В жизни нам встречаются люди, яркие, незаурядные, которые живут, как нам кажется, легко и беззаботно, их считают «счастливчиками», им прощаются «грехи», им подражают. Обычно около них крутится много «друзей», которые и свою малозаметную жизнь более значимой, но большинство людей им завидует, кто-то тихо, а кто-то, добавляет горстку злости и беду кличет.
Мой рассказ будет о таком человеке, талантливом художнике, преподавателе хабаровского худграфа – Викторе Николаевиче Джуне. Конечно, время безжалостно, многие уже не знают и не слышали про художников, творивших в те далекие советские годы. Выросли новые поколения, которые считают себя современными и не такими, не чета тем, кто жил раньше. А по сути, все мы ходим по одинаковым жизненным дорогам.
Хабаровский худграф 70-80-ых годов — это время, когда мы были молодыми и думали, что мир так устроен на многие века, а сегодня видно, что жили мы, как-то бесшабашно, и многое не ценилось. Тогда мастерские факультета работали с утра и до ночи, и у тогдашних студентов хватало стипендии, чтобы в этюдниках был набит полным набором красок, а бумагу для рисования можно было отрезать от рулона саблей. И никто не задумывался о ценах на материалы для выполнения своей дипломной работы, и не интересовался стоимостью электроэнергии, от которой крутились станки, «дымились» керамические печи, и уж совсем не ценил бесплатные выездные пленэры на целый месяц и незабываемые поездки в музеи Москвы и Ленинграда.
В эти годы преподавательский коллектив на факультете работал на двух кафедрах, одна называлась кафедрой рисунка и живописи, а другая – труда и прикладного искусства. Виктор Николаевич Джунь возглавлял кафедру прикладников. Он, выпускник первого набора хабаровского худграфа, окончив аспирантуру в Московском педагогическом институте, вернулся в родные пенаты. Весь такой столичный, с передовыми идеями, и создал он на кафедре творческую обстановку, освободив преподавателей от бумаготворчества, а студентам предоставил возможность в свободное время пользоваться мастерскими и материалами.
Такая свободная атмосфера способствовала творческой деятельности, позволяла худграфовцам проявлять свои художественные интересы, кто-то чеканил, другие лепили керамику, резали дерево, точили игрушки на токарных станках, плели гобелены, расписывали батики, «травили» офорты. Сегодня многие наши выпускники с ностальгией вспоминают ту неформальную обстановку и дружественные отношения преподавателей со студентами.
А какие дипломные работы в это время делали, с размахом и энтузиазмом, - это полноценные монументальные работы: роспись или сграффито, мозаика в школах города, настенные керамические панно, резные из дерева игровые комплексы в детском парке, разные скульптуры, витражи, а если керамическая посуда, то обязательно сервиз в нескольких цветовых вариантах росписи. За полтора месяца, которые отводились на выполнение дипломной работы, труд и душу «вкалывали» все, не только студенты, но и руководители, лаборанты, учебные мастера. А сегодня, вот раздумываю: «Зачем?» и сама себе отвечаю: «Интересно было».
Мастерскую Джуня, по-моему, знал весь город Хабаровск, кто только здесь не побывал, от заслуженных артистов, генералов, врачей, манекенщиц и до фарцовщиков. Находилась она в полуподвале общежития, рядом с главным зданием педагогического института. Вход в мастерскую был со двора, а напротив окон художник сотворил лавочку, чтобы иногда, по его словам, выходить на свежий воздух.
Как и полагалось художественному ателье, это был уютный уголок, где украшением служила антикварная мебель - два чёрных, старинных китайских кресла, с резными львами на подлокотниках, рядом располагалась массивная архитектурная деталь буддийского храма в виде дракона, и небольшой столик индийской работы. Дополнялась богемная обстановка рисунками художника, развешанными по стенам, в том числе и "обнажёнками". На скульптурном станке возлежал тигр, вырезанный из амурского бархата. Привлекала внимание вертикально стоящая деревянная статуя, изображающая женскую фигуру в виде кариатиды. Не знаю, какую породу древесины использовал мастер, но в этой скульптуре так красиво "играла» отполированная текстура древесина, обнажая тонкие слои, расходившиеся светлыми кругами на объемных местах. Вся обстановка мастерской, разные скульптуры и незавершенные работы говорили о мастерстве художника, его интересах, и создавала непринуждённое пространство, располагающее к общению.
Виктор Николаевич любил похвастаться, сидя в кресле и, набивая табаком одну из своих коллекционных трубок, рассказывал про разные виды, чем они отличаются и, что у него – лучшие трубки, привезённые из Англии, есть бразильская и кубинская и еще какие-то. И табак у него - самой высокой марки – настоящий, капитанский, который ему особым образом доставляли из какой-то страны. Гордился он также и стамесками из английской стали, потому что такого качества никто в нашей стране не делает. А однажды, вспоминается мне, как все друзья смеялись, когда Виктор Николаевич демонстрировал резцы, изготовленные одним умельцем с соседнего завода «Энергомаш», и как он удивлялся, что сталь то, не хуже иностранной, а стоят намного дешевле.
У Виктора Николаевича действительно были «золотые руки» и добрая душу, которые не могли сказать: «нет». Огромное количество друзей приходило в мастерскую, кто-то со своими проблемами, делами, а кто-то, просто так, пообщаться, провести в хорошей обстановке время. Видела, как Джунь вырезал красивую трость с рукояткой в виде лежащей девы для Всеволода Сысоева, дальневосточного краеведа, писателя. Много выполнялось заказных подарков с тиграми для известных людей города, приезжих знаменитостей и важных персон. Однажды делались сувениры к международному чемпионату по хоккею с мячом. И в то же время, кому-то из друзей восстанавливалась мебель, изготавливалась рама для домашнего зеркала, и даже вырезалась из дерева японская обувь гэта для театрального спектакля, натачивались коньки, ножи, смазывались лыжи. В общем, как и полагается, мастерская жила активной жизнью.
За Джунем, как за преподавателем скульпторы, был закреплен уход и реставрация памятника Пушкину, который находился перед входом в институт. К важными датами, скульптуру отмывали от птичьего помёта, подмазывали, подкрашивали в черный цвет специальным составом на основе битумного лака. И каждый раз Виктор Николаевич мечтал о том времени, когда этот памятник Пушкину замиенят на настоящий, отольют его из металла, и не нужно будет ему стоять с ведром краски рядом с великим поэтом.
А ещё в обязанности Джуня входило, вместе со студентами худграфа, сооружать снежные городки и раскрашивать фанерные киоски для новогоднего оформления центральной площади города. Конечно, студенты на морозе долго не задерживались и быстро разбегались, хотя и работали за обещанный им зачет, а ответственному преподавателю приходилось самому докрашивать какого-нибудь сказочного героя личи достраивать снежную башню.
Студенты к преподавателю В.Н. Джуню относились с уважением, потому что он не был вредным, и даже через чур добродушным. Другие студенты боготворили его в профессиональном плане, они многому научились у него, видели в нём личность неординарную, творческую и ценили его как профессионального художника, умеющего и успешного.
Виктор Николаевич, кроме скульптуры и резьбы по дереву, преподавал ещё пластическую анатомию. Как-то раз он проявил инициативу в изучения этой дисциплины, и по договорённости с преподавателями медицинского института, повёл худграфовских студентов в «анатомку», но после одного посещения все категорически отказались ходить на такие занятия, и обучение перешло на формальный уровень срисовывания из книг картинок с костями и мышцами.
Мастерская Джуня иногда превращалась в рисовальный класс, здесь проходили творческие занятия для преподавателей худграфа. Позировали девушки из балетной трупы театра музыкальной комедии. Ах, какие обаятельные натурщицы были, милые головки с туго собранным пучком волос, пышные пачки, пуанты на ножках. Виктор Николаевич для вдохновения раскрывал. альбом с репродукциями «танцовщиц» французского художника-импрессиониста Дега. И рисовал он голландской масляной пастелью на немецкой бумаге "торшон", мы, молодые художники с завистью смотрели на такую роскошь. Завершались творческие занятия веселым застольем и пустыми разговорами, а девушкам нравилось показать свою красоту и услышать восторженные комплименты.
Как-то во время одного из таких занятий, вошёл в мастерскую наш общий знакомый и сказал: «Витя, тебя ждём твоя мама, она здесь на лавочке, возле окна сидит». Меня удивило то, что Виктор Николаевич не вышел к маме и ничего не ответил на эти слова, но было заметно, что он знает и ему это не очень нравится. И в другие дни можно было заметить пожилую женщину, молча сидящую, мастерской.
Иногда рисовальные сеансы проходили в жанре ню, тогда доставались иллюстрации Модильяни. Интересно, что сегодня эти прошлые события воспринимаются мне каким-то театром, как будто все играли спектакль про французское ателье художников на Монмартре, но тогда мне так не казалось, мы чувствовали себя причастными к процессу творчества, познания искусства.
Да, даже была и настоящая француженка из Парижа, она преподавала французский разговорный на иностранном факультете. Армиль де Машерон, так звали молодую, красивую парижанку, с распущенными волосами рыжеватого цвета, которая приходила в гости, любила молча сидеть в кресле, наблюдать за художниками. Позировать она отказывалась, хотя уж очень хороша и заманчива для художников была, этот утончённый белый профиль лица, длинная шея и, накинутый на плечи цветной, русский платок. Некоторые рисунки она принимала в дар, пыталась расплатиться, но наши гордые художники говорили, что это презент и они дарят в честь советско-российской дружбы. Она никак не могла понять, почему художники не берут деньги за свой труд, французские художники всегда продают свои картины.
А я удивлялась, почему мастерскую не закрывают, ведь в ректорате, парткоме института, и в определенных органах города, знали об этом месте, «рассаднике», где собирается интеллигенция в неформальной, «свободолюбивой» обстановке может осуждать против партии, политики в стране. Думаю, что определенный контроль существовал, потому что иногда в компании Виктор Николаевич знакомил своих друзей, коллег с каким-то молодым человеком, представляя его «искусствоведом в штатском».
А знакомых у Виктора Николаевича было много, и самых разных профессий но, по-моему, другом, близким по духу был артист театра музыкальной комедии Игорь Желтоухов, который заходил в мастерскую шумно, с какими-то весёлыми шутками-прибаутками, или сразу сходу громко рассказывал свежий анекдот, своим профессионально поставленным актёрским голосом, и при этом театрально изображал смех. Его всегда становилось много, он заполнял всю мастерскую и становился центром внимания.
Другой друг, еще со школьных времен, который тоже был шумным и чрезвычайно самоуверенным в себе – это Валерий Семикоровкин. Он через чур хвастался своим отцом, Иваном Семикоровкиным, известным революционером, участником Гражданской войны на Дальнем Востоке, и что он единственный сын. Но правой рукой, верным «оруженосцем» был Алексей Ермола, мастер на все руки, работал в должности лаборанта. Студенты звали его «Лёша Румпель», он помогал им, в основном девчонкам, на занятиях резьбы по дереву
Однажды я была удивлена, увидев в мастерской плакат-афишу с портретом Эдиты Пьехи с её автографом, а рядом на полке – приклеенный хрустальный бокал с надписью под ним, свидетельствующий, что такого-то числа из него пила шампанское сама Эдита. Оказывается, что это не шутка, действительно певица была в гостях, она в это время гастролировала в Хабаровске. А в гости она зашла с мужем-хабаровчанином Геннадием Шестаковым, школьным другом Семикоровкина.
Представляя мысленно мастерскую, почему-то сразу вспоминается особый запах свежих опилок, древесных стружек. Сюда завозили доски, бревна, а вывозили разные резные, деревяные поделки. Коллектив «деревяных дел мастера» по руководством Джуня выполняли бесконечные заказные работы, связанные с оформления общественных интерьеров. Мода тогда была такая, резными панно, украшались кафе, залы ресторанов и баров, холлы гостиниц, частные бани. Даже резной бордюр, с изображениями дальневосточных растений, располагался по периметру в центральной аптеке города. Но особыми заказчиками, были военные с «большими погонами», им нравились панно с тиграми и дальневосточной тайгой, которые, по-моему, бесконечно шли в санатории и генеральские баньки.
Иногда мне поручали выполнить керамические элементы к этим обширным объектам, например, для профсоюзного санатория в Кульдуре была изготовлена деревянно-резная композиция, в которую вошли мои большие декоративные, глазурованные тарелки, а для другого интерьера пришлось осваивать плавление цветного стекла как блоки, монтировавшийся в деревянную конструкцию, напоминая витраж.
Заказов становилось всё больше и больше, а времени на творчество, на участие в художественных выставках - всё меньше. И рисовальные занятия прекратили своё существование. Затягивала «халтура» и большие деньги. За это время бывшие однокурсники и молодые выпускники худграфа стали членами Союза Художников, но Виктор Николаевич верил, что вот это последний заказ, после которого он отдохнёт немного и продолжит делать свои любимые деревянные скульптуры, у него есть много замыслов и эскизов. Опять привозились доски, брёвна, в мастерской пилили, сверлила, строгали, мешками вытаскивали стружки, покрывали лаком и увозили. Оплачивалась эти работы не плохо, странно, почему подобные работы называли унизительным словом «халтура», хотя это тоже творческие произведения декоративного назначения.
Эти «лишние» деньги, конечно, шли на увеселения, посиделки в компании за рюмками горячительных напитков. Окно мастерской светилось долго, иногда далеко и за полночь. А напротив, на лавочке сидела пожилая женщина, которая терпеливо дожидалась сына. Несколько раз, проходя мимо, я стала с ней здороваться, она молча принимала приветствие, по-моему, она знала всех его друзей, подруг и просто приходящих знакомых. Да и Виктор Николаевич любил свою мать, жили они недалеко, за детским парком, и все в мастерской знали, что с 12 до 14 часов у него перерыв, он каждый день ходил обедать к маме.
И вот наступило лето 1982 года, преподаватели собрались на последнее заседание кафедры. Только что завершилась последняя защита дипломной работы студентов-заочников «Сказочный городок» под руководством Виктора Николаевича. Эта огромная по объёму работа планировалась для размещения в городе, но по объективным причинам не состоялась и была установлена во дворе института недалеко, почти напротив мастерской. И вдруг, заведующий кафедрой В.Н. Джунь сказал, что этот «Сказочный городок» - это его последняя дипломная работа, она будет служить ему памятником, но никто из коллег тогда эту фразу серьёзно не воспринял.
Преподаватели отчитались о выполненной годовой нагрузке, и так называемой научной работе, как и положено, сбросились, чтобы отметить завершение учебного года и предстоящий летний отпуск. Виктор Николаевич положил на стол деньги, почти все отпускные. Кто-то нехорошо пошутил: «Витя, у тебя что, жизнь заканчивается?» И как гром среди ясного неба, прозвучали слова Джуня: «Да, заканчивается жизнь, у меня серьёзная болезнь, и сейчас жду всех у себя в мастерской, хочу со всеми попрощаться». Верный «оруженосец», взяв деньги, соответственно, пошёл в магазин. Я, по наивности, неуверенно произнесла: «Виктор Николаевич, перестаньте много пить, и все болезни пройдут, и жить захочется». В ответ прозвучало: «Пью, тогда не так болит".
Окно мастерской в этот вечер светилось долго, почти до утра. Через пару недель я встретила В.Н. Джуня около его мастерской. Он сидел на лавочке, как всегда, с трубкой, вырезал деревяную ложку. Рассказал мне, что на днях наши коллеги: Кошелев, Царёк, Дроздов свозили его на рыбалку, сидели у костра, т было такое красивое, звёздное небо, ночевали в палатках, так отдохнули хорошо, вот ложку ему заказали, с длинной ручкой, для ухи чтобы удобно было из котелка наливать. И вздохнув, добавил: «Эх, жалею, что раньше не ездил на рыбалку, столько из-за этой работы я в жизни пропустил…».
Я поинтересовалась про его здоровье, по его словам, он видит причину болезни в увлечении горными лыжами, как-то зимой, спускаясь с горы на большой скоростью врезался в дерево, и после этого у него начались проблемы, появились боли в животе. Он сказал, что боится ложится в больницу, на следующую неделю назначена операция, и прекрасно понимает, что сюда он больше не вернётся, сейчас обдумывает, кому, что передать, какую память о себе оставить. Мой взгляд упал на детскую игровую площадку под названием «Сказочный городок», и я вдруг неожиданно предложила ему вырезать свою фамилию на одном из больших столбов. На душе было грустно от плохих мыслей, о несправедливости в жизни, но все таки я до конца не верила и не понимала, как сложно Виктору Николаевичу прощаться с жизнью, с мастерской, со своими планами, с веселой, творческой и в какой-то степени разгульной жизнью. Мне запомнились его последние слова: «Пойду ка я домой, вернусь как блудный сын, и попрошу прощения у мамы».
Болел он долго, почти год был дома, все знали о плохом диагнозе. Ушёл В.Н. Джунь, ему было всего 41 год. Удивительно солнечный и яркий выдался день, хотя накануне стояла холодная, зимняя погода. Прощаться с Виктором Николаевичом пришло много людей, они стояли в подъезде на нескольких этажах и возле дома, во дворе. Его мама говорила шепотом, как будто боялась разбудить сына, что это она виновата, не уберегла Витеньку, наверное сглазили его плохие завистники. Показывала Витины рисунки, которые он делал во время болезни и эскиз своего надгробия, на котором была изображена обнаженная сидящая женская фигура в окружении виноградной лозы. Какую же силы воли, мужество нужно иметь, чтобы осознавая конец своей жизни, проектировать себе памятник.
Каждый год, в феврале, в день рождения Виктора Николаевича, мы наблюдали как пожилая женщина подолгу сидит на лавочке в этом «Сказочном городке» и гладит Витину вырезанную подпись. Мать всегда простит своего сына.
Конечно, никто из друзей не выполнил такую такой памятник по эскизу, стоит обычная памятная стела. А мастерскую уничтожили, как будто и не было здесь художественного ателье, не кипела здесь творческая жизнь и не собиралась «богемная» публика. Растащили всё, и неизвестно, кто прибрал старинную мебель, художественные работы, рисунки, знаменитые, хваленные резцы и другие инструменты. Знаю только, что одна скульптура «Амурский тигр, вырезанная из дерева, хранится в Хабаровском краеведческом музее. Еще одного тигра в «джуневском» стиле я видела в холле военного санатория в Шмаковке.
Самым последним, примерно в начале 90-х годов, исчез и этот последний «джуневский» памятник «Сказочный городок», больно было наблюдать, как пилили на дрова деревяную горку, лавочку резные и резной столб с фамилией художника.
Тамара Давидова,
август, 2023
(Продолжение следует)