Уральск
На кухне стояла оглушительная тишина.
- Это окончательный диагноз? – наконец тихо спросила Катя, беззвучно глотая слезы. Санька плакал, уткнувшись Елене в плечо.
- Да, анализы подтвердились. Только ей ничего не говорите! Пусть и дальше думает, что ей сделали операцию. И еще… - Елена посмотрела на Саньку, - с брейком придется расстаться.
Санька молча кивнул головой.
- Я пока могу ездить с Саней на брейк, - несмело начала Катя.
- Нет, - категорически запротестовала Елена, - у тебя последний курс, тебе надо заниматься, если хочешь получить красный диплом.
- Но я могу попросить Витю…
- Нет! Никаких мотоциклов! Хватит с меня того, что я за тебя боюсь. Меня и так колотит, когда вы носитесь… - Елена закрыла лицо ладонями.
- Мам! – обнял ее Санька.
Голос Елены сорвался до истеричного шепота:
- Значит, я ее потом больше никогда не увижу? Совсем?!
Она задохнулась от сознания безысходности и неотвратимости беды. Комок в горле жестко давил и перекатывался, пока не нашел выхода в слезах.
- Мама! – Катя тоже хотела обнять Елену, чтобы успокоить, но та, со словами: «Она не должна догадаться!» - вышла из кухни и закрылась в ванной.
Елена зашла в кабинет, на двери которого была табличка «Онколог».
В кабинете за столом сидела женщина в белом халате, похожая на цыганку.
- Что у вас? – деловито поинтересовалась она у Елены.
Елена положила перед ней медкарту матери:
- Здравствуйте. Вот, нужно поставить больного на учет, чтобы получать рецепт на обезболивающие препараты.
В это время в кабинет зашел высокий худощавый мужчина пятидесяти лет или около того и сел за стол напротив женщины.
- Слушаю вас! – обратился он к Елене, и Елена поняла, что это и есть врач, а женщина в белом халате, похожая на цыганку, всего лишь медсестра.
- Она хочет морфий! – неожиданно заявила медсестра.
Елена опешила.
- Что-о? – насмешливо переспросил врач. – С какой стати?
Елена терпеливо объяснила все сначала:
- Нам надо встать на учет и получить рецепт…
- Где больной? – перебил ее врач.
- Больная. Она дома, она не может сюда прийти сама.
- Ну и чего же вы хотите? Вы у терапевта были?
- Да только что. Он направил меня к вам. В медкарте все написано! - растеряно объясняла Елена.
- Видите ли, – начал втолковывать ей врач, перелистывая страницы медкарты, – для того, чтобы я смог выписать рецепт, я должен видеть больного…
- Но…
- Я понял вас. Она не может прийти. В таком случае вы вызываете на дом терапевта, и если он сочтет нужным, делает заявку на осмотр больного на дому узким специалистом.
- А разве результатов анализов и направления из онкодиспансера на лечение по месту жительства недостаточно? У мамы боли…
- Я вам все объяснил, а пока можете колоть кетарол.
Медкарта хлестко упала на стол.
Через три дня Елена спускалась по лестничной площадке подъезда, чтобы встретить этого врача.
- Ну, и зачем вы меня вызвали? – спросил онколог, поднимаясь по лестнице ей навстречу. – Я бы и так выписал рецепт!
Негодование сверкнуло в глазах Елены, но она лишь умоляюще и произнесла:
- Только не говорите ей о диагнозе! Пожалуйста...
- А какая разница? – певуче произнес онколог. – Все равно же рано или поздно поймет!
- Ну, вот, когда сама поймет, тогда и видно будет.
- Хорошо, – пожав плечами, согласился врач, и Елена открыла перед ним дверь в квартиру.
Она видела взгляд мамы, устремленный на врача, который должен лечить. Елена слушала, как он добросовестно врет, что он хирург, как он равнодушно задает маме дежурные вопросы, а мама отвечает, веря, что ему это надо знать.
Провожая врача, Елена вышла вслед за ним на лестничную площадку и прикрыла за собой дверь.
- Скажите, - понизив голос, обратилась она к врачу, - сколько это продлится?
- А вы куда-то торопитесь? – насмешливо оглядев ее, спросил онколог.
- Нет, не тороплюсь, - глаза Елены потемнели, голос стал жестче, - мне надо знать. Знать, когда взять отпуск и быть рядом.
- Ничего не могу вам сказать. Я не Господь Бог. У кого три месяца, у кого пять. У всех по разному… Приходите завтра за рецептом.
- Сегодня! Сегодня ведь вы работаете?
- Ну что вы на меня так смотрите? Если хотите, приходите сегодня, с двух до шести, - обронил небрежно онколог, спускаясь по лестнице.
При входе в комнату матери на лице Елены играла улыбка.
- Дочка, со мной что-то серьезное? Зачем он приходил? – спросила мама.
- Да ничего серьезного! Просто так положено. Врач приходит на дом к лежачему больному, - успокоила ее Елена.
- Тогда почему у тебя был такой взгляд? – не отставала Фаина Гавриловна от дочери, не сводя с неё глаз. – Я заметила, как ты смотрела на него.
- Ну, какой «такой» взгляд, мам? Устала немного просто, вот и все, - пожала плечами Елена.
- А такой, - продолжала Фаина Гавриловна, - как у твоей прабабки Федосьи. Черный. Она так смотрела, когда ей кто-то не нравился. А потом с этим человеком что-нибудь нехорошее происходило. Одно слово – колдунья была! Мы даже свечки в церкви никогда за ее упокой не ставили.
- Мам, ну какая из меня колдунья? – рассмеялась Елена и мягко добавила, поправляя подушку у больной. – Глаза у меня зеленые, а не черные. Да и не верю я во все это. Кому-то что-то показалось, а остальные поверили. Да и было это так давно! Тогда во что только не верили…
- Глаза у тебя мои, - с гордостью согласилась мама, - а вот похожа ты на свою прабабку и все. Очень похожа. Я же помню ее. А такой взгляд я у тебя уже видела. Помнишь, я с работы шла, а ты со своими одноклассниками в подъезде стояли, как раз на нашей площадке. А Наташка, мать Сергея двоечника, подумала невесть что, и пришла через весь двор и поднялась ведь на пятый этаж и стала кричать чего-то там и всех выгонять. Я же, как раз следом поднималась и увидела, как она за воротник пальто схватила Сашку и вытолкала, потом и Сергея так же. Рита, твоя подружка, сама убежала. И вижу я, как она к тебе подлетела. Ну, подумала я тогда, посмотрим сейчас кто кого с лестницы спустит. И только я хотела вцепиться в ее платок, а вижу - встала Наташка как вкопанная, а ты в ее глаза смотришь, не отрываясь, и взгляд у тебя такой... даже объяснить не могу. Наташка и развернулась от тебя, а тут уже я. Стала она мне объяснять, что подумала плохое о вас, а чего плохое я так и не поняла. На площадке даже накурено не было. Помнишь тот день?
- Помню, - с неохотой отозвалась Елена, усаживаясь в кресло рядом с матерью, в который раз рассказывая ей о том случае. – Она налетела на нас, злая как кошка. Мы и опомниться не успели. А когда она ко-мне подскочила, я решила не убегать. Еще чего.
- Вот-вот, - оживилась Фаина Гавриловна, - теперь вот скажи, раз уж у нас разговор зашел, о чем ты тогда думала? Что в голове то было?
- Да все так быстро произошло… - вспоминала Елена, глядя перед собой, - смотрю я в ее глаза и в голове мысль, куда же она меня швырнет, я то у своей двери стою, почти дома. Смешно даже стало. И решила, что с места не сдвинусь, пусть швыряет, хотя и не верила я, что она меня тронет. А она словно опомнилась и отошла от меня. А тут ты. Помню только, что чувство такое появилось, словно я тетю Наташу победила в чем-то.
- Да, победила. Ивана тоже победила. Он рассказывал, как вы с ним ругались и как его напугали твои глаза, - Фаина Гавриловна теребила край одеяла.
- Да, ругались, – отозвалась Елена. – Ты была на дежурстве тогда, он, наверное, сделал мне замечание какое-то, вздумал меня воспитывать в пятнадцать лет. Может, и правильно. Я уж не помню с чего все началось. Но кто он мне? Не отец и даже отчимом назвать сложно. Посторонний… - Елена чуть не сказала «очередной». – Я ему ответила что-то, огрызнулась. Страха не знала тогда. А он заскочил ко мне в спальную злой с веником в руке, замахнулся на меня этим веником. Я стою перед ним, смотрю на него. Он стоит передо мной и смотрит тоже. Я жду удара, как чего-то страшного, необратимого, я же сроду не битая. Но, помню, я не самого удара боялась, а самого факта, что это произойдет. Думала, если ударит – стерпеть? Я же всегда боялась мальчишкам сдачи давать. А тогда испугалась, что не стерплю, сорвусь. Даже не знаю, чем это могло закончиться…
- Да, не дай Бог! Ты что! – заволновалась Фаина Гавриловна.
- Но, слава Богу, ничего такого не произошло. Он меня не ударил. Бросил веник мне под ноги и сказал: «На! Подметай!». При этом его как-то передернуло, наверное, от злости.
- А ведь он мне говорил об этом, когда уходил. О том, как ты посмотрела на него тогда. Так и сказал, что ты ведьма. Только про веник утаил, - вздохнула Фаина Георгиевна.
- Считаешь, он из-за меня ушел? – взглянула на мать Елена.
- Может быть, это его подтолкнуло, - Фаина Гавриловна опустила глаза, - он ведь и на меня руку поднимал, когда никто не видел. Только я молчала, думала, что пройдет у него эта манера. Нравился он мне… Только вот не стало его вскорости, как он ушел. Несчастный случай. И Наташка повесилась, - Фаина Гавриловна многозначительно посмотрела на дочь.
- Мам, ты что?! Считаешь, что это я их на тот свет отправила? – вскочила Елена и нервно заходила по комнате и чуть ли не простонала, – как ты можешь так говорить. У каждого своя судьба, да и не сразу ведь с ними это произошло!
- Что ты! Вовсе не ты! – запротестовала Фаина Гавриловна, и воодушевление послышалось в ее следующих словах, - Я так думаю, - это сила прабабки Федосьи тебе передалась, хоть ты и не веришь в это. Зря что ль ты на нее так похожа!
Ну, конечно. Елена вгляделась в лицо матери. Она совсем забыла, как мама любила все эти книги о заговорах, наговорах, отворотах. Верила, что сама может ворожить. Елена спорить не стала. Не время, не теперь…
- Наверное, похожа, - согласилась она и перевела разговор на другую тему, – скоро Катя из университета придет, Саня из школы, и мы будем обедать все вместе. Я пойду на кухню, а ты пока смотри телевизор.
Елена поцеловала маму и ушла на кухню.
Не так-то просто смириться с приговором, который вынесла сама жизнь. Или уже смерть? Настало время напрасных надежд и бесконечной лжи. Обезболивающие помогали, пока помогали. Фаина Гавриловна говорила, что ей легче, что она пытается ходить и радовалась этому, словно ребенок. Елена ободряюще улыбалась и потихоньку плакала, стирая белье и ждала. Ждала, когда же мама все поймет и задаст ей главный вопрос.
- Врача вызывали?
Молодая красивая девушка в легкой яркой майке и узких джинсах стояла на пороге и приветливо улыбалась. Елена шёпотом предупредила ее о том, что Фаина Гавриловна не знает о своем истинном диагнозе, и проводила ее к маме.
- Здравствуйте! Меня зовут Мадина.
- Здравствуйте. А где прежний доктор? – спросила Фаина Гавриловна.
- Он неожиданно заболел, так что сегодня вместо него я. Ну, как мы себя чувствуем?
Ласковый голос девушки доносился из комнаты больной. Елена, наливая чай, невольно прислушалась.
- … понимаете, наш организм так устроен, что твердая пища ему необходима, поэтому надо кушать…
- Я кушаю…
- Сейчас я выпишу вам рецепт. Это не лекарство и не пищевая добавка. В его состав входят только минералы, поэтому никаких побочных эффектов. Давайте-ка я вам давление измерю. Температуры нет? Бывает? Ничего, это пройдет. Обезболивающие принимаете? Хорошо…
Простившись с больной, Мадина вышла из комнаты.
- Может быть - чаю? – предложила ей Елена.
- Нет, спасибо. Если можно, глоток холодной воды. На улице такая жара!
Подав стакан с водой, Елена с интересом разглядывала девушку, пока та утоляла жажду. Красивая.
- Спасибо, - Мадина вернула стакан.
- Вам спасибо… - еле слышно проговорила Елена.
- Держитесь! – Мадина неожиданно обняла Елену. – Ну, все, я побежала.
Закрыв за ней дверь, Елена удивленно подумала: «Откуда же вот в этой совсем молоденькой девчонке, столько сострадания и доброты?». Когда Елена вернулась к маме, то застала ее с оживленным взглядом и полной надежды на лучшее.
- А врач-то… все-таки заболел! – удовлетворенно прошептала Фаина Гавриловна, когда Елена вышла из комнаты.
Наступила осень. Елена отбывала положенное время на работе и торопилась домой. Настало время, когда в один из холодных сентябрьских дней придя на работу, Елена поспешила в кабинет шефа.
- Что я могу сказать? – вздохнул шеф. - У меня у самого родители в преклонном возрасте. Конечно, разрешаю ездить в обед домой. Работы сейчас немного, а та, что есть на данный момент, должна быть выполнена в срок, успеешь?
- Успею, - кивнула Елена, - мне написать заявление?
- Думаю это необязательно. Я поговорю с Эммой, чтобы не грузила тебя дополнительной работой.
Она вернулась в отдел и только к концу дня решилась подойти к руководителю отдела переводов Эмме. Та перебирала на своем столе бумаги. Елена присела на стул у ее стола и проговорила:
- Эмма Павловна, я разговаривала с шефом. Теперь, я бы хотела согласовать этот вопрос с вами.
- Что такое? – уставилась на нее Эмма. Красивые руки замерли.
- Помните, я говорила вам, что мама уже не выдерживает до вечера и мне необходимо ездить в обед домой, чтобы делать ей укол, - Елена поспешно добавила, - нанять медсестру мы не можем себе позволить. Дети тоже приходят поздно, а сама она уже не может разогреть себе обед…
- Ах, да, припоминаю, - важно протянула Эмма, опустив ресницы, и тут же стальные нотки деловито зазвенели в ее голосе, – ну что же, хорошо, только тебе надо написать заявление и завизировать его у директора. Ведь ты будешь недорабатывать свое время, следовательно, оклад у тебя будет меньше.
- Конечно, я напишу, - согласилась Елена, облегченно вздохнув, и уже собиралась встать, но не тут-то было.
- Но дело в том, с завтрашнего дня я ухожу в отпуск и вот это, – Эмма положила на стол перед Еленой стопку бумаг, - должно быть выполнено в срок. Иначе потеряем клиентов.
- Хорошо, - растерялась Елена, - только боюсь, что одна я могу не успеть выполнить все эти заказы вовремя.
- Должна успеть, - отрезала Эмма.
Елена уже вставала из-за ее стола, считая разговор законченным, когда Эмма все же завелась:
- Нет, вы только посмотрите на нее! Она совершенно не хочет работать! Ты ничего не делаешь, все время отпрашиваешься! То в аптеку, то еще куда-то! У нее мама, видите ли, болеет!
«О, Боже!..» - только и успела подумать Елена.
Эмму нисколько не смущало присутствие подчиненных. Казалось, ее это даже воодушевляло, и она входила во вкус процесса прилюдного линчевания. Большие карие глаза ее сверкали гневом, щеки порозовели. Подчиненные же, склонившись над своими столами, безмолвно вздыхали. Сотрудники, которые заходили в кабинет, старались быстренько выскользнуть за дверь. Поток упреков набирал новые обороты, а голос Эммы силу. Елена прикладывала невероятное усилие, чтобы не взорваться, терпя публичную порку.
- «У меня мама болеет! У меня мама болеет!» – совсем не по-взрослому передразнивала Эмма Елену, войдя в экстаз.
- Она не болеет! – вскрикнула Елена, не выдержав. – Она умирает!
- С тобой вообще невозможно разговаривать! - взвизгнула Эмма, окончательно потеряв остатки самообладания. - В тебе все фальшиво, ты постоянно делаешь ошибки, ты… ты… не будешь успевать – оставайся после работы, выходи в выходные, но все заказы должны быть выполнены в срок!
- Хорошо, - только и ответила Елена, чувствуя себя заложницей. Ах, как хотелось бросить все эти контракты в красивое лицо Эммы и уйти, хлопнув дверью, как хотелось! Елена поклялась, что именно так и сделает, только не сейчас. Сейчас нельзя…
Переступив порог квартиры, она как-то сразу сникла. Разувшись и повесив пальто, проскользнула в ванную и проторчала там минут пятнадцать. Понимая, что мама слышала, что она пришла домой, и что надо уже пойти и показаться ей на глаза, Елена тщательно умылась, попудрила раскрасневшееся лицо и вышла из ванной. Прильнув к мягкой маминой щеке, Елена проговорила:
- Ну, вот, сегодня мы выглядим просто замечательно! Кушать?
- Да можно и поесть, а ты что такая? Ты плакала? Случилось что?
- Да нет, просто немного устала, вот и все. А еще по тебе соскучилась.
- Опять она на тебя напала? Все нервы тебе вымотала. Теперь из-за меня, поди?
- Нет, не из-за тебя, мам. Просто она давно у нас не отдыхала, а отдыхать она у нас любит. Так, ну ладно, я пойду и приготовлю ужин.
- Погоди, - остановила ее мама, - сядь рядышком.
-Зачем? – спросила Елена, подозрительно взглянув на мать.
- Надо, – коротко ответила та.
- Мам, ты опять?
- Сядь! – настаивала Фаина Гавриловна.
- Мам ты же знаешь, я не верю во все эти заговоры.
- А это не заговор, а молитва, - не отступала Фаина Гавриловна, - оберегающая от недоброго начальника.
При иных обстоятельствах Елена не уступила бы, но не теперь. Она покорно села на край кровати, закрыла глаза и слушала тихий шепот мамы, ощущая прикосновение ее пальцев осеняющих крест.
Шли дни, недели. Теперь она все время торопилась, словно у нее дома остался беспомощный ребенок. Торопилась под падающим листопадом бабьего лета, под первым холодным дождем октября, под первым снегопадом. Фаина Гавриловна улыбалась слабой улыбкой на все заверения Елены, что вот, мол, сегодня все уже куда лучше: и аппетит, и настроение, и вообще скоро весна. И ни о чем не спрашивала, не спорила, только худела, бледнела, слабела. Елена же зарывалась в ноутбук, засиживаясь за работой до поздней ночи.
Каждый раз, просыпаясь и напряженно всматриваясь со своей, рядом стоявшей кровати, в это, ставшее невесомым и почти незаметным под одеялом, тело, в эту лежащую на постели тонкую с просвечивающимися сквозь прозрачную кожу синими венами руку, Елена облегченно вздыхала, видя, как это тело подает признаки жизни еле уловимым, дыханием, подёргиванием тонких пальцев. Ночами, она просыпалась от шарканья тапочек. Поддерживая мать под руки, Елена испытывала огромное желание взять ее на руки и хотя бы так избавить ее от болей, которые причиняло каждое движение.
Кому довелось ухаживать за своими безнадежно больными близкими, тот понимает, что значит этот бесконечный замкнутый круговорот дел без надежды. На какое-то время все становится привычным, но всему приходит предел. Елена чувствовала, что устала, что у нее совсем не осталось сил. Ей хотелось, чтобы это все когда-нибудь закончилось. Но не так, не так!
Как-то Елена ощутила нечто странное. Что-то внезапно исчезло, ушло. Что-то важное, что было в ней всегда, сколько она себя помнила. Ушло, и это место заполнила пустота... Елена осторожно заглянула в комнату матери. По слабому дыханию матери, Елена поняла, что то, чего так она боялась, не произошло.
Но произошло другое. Фаина Гавриловна перестала вставать, много спала и почти ничего не ела, не узнала соседку, которая пришла ее проведать. Елена механически привыкала и к этим переменам, словно они ничего не значили, словно и это должно было тянуться бесконечно.
В тот вечер, Елена опустилась на коврик рядом с кроватью матери. Фаина Гавриловна спала, свет из соседней комнаты падал на ковровую дорожку, слегка освещая спальню. Елена прислонилась затылком к постели и закрыла глаза. Здесь, под доносившиеся из соседней комнаты негромкие звуки телевизора, казалось по-особенному тихо и спокойно. Совсем как тогда, в детстве, когда она засыпала под шум хоккейный матча или под мелодию прогноза погоды программы "Время".
Елена сидела на полу, боясь пошевелиться, потерять это удивительное чувство покоя и уюта. Даже в таком беспомощном состоянии мать была для нее защитой, стеной. Елена боялась думать о том, что будет дальше, и что она неминуемо когда-нибудь останется совсем одна. На мгновение, забыв о мучениях матери, Елена почувствовала панический страх за себя. Неважно сколько нам лет, пока живы наши родители, мы остаемся детьми. Упрямыми, капризными, своевольными и заблуждающимися в своем превосходстве над стариками.
Было уже поздно и Елена осторожно, стараясь не шуметь, начала подниматься с пола.
- Спасибо… - услышала она тихий голос.
- За что? – спросила Елена.
- Спасибо, - повторила Фаина Гавриловна, - что посидела со мной.
Елена прильнула к матери.
- Обещай… - говорила Фаина Гавриловна тихо, - обещай, что не откажешься от своего дара. Обещай!..
- Хорошо, - вздохнула Елена покорно, потому что спорить было бесполезно, да и не нужно. Не это важным было сейчас. Поглаживая руку мамы, Елена собралась с духом и спросила:
- Мам, ты больше ничего не хочешь мне сказать?
- Нет, - почти беззвучно ответила та.
Помолчав, Елена прошептала:
- Мам, я тебя люблю. Очень. Очень люблю.
- И я тебя люблю. Люблю...
Голос мамы был слаб и пронизан нотками какой-то детской беспомощности.
- Ну, ладно, ты спи, моя золотая, - проговорила Елена, погладив ее по плечу, - спи…
Она на цыпочках вышла из комнаты. На балконе жадно затянувшись сигаретой и глотая слезы, Елена смотрела в ночное небо.
Катя не сразу проснулась. Только с третьего раза она почувствовала, как ее трясут за плечо, и услышала громкий шепот брата:
- Катя! Кать, проснись!
- Ты чего, Сашка? – спросила Катя, глядя на брата ошалелыми сонными глазами.
- Мне страшно! Ты слышишь? Что это?
Катя прислушалась. Откуда-то доносился звук, похожий на тоненькое протяжное завывание, от которого повеяло ужасом. Катя вскочила с постели и, оставляя Саньку позади себя, заглянула в комнату бабушки, где горел свет.
- Мама, ты что? – воскликнула она, моментально догадавшись, в чем дело. Вскинув руки к горлу, замерла:
- О, Господи!
Припав к безжизненному телу матери, на коленях, на скомканном на полу пледе, стояла Елена. Она обернулась к детям и сквозь рыдания повторяла:
- Я не поняла… Я сразу ничего не поняла, не поняла!..
Через три дня по улицам Уральска двигалась похоронная процессия. Впереди этой процессии двигался микроавтобус с надписью «Ритуальные услуги», следом шел пассажирский автобус, замыкала процессию группа байкеров на мотоциклах. В храм для отпевания гроб с телом Фаины Гавриловны заносили молодые крепкие парни. Из-под кожаных курток выглядывали черные майки, у кого-то волосы были окрашены всеми цветами радуги и собраны в хвост, кто-то был побрит налысо, и в глаза бросалась стальная серьга в виде улыбающегося черепа. Только Виктор выглядел не вызывающе со своей короткой мальчишеской стрижкой. Он и руководил всем. Катя с Санькой были возле Елены, лишь Катя иногда отходила к присутствующим то раздать свечи, то еще зачем-то. Так же и похоронили, - слажено, без суеты и лишних разговоров.
Дома после поминального обеда, когда байкеры встали из-за стола, Елена подошла к ним, чтобы раздать платки и поблагодарить за помощь. Подошла она и к Виктору:
- Спасибо, Витя тебе, что помог со своими ребятами. У нас ведь и нести некому было, прямо беда…
- Нормально все, т. Лен, - бросил коротко Виктор, краснея от смущения, - чем могли, тем помогли.
Елене бросилось в глаза, как восторженно Катя смотрела на него в этот момент. Как на мужчину, на которого можно было положиться. Который не оставит в беде, сдержан, который… ну, настоящий мужчина.