Оля сидела за столом у компьютера. Со шкафа на неё глядел зелёными глазами-пуговицами игрушечный кот. Взгляд кота выражал недоумение: «Что она так долго сидит и смотрит на экран?». Из-за кота на Олю смотрело личико голубоглазой Снегурочки. Ещё недавно она стояла под ёлкой с Дедом Морозом, сверкали и переливались разноцветными огоньками стеклянные шары, рядом лежали подарки в красивых коробках, перевязанных атласными лентами. А сейчас её забросили на шкаф и забыли.
Оля посмотрела в окно: ветер нагибал голые ветки яблонь, за дорогой чернел зимний лес, контрастируя с белейшим снегом, тишина, никого.
Оля налила в кружку крепкого чёрного чая из фарфорового чайника, разбавила кипятком и опять уселась в кресло у стола. Она ждала Игоря.
Странные отношения между ними нельзя было назвать ни семейными, ни дружескими. Они давно уже спали в разных комнатах, встречались в кухне-столовой, иногда заходили друг к другу: она – чтобы померить давление, прибор стоял в его комнате на столике, он – чтобы посмотреть, что она опять там пишет, посмотреть в окно, на лес, на падающий снег. Они вместе ели, готовили по очереди, или кому как захочется, пили чай, разговаривали, а потом опять расходились по комнатам.
Время от времени Игорь уезжал к своим знакомым, почти родственникам в Санкт-Петербург. Родственники Оли приезжали к ним: летом чаще, зимой – на праздники.
Оля подозревала, что у Игоря есть любовница, а почему бы и нет, однако, сомневалась. Он подолгу разговаривал по телефону с какой-то пожилой женщиной, не прячась и не выходя из дома. Голос у дамы был низкий, неприятный с наставительной интонацией. Часто они говорили на религиозные темы, Оля даже подумала, не проповедница ли она. Но он слушал нудные речи, не перебивая, иногда вставлял одобрительные фразы, поддакивал по-вятски троекратным «да-да-да». Оля звала эту даму – «твоя старушка».
Игорь ещё не выглядел стариком, поэтому Оля не могла представить старушку его любовницей. В тоже время в гости он уезжал с нетерпением и с радостью, с гостинцами из своего огорода.
Сначала Олю бесили долгие разговоры Игоря со «старушкой», также, как его раздражали долгие, хоть и редкие, разговоры Оли с двоюродным братом из Минска.
Как мужчина Игорь Олю давно уже не интересовал. Впрочем, и другие мужчины её тоже не интересовали в этом плане. Она объясняла себе это обстоятельство просто – гормоны закончились. Однако, она считала Игоря своей собственностью и злилась, что он предпочитал ей общение с другими женщинами.
Уезжая, он знал, что Оля будет ему постоянно названивать, спрашивать, проверять, где он и с кем, и отключал сигнал звонков телефона. Оля тоже знала, что он отключает телефон, и, не дозвонившись, бесилась и писала ему оскорбительные сообщения, которые он прочитывал только тогда, когда садился в электричку, чтобы ехать обратно.
Оля болела ревностью. Ненависть к Игорю у неё нарастала с каждым не отвеченным звонком, мысленно она его жестоко убивала, ей хотелось обозвать его и его предполагаемую любовницу самыми ужасными словами. Она писала и писала, а он, сидя в электричке отвечал ей, пытаясь успокоить, и в тоже время задевая её самолюбие. Оля принималась звонить, кричала в трубку, рыдала, на что он отвечал сообщением, что кругом люди сидят, и переставал отвечать на звонки. Это безобразие продолжалось на протяжение всего пути Игоря.
Сидя в зале ожидания на автовокзале, он писал ей: «Поставь чайку, завари покрепче, попьём с гостинцами». Оля ещё ехидничала, отвечая: «Не буду я есть твои отравленные пирожки», - но заваривала чай и ждала.
Потом они мирно пили чаёк. Оля успокаивалась, и жизнь текла своим чередом.