он становится частью читателя. И убивая или резко руша в финале логичные ожидания читателя, Набоков тем самым убивает и часть души читателя, отрывает от него веру в хорошее. Вот такая получается опасная литература!
Помню, когда-то читал, что Набокова серьезно изучают на литературных факультетах западных и в том числе американских вузов. И действительно, читая Набокова, чувствовал что-то знакомое, что-то похожее по стилю на детективы Дж. Х. Чейза, или полупорнографические романы Гарольда Роббинса. Но Набоков безусловно новатор и их предшественник. Таким образом, получается, что американская англоязычная литература всецело вобрала в себя Набокова. Он ей понятен и близок по духу, он ее не шокирует. Или же он стал ей близок, как раз благодаря преподаванию на литературных факультетах. Что ж, может быть это и к лучшему, что у нас Набоков был долгое время запрещен, и только в постперестроечном цинизме 90-х оказался востребованным.