Все события нашей жизни неизбежно вытекают одно из другого. Вот мы видим, как мечется Пушкин в судорожных попытках отыскать себе жену – без всякой логики - скачет, как та саранча, которую безуспешно, талантливо и лаконично описал в 24-м году… Статьи, энциклопедии, словари сухо констатируют факты: приехал, уехал, женился, погиб, - а пытливый читатель, захваченный его самым увлекательным романом – его житием, - ломает голову и пожимает плечами, мол, такой был человек, мол, что взять с гения.
Между тем, если проследить динамику увлечений поэта, вырисовывается некая схема, весьма логично приводящая к женитьбе – и к гибели. Эту цепочку событий, конечно, питают случайности, и посторонние факторы имели на нее громадное влияние, как некий вектор, направляя именно по этому пути, но сами события вытекают одно из другого – чтобы привести к финалу – трагичному.
8 сентября 26-го года по приезде Пушкина из Михайловского состоялась аудиенция у царя, и уже в том же сентябре — знакомство с Софьей Пушкиной, прелестной однофамилицей. Спустя две недели он готов жениться, но, увы — отказ. Насидевшись в деревенской глуши, 27-летний поэт жадно хватается за впечатления, но зреет в его голове и соблазнительный план (не подумывал ли он еще в Михайловском, лежа бок о бок с «черноокой белянкой» Калашниковой, как хорошо было бы, если б рядом – барышня, дозволенная общественными устоями? Хлопоты и расстройства незаконной любви, необходимость прятать последствия, рвущая сердце жалость к бастарду, к женщине – всего этого было чересчур много для Пушкина с его лишенной кожи душой).
С однофамилицей сорвалось. Следующей, к кому сватался Пушкин, была Александра Римская-Корсакова – в том же 1826 году. Опять неудача.
Затем появляется в его жизни вечная невеста – Катенька Ушакова. Он крутится вокруг, девушка вполне благосклонна, но, протянув сколько возможно, он уезжает в Петербург.
Лето 28-года. Конечно, Оленина. Насмешливая, бойкая, острая на язык «Лиза Лосина», которую он сначала называл ангелом, а после, когда папенька весьма беспардонно дал от ворот поворот, беспощадно вывалял в поэтическом пуху. Правда, у «Лизы Лосиной» были основания язвить и обижаться: в том же 28-году, еще ухаживая за потенциальной невестой, Пушкин увлекся Аграфеной Закревской – Медной Венерой, «кометой среди расчисленных светил», «Клеопатрой Невы», - о, у нее было много титулов, у этой экзальтированной женщины, в отличие от Воронцовой, выставляющей свои страсти напоказ. «Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хотя я люблю её всем сердцем», - из письма к дочери Кутузова, по-прежнему докучающей поэту. И захаживает к невозмутимой Каролине Собаньской, «наложнице» шпиона Витта.
Зимой 1828-1829 гг. знакомится с Гончаровой и расстается с Закревской, которую муж увез от аманатов и сплетен в деревню. Снова крутится вокруг Катеньки Ушаковой и расстраивает ее помолвку с Петром Долгоруким – тем самым главным подозреваемым в распространении пасквилей на поэта в 1836-ом году; зуб у «косолапого», как мы видим, имеется, - но дело в том, что сделал поэт благое дело, лишив девушку жениха: претендент… э-э… в общем, тесно общался с голландским послом и его приятелями. Дантес еще не появился. Сам ветреник предложения, однако, не сделал, да и девушка ехидно посоветовала ему остаться с «рогами – оленьими», намекая на «Лизу Лосину».
Вместо Ушаковой делает предложение Гончаровой, получает полуотказ от огорошенной столь скоропалительным сватовством будущей тещи и несется на юг.
«Кавказ подо мною…» Не вылезая из седла, порой по 300 км за четверо суток - Военно-Грузинская дорога, Крестовая, Тифлис, Эрзрум… - и вот он снова в Москве, взбудоражив семейство Гончаровых – нежданный-негаданный, – ошалелая матушка приняла его в постели весьма неласково: свалился как снег на голову, – он тут же едет в Петербург, где знакомится с Фикельмон, пишет неистовые письма Собаньской, очертя голову мечтает сбежать за границу, но царь не пускает…
В марте 30-го несется на всех парах в белокаменную, каждый день ездит к Ушаковым, вновь смущая на все согласную Катеньку, но сватается… к Гончаровой. Матушка сочла, видимо, что за год дочь подросла, а там еще две на руках, и все – бесприданницы… и все – он жених. Свершилось.
Эти лихорадочные поиски женщины – от одной к другой, к третьей… Он донжуанит напропалую, сам того не желая, сжигая сердце, хватаясь за первую встречную… Так же, как его будущая жена, он отчаянно ищет тепла. Напомню, что родители Пушкина, особенно мать, были несколько равнодушны к своему старшему сыну. Я понимаю, что снова маячит бородка Фрейда, но увы! – все мы вышли из детства. Типаж матери сильно влиял на выбор Пушкина, у него не было спокойных любовей; с чрезвычайной отзывчивостью он плывет навстречу любому чуть-чуть блеснувшему маяку…
Вернемся назад, поищем феерический след пушкинских страстей чуть ранее.
В послелицейские годы искать нечего, он юн, не интересен дамам, барышни для него запретный плод, влюбленности носят платонический и очень искусственный характер. На остальное есть, как полагается, гризетки и амалии. Пытался было сделать вид, что влюблен в милую жену историка государства Российского, но был отечески высмеян, и смирился, на всю жизнь сохранив к женщине теплое сыновье чувство.
Надо сказать, Пушкин не терпел сантиментов. Из всех живущих на Земле поэтов этот был – меньше всех поэт. Здесь не было пренебрежения к писательскому сословию; в России, в отличие от европейских стран, среди сочинителей практически не было выходцев из низов, русский писатель не зависел от вельможи. Пописывать было почетно, авторы за свой труд даже гонорары стеснялись брать, обогащая книгопродавцев. Первым ввел жесткое правило: не продается вдохновение, но можно рукопись продать, - Александр Сергеевич, у которого не было других статей дохода. Пушкин стеснялся своего дара, уста смыкала та же застенчивость, что у влюбленного; всю жизнь он старался быть обычным человеком, вдохновение называл – «этакая дрянь», у него полностью отсутствовал писательский снобизм и манерность, характерные для служителей Парнаса, как усопших, так и ныне живущих. Впоследствии, уже осознавая свою силу, он прятал ее, как пистолет в карман, и жил обычной жизнью, где-то дурной, где-то хорошей, как Феникс, всякий раз возрождаясь в стихах… нет, несет плесенью, не понравилось бы Сергеевичу… Но все же - ярким костром в стихах – нет у меня другой метафоры…
Юг. Ссылка. Сестры Раевские, как обобщенный идеал женственности. Молдавские матроны, цыганка Земфира, ради которой ушел в табор; мимолетные женщины, за которыми волочился, увлекаясь на несколько дней, как ребенок - поддаваясь на любое яркое впечатление. Вот Киев, полячка Собаньская. Он очарован, но надо ехать, ехать, в Киеве он проездом. И наконец, в Одессе его накрыло.
Амалия Ризнич, хорошенькая жена торговца – он не был ею любим безраздельно, но увлекся страстно, отголосок этой короткой, бурной любви – в стихах, в «Онегине». «Она и внемлет и не внемлет…» Он так влюблен, что когда в Одессу приезжает Собаньская, пишет А. Раевскому: страсть моя очень уменьшилась, - Ризнич перешла ей дорогу. Впрочем, ухаживания поэта за «негоцианткой молодой» скорее бесплодны, дама к зиме уже на сносях, а в мае и вовсе уехала, и он вновь флиртует с «наложницей» Витта. Они сталкиваются где-то на переправе, читают вместе Констана - он сравнивал ее с Эллеонорой, - на крестинах сына губернатора она прикладывает смоченные водой из купели пальцы к его горячему лбу, глядя чуть исподлобья, с улыбкой смущенной, ласковой…
Но тут, еще страдая по «негоциантке», он влюбился в блистательную хозяйку Одессы. Елизавета Ксаверьевна Воронцова - сводит их «демон» Александр Раевский, преследуя свои цели, но Пушкин ослеплен. Она была урожденной Браницкой, в родстве с Потемкиным, старше Пушкина лет на шесть и совсем не красавица: небольшие глаза с опущенными внешними уголками, длинный нос, изогнутый рот – лицо приятное, но очень обыкновенное, однако язва Вигель отмечал в ней неуловимое обаяние и – желание нравиться, хотя отметил (ох, язва, язва): была она уже не молоденькой…
Но она жена губернатора, у нее лучший салон в Одессе; другой салон – у любовницы Витта, второго после Воронцова лица в городе. У нее пели заезжие примадонны, играли музыканты из Вены, Парижа; у самой Каролины Адамовны был хорошо поставленный голос. Вигель не без ехидства описывал войну двух женщин: Воронцова пренебрегала польской сиреной и к ней не ездила, изредка принимая последнюю на вечерах и балах, «чтобы не допустить ссоры своего мужа с Виттом». В одесском обществе Каролина Адамовна была изгоем, «порядочные» женщины у нее не бывали, включая родную сестру Витта, которая… спала и со своим зятем, и с мужем самой Воронцовой. Ну да, это от нее сиятельный граф имел побочную дочь. К сестрам Потоцким, Ольге и Софье (последняя фигурирует в знаменитом донжуановском списке Пушкина), поэт активно захаживал, рассказами сих «милых дев» был навеян «Бахчисарайский фонтан». Однако не принимали в доме полу-миледи Воронцовой не любовницу мужа, а «наложницу» Собаньскую, и тем острее полячка должна была чувствовать вторую «измену» поэта, который к весне так влюбился в блистательную графиню, что потерял голову. До Собаньской ли ему было!
Четырехугольный адюльтер дорого обошелся Пушкину. Через полгода разъяренный граф вышвырнул поэта из Одессы. Уезжал Пушкин в страшнейшем горе, любовь была в разгаре, его первая большая любовь. Он долго помнил, много писал, рисовал профили на полях рукописи. Перстень с руки поэта Воронцова много лет спустя увидела у Жуковского: да это ведь мой перстень! Тот самый талисман, который должен был послужить оберегом, но не охранил, а как проклятая феями вещь привел поэта на Черную речку…
Ну что ж, дальше мы знаем: Михайловское, заснеженные поля Псковщины, где ох как благополучно поэт, сам того не желая, пересидел горячее революционное время. 1826 год, 27-ой, 28-ой, попытки жениться… Где-то летом или осенью в Петербург приезжает Собаньская (любовник отбыл на русско-турецкую войну), Пушкин вновь околдован; один из приятелей Мицкевича заметил, что русский поэт был явно неравнодушен к хозяйке, «женщине действительно очаровательной».
Но тут (я второй раз употребляю данный оборот - увы, не хватает слов от негодования) этот ветреник заметил новое светило на горизонте… Да, да, это была Медная Венера.
Женщина экзальтированная, страстная, взбаломошная – ее поза Х на знаменитом портрете Доу незабываема. Пушкин повторяет рисунок, цепко схватывая главную деталь: изогнутое тело, перекрещенные ноги. Она неистова, добра, простодушна. Сначала она плакалась ему в жилетку, поверяя свои сердечные горести, он посмеивался, а потом увлекся. Как-то со злости – так она его довела, - прилюдно вцепился ей в руку; остались следы от ногтей – навсегда, как от дьявола. Эта Цирцея делала из мужчин… ну хорошо, безумцев. «Клеопатра Невы» - это она в его прозаических отрывках предлагает мужчинам ночь с собой на довольно жестких условиях…
«Всегда дарам своим предложит условье некое она…» - сетует влюбленный в нее Баратынский.
После гибели поэта Аграфена Федоровна пришла проститься с ним в склеп церкви на Конюшенной и провела рядом с гробом всю холодную февральскую ночь. Не жена, а эта женщина рыдала над телом Пушкина накануне отправки гроба в Святогорский монастырь. Простим ей за это все ее прегрешения…
Ну, а тогда, в начале 1829 года муж увез Аграфену от греха и сплетен подальше в свое имение. Поэт, не зная, чем заняться, едет в первопрестольную, крутится вокруг Катеньки Ушаковой; встречает милую девочку Гончарову, сватается…
А Каролина Адамовна? Осталась в Петербурге.
Продолжение следует.