Глава десятая.
Через год, такой же тёплой, даже жаркой, осенью Ванечка пошёл в школу.
Алданов впервые за время проживания на даче надел генеральский костюм, сшитый ему по заказу в Москве, и, оглядев себя в зеркале, пришел к выводу, что директор и весь коллектив школы запомнят дедушку Вани Алданова.
А Ваня, увидев его в генеральской форме, растерянно спросил:
- Дед, а разве учителя генералами бывают?
- Вообще-то, не бывают, но некоторые из них совершают подвиги, и за это им присваивают звание генерала и награждают орденами, – ответил Алданов, надеясь что Ванечка забудет об этом разговоре, с головой уйдя в учёбу.
- А ты какой подвиг совершил?
- Потом расскажу.А сейчас собирайся побыстрей, а то мы опоздаем.
- А мы разве не на машине поедем?
- Нет, на машине в школу ты ездить не будешь.
- Почему?
- Потому что ты не должен отличаться чем-либо от других учеников. Мы пройдем с тобой триста метров до конца улицы и сядем там в школьный автобус, который отвозит в школу детей со всего посёлка. Сегодня мы поедем на нём вместе, а с завтрашнего дня ты будешь добираться до остановки сам.
На школьной линейке, посвященной Дню знаний, генерал, конечно же, привлек общее внимание, и директор школы, с которым он познакомился, оформляя Ваню в первый класс, пригласил его занять место на крыльце, служившем трибуной для почетных гостей, но Алданов отказался:
- Знаете, Вадим Петрович, я не отношусь к категории свадебных генералов, приглашаемых для помпы, и поэтому хочу просто скромно постоять в сторонке.
Директор, видимо, обиделся. Это было заметно по неуверенной походке, которой он всходил на трибуну, и по потускневшему голосу, каким он открыл торжественную линейку. И Алданов отругал себя за свою резкость, хотя иначе ответить он директору не мог.
Выступления гостей длились долго, маленькие дети устали от непонятных им речей и начали шуметь. Но вскоре на площадке появился старшеклассник, на плече которого сидела девочка - первоклашка с огромным бантом на голове и блестящим колокольчиком в руке. Под его звон ученики строем вошли в школу, и наступила тишина: начался первый урок.
Алданов знал, что после этого урока, первоклассников познакомят со школой, в которой они будут учиться, и отпустят домой, и решил дождаться Ванечку во дворе, сидя на скамейке под раскидистым, еще зеленым кленом.
Через тридцать минут снова прозвенел звонок, на этот раз электрический, первоклашки вышли из школы, и их первые учительницы стали усаживать их в автобус, уже стоявший у ворот.
Ванечка, почему-то понурый и растерянный, завидев его, закричал:
- Дед, давай пойдём пешком, в автобусе жарко!
И он услышал, как учительница, совсем еще молодая девушка с красивой прической, строго отчитала его:
- Алданов, не выдумывай! Всем детям не жарко, а тебе жарко.
И тогда генерал подошел к ней и сказал:
- Ирина Сергеевна, вы позвольте всё же забрать внука с собой. Нам надо еще в магазин канцтоваров зайти. Я забыл ему ручки купить.
Ирина посмотрела на него свысока, несмотря на его генеральскую форму, и милостиво разрешила:
- Хорошо, забирайте. Только учтите, что мы пока будем писать карандашами, так что покупать ручки не к спеху.
Они прошлись по посёлку, съели в кафе по две порции мороженого и на такси вернулись домой, где Анна Петровна уже приготовила праздничный обед: украинский борщ с большими кусками мяса, котлеты с картофельным пюре и огромный торт под названием «Школьный»: на нём кремом было написано «Первый раз в первый класс!».
Ванечка важничал и рассказывал о том, какая у него замечательная школа:
- В классе у нас новые парты, за которыми мы сидим по одному. Скучно, конечно, по одному сидеть, но Ирина Сергеевна говорит, что так надо, чтобы мы друг друга от учёбы не отвлекали и в тетрадки друг другу не подглядывали. На каждом этаже у нас есть два туалета, один – для мальчиков, другой - для девочек. А еще есть спортивный зал, где будут проходить уроки физкультуры, по которой у нас будет не Ирина Сергеевна, а другой учитель. Его зовут Георгий Аванесович, он очень строгий и сильный, тяжелую гирю одной рукой поднимает. И по пению у нас будет другая учительница, Елена Валентиновна. Но мы её еще не видели, потому что она еще из отпуска не вернулась.
Спать Ванечка лег без напоминаний и попросил деда разбудить его пораньше. Но Алданов принес в егокомнату будильник и сказал:
- Привыкай, Ваня, теперь под этот звон ты будешь просыпаться, пока на пенсию не пойдешь.
- А когда я пенсию пойду? – спросил внук.
- Когда тебе исполнится шестьдесят лет.
- Ну, так это нескоро… Через столько лет я научусь сам вставать, без будильника.
Наступили дни, когда Алданов томился от скуки и ожидания Ванечки.
Но, войдя в дом, внук вёл себя, как совершенно взрослый человек, который не терпит излишней опеки и желает только одного: чтобы ему не мешали заниматься своими делами.
Он аккуратно вешал ранец на шведскую стенку, переодевался и кричал:
- Тёть Аня, у тебя обед готовый? Я голодный, как волк…
- Неужто вас в школе не кормят? – удивлялась Анна Петровна.
- Кормят, но только невкусно. Сегодня снова запеканку давали.. Я её Даньке Мохову отдал, а сам только компот без ничего выпил.
После обеда он отдыхал, то есть, без сопровождения взрослых спускался к морю и долго гулял там, собирая разноцветные камушки. Причем, делал он это в любую погоду, сказав Алданову, что так посоветовал первоклашкам Георгий Аванесович.
Ровно в четыре часа он садился за уроки. Когда Алданов однажды хотел помочь ему решить пример по арифметике, Ванечка вдруг расстроился и чуть не заплакал:
- Дед, я хочу сам посчитать, сколько получится. А, если сразу в уме не сосчитаю, так у меня палочки есть.
И Алданов больше никогда не подходил к Ване, когда тот принимался за домашние задания.
Единственным спасением от домашней скуки было чтение. Он прочел, наконец-то, «Трёх мушкетеров» и долго думал, какую книгу выбрать для дальнейшего времяпрепровождения. И неожиданно для себя взял с полки «Дон Кихота».
Это роман он пытался прочесть ещё в юности, но тогда он ему совсем не понравился и даже возмутил своей, как ему показалось, насмешкой над благородными традициями рыцарства.
И даже сейчас, когда он стал уже мудрым стариком, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» давался ему с трудом. Алданов по-прежнему многого не понимал в поступках этого «рыцаря печального образа», а, главное, в том, что хотел сказать великий Сервантес, создав такое произведение.
Вечером, когда он утомленный долгим чтением этого романа, прилег отдохнуть на диване, неожиданно нагрянул Лев Борисович. Заметив лежавшую на столе книгу, он взял её в руки, листнул несколько страниц и сказал:
- Похвально, Евгений Петрович, что вы от «Трех мушкетёров» сразу перешли к «Дон Кихоту». Это говорит о том…
- Это говорит ни о чем, уважаемый Лев Борисыч, - перебил его Алданов. – Просто взял с полки первую попавшуюся книгу и начал читать. Прочел несколько страниц и устал от этой, извините, галиматьи. Не могу я понять этого человека, хоть убейте. Если вы скажете, что он просто сумасшедший, так ведь я прекрасно понимаю даже Аксентия Поприщина, героя «Записок сумасшедшего» Гоголя. А вот Дон Кихота мой ум не воспринимает.
- Мой тоже не воспринимал. Пока однажды я не встретился с одним человеком, который объяснил мне всё одной короткой фразой.
- А вы скажите мне её, может, и я тогда пойму, кто такой Дон Кихот.
- Конечно, скажу, только начала поведаю вам, от кого я её услышал и при каких обстоятельствах. Будучи студентом Благовещенского мединститута, я проходил практику в районной больнице, расположенной в большом таёжном поселке. И был направлен в еще более глухое село, где в школе возникла вдруг эпидемия заболевания с симптомами дифтерии. К счастью, тревога оказалась ложной, просто в сельский магазин завезли сгущёнку, и богатая на выдумку молодёжь стала изготовлять из неё и снега мороженое. И поэтому более половины учеников заболела обычной ангиной. Но для выяснения этой истины, мне пришлось прожить там почти неделю, расположившись в квартире директора школы, молодого человека, по-моему, всего на два года старше меня. Среди книг его довольно богатой библиотеки я увидел «Дон Кихота» и не преминул высказаться о нем так же, как и вы, мол, не могу его понять и всё такое прочее. И тогда он рассказал мне о встрече с человеком, который знал Испанию не понаслышке. Вы знаете, кто такой полковник Ксанти?
- Да я читал о нём у Эренбурга. Он пишет, что этот человек был прототипом главного героя романа Хемингуэя «О ком звонит колокол».
- Так вот, настоящее имя этого полковника Хаджи-Умар Мамсуров. Он осетин по национальности, а директор сельской школы, у которого я жил, сам родом из Осетии. И однажды ему посчастливилось встретиться с Ксанти, зайдя в гости к своему другу, тоже осетину, отец которого занимал какую-то высокую должность в правительстве этой автономной республики. И при знакомстве с этим легендарным человеком будущий директор школы отважился задать ему такой вопрос: «Почему из всех европейских стран лишь одна Испания первой объявила войну фашизму?». И знаете, что ему ответил Ксанти? Он сказал дословно так: «Потому что это страна Дон Кихотов».Вы поняли?
- Да теперь понял… Дон Кихот борется со злом, в любом его проявлении… Даже с ветряными мельницами, который кажутся ему злобными врагами. А испанский народ встал на борьбу с реальным злом, фашизмом, вскоре поразившем весь мир своей жестокостью и вседозволенностью. Теперь-то у меня, наконец, сложились три основных составляющих сущности этой страны: «Дон Кихот, Гойя и фанданго».
- А почему три?! – взорвался вдруг доктор. – А где Лопе де Вега, Лорка, Пикассо, Монсеррат Кабалье, Пласидо Доминго, Бардем? Да я могу до бесконечности называть вам имена великих испанцев! А у вас их всего два. И причем здесь фанданго?
- Это сугубо личное восприятие, дорогой Лев Борисыч, - спокойно ответил ему Алданов. – Без фанданго для меня не было бы Испании.- Понятно, - вздохнул доктор. – Так, может, вы скажете мне, как вы воспринимаете Россию?
- Скажу. Россия – это необычная красота наших церквей, песня «Степь да степь кругом…» и Ванька Жуков.
- Да вы просто пытаетесь соригинальничать! – вновь вскричал Лев Борисович. – Насчёт храмов я с вами полностью согласен, такого нет нигде в мире. Песня – куда ни шло, о замерзших в степи ямщиках редко где поют. Но при чём здесь Ванька Жуков?!
- Повторяю, Лев Борисыч, это только моё, сугубо личное! Я этот рассказ Чехова прочитал еще в раннем детстве, а проплакал всю ночь, так мне было жалко этого несчастного сироту. А потом там, вдали от Родины, у меня почти каждую неделю возникало желание, которого, я думаю, никто бы не смог понять: отыскать ручку с заржавленным пером и пузырек с чернилами, сесть где-нибудь в уголке и написать письмо на деревню доброму дедушке, да пожаловаться ему, как мне здесь одиноко и невозможно жить. Да вот беда, не было у меня дедушки на всём белом свете, некому было жаловаться и просить, чтобы забрали меня из этих холодных краев с чуждыми для меня людьми. А когда вернулся в Россию и увидел, что здесь творится, то понял, что Ванька Жуков – это весь наш народ, который извечно писал жалобы на свое притеснение и отправлял их царям и вождям, в Кремль и в Зимний дворец, что было столь же безуспешно, как адресовать письма «на деревню дедушке». Если вы, Лев Борисыч, придерживаетесь другого мнения, то держите его при себе, меня переубедить уже невозможно.
- Я об этом уже догадался и спорить с вами не собираюсь. К тому же мне кажется, что я начинаю вас понимать. Но с трудом, наверное, потому, что я не пережил всего того, что пережили вы.
Затем они мирно пили чай и говорили о погоде на ближайшую неделю, о повышении цен на лекарства и планируемой поездке по грибы на Красную Поляну.
Незаметно пришла зима. Впервые за много лет в этих краях выпал снег, к великой радости детворы и к столь же великому огорчению дворников. Теперь Ванюшка уже не спускался после школы к морю, а, выйдя во двор, задорно кричал:
- Дед, выходи, в снежки поиграем!
Алданов надевал старую шинель без погон, потраченную молью папаху, кожаные перчатки и шел на его зов. Нагибаться ему было трудно, и он сметал снег с перил веранды и скамеек у забора, лепил из них тугие снежки и, не целясь, бросал их в Ванюшку. Если он случайно попадал в него, то сразу раздавался крик:
- Дед, это нечестно! Я с такой близиныв тебя не бросаю!
Перед Новым годом Ванечка пошел в школу на праздничный утренник, а вернувшись с него, наконец-то признался, кем он хочет стать. Не заходя в комнату, он закричал из прихожей:
- Дед, теперь я знаю, кем я буду!
Алданов неторопливо вышел из своего кабинет, помог Ванюшке снять мокрые ботинки и сказал:
- Так скажи мне, если не секрет.
- Я буду фокусником!
Он ожидал, что дед удивится и будет его уговаривать отказаться от такого легкомысленного занятия, но Алданов воспринял это внешне спокойно, хотя и с трудом сдерживал смех:
- Ну, раз ты так решил, то я не возражаю, будь фокусником. Только объясни мне, пожалуйста, почему?
- А ты знаешь, у нас на утреннике выступал фокусник, который доставал из шляпы кроликов, живых и разного цвета, черного, серого и белого.
- Здорово! Придется нам во дворе кроличью ферму устроить. А он больше ничего из шляпы не доставал?
- Нет, только изо рта ленту вытягивал, длинную – предлинную.
- Это уже легче, ленту в магазине можно купить.
Ванюшка был доволен, что дед так серьёзно отнесся к его выбору профессии, и пошел на кухню, чтобы рассказать об утреннике Анне Петровне.
Засыпая, Алданов улыбнулся и подумал, сам не понимая, в шутку или всерьёз: «Значит, проблема с выбором профессии для Ванюшки решена. Главное, он не будет учиться в институте, где учился я»
Эпилог.
Весной к нему неожиданно пришли гости из местного отделения ФСБ, рыжий пожилой майор с озабоченным взглядом и молодой лейтенант, смотревший на Алданова настороженно и жестко.
- Нам надо побеседовать в вами наедине, - сказал майор. – В доме никого нет, кроме вас?
- Нет, - ответил Алданов. – Я здесь сейчас один. Только постарайтесь излагать ваш вопрос ко мне покороче, через полчаса должен вернуться из школы мой внук, который привык совать свой нос куда не следует.
Как ни странно, майор понял его шутку и, криво улыбнувшись, присел на диван и принялся дотошно посвящать Алданова в суть проблемы:.
- Мне посоветовал обратиться к вам генерал Романенко, которому я доложил о создавшейся у нас ситуации. Дело в том, что у нас объявился человек, сразу вызвавший подозрения своим странным поведением. Это некто Таммазо Азопарди, по документам преуспевающий мальтийский бизнесмен. Целью его приезда в Россию является заключение договоров о поставке нам упакованных медикаментов. Но по нашим наблюдениям ни с кем из местных владельцев аптек он не встречался, и никаких договоров не заключал. Зато он был замечен в различных ресторанах окрестных городов в компании с подозрительными типами из так называемой теневой экономики. А главное то, что после его появления на побережье, мы трижды засекли сигналы радиопередатчика, исходящие из лесного массива в сорока километрах от нашего посёлка. Мы выяснили, что в эти же дни наш гость ездил на экскурсию на водопады, находящиеся в районе, откуда исходили радиосигналы. Нами также были расшифрованы перехваченные сообщения. Их тексты оказались очень странными. Вот, например, один из них: «Владимир не хочет с нами дружить, с ним пора кончать. Жду вашего разрешения на теракт. Таммазо». Вас не удивляет то, что это сообщение подписано подлинным именем агента, если он так таковым является?
- Нет, не удивляет, - ответил Алданов,с улыбкой глядя на своего собеседника. - Всё продумано до мелочей.
- Что продумано? - не понял майор.
- Вас просто водят за нос, вот что продумано. Они хотят, чтобы вы всё своё внимание обратили на этого агента – камикадзе, и все свои силы бросили на расследование его преступной деятельности. А в это время в наших краях появится настоящий агент, деятельность которого останется вне круга вашего внимания.
- И что же нам теперь делать?
- А ничего. Снимите наружку, не ищите радиопередатчик, не тратьте время на расшифровку липовых сообщений. Этот прием мне хорошо знаком: загрузить контрразведку поиском несуществующего шпиона, чтобы она не засекла реального. И время для осуществления своего плана они выбрали подходящее, вот-вот начнется курортный сезон. Ищите женщину, как советует нам Дюма – отец. Я думаю, что этим вторым агентом будет женщина.
- А почему вы так думаете?
- Потому что семьдесят процентов отдыхающих на морском побережье это женщины.
- Никогда бы не подумал, - задумчиво проговорил майор.
- Думать не надо, надо знать, - жестко посоветовал ему Алданов.
И чтобы смягчить свою резкость, предложил гостям чаю. Но они вежливо отказались.
Через месяц, когда они с Ванюшкой собирались на рыбалку, ему позвонил из Москвы генерал Романенко.
- Слушай, Алданов, и в кого ты у нас такой умный? – добродушно забасил он в трубку. – Ты прямо как в воду глядел: взяли наши хлопцы с поличным роскошную бабу тридцати лет, сходу затащившую в постель самого заместителя командующего округом. Ты представляешь? Короче, магарыч за мной. Ты что предпочитаешь, орден или премию?
- Ни то, и ни другое, - ответил Алданов по-дружески, - Для орденов у меня на мундире уже места не хватает, и деньги мне ни к чему, состою на государственном обеспечении.
- Ну, если ты такой гордый, то прими от меня моё искреннее спасибо и пожелание долгих лет жизни.
- Спасибо!
- Дед, а чего ты сегодня такой веселый? – спросил его Ванечка, когда они вышли в море на старой лодке. – Всё улыбаешься чему-то, и гребешь как-то по-другому.
- Да вот показалось мне, что начинаю я вроде молодеть. Восемьдесят два года мне недавно стукнуло, а я еще, оказывается, людям нужен.
- Для чего нужен?
- А для всего. А главное для того, чтобы научить их уму - разуму.
- Да, наша учительница тоже так говорит: «Когда я только научу вас уму - разуму?» Я, наверное, все же учителем буду, как ты. Фокусником быть мне расхотелось. Какие-то они всё-таки злые. Кролика за уши держат, и не жалко им, что ему больно.
Алданов подумал о предстоящей рыбалке, и одним гребком развернул лодку назад.
- Дед, ты чего?! – закричал Ванечка.
- Погода портится, - спокойно ответил он. – Клёва точно сегодня не будет. Зачем нам зря время терять. Лучше дома в шахматы сыграем.
Ванечка с этим согласился и притих, вглядываясь в простор моря: а вдруг дельфин вынырнет.
А Алданов посмотрел, откуда дует ветер, поставил самодельный парус и сел за руль.
«Не надо Ванятке пока на рыбалку ездить, - думал он.- Он не захотел фокусником быть, потому, что кролику больно, когда его за уши из шляпы вытаскивают. Так тот хоть молчит и не сопротивляется при этом, а рыба, когда её с крючка снимаешь, трепыхается в твоих руках, а порой даже пищит, как оглашенная. Как бы Ванятка, привыкнув к этому, снова не захотел фокусником стать. Нет, пусть уж будет учителем…»