Глава 12. Спасая жизни
В госпитале Михаил лечился почти четыре месяца. Контузию и осколочное ранение груди залечили быстро. Ноги восстанавливать пришлось долго. Только через месяц начал ходить на костылях, потом – опираясь на палку.
Госпиталь располагался в Лефортово в здании городской больницы, построенном перед войной. Условия для лечения были комфортными, персонал, старый, опытный, дело своё знал хорошо. Ко всему Михаил попал в "палату медиков", в которой лежали раненые врачи и фельдшеры, к коллегам в госпитале было особое внимание. Тело у Михаила болело, но после полугода походной жизни и непрерывных боёв молодой парень испытывал душевное блаженство. Первое время жил в неге, наслаждаясь теплом, покоем и тишиной. И только после того, как чуть поправился и отоспался, его начали одолевать думы, проснулась активность, появились приступы ностальгии. Он написал письма родным: маме-Наташе, отцу, брату – и стал ждать ответа. Бывшей жене Маше не писал принципиально: он вычеркнул её из жизни, хотя ему и хотелось хоть что-то узнать о них, особенно о дочке.
Здесь ему стали сниться нормальные человеческие сны. На фронте сны либо не снились вовсе: когда сильно уставал, то просто проваливался в небытие - либо снились кошмары и видения, которые и сном-то назвать нельзя.
Ему часто снилась родная сторона, где прошло детство. Проснувшись, вспоминал, как бегал рыбачить на Ницу, неспешно текущую под горой. Он не был заядлым рыбаком, но, как и все активные пацаны, не упускал возможности притащить на кукане улов из окуней, ершей и плотвиц. Утренний туман над рекой, её своеобразный и неповторимый запах, непередаваемо красивый восход солнца, пение проснувшихся пташек, удивительная тишина – разве можно всё это забыть, однажды прочувствовав в детском возрасте!
Любил бегать по грибы, облазил все ближние колки и перелески возле Красной Слободы. В поисках ягод забирался в большой лес, уходил в сторону Зуевой, Ермаковой или Мизинки. Ягоды собирать он тоже любил. Дикорастущие ягоды во время сбора можно было есть сколько душе угодно, главное – знать места, куда народ редко ходит. А как радовался, когда находил плантацию сырых груздей! Их, как и огурцы, солили в большой бочке, и потом всю зиму семья хрустела не только солёными огурчиками, но и солёными груздочками. При одном воспоминании о груздях ноздри у Михаила раздувались. Он физически всем своим существом чувствовал специфический запах сырого груздя. Ему невыносимо хотелось тотчас съесть хоть один. Но где сыщешь в прифронтовой Москве подобный деликатес? Тем более что выход из госпиталя был категорически запрещён. Безделье действовало на его активную натуру отрицательно. Он пробовал флиртовать с медсёстрами, но и тут ничего не вышло. Строгие госпитальные порядки и большой объём работы не позволяли медперсоналу заводить романы с ранеными. Каждому в это тяжёлое время приходилось дорожить местом. Единственным развлечением для него было чтение: тут была своя небольшая библиотека, да некоторое разнообразие в монотонную жизнь вносили концертные бригады, которые регулярно приезжали к раненым бойцам. Выступления артистов долго потом обсуждали.
Однажды во время такого концерта среди зрителей он увидел знакомое лицо и узнал сослуживца по финской войне – земляка-уральца Ивана Брагина. Они познакомились ещё на пересыльном пункте, но по прибытии в полк их разъединили. Ивана направили в полковую артиллерию, а Михаила – фельдшером в стрелковый батальон. На Карельском перешейке Иван получил звание сержанта, а теперь был уже лейтенантом. Он коротко рассказал о себе:
- После офицерских курсов меня направили в дальнобойную артиллерию. Войну встретил в Карелии. Мы входили в резерв Ставки, потом воевали на Волховском… В ноябре нас перебросили под Москву, а тут авиация лютует. Был ранен и контужен во время бомбёжки… А ты как тут оказался?
Михаил также кратко и скупо сообщил земляку о своей службе в кавалерии, а потом поинтересовался:
- Как там Маннергейм поживает? Не удалось ему Питер взять?
Иван ответил не раздумывая, было видно, что он хорошо знал обстановку на этом фронте:
- Если бы мы не отогнали финнов в сороковом, они бы совместно с немцами город быстро взяли. Тяжко было, но в сентябре их всё же остановили. Ленинград в блокаде. Немцы и финны сильно укрепились. Тяжело будет их выковыривать с позиций, но у нас есть хороший опыт.
- Значит, не зря мы на Карельском перешейке мёрзли и кровь проливали?
- Не зря. Сталин предвидел, что они рано или поздно войной пойдут. Маннергейм, хоть и служил в русской армии, сильно большевиков ненавидит. Но пока кроме блокады Ленинграда у них мало что получилось. Ни Мурманск, ни Кандалакшу они так и не взяли. Ну ничего… Придёт и на нашу улицу праздник. Тогда этому старичку плохо придётся: Выборгом не ограничимся!
Больше с Иваном они не виделись. Того через несколько дней выписали, а Михаил после того, как отбросил костыли и, опираясь на палку, начал ходить, понял, что сидеть без дела больше не может. Он пошёл к начальнику отделения и попросил дать ему работу. Начальника долго уговаривать не пришлось. Наплыв раненых был большой: контрнаступление под Москвой всё ещё продолжалось, поэтому помощь волонтёра была не лишней. Михаил сначала выполнял отдельные поручения, а потом и вовсе стал время от времени подменять фельдшеров и медсестёр. Однажды, когда он подменял дежурную медсестру и сидел за столом на входе в отделение, зашёл земляк из Елани Кирилл Ермаков. Кирилл лежал в другом крыле здания, им редко удавалось встречаться. Парню было неловко от того, что мало повоевал и его, совсем молодого, списали с воинского учёта. Он уже получил документы на выписку и зашёл попрощаться:
- Комиссовали меня, Миша. Повоевал-то всего месяц… Жогнуло один раз хорошенько – и всё… Домой! Долечусь немного и робить пойду.
Михаил знал, что так будет: у Кирилла была серьёзно повреждена левая нога. После операции она стала короче, сгибалась в колене с большим трудом. Ему было жаль парня, и он в меру своих возможностей пытался его морально поддержать:
- Не расстраивайся, Кирюха! Главное – жив остался! В тылу тоже кому-то работать надо, там одни бабы остались. Женись обязательно! Вон сколько мужиков каждый день гибнет, можем вообще без населения остаться! Так что работай на полную катушку! За всех нас план перевыполняй!
Кирилл улыбнулся вымученной улыбкой:
- Ага, гибнет народ. Мне ребяты с полка письмо прислали… Мои вместе с сержантом Фроловым без вести пропали. Поехали в разведку и не вернулись…
- Может, объявятся ещё? На войне всякое бывает. Выше нос, Кирюха! Всё равно мы немцев сломаем и в Берлин к ним придём!
- Обломаем, конечно… Жалко вот только – без меня… Прощай, Михаил! Если жив останешься, заезжай к нам в Елань…
Кирилл, подволакивая ногу, ушёл. А Михаил надолго задумался. Вот ещё один молодой парень калекой домой вернётся. Много народу гибнет, а сколько искалеченных? Нет, не будет врачам и в мирное время передышки!..
Первым пришло письмо от брата. Сашка тоже лежал в госпитале, и письмо от него было невесёлым. После окончания педагогического техникума брат был призван на службу и воевал на Северном флоте. Служил на сторожевом корабле. Во время сопровождения очередного конвоя кораблей союзников немецкие самолёты сильно бомбили сторожевик. Александр был контужен. Попал в госпиталь, а его корабль в это время ушёл в очередной поход, из которого уже не вернулся. Потонул весь экипаж. Так что он сам чудом остался жив, а вот своих боевых товарищей сейчас оплакивает. Следом пришло скупое на слова письмо от отца. Отец никогда много не писал. Судя по намёкам (открыто писать запрещала цензура), служит где-то в полевом госпитале. Писал, что свободного времени совсем нет, завалены работой и спят по четыре-пять часов в сутки.
После всех пришёл треугольничек от мамы. Было понятно, почему письмо шло так долго. Железная дорога на восток была перегружена. Оттуда непрерывно прибывали эшелоны с пополнением, техникой, вооружением и продовольствием. С запада шли эшелоны с эвакуированными заводами, специалистами и с ранеными. Мать радовалась, что сын остался жив и лечится в тыловом госпитале. Давала кучу советов, как поправить здоровье, и по-матерински наивно предлагала Михаилу "лечиться подольше" и не "спешить в пекло". Писала, что волнуется за Сашку, от которого давно нет вестей. О себе писала совсем мало.
Михаил обстоятельно и аккуратно, чтоб письмо не вымарала цензура, написал всем ответы. Он продолжал старательно и добросовестно помогать персоналу в отделении, и начальник отделения начал задумываться: не оставить ли парня в госпитале? Перед выпиской он лично осмотрел Михаила. Седой уже дядька с проницательными, словно у экстрасенса, глазами узнал Михаила в деле, видел, на что тот способен, и после осмотра сделал ему заманчивое предложение:
- Алексеев, ты парень способный и в работе ухватистый. Тебе дальше учиться надо! Я предлагаю тебе после излечения остаться работать в нашем госпитале.
Михаил ответил категорическим отказом:
- Нет, что вы! Я на фронт хочу, обратно в родной полк. Прикипел к кавалерии за полгода!
Начальник отделения недовольно поморщился. Ох уж эта романтика боя, молодых так и тянет в битву, которая в любой момент для них может оказаться последней:
- Разочарую тебя! О кавалерии придётся забыть раз и навсегда. Посмотри на себя: ты без палки ходить не можешь! Твой диагноз – "ограниченно годен второй степени" – предполагает службу только в нестроевых частях.
- Всё равно. Не смогу я в тылу, когда другие воюют! Пусть и не на строевую должность, но хочу на фронт.
- Молод ты и упрям! Заладил одно – "хочу". Понять не можешь, что убивать людей на войне все могут, а вот на ноги их ставить - не каждому дано. Твоя профессия – людей спасать. И таких возможностей для дальнейшей учёбы, как в Москве, ты нигде не найдёшь!
Упёрся Михаил, не послушал умудрённого жизнью врача и поехал на фронт, хоть и не на передовую. Выбор помог сделать сосед по палате Ефим, с которым они за время лечения сдружились.
Военврач третьего ранга Ефим Гинсбург лечился после тяжёлого ранения под Тулой, которое получил при обстреле госпиталя. Паренёк с Урала понравился ему сразу. Ефим оценивал Михаила с дальним прицелом, как начальник оценивает подчинённого: в первую очередь отметил его деловые и моральные качества. По медицинской части парень вполне грамотен и подготовлен. Несмотря на молодость, имеет хорошую практику, любит во всём порядок. Даже в госпитале встаёт утром в одно и то же время. Не признаёт обеденного сна, тумбочку, одежду, постель содержит в образцовом порядке. Честен и правдив. Хорошая военная выправка. Несмотря на то, что хромает и ходит с палкой, не сутулится и не горбится. Любит читать, прочитывает всё, что попадает ему в руки. Сам лечиться не любит, болячки свои скрывает, не нытик. Что ещё для военного медика нужно?
Несмотря на разницу в возрасте и воинском звании, они подружились. Им было интересно беседовать на самые разные темы. Ефим был старше Михаила на семь лет, знал много, но он был типично городским человеком. Поэтому в практических житейских вопросах, вопросах быта и реальных знаниях о природе признавал превосходство Михаила. Зато в медицинских и философских познаниях он явно превосходил своего молодого оппонента. Однако Михаил и тут не всегда соглашался со старшим товарищем, в некоторых вопросах переубедить его, уверовавшего в свою правоту, было очень непросто. Однажды они заспорили о происхождении и природе фашизма. И сильно разошлись во мнениях. Ефим считал фашистов извергами, но всё же признавал их право существование:
- Высшая несправедливость для человека в том, что люди-звери, то есть фашисты, тоже имеют право на жизнь, как и нормальные люди. Видимо, для природы это необходимое условие продолжения жизни. То, что мы называем естественным отбором, без этого существовать не может…
У Михаила на этот счёт была своя точка зрения:
- Люди не звери. Потому как только человеку дан разум. Зачем? Благодаря разуму люди могут жить без человекообразных паразитов и без войн. Людей сделала зверьем система, созданная больным разумом. Фашизм – это заразная болезнь разума, она пострашнее чумы. Её и называют "коричневая чума". И болезнь эта неизлечима! Я считаю, что фашиста невозможно вылечить, его можно только уничтожить как носителя этой "коричневой чумы"!
Сколько они потом ни возвращались к этой теме, Михаил стоял на своём. Тем не менее, это упорство, переходящее порой в упрямство, не отталкивало их друг от друга, и Ефим предложил Михаилу ехать с ним во фронтовой госпиталь.
Михаил пришёл с врачебной комиссии подавленный и расстроенный, обречённо пожаловался Ефиму:
- Признали ограниченно годным второй степени… В тыл не хочу! Хочу на фронт, в кавалерию обратно, а они меня в тыловой госпиталь хотят определить!
Ефим предполагал, что именно такой будет диагноз у Михаила, и немедленно приступил к его "вербовке":
- С таким диагнозом о кавалерии забудь. Давай ко мне в сортировочный эвакуационный госпиталь!
Михаил о таких госпиталях и не слышал:
- А чем он лучше тылового?
- О-о-о! Там тебе скучно точно не будет. Госпиталь во многом экспериментальный, и будет столько работы, что небо в овчинку покажется!
Встретив непонимание, Ефим принялся просвещать более молодого коллегу:
- Слушай. Расскажу тебе предысторию. Уже в начале войны Санитарное управление Красной Армии взяло на вооружение идею основоположника военно-полевой хирургии Николая Ивановича Пирогова. Тот в своё время сделал вывод, что поступающих с поля боя раненых необходимо сортировать по тяжести ранений. Хорошо организованная сортировка – главное условие сохранения здоровья и жизни бойцов. Кроме того, армия существенно при этом выигрывает. Возможность быстро и эффективно лечить легкораненых в прифронтовой полосе позволяет не возить их в тыл и обратно, а после излечения сразу направлять в родные части. Поэтому эвакуационные сортировочные госпитали созданы сейчас на всех фронтах.
- Какая у этого госпиталя конкретно задача? – без особого энтузиазма поинтересовался Михаил.
- Сейчас всё расскажу. Госпитали эти во многом экспериментальные. До этого таких госпиталей не было. Задачи у нашего госпиталя обширные: приём раненых, оказание им первой помощи, сортировка на легко- и тяжело- раненых, быстрое и эффективное лечение всех легкораненых и возвращение их в свои части, и эвакуация тяжелораненых в полевые и тыловые госпитали для основательного лечения.
Михаил не уловил разницы и поинтересовался вновь:
- Этим же занимаются и другие госпитали. В чём же отличие экспериментального?
- В том, что госпиталь максимально приближен к переднему краю и принимает и сортирует раненых непрерывно, круглосуточно и безотказно. Этим мы выигрываем время. Раненого отделяет от смерти порой всего несколько часов. В нашем госпитале он не ждёт в очереди. Его сразу оперируют или оказывают иную помощь. И сразу распределяют: либо в тыл, либо лечение при госпитале. Сколько бы ни привезли, мы должны всех принять, оказать помощь, грамотно рассортировать и отправить тяжёлых, загрузив в санитарные поезда. Работа как раз для молодых и здоровых, таких, как ты.
Михаил ненадолго задумался, а потом спросил:
-Ну и на какой должности я, по-твоему, могу служить в таком госпитале?
Ефим уже считал, что уговорил Михаила, но для надёжности пустил в ход маленький психологический приём:
- Мне кажется, должность помощника начальника эвакуационного отделения как раз для тебя. Будешь непосредственно принимать раненых, сортировать их и формировать санитарные поезда. Эта должность офицерская, но если боишься, что тяжело и не потянешь, тогда, конечно, лучше сразу откажись.
Михаил моментально надулся:
- Чего это я не потяну? На переднем крае тяжелее приходилось!..
На такой ответ Ефим и рассчитывал. В медицинском управлении Западного фронта у него были неплохие связи, и новое назначение состоялось. После лечения в госпитале Михаила направили служить во фронтовой сортировочный эвакогоспиталь на должность помощника начальника эвакуационного отделения. Начальником отделения был Ефим. Одновременно с назначением на эту должность Михаилу присвоили первичное офицерское звание – "младший лейтенант медицинской службы".
Михаил представлял себе эвакогоспиталь небольшим, компактным подразделением. На деле это оказался огромный комплекс на колёсах, который работал в полевых условиях в землянках и палатках, часто без электричества и горячей воды, иногда под бомбёжкой и артиллерийским обстрелом противника. В нём было около тысячи человек персонала: врачи, хирурги, медицинские сёстры, санитарки, санитарные дружинницы, политруки, повара, швеи, водители, прачки… Здесь были сформированы хирургические бригады, в которых работали высококвалифицированные люди самых разных национальностей: русские, украинцы, белорусы, евреи, грузины, армяне… Персонал работал по восемнадцать и более часов в сутки. Большая была и текучка. Госпиталь многократно попадал под обстрелы артиллерии и бомбёжки вражеской авиации. После каждого такого налёта - потери. Находились и такие, кто не выдерживал тяжелейших нагрузок. Этих отправляли подальше от линии фронта в тыловые госпитали. А штат госпиталя непрерывно пополнялся новыми людьми, в том числе за счёт мобильных хирургических рот.
С этого момента война повернулась к Михаилу другим боком. В кровавой борьбе за выживание человеческие жизни потеряли всякую ценность. Злобный и жестокий ветер мировой бойни свирепствовал по всему фронту. Словно горящие свечи угасали от его мощного дуновения тысячи человеческих душ: молодых и старых, женских и мужских. Люди врачебной профессии спасали всех, в ком ещё хоть немного теплилась жизнь.
Началась повседневная, крайне необходимая, но изнуряющая душу и тело работа по спасению людей. Персонально через руки Михаила проходили десятки, сотни, а потом и тысячи раненых. Некоторые умирали от ран или гибли во время обстрелов и бомбёжек. Но основную часть удавалось спасти. Стоны и бред раненых, последние вздохи умирающих, вспышки агрессии у обречённых на инвалидность, запах лекарств и дезинфицирующих средств, перемешанный с запахом человеческой плоти, кровь, слёзы, горе… И так почти круглые сутки. Едва отправляли один эшелон, как начинали формировать другой. Война перемалывала людей ежедневно, и госпиталь ни на минуту не останавливал свою работу. В минуты наивысшего напряжения поспать удавалось не более двух-трёх часов в сутки. Михаил выдержал всё, хотя переносили такие физические и психологические нагрузки далеко не все. На его глазах две женщины-врачи сошли с ума. Их разум такого не смог выдержать…
Михаил работал ответственно и добросовестно. Уже одно то, что в госпитале его приняли в партию, говорит о многом. Люди, не видевшие войны и не нюхавшие пороха, часто острят на эту тему, но в те суровые времена в партию принимали действительно лучших. Это после войны в КПСС косяком попёрли карьеристы, в партию стали принимать всех без разбора, в первую очередь тех, кто умел красиво говорить. В войну в партию принимали за реальные дела. При массовых потоках раненых и больных на тех участках, где руководил и лично работал Михаил, практически не было случаев срыва или задержек в приёме и эвакуации. Он, имея боевой опыт оказания первой помощи, личным примером показывал персоналу, как надо работать, пока не будет перевязан последний раненый боец.
Скупая запись в его личном деле так гласит об одном из эпизодов его работы: "Во время наступления за пятнадцать дней эвакогоспиталь принял и эвакуировал более семи с половиной тысяч раненых и больных. При этом младший лейтенант Алексеев лично оказал помощь более чем четырём тысячам человек".
В напряжённую и непрерывную работу с ранеными вносили разнообразие лишь перемещения госпиталя, который двигался за войсками, бомбёжки да письма от родных. В июле от мамы-Наташи пришло письмо. Михаил искренне любил мать и всегда радовался, когда получал от неё весточку. В этот раз письмо матери выбило его из рабочей колеи. Прочитав послание, он расстроился до такой степени, что у него затряслись руки, и, чтобы успокоиться, ему пришлось пить валерьянку. У матери произошёл серьёзный конфликт с председателем сельского совета Мироном Васильевым.
Михаил с детства знал этого вечно хмурого и неразговорчивого мужика, и чем-то он ему не нравился. Чем, Михаил и сам толком понять не мог. Вроде бы такой же обычный, как прочие мужики. Но в Васильеве чувствовалась какая-то внутренняя чёрствость и грубость. Даже слободские собаки, бегавшие без привязи, без всякой причины скалили зубы и рычали на него. В молодости Мирон был покалечен и сильно хромал. Видимо, за это на жизнь и обижался. Да ещё за прозвище, которое ему дали односельчане – Хромой. Давать прозвища и клички в русском селе – дело обычное, но Мирону оно казалось обидным и оскорбительным. После ухода мужиков на фронт ему доверили руководить сельским советом. Лозунг "Всё для фронта, всё для победы!" стал для него основным законом. А руководить приходилось бабами да детьми. В отличие от заводов, в русской деревне не было брони для специалистов, мужиков подчистую забирали в армию. Однако план выполнять надо. Вот и гнал он на сельхозработы поголовно всех, включая детей.
…Мать писала, что, оставшись одна, начала постоянно болеть. Сказались переживания за мужа и сыновей, которые воевали на фронте, да последствия той трагедии, когда лошадь, напуганная волками, долго тащила её по дороге в бессознательном состоянии. У неё стали часто болеть ноги, и начали мучить сильные головные боли, вызванные сотрясением мозга. По инвалидности работать в поле она не могла. Зарабатывала тем, что на швейной машинке шила на заказ.
Но Васильев не оставлял её в покое и постоянно гнал на покос, хотя заведомо знал о её инвалидности. Однажды на сильной жаре ей стало совсем плохо, и у неё случился эпилептический припадок. На другой день она категорически отказалась идти на покос. Председатель сельсовета за "нарушение трудовой дисциплины" и "по законам военного времени" посадил её в "холодную" под замок – в сырой и действительно холодный подвал, где она сильно простудилась. После того, как её выпустили, она и написала об этом мужу и старшему сыну. Кому ей ещё было пожаловаться, как не своим мужчинам?
Михаил едва дождался, пока закончился приём очередной партии раненых, и побежал к Ефиму. Ефим по виду друга угадал: случилось что-то неординарное. Бывало всякое, но парень всегда держал себя в руках, а тут буквально задыхался от гнева.
- Что стряслось, Миша? На тебе лица нет!
Михаил трясущимися руками сунул Ефиму в руки письмо:
- На, читай! Пока мы на войне, местный "князёк" измывается над моей матерью!
Ефим внимательно прочитал письмо и промычал:
- М-м-да… Ну и фрукт! Он у вас с людьми обращается, как барин с крепостными…
Михаил нетерпеливо перебил Ефима:
- Сам знаю, что он гад! Делать-то что?
Ефим постарался успокоить своего подчинённого и друга:
- Не переживай! Страшного пока ничего не случилось. Сейчас приглашу политрука, он знает, что в таких случаях надо делать!
Политрук, старый опытный партиец, вступивший в партию ещё в двадцатых, без сомнений и колебаний заявил:
- Что тут раздумывать? Нужно написать официально заверенное письмо в райком партии и в военкомат. Они быстро разберутся и поставят этого "барина" на место!
Так и сделали. Составили письма в два адреса. Кратко изложили суть дела и просьбу разобраться с этим случаем. И требование: о принятых мерах сообщить командованию части.
Ефим пошёл с письмами к начальнику госпиталя, тот заверил их подписью и печатью, и письма отослали адресатам. Позднее Михаил узнал: отец, получивший от матери такое же послание, в свою очередь написал жалобу в областной комитет партии. Скандал в маленьком сельскохозяйственном районе получился крупный, и справедливость была восстановлена. Председателя сельсовета сняли. Крепко досталось и руководству района. Но в Красной Слободе у Алексеевых с этого момента завёлся злейший враг.
В сортировочном эвакогоспитале Михаил воевал до сентября сорок четвёртого. Этот период был самым напряжённым в его жизни. Война повернула вспять и с жестокими боями покатила на запад. А наступающая сторона обычно несёт большие потери, чем обороняющаяся. Тем более что немцы и не думали "умнеть". Они продолжали воевать с особым остервенением и фанатизмом. Жестокость людей, впитавших фашистскую идеологию, поражала Михаила, и он всё сильнее утверждался в мысли, что фашизм как "разновидность болезни мозга" неизлечим. Фашисты всё также с особым садизмом бомбили и убивали безоружных. Отступая, оставляли за собой выжженную землю. Озверев от ненависти и от осознания того, что "неполноценный" народ оказался сильнее не только духовно, а и превзошёл Германию с прочими "цивилизованными" странами Европы технически, они с остервенением били по объектам тыла, в первую очередь – по госпиталям, санитарным пунктам, полевым кухням, складам с продовольствием… В один из налётов на госпиталь Михаил снова был контужен и ранен и в октябре сорок четвёртого был отправлен в тыловой госпиталь, откуда в дружную команду Ефима Гинсбурга он уже не вернулся.
После излечения командование направило его на новое место службы, в другой эвакогоспиталь Третьего Белорусского фронта. Здесь он выполнял обязанности физиотехника в лечебном отделении. По сравнению с предыдущим госпиталем его задачи были более простыми с меньшим объёмом работ. Теперь он занимался физиотерапией с легкоранеными и выздоравливающими. Михаил получил звание "старший лейтенант медицинской службы", а в самом начале сорок пятого был награждён орденом Красной Звезды.
…Наступила весна сорок пятого, приближалась Победа, и в её преддверии Михаил влюбился. Жизнь есть жизнь, и никакая самая кровопролитная война не способна сдержать любовь. В некоторых случаях война является даже своеобразным катализатором чувств. Кто знает, что будет с тобой завтра? Мужчины и женщины влюблялись, некоторые даже заводили семьи. Тем, кто сумел найти свою половинку в условиях жуткой войны, неизбежно завидовали. Завидовали в тылу, где люди жили и работали под лозунгом "Всё для фронта, всё для победы!" и где явно не хватало мужчин. Завидовали на фронте, где свершалась это победа и женщин было меньше, чем мужчин. А то, что зависть бывает какой-то чистой и белой, скорее всего, выдумка. Зависть она и есть зависть: чувство досады от успеха другого – что уж тут хорошего? Наверное, из-за этой самой зависти многих женщин, геройски воевавших на фронте вместе с мужчинами, обзывали обидными словами и называли "походно-полевыми жёнами". От чувства зависти и неудовлетворённости людей, разделённых войной, появились эти злые слова. Хотя находились, конечно, и такие, кто жил по правилу "война всё спишет". Эти стремились "успеть пожить, пока не убили"… На самой страшной войне в истории человечества, как и в мирные годы, верховодила любовь. Без неё ненависть, которую нёс фашизм, было бы не победить.
Однажды в перевязочной Михаил увидел новенькую медсестру, очень похожую на Яну, с которой дружил в Крыму. Его сердце учащённо забилось, мгновенно нахлынули воспоминания о той предвоенной весне… Когда подошёл поближе, увидел: это не она. Девушка перевязывала раненого и что-то ему говорила. Голос у неё был грубее, чем у Яны, и произношение, в отличие от южнорусского щебетания крымчанки, было чисто московское. Михаил поздоровался и вежливо спросил:
- Здравствуйте. Вы у нас новенькая, как к вам обращаться?
Девушка доброжелательно взглянула на подошедшего офицера. Она ещё в полной мере не знала правил армейской субординации и представилась так, как будто знакомилась с кавалером на танцах:
- Меня зовут Рая, а вас как зовут?
"Бойкая, в обиду себя не даст!" – подумал Михаил, а вслух, улыбнувшись, ответил:
- Меня зовут Михаил. Я физиотерапевт.
Рая закончила перевязку, отпустила раненого солдата, и они разговорились. Взаимная симпатия способствовала тому, что они быстро перешли на "ты" и новая знакомая рассказала о себе. Девушка окончила институт, по специальности она архитектор. При институте же прошла курсы медсестёр и как военнообязанная была призвана в армию и направлена служить в этот госпиталь. По разговору и манерам он понял, что она из интеллигентной московской семьи, совсем не пара грубоватому деревенскому фельдшеру, но Рая ему так понравилась, что об отступлении не могло быть и речи.
На следующий день Михаил снова забежал в перевязочную с маленьким букетиком первых подснежников и вручил его Раисе:
- Рая, поздравляю тебя с наступлением настоящей весны!
Девушка улыбнулась и уткнулась носиком в букетик. Подснежники и в самом деле хранили в себе запах весеннего леса:
- Спасибо, Михаил. Они такие чудесные!..
С этого дня, как только появлялось свободное время, они проводили его вместе. Рая оказалась девушкой целомудренной. Только через две недели после знакомства разрешила себя поцеловать. Больших вольностей не позволяла, хотя Михаил ей очень нравился.
Михаил был без ума от Раисы и, не загадывая о будущем, принял решение оформить законный брак и жениться. К мысли о браке его подтолкнули семейные пары, служившие в госпитале. Здесь работало несколько семейных пар с довоенным стажем, и периодически, несмотря на войну, образовывались новые семьи. Начальник госпиталя всячески поощрял это, считая, что семейные пары привносят стабильность в работу вверенного ему медицинского учреждения.
В апреле сорок пятого Михаил сделал Раисе предложение. Она согласилась, и они официально зарегистрировали свой брак. Так, работая в госпитале уже семейной парой, они встретили в Кёнигсберге победу. Но и после войны передышки у госпиталя не было. Раненые и больные, хоть и в малом количестве, продолжали поступать постоянно. А в середине лета поехали на другой конец света, на войну с Японией. Их эвакогоспиталь был переброшен по железной дороге и перешёл в подчинение Второго Дальневосточного фронта. Сменился противник, изменились условия, а они по-прежнему спасали бойцов и командиров…
Только летом сорок шестого – долгожданная демобилизация. Приказом по Забайкало-Амурскому военному округу Михаил был уволен из армии и определён в запас с формулировкой: "Ограниченно годен второй степени". Счастливый и довольный, возвращался он на родину вместе с молодой женой в преддверии долгой и счастливой мирной жизни, которую по праву заслужил ратным трудом. Возвращался в родной район, откуда уехал семь лет назад, повзрослевшим и возмужавшим. На его груди красовались боевые награды: орден Красной Звезды, медали "За отвагу", "За оборону Москвы", "За взятие Кёнигсберга", "За победу над Германией"… Всего семь лет прошло с той поры, как его новобранцем призвали на службу. Срок довольно короткий. Это время обучения студента-медика вместе с практикой. Но за эти семь лет произошло всего столько, сколько редко кому в мирное время выпадает за всю жизнь. Семь лет растянулись для молодого парня в бесконечную череду поражений и побед, горя и радости, смертей боевых товарищей и гордости за то, что многих из них ему удалось спасти…
Наступил долгожданный мир. Можно было жить обычной жизнью, наслаждаться ею и радоваться. Кровопролитная война закончилась. Народ радовался миру и с энтузиазмом начал восстанавливать всё, что разрушила война. Михаил не был исключением. Они с Раисой устроились в районном центре – Туринской Слободе. Его назначили заведующим здравотделом, и он активно принялся налаживать в районе систему здравоохранения. Она устроилась на работу в районную больницу. Однако семейная жизнь у них не сложилась: сказались различия и начались разлады. Пыл первой влюблённости прошёл, на первый план вышел быт и стремление каждого к своему образу жизни. Раисе категорически не нравилась жизнь в "медвежьем углу". В одноэтажной Слободе Туринской не нужен был архитектор. А сидеть без дела, для которого училась, молодая энергичная женщина не могла. Жена убеждала Михаила переехать в столицу:
- Поедем в Москву, Миша! Там много возможностей! Тебе можно будет учиться заочно. А я найду себе работу по специальности!
Михаил в свою очередь убеждал жену остаться:
- Зачем нам эта шумная и суетная Москва? Ты посмотри, как у нас здесь хорошо! Чудесные люди, чистый воздух, лес, река под боком. И работы полно! Ты же медсестра! Можешь работать в больнице и учиться по медицинской линии!
О медицинской работе и тем более карьере она и слышать не хотела:
- Нет, Миша! Что угодно, только не больница! Насмотрелась я на раненых и больных в госпитале на всю жизнь! Не хочу больше окровавленных бинтов, запаха лекарств, вечной вони, стонов и слёз! В больницу люди идут только с горем! А я хочу на работу идти с радостью!
Михаил пытался давить на жалость и доброту Раисы и пускал в ход главный козырь:
- А обо мне ты подумала? Кому я нужен в твоей Москве? Там таких фельдшеров с избытком! По мне – лучше быть первым парнем на деревне, чем вторым в городе! Да и не привыкший я к большим городам. Мне там будет душно!..
Спорили часто и подолгу, но к единому мнению так и не пришли. Развелись. Раиса уехала в столицу. Он остался в райцентре. Мечты Михаила о спокойной и размеренной семейной жизни и врачевании в сельской больнице опять не сбылись. Видимо, никак не избежать третьей попытки…
Межу тем сразу после окончания Второй мировой против СССР началась новая война, которую позднее назовут "холодной". Цель её всё та же – уничтожение Советского Союза. На этот раз на острие войны были враги внутренние, законсервировавшиеся во время "горячей" войны в глубоком тылу, затаившиеся на кухнях, и до поры до времени ушедшие в глубокое подполье. Им, так же, как их хозяевам, был ненавистен социализм. Под воздействием спецслужб западных стран, они начали просыпаться и без промедления, словно размороженные после холодов черви, принялись подгрызать и подтачивать страну изнутри. Дождавшиеся мирной поры люди этой новой беды не замечали.