Как оказалось, таких бедолаг, призванных в «крылатую пехоту» вместе со мной набралось человек двадцать. Нас выстроили во дворе военкомата. Трое военных встали напротив и вытянулись во фрунт. Из дверей показался преклонных лет хромой полковник с зелёными погонами на плечах и красным околышем на фуражке. Он оглядел нас по-орлиному зорко, одним единственным глазом, и произнёс помпезную речь о нашем священном предназначении и несгибаемом духе советского воина-защитника всех бесправных и угнетённых. «Братья! — захлёбываясь от восторга вещал полковник — Родные мои! Родина-мать доверила вам благородную миссию, с оружием в руках защищать её пределы от коварного внешнего врага. На вас, с замирание сердца, смотрит весь советский трудовой народ. Не подведите ваших отцов и матерей. С честью выполните свой высокий долг…» В голове зазвучало: «Долетите до самого солнца, и домой возвращайтесь скорей». Много ещё чего нам в уши свистел этот сладкоголосый соловей. И когда мы окончательно прониклись боевым духом, а полковник всё никак не унимался, в рядах наших начались волнения, разброд и шатания. Все начали переминаться с ноги на ногу и негромко роптать. Я, видя такой расклад, рискуя нарваться на непонимание со стороны представителей военного клана, обращаясь к хромому, озвучил желание каждого из шатающихся со мной в одном строю. «Батя, покурить бы.» Он на мгновение замолчал и тихо, с печалью в голосе произнёс: «Стыдно, боец, стыдно. Мало того, что Вы позволяете себе высказывания в строю, Вы ещё не соблюдаете субординацию» И мне действительно сделалось стыдно. Он может быть ногу потерял при Халкин — голе, и глаз при Цусиме, а я к нему «Батя». Да какой же он мне батя. И я так покраснел от стыда, что задымились волосы.
Полковник не стал меня преследовать за инакомыслие, а сказал просто и торжественно: «Ребята, наша область всегда отправляла в армию уже подготовленных бойцов. Вот и нам предстоит своего рода довоенная подготовка. Будем прыгать с парашютом на аэродроме ДОСААФ. Будем прыгать три раза» И мы поверили ему, поверили тому, что он пойдёт с нами, пойдёт в огонь и в воду, и будет держать каждого за руку при последнем издыхании, да чего уж там, отпрыгает в конце концов с нами эти три долбанных прыжка. Но он только прокричал: «Вольно, разойтись!» и покинул нас навсегда. По крайней мере больше ни разу в жизни я его не встречал.
Инструкторов по прыжкам было двое; высокий с зализанными назад светлыми волосами Семибратов, и маленький лысый, с запахом одеколона «Шипр» и перегара, Кукушкин. Первый учил нас укладывать парашюты, второй всё больше рассказывал о механизме самого прыжка, о том, как нужно группироваться, как вести себя при схождении в воздухе, как приземляться, чтобы не травмироваться. Когда мы с запахом перегара впитали в себя устройство анероидной коробки запасного парашюта, когда познали всю важность применения маленькой, но такой необходимой гибкой шпильки, когда, повисев не один час на стапелях, научились разворачиваться в воздухе лицом к земле, настало время на практике познать силу динамического удара при раскрытии парашюта.
Ранним утром одного из летних дней 1978 года, мы, то есть юные романтики неба, вместе с Кукушкиным на «ПАЗике» выехали в славный город Владимир, чтобы в этом городе ощутить всю прелесть этого самого пресловутого динамического удара, и запомнить его на веки вечные. Как оказалось в вертолётном городке Владимира были для этого все необходимые условия.
По прибытию на место нам показали небольшое сооружение из металла, сверху которого была расположена площадка. Предстояло по лесенке забраться на эту площадку, застегнуть на себе все карабины подвесной системы и сигануть вниз. В свободном падении нужно было пролететь немного, чуть более метра, после чего падение резко тормозилось, и фигурант повисал у самой земли на подвесной системе. Вот это самое загадочное резкое торможение и называлось динамическим ударом. Передо мной отпрыгало человек семь без ощутимых последствий, и настала моя очередь. Я забрался на площадку, застегнул все карабины, но к подгонке системы подошёл весьма безответственно, можно сказать халатно. После того как я без страха шагнул вниз, лямка подвесной системы с сухим щелчком ударила меня, по тем кругленьким волосатым штучкам, которые тихо-мирно отдыхали себе в синих десантных сатиновых трусах. О-О-О-О…. Вероятно, весь Владимир слышал это предсмертный крик бабуина, раненого в пах острой стрелой пигмея. Искры, поджигая сухую траву вертолётного городка вылетели из моих безумных глаз. Был бы я мазохистом, вероятнее всего испытал бы ни с чем не сравнимый острый оргазм, но я был простым городским пареньком, не испорченным морально, и поэтому кроме чувства того, что умираю, не испытал ничего. Пацаны посмеялись, Кукушкин покрутил у виска пальцем, и назидательно сказал: «Впредь относись к этому более серьёзно». Во время обратной поездки я всё время трогал травмированные помидорки, и пытался согреть их в тёплых ладонях. Так я познал силу и неотвратимость динамического удара, одного из самых злых и коварных ударов человеческого бытия. Представлялось мне, что как минимум половина войск, имеющих дело с динамическим ударом, сплошь импотенты. Благо, впоследствии на репродуктивной функции знакомство с этой физикой никак не сказалось.
Три прыжка мы преодолели без происшествий. В первый день один, и во второй день сразу два. Систему я теперь подгонял очень щепетильно, сказался предыдущий негативный опыт. На деле динамический удар не так уж и страшен. В воздухе он намного мягче и можно сказать приятней, своего наземного собрата. Прыгали на перкалевых парашютах Д 1-8, с восьмиста метров. Прыгать очень интересно, не стоит забывать, однако расчековать прибор запасного парашюта. Что может случится в случае забывчивости, знают многие, у которых при раскрытом основном парашюте, на высоте в 300 метров вдруг что-то на животе начинало жужжать и с резким щелчком вдруг вываливался купол запасного парашюта и тряпкой повисал под ногами. Весь кайф от прыжка был безвозвратно похерен. Но все эти тонкости очень плотно описаны в методичках, которых мы на тот момент не читали. Мы просто наслаждались последними деньками гражданской, такой беззаботной и праздной жизни.
Время перед отправкой в войска, за подготовкой, пролетело быстро. Надо сказать, я получил корки повара третьего разряда, поскольку попутно учился целый год при Тресте столовых. Именно так называлась эта контора. Здесь хотелось бы сделать маленькое лирическое отступление на тему как я туда всё-таки попал. Случилось, что после окончания десятилетки, передо мной распахнулись все двери, и открылись все дороги. Само собой встал выбор куда же податься дальше, где ещё подучиться окончательно и бесповоротно, чтобы стать-таки полноценным членом социалистического общества. Чтобы, как говорили на съездах нашей любимой партии, быть в авангарде молодых строителей коммунизма. А так как, в аттестате, помимо пятёрки по труду и пению красовались преимущественно одни трояки, то и выбор у меня был не велик. Единственным приличным местом, куда я мог бы поступить с моими показателями, был Ивановский техникум советской торговли. Я как в том анекдоте, сдал все анализы, а вот на химии срезался. Надо сказать память у меня всегда была отменная, и уроков я в школе никогда не учил. Просто пересказывал слово в слово то, что до нас пытались донести учителя. За это имел всегда твёрдую, словно дубовый кол, тройку. Перед экзаменами по химии при поступлении в это заведение, я даже не удосужился просмотреть школьный учебник по предмету за десятый класс. Понадеялся на свою память, на русский авось и на опыт. Благо опыта этого было у меня в достатке. Я считался одним из лучших бомбистов в районе. И если где-то что-то взрывалось, стреляло и горело, можно было с уверенностью сказать, что к этому приложил свои очумелые ручки ваш покорный слуга. Производство так называемых «бомбочек», было поставлено на поток. Металл, один из компонентов взрывчатой смеси мы брали в огромных количествах на местном военном аэродроме. А второй компонент, который свободно продавался в аптеке, мы там не покупали, а доставали его на птицефабрике в количествах кратных трёхлитровым банкам. Вот такой опыт был у меня в применении познаний по химии на практике. И вот именно с такими знаниями я вытащил свой билет на вступительных экзаменах. А в билете чёрным по белому крупными буквами вопрос «Что вы знаете о коллоидных растворах?» А что я мог знать? Смешные люди, что я мог знать? Вот если бы речь шла о спиртосодержащих растворах, тогда дело другое. Тут я кое-что смыслил, хотя опыт имел минимальный. В магазине их, этих растворов было с избытком. Это и легендарный «Солнцедар», портвешки всех номеров, мутные вермуты, ликёры «Мятный», «Кофейный», марочные «Мадера», «Тамянка», коварный «Спотыкач», и ещё много чего, не считая водок. Пиво, хоть и не отличалось разнообразием (помню только «Жигулёвское» и «Бархатное»), было натуральным и вкусным. И разливное, которое брали вёдрами, употребляли ими же, и отчего-то не толстели.
«Ну и что же мы знаем о коллоидных растворах» - спросила солидная тётенька-экзаменатор. В голове пронеслось: «Может ты и знаешь, чего, а я тут полный ноль». Я пожал плечами и неуверенно пробормотал: «Молоко». «И что, молоко?»- пытала меня тётенька. Что молоко, зачем молоко и молоко ли вообще. Я невпопад изрёк: «Белое», и замкнулся в себе минут на пять, то есть впал в полный анабиоз. Все эти пять минут тётка смотрела на меня испытующе, а потом выдала вердикт: «Да, молодой человек, чудес на свете не бывает. Готовимся и приходим на следующий год». Какой год? Через год труба пропоёт. Эх, жалко, год пропадёт.
Я, посыпая пеплом свою бестолковую головёнку, вышел из аудитории в коридор и столкнулся лицом к лицу с другой тётенькой. Вернее, эта была не тётенька вовсе, а весьма привлекательная женщина.
Она участливо спросила:
«Ну что, сдал?».
«Не-а» - ответил я горько.
«И как дальше будешь жить?» - поинтересовалась она.
«Пойду, удавлюсь» - неудачно пошутил я.
«Было бы о чём горевать» - успокаивала меня собеседница. «В армию-то когда?».
«Через год».
«Вот и славно, вот и хорошо» Что же тут хорошего, я пока не понимал.
«На повара будешь учиться?» - женщина мило улыбнулась. И тут я понял, что её мне Бог послал, что она мой ангел спаситель.
Буду ли я учится, что за глупый вопрос. Конечно, буду. На сапожника, на слесаря, на пекаря, на токаря. На водителя трамвая, на сантехника, на сварщика, на чёрта лысого. На всех я буду учиться, лишь бы не потерять этот пред армейский год. Вот такие мы в то время были сознательные и пытливые.
Учились мы сразу же на производстве, то есть в столовой. Прямо у котла я впитывал знания про соус красный основной и про белый основной. Жарил пончики в масле и посыпал их сахарной пудрой. В мясном цеху обваливал говяжьи и свиные туши, чистил рыбу в рыбной ванне. Варил супы и компоты, жарил котлеты де-валяй. Я мастерски научился резать лук, чистить картошку и строгать салаты. Вокруг меня всё бурлило, пыхтело и шкворчало. Вокруг меня витали небесные запахи жареного мяса, пассированного лука и печёных пирогов. И я был кудесник и чародей, создающий эти запахи и вкусы.
По окончанию учёбы мне была вручена оранжевая книжица, в которой я гордо именовался поваром третьего разряда. Отец говорил: «Это неплохо, в армии поваром будешь».