Была такая огромная страна под названием Союз Советских Социалистических Республик (СССР), в которой все люди имели работу, а тех, кто не работал, называли тунеядцами. В 70-80-ые годы, как это сегодня ни странно выглядит, многие люди гордились своим трудом, старались на своих рабочих местах улучшить, повысить результаты своего труда Мой отец, давая родительское напутствие, говорил мне искренние для того времени слова: «Дочь, работай хорошо и честно, тогда твой труд люди оценят». Конечно, как и в любом обществе, были люди, которые всегда и всем недовольны, и те, которым хотелось занять место потеплее и повыше.
Нет, я не про бывшую страну, и не про радости-сложности прошлой жизни, а про интересных людей, которые искренне трудились за светлое будущее страны. Иногда их можно назвать странными чудаками, а их убеждения – утопическими, но в отличие от большинства, они по-рыцарски боролись с «мельницами», шли против общепринятых мнений в обществе. Они стремились изменить мир, но их дела были обречены на провал, а их благородные «рыцарские» поступки разбивались о существующую реальность.
Я была знакома с таким «Дон-Кихотом», его имя - Пётр Михайлович Корляков. Многие бывшие студенты хабаровского худграфа знали доцента, кандидата технический наук, который обучал их ряду непонятных для «художников» учебных дисциплин, начиная от механики, сопромата, материаловедения, основ станочной обработки материалов и до методики преподавания трудового обучения в школе. Знаний от этих наук совсем не сохранилось, за исключением красивых слов, которые педагог проговаривал нарочито, многозначительно и нараспев: «ледэбурит», «эпюра», «дэформация», "проэкт", "рокэта" и других терминов. Ещё запомнилось какое-то учебное оборудование, демонстрирующее процессы изгиба, разрыва, кручения при разных нагрузках, вплоть до эффектного разрушения металлического образца.
Петр Михайлович был говорливым преподавателем, быстро двигался и много писал на доске какие-то формулы, которые мы усердно и без особого понимания перерисовывали. Все знали, что Пётр Михайлович чрезвычайно любезно относился к женскому полу, поэтому некоторые девчонки перед экзаменом наводили марафет., подкрашивали глазки, губки, надевали покороче юбочки, облачались, вместо «художественного свитера», в дамские блузочки. Большинство студентов писало «шпоры», а особо смелые, не утруждая себя переписыванием научных знаний, тайно проносили с собой учебник и талантливо изображали из себя задумчивых умников. Преподаватель не был вредным, на наши ответы ставил хорошие отметки, все сдавали экзамены успешно и с первого раза, поэтому к «Пете» отношение было мягко сказать, не очень серьёзное. Зато его выразительная внешность становилась узнаваемой в юмористических портретах, шутках на студенческих капустниках.
В дальнейшем я встретилась с А.М. Корляковым, когда мы стали коллегами на родном факультете. Оказалось, что натура у этого «технаря» очень даже лиричная, он так поэтично рассказывал про рыбалку, отдых у костра, путешествия по Амуру: «…ночью, на середине реки, опрокинешься на дно лодки, а над тобой огромная, перевёрнутая чаша бесконечного звёздного неба и звёзды, звёзды везде, и в воде, а ты, как маленькая частичка этого Космоса,,,,».
Я не ведаю, писал ли он стихи, сохранились ли строчки на полях рукописей, но все преподаватели знали, что Пётр Михайлович занимается какой-то серьёзной наукой, печатает статьи, выступает с докладами и постоянно ездит в Москву, Министерство Просвещения. Интересно было наблюдать, как он работает за печатной машинкой, печатает так, как будто играет на рояле, да еще при этом напевает, ритмически передвигая каретку. А рабочий кабинет в его квартире больше походил на комнату для напечатанных бумаг, вдоль всех стен располагались самодеятельные, сколоченные из дерева, стеллажи, где все полки были подписаны по годам и датам, систематизированы по темам, на них лежали рукописи, рукописи, рукописи, рулоны, на двери висели таблицы с разными схемами, графиками.
Петр Михайлович возглавил кафедру прикладного искусства после ухода из земной жизни В.Н. Джуня, интересного человека и творческой личности. Наверное, во мне он находил «заинтересованного» слушателя, которая в силу корректности и субординации, делала вид серьёзного понимания научных проблем. Петр Михайлович рассказывал, о том, что в стране нужно коренным образом изменить систему образования и подготовки кадров и у него есть глубокие исследования на эту тему. Он излагал свои научные мысли не только коллегам, но отправлял проекты: то в Министерство Просвещения РСФСР, то в Министерство Просвещения СССР. Естественно, получал ответы, что Ваши предложения будут специальной комиссией рассмотрены, изучены и т.д. Особо обширная бандероль ушла в НИИ трудового обучения и профориентации, Академии педагогических наук СССР. А из Приемной Комиссии Совета Министров СССР его поблагодарили за важные рекомендации, которые будут обязательно учтены при составлении планов развития страны.
Корректные ответы-отписки явно не устраивали активного учёного, ему оставалось только дойти до высшего руководства страны, но письма, направленные в Центральный Комитет Коммунистической партии СССР, не доходили, возвращались или приходили с припиской, что ему сначала надо обратиться в местные органы власти. Он даже придумал способ передачи своего проекта, нашёл знакомых людей, которые напрямую занесли пакет документов в Приёмную ЦК КПСС. Пётр Михайлович так радовался, получив записку, что документы изучаются и при необходимости его обязательно пригласят для дальнейшего обсуждения.
Летом Корляков П.М. вызвал меня на кафедру, сказав, что мне надо учиться в аспирантуре, приказ по институту он сделал, мне необходимо в кассе получить деньги на билет до Москвы, и мой отказ не принимается и пожелал мне успехов на вступительных экзаменах. Три года счастливой аспирантской жизни пролетели незаметно.
Раньше аспиранта в Москве найти было не сложно, все дороги вели в «Ленинку». Таким образом и меня выловил Корляков П.М., схватив за руку на парадной лестнице ленинской библиотеки. Я его не узнала, выглядел возбужденным, разговаривал шёпотом, постоянно оглядывался. Он стал быстро излагать свою просьбу: «Возьми деньги, здесь большая сумма, завтра будет моё выступление на очень высоком уровне, и будет обсуждение моих предложений проведения государственных реформ, у меня есть последователи, это опасно, возможно меня завтра заберут, но скорее всего, устранят, уберут…но я всё равно буду говорить. Моими трудами могут заинтересоваться на Западе, чтобы знать и вредить развитию нашей страны». Возражать или обсуждать, было бесполезно, я дала ему свои координаты, и он исчез в вечернюю, снежно-дождливую, слякотную московскую погоду.
Завтра с вахты меня позвали срочно подойти к телефону, звонили из больницы скорой помощи им. Склифосовского. Подбежав, в трубку услышала: «Вы такая-то…? Вы знали Корлякова?» Внутри похолодело, ну всё, пронеслось в голове, убрали… и далее голос продолжил: «Вам нужно подойти туда-то, в такое-то время, захватите свой паспорт». Пока ехала до Склифа, разные плохие мысли проскакивали и перескакивали с места на место.
Встретившись с врачами, мне рассказали, что сейчас закончилась операция, обширный инфаркт, «от ушей -до ушей», попросили меня забрать документы П.М. Корлякова, которые были при нем и личные вещи. Эти слова я приняла как трагическое заключение, но молодой доктор попросил мой паспорт, чтобы оформить доверенность на период болезни человека. Я переспросила: «Петр Михайлович жив?» Ему повезло, что находился в таком месте, там скорая срочно работает, без промедления.
Я продлила и оплатила комнату гостиницы академии наук, сложила вещи, собрала бумаги, чертежи, перевязала в стопки книги. После реанимации, когда перевели в палату, понимая, что в этом городе нет близких людей, поэтому приходила каждый, готовила теплую свежую еду, потом лечение продолжилось в подмосковном санатории. Уже зацвели яблони, Петру Михайловичу разрешили ходить, с ограничение подъема по лестницам. Конечно, выглядел он слабым, и про событие, приведшее к инфаркту, мы не обсуждали, зато был разработан целый план организации перелёта в Хабаровск.
На такси, собрав документы, постиранную рубашку, поглаженную одежду, заехала в санаторий, потом вместе подъехали к гостинице, забрали другие вещи, и через всю Москву, и к вечеру добрались до Домодедово. В аэровокзале, во время регистрации на рейс, моему больному коллеге стало плохо, побелел, сел на стопки своих книг. Он выглядел беспомощным, таким худым, в этом большом, не по размеру пальто и нелепой шляпе. Бегом к медикам, они измерили давление, сделали укол и дали таблетки.
Провожая, я запомнила его глаза, в которых отражался страх, он пытался помахать мне слабой рукой, медленно удалялся, держа «дурацкий» рулон с бумагами. Я переживала, чтобы сил у человека хватило перенести взлёт и посадку, а в Хабаровске его должны были встретить родственники, телеграммой они были извещены. Возвращаясь в Москву, задумалась, а нужна была вся эта борьба, пусть даже ради светлых идей и высоких идеалов, чтобы так расплачиваться потерей здоровья? Да, деньги обратно брать отказался, сказал, что могу потом отдать, когда заработаю.
Вернувшись в Хабаровск, на факультете встретила Петра Михайловича, бодрого и активного, и совсем не скажешь, что он перенёс инфаркт. Он вернулся и продолжил свою научную деятельность, работал над книгой, студенты помогали с графическим оформлением таблиц. Удивительно, он так активно поддерживал время Горбачёвской перестройки, считал, что он тоже предсказывал необходимость государственного реформирования страны, сейчас его труды. Как никогда, нужны руководству страны, он подготовил предложения по трудовой подготовке, трудовым ресурсам. Если будет принят его проект, тогда люди, будут меньше работать, у них появится время для саморазвития, занятий искусством, музыкой. И профессия учителя искусства станет востребованной и очень важной, буде развиваться система дополнительного образования.
Напоследок, Корляков П,М. сказал: «Я отправил в Министерство Просвещения обоснование, что необходимо убрать трудовое обучение на художественно-графических факультетах и заменить специальностью: руководитель кружков декоративно-прикладного искусства. Таким образом, я оставил себя без работы».
Мы знали, что пенсионер Пётр Михайлович живет на даче, увлекается садоводством, разводит какие-то удивительные сорта груш и абрикос. Как-то случайно возле крытого центрального рынка я увидела пожилого человека, похожего на Корлякова П.М. в окружении нескольких вёдер груш. Спрятавшись за киоск, попросила мальчика отдать деньги тому дедушке, как будто ты хочешь купить все груши. Как только Пётр Михайлович взял деньги, я вышла и сказала. что мне только несколько груш, он рассмеялся… Мы немного поговорили, он высказал мнение, что перестройка не состоялась, что только правильная реформа образования, направленная на трудовую школу и воспитание человека труда, может вывести страну из этого ужасного состояния. Распрощавшись, я пошутила, что Вашими трудами и предложениями, наверное, заинтересуются в нашей стране очень нескоро, в отдаленном будущем, в другой обществе.
Узнала, что Петра Михайловича не стало, он ушёл из жизни на даче, в самые холодные январские дни, почувствовав себя плохо, пошел к людям, но по дороге не дошел, замёрз, отказало сердце. Вот такой был чудной, увлечённый человек, советский «Дон-Кихот», стремившийся улучшить жизнь окружающих.
Тамара Давидова.
Май, 2023
(Продолжение следует)