Слезы Дудука Глава 13

 

Глава 13.
После того, как купец с семьей покинули поместье, оставшиеся работники Наталья и Проша, Лиза и Майрам, Сероп и Тихон некоторое время продолжали жить словно по инерции, изображая привычную жизнь, как будто купеческая семья в поместье.
После отъезда Жидковых Тихон и Сероп сразу же подняли в купеческие покои вещи, которые хозяева не взяли с собой в спешке. Проша расставила по местам разбросанные вещи, навела в каждой комнате порядок. Наталья из постельного белья сделала чехлы, чтобы накрыть мебель и защитить ее от пыли. Сероп аккуратно закрыл двери на ключ и заколотил их досками, так, на всякий случай. После того, как все дела, связанные с купеческим имуществом, были завершены, образовалась пустота. Наталье больше не нужно было готовить в таких количествах, Проше - убирать, стирать и гладить, Лиза и Майрам также освободились от забот о купеческой семье. И первое время все слонялись от безделья, словно находились в отпуске. Ведь Василий Абрамович не давал спуска, заставляя слуг много работать. Постепенно работники стали привыкать к новой жизни, адаптируясь к новым обстоятельствам и обретая новый смысл жизни.
Сероп никак не мог решиться занять комнату Рауля и продолжал спать в конюшне. Однажды вечером он зашел к девочкам. Лиза сидела на кровати, поджав ноги к подбородку, не шевелясь, смотрела в одну точку.
- Где Майрам? – спокойно спросил отец.
- Что, соскучился? – с явной издевкой ответила ему Лиза. Девочка не хотела мириться с тем, что произошло, она категорически не хотела принимать отношения Майрам и Серопа.
- Ну что ты злишься, прошу тебя, не будь такой, - мягко говорил отец, пытаясь приобнять дочь. Лиза вырвалась, всем своим видом показывая протест.
- Лиза, дочка, прошу тебя, не начинай, я пришел не для того, чтобы ругаться с тобой, - превозмогая подступившую к горлу ярость, говорил Сероп.
- Еще раз спрашиваю тебя, где Майрам? – настойчиво спрашивал Сероп. Лиза знала, что Майрам находится в чулане, но не спешила отвечать.
Майрам слышала разговор. Здесь, в чулане, ей было спокойно, как там, на бревне, она закрывала глаза и представляла, что находится где угодно. Соседство же тяготило обеих девочек, и даже без слов они чувствовали напряжение. Последнее время они не разговаривали друг с другом, даже в присутствии Натальи и Проши. Те, в свою очередь, чувствовали напряжение, но предпочитали оставаться в стороне, не принимая ничью сторону.
Сероп смотрел на дочь наливающимися яростью глазами.
- Где Майрам?
Лиза вскочила с кровати, на глазах появились слезы, но Сероп был настолько взбешён поведением дочери, что даже слезы не могли остановить его гнев. Девочка подбежала к чулану, открыла дверцу,
- Вот твоя любимая Майрам, полюбуйся, сидит здесь, изображает из себя жертву, - говорила с ненавистью Лиза.
С этими словами девочка захлопнула дверь чулана и побежала на свою кровать, уткнулась носом в подушку и горько заплакала.
Сероп был ошарашен новостью, что Майрам живет в чулане, ему сразу вспомнились слова Василия Абрамовича, как он интересовался: «Кто живет у нас в чулане?». Мистические предсказания ударили в голову, он понимал, что купцу про чулан поведала гадалка. Сероп открыл дверь чулана, протянул в темноту руку.
- Выходи, - настойчиво сказал он Майрам.
Девочка вышла, Сероп прижал ее к груди. В этот момент Серопу стало безмерно жаль малышку Майрам. Все эти годы она терпеливо относилась к выходкам Лизы, и он Сероп ни разу в присутствии дочери не защитил малышку Майрам от нападок Лизы. А сейчас, словно прозрение пришло к Серопу, он понимал, насколько несчастна девочка.
- Собирайся, пошли! – сказал Сероп Майрам.
Майрам не задавала лишних вопросов и покорно пошла за Серопом. В любом случае, в том месте, куда он ее вел, будет лучше, чем в чулане.
На пороге Сероп оглянулся, Лиза сидела на кровати с заплаканными глазами. Она видела, как отец обнял Майрам, как вытирал слезы с ее лица. Неимоверная ревность овладела Лизой, и в этот момент она поняла, что потеряла власть над отцом.
-Лиза, возьми ключи от своей комнаты, мы будем жить в комнате Рауля, - протягивая ключ, сказал Сероп дочери.
- Как? – всплеснула руками Лиза.
- Василий Абрамович мне разрешил, пока они не вернутся занять комнату учителя, - твердо, по-мужски сказал Сероп Лизе.
Майрам улыбалась, впервые за последнее время она ощущала себя счастливой. Девушка навела порядок в комнате Рауля, постаралась создать там уют.
Для Лизы это событие стало невыносимым, она еще больше закрылась в себе, а по ночам горько плакала.
Наталья тоже заняла одну из комнат на первом этаже, Проша осталась в той, которую они раньше делили с поварихой.
Дунай осваивал новые уголки двора, словно понимал, что те, кто не разрешали выходить из мастерской, уже уехали и не вернутся. Поэтому он частенько делал шкоду, то рыл ямы, то грыз понравившиеся вещи или предметы. И только жизнь Тихона не изменилась, он заготавливал дрова, мастерил очередное изделие из дерева, словно не подозревал, что Василий Абрамович уехал. Тихон вел себя так, словно ему забыли сказать, что купеческая семья уже не живет в поместье. Или он знал, что они уехали, а потом забыл.
Майрам поздними вечерами, когда все ложились спать, украдкой каталась на качелях. Потом открывала ажурный зонтик от солнца и ходила по двору при свете звезд и луны. Сероп некоторое время ездил на ферму, привозил продукты, но это длилось недолго. Слух о том, что Василий Абрамович покинул Россию, распространился, и один из приближенных купцов стал присматривать за фермой, явно планируя забрать ее себе вместе с крестьянами. Он всем говорил, что Василий Абрамович поручил ему вести хозяйство, а Серопу сказал:
- Сюда больше не приезжай, а то не поздоровится.
Сероп не стал сопротивляться, да и про ферму ему хозяин указаний не давал. Наталья продолжала готовить, но все больше на продажу. Боясь голода, кухарка старалась экономить на всем. Погреб по-прежнему был неприкосновенен, и никто не знал, сколько там находится продовольствия, даже Проша. И лишь тогда, когда продуктов не было совсем, поутру девочки замечали появление на кухне крупы, сала, мяса, словно ночью свершилось волшебство.
Слуги Василия Абрамовича привыкали к новым условиям жизни. И как ни странно, они для них были более комфортными, чем под гнетом купца. Да, им никто не давал денег на карманные расходы, но они жили в поместье, пользовались всеми благами, которые Жидков создавал для своей семьи. Их никто не выгонял и не притеснял. Наталья продолжала стряпать, но блюда потеряли прежнюю изысканность. Пища стала простой, экономной, постной и обыденной. Кухарка старалась собирать оставшихся жильцов за купеческим столом, чтобы вместе пообедать. Исключением был Тихон. Он строго отвергал коллективную жизнь и предпочитал жить один со своими мыслями и проектами. Его удовлетворяло нахождение на  своей  маленькой планете, далеко от всех происходящих событий. Майрам приносила Тихону еду в  мастерскую и тихо садилась на лавку, наблюдая за мастером. Девочке нравилось видеть, как он создавал произведения искусства. А Тихон, словно не замечал присутствия Майрам. И только Дунай проявлял свою любовь, прыгая и ласкаясь к девушке.
Однажды, когда все собрались, чтобы пообедать, Сероп загадочно посмотрел на всех присутствующих и торжественно объявил:
- Майрам и я собираемся пожениться.
- Я договорился со священником, и он согласился нас обвенчать, - сказал Сероп, вынув из кармана небольшое колечко. Он взял руку Майрам и положил кольцо в ее ладонь. Майрам засветилась от счастья. Эта новость понравилась всем, кроме Лизы. Та едва сдерживала слезы  побежала в комнату, чтобы разрыдаться. В ее глазах возник образ матери, ее любимой Аревик, она видела Левона и Сонечку, бабушку и дедушку. Грусть пронзала сердце девушки, и она считала несправедливым, что Майрам станет женой Серопа. "Пусть бы это была другая женщина, пусть! Но только не Майрам!" - думала Лиза.
Накануне венчания Майрам не спала, она достала из сундука платья купеческих дочерей. Конечно, ей хотелось надеть традиционный свадебный наряд, быть настоящей невестой. Но торжество не планировалось, денег на эту статью расходов у Лизы не было. Несмотря на это сердце Майрам радовалось, в душе поселилось счастье. «Ну и что, что платья нет, выберу из того, что есть, пусть свадьбы не будет, ну и пускай! Зато я стану женой Серопа и теперь, когда мы обвенчаемся, у меня наконец-то появится ребенок. Может, Бог простит мне мой грех и пошлет нам с Серопом сына», - думала Майрам, перебирая в сундуке платья купеческих дочерей, доставшихся им с Лизой в наследство, которые ждали особого случая. В этих нарядах удобно красоваться, а для повседневной носки они непригодны, поэтому и Майрам, и Лиза иногда наряжались и прогуливались по комнате, а затем снимали платья и хранили их в сундуке.
Красное платье, украшенное бордовыми лентами и черным бисером, привлекло взгляд Майрам, оно ей очень нравилось. Майрам примерила платье, подобрала туфли и шляпу, посмотрела на свое отражение в окне. "Пойду завтра под венец с Серопом такая", - подумала Майрам. 
До самого утра Майрам не сомкнула глаз. Она думала об Аревик, о маме и папе, старалась предугадать, что бы они сказали ей. В какой-то момент она почувствовала угрызения совести, полагала, что Лиза права, обвиняя ее в том, что она соблазнила Серопа. В этот момент девушка чувствовала себя ничтожной, предательской и отвратительной. Но затем ее мысли успокоились, и Майрам примирилась с самой собой.
Утром Майрам нарядилась и не выходила из комнаты, ждала Серопа. Майрам думала: «Сегодня произойдет главное событие ее жизни», ее сердце замирало от волнения. Она гордилась тем, что станет женой Серопа, что теперь будет носить его фамилию и сможет скрыть свое турецкое происхождение. И вот она услышала шаги Серопа по коридору.
- Ну что ты не выходишь? Тихон уже ждет нас! – громко говорил Сероп, заходя в комнату.
Увидев Майрам, Сероп оторопел, он смотрел на Майрам в красно-бордовом платье, черной шляпке с вуалью. В глазах Серопа девушка прочла негодование.
- Тебе не нравится мой наряд? – огорченно спросила Майрам, снимая с головы шляпку.
- Ну что ты! Просто я не ожидал, что ты наденешь черную шляпку, - быстро нашелся Сероп,
- Шляпки на свадьбы надевают белые, - потер бороду, продолжил,
- А, хотя, какая разница, иди в чем твоей душе угодно, это твой день, ты сегодня принцесса.
От платья Сероп тоже не был в восторге, но говорить ничего не стал.
- Сероп, тебе не нравится мой внешний вид, я вижу по твоему лицу, - говорила Майрам, готова была заплакать.
- Иди сюда.
Сероп сел на кровать, притянул за руку Майрам, посадил ее на колени, прижал к себе.
- Я хочу, чтобы сегодня ты стала моей женой, прости, что я не купил тебе белого платья, но я сделаю все, чтобы ты и наши дети не нуждались ни в чем. - Тебе нравится этот наряд и этого достаточно, не бойся ничьих слов и вообще ничего не бойся, сегодня я назову тебя своей женой, – говорил Сероп на ухо Майрам.
- Никто никогда не обидит тебя, слышишь, никто, - крепко прижимая к себе, проникновенно говорил Сероп.
- И Лиза? – тихо и неуверенно спросила Майрам. Сероп еще крепче прижал к себе малышку Майрам, ответил:
- И Лиза.
Марам обвила руками шею Серопа. Как маленький ребенок прижимается к отцу, так девушка крепко прижалась к плечу Серопа, из глаз медленно катились слезы. Малышка Майрам прятала свои слезы от окружающих, плакать и закатывать истерики было привилегией Лизы, она это делала и за себя, и за Майрам. Когда Сероп ощутил капли слез на своей коже, освободился от объятий, заглянул в лицо своей будущей жене.
- Ну что ревешь? Все хорошо, негоже невесте плакать перед венчанием, - вытирая слезы с щек девочки говорил Сероп.
И когда Сероп вывел Майрам из комнаты под руку, Лиза и Наталья готовили стол к праздничному обеду. Лиза смотрела на Майрам выпучив глаза, она не могла поверить, что Майрам нарядится так нелепо. Майрам же не обращала внимания на взгляды и старалась вообще не смотреть в сторону Лизы, чувствовала себя королевой. Наталья быстро спохватилась, взяла икону с окна и благословила молодоженов. И когда Наталья и Лиза остались за спиной Майрам и Серопа, Лиза посмотрела на Наталью,
- Нарядилась как дура, - сказала Лиза, кивнув головой в сторону Майрам и покрутила пальцем у виска.
За воротами жениха и невесту ждал экипаж. Тихону доверили ответственное дело: быть кучером. Тихон смотрел на Майрам восхищенно, он чувствовал душу Майрам, ощущал ее восторг и счастье. Дунай радостно прыгал и скулил. Дунаю и Тихону было все равно, кто во что одет, они просто любили Майрам и Серопа.
Венчание прошло в армянской церкви, без помпезности, в обыденной обстановке. В то время религиозные мероприятия проводились за закрытыми дверями, так как новая власть не признавала религию, преследовала верующих и служителей Бога. Отче читал молитву, главным в этом ритуале было соединение душ. Майрам слушала слова батюшки, голова кружилась от счастья, а когда вспоминала родителей и братьев - наворачивались слезы. Сероп был преисполнен выполненным долгом перед Майрам и ее погибшими родственниками. Он думал о друге Искандере и его жене Туане, добрая память об этих людях сжимала сердце. Мысленно просил у них прощение и благословение. В этот момент, когда из уст священника текла молитва, грехопадение Майрам и Серопа искупалось, появлялась надежда на деторождение.
После венчания супругов встретили Тихон и Дунай, которые ждали у ворот церкви в запряженной повозке. Как только Тихон увидел выходящих из храма Серопа и Майрам, всполошился, стал суетно копаться в своем мешке и когда молодожены сели в повозку, Тихон смущенно протянул Майрам завернутый в тряпицу подарок. Впервые за годы знакомства с Тихоном Майрам и Сероп видели его улыбку и неподдельно счастливый вид. Майрам аккуратно развернула подарок, там была необычайно красивая шкатулка из дерева с множеством переплетений, орнаментом и цветами. Этот подарок был одним из шедевров непревзойдённого мастера, в эту маленькую шкатулку Тихон вложил любовь, она была достойна принцессы. Майрам закрыла глаза, прижала шкатулку к щеке, ей показалось, что шкатулка излучает тепло. Майрам подумала: «Вот теперь я сюда положу пинцет и лопаточку мамы. Теперь то они точно не потеряются».
Тихон заметил восхищение девушки, его сердце забилось сильнее, глаза засветились необыкновенным светом, это состояние передалось и Дунаю, пес стал гоняться за своим хвостом, крутясь волчком, подпрыгивая в высоту, его ликование было таким умилительным, что даже прохожие удивлялись восторгу собаки.
У ворот поместья супругов встречали Лиза, Наталья и музыкант, которого заранее пригласил Сероп. Наталья держала в руках поднос, накрытый вышитым рушником, на котором лежал еще теплый каравай, а в центре каравая стояла солонка. Лиза стояла рядом, она не понимала зачем каравай, соль, там, откуда они приехали, таких традиций не было. Настроение у Лизы было плохое, она еле сдерживала слезы. Музыкант в свою очередь приветствовал Майрам и Серопа протяжной и грустной музыкой дудука. Вот таким необычным способом, смешивая культурные традиции разных народов, встретили молодоженов в поместье.
- Отламывайте каждый по кусочку хлеба, макайте в соль и кушайте, - задорно и весело говорила Наталья под музыку дудука.
- У нас такая традиция, чтобы дом был полной чашей, чтобы деток семеро по лавкам, - с прибаутками продолжала говорить кухарка.
Потом хлеба отведали и все присутствующие, Лизе кусок не лез в горло, все остальные улыбались и радовались этому грандиозному событию в жизни Серопа и Майрам.
Майрам светилась от радости, улыбка не сходила с лица, она старалась не смотреть сторону Лизы, избегала встречи взглядами. Но даже насупленный вид Лизы не мог испортить настроение малышки Майрам.
В столовой поместья был накрыт праздничный стол. Под грустную мелодию дудука все присутствующие кушали. Даже Тихон сел с самого края стола, рядом с выходом.
Наталья спохватилась и достала заранее приготовленный пуховый платок.
- Это мой подарок тебе, моя девочка, будь счастлива, - говорила повариха, широко улыбаясь, она покрыла плечи Майрам платком, прижала к себе и крепко по-матерински поцеловала.
- Сероп, ты настоящий мужчина, желаю тебе в этот день и все последующие здоровья и сил сделать жизнь малышки Майрам счастливой, воспитать детишек, - закончив речь, кухарка, опрокинула бокал вина и осушила его до дна и совершенно неожиданно для всех сказала:
- Горько!
Присутствующие за столом переглянулись, они понятия не имели что при этих словах нужно делать жениху и невесте.
- Ну что сидите, целуйтесь, - разгоряченная вином громко сказала Наталья.
Майрам посмотрела на Лизу, Лиза таращила глаза на отца.
Сероп не стал противиться и чмокнул Майрам в щечку.
- Нет, так дело не пойдет, целуйтесь по-настоящему, - не унималась Наталья. Щеки Майрам загорелись пламенем и стали под цвет ее платья.
- Живете у нас в России, так целуйтесь и бросьте свои предрассудки, - наливая бокалы, говорила кухарка.
Положение спас музыкант, он заиграл и под звуки дудука Сероп, наверное, больше грустил, чем радовался. И только счастливые глаза Майрам давали надежду на светлое будущее.
- Ну что вы за люди такие, не целуетесь, музыка у вас, под которую невозможно танцевать, в пору Дунаю повыть, - махнув рукой, сказала Наталья.
Повариха зауважала Серопа еще больше, она прекрасно понимала, как сложно ему было принять это решение и переступить через осуждение дочери.
Когда праздник закончился и сидящие за столом доедали пирог, который накануне испекла Наталья, женщины принялись убирать посуду, и Майрам не была исключением. Платье сковывало движения, но малышке Майрам хотелось еще немного побыть невестой.
Сероп с музыкантом вышли во двор.
- Где твои родственники? – спросил обладатель дудука.
- Их нет, - грустно ответил ему Сероп.
- Ты из Карса? – спросил музыкант.
Сероп кивнул и музыкант больше ничего не спрашивал. А только достал инструмент, сел на лавочку возле двора, стал играть. Сероп сел рядом с музыкантом, глядя в одну точку, слушал неповторимую музыку дудука. Музыканту было невдомек, какие воспоминания навевают звуки абрикосовой лозы, что значит дудук в грустной жизни Серопа.

Нужно отметить, что время, в котором жили наши герои, было нестабильным. Сразу после отъезда Василия Абрамовича произошла Февральская революция 1917 года. Политические перемены, несомненно, присутствовали, но они пока не носили радикальный характер. Так, распоряжением Временного правительства был отстранен от должности губернатор князь С.Д. Оболенский, а власть перешла в руки губернского комиссара Д.Д. Старлочанова, назначенного Керенским.
В августе 1917г. в Ставрополе прошли выборы в городскую думу, был избран городской голова. Октябрьский переворот был встречен губернским руководством без энтузиазма, а городская дума и вообще не признала насильственную смену власти в Петрограде.
Революционные потрясения пока что обходили край стороной, но тучи уже сгущались. Гроза была неминуема.
Семью Серопа, как множество других работяг эти события особо не волновали, менялось правительство, разбрасывались листовки, которые простой крестьянин прочесть не мог из-за неграмотности. Эти события несли огромную угрозу состоятельному сословию населения. И те, кто покинул Россию до революции, смогли избежать кровавых событий с наименьшими потерями имущества и капитала. Они «из-за бугра» наблюдали за хаосом, происходящим в России, пытались помешать новой власти укорениться, но убийственная машина революции набирала ход, и остановить ее уже было невозможно.

Лиза и Майрам, также бегали на вокзал, продавали булочки и лепешки, а также одежду и обувь. Эшелоны уходили и увозили людей: кого на военные действия, кого к новой жизни, но суета и толпа уезжающих не уменьшалась, а значит, всегда была потребность в покупках, поэтому девочки приносили домой деньги, и как прежде, старую одежду, которую прекрасно ремонтировали и придавали ей новый вид.
В один из дней Сероп пришел домой веселый, зашел к Лизе в комнату,
- Дочка, смотри, что я раздобыл, это швейная машинка, - радостно говорил девочке отец.
- Я знаю швею, пойдешь, узнаешь, как на ней работать, - говорил Сероп, устанавливая машинку возле окна.
- Думаю, здесь ей самое место, - сказал Сероп, приобнимая дочь.
- Попрошу Тихона, чтобы он сделал тебе удобное кресло. Счастливый Сероп рассказывал, где он взял машинку, и что обошлась «в копейки». Он расхваливал машинку, как недавно ее расхваливал продавец. Лиза обрадовалась, обняла отца и поцеловала в щеку. В Последнее время они почти не разговаривали, и сейчас Лиза поняла, как ей не хватает присутствия Серопа в ее жизни. Она не хотела отпускать отца, а прижималась к нему все сильней, как в детстве.
- Лиза, дочка, ну что ты плачешь, не понравилась машинка, так я ее Наталье отдам, ей все пригодится, - освобождаясь от обвитых вокруг его шеи рук дочери. Сероп заглянул в полные слез глаза Лизы.
- Ну что опять случилось?
- Вы снова поругались?
Лиза отрицательно мотала головой.
- Дочка, мы живем здесь, нас трое, больше никого нет, я хочу, чтобы вы с Майрам помирились и жили как прежде, - говорил Сероп.
На этих словах Лиза встрепенулась, словно ее обдали кипятком.
- Нет, слышишь, нет, я никогда не прощу ее, это она во всем виновата, - кричала Лиза, закрыв лицо руками.
В это время Майрам была в другой комнате, она услышала крики, поняла, что Сероп с Лизой ругаются. Майрам сгорала от любопытства, ей очень хотелось узнать, о чем они говорят, но через стену слова невозможно было разобрать, был слышен только гул голосов. Майрам вышла на улицу и тихонько подошла к окну, здесь можно было услышать каждое слово.
- Она турчанка! Как ты этого не понимаешь, ты не помнишь, что турки сделали с армянами, что они сделали с нашей семьей? – кричала Серопу Лиза.
- Ну причем здесь Майрам, да и потом Искандер и Туана тоже погибли в ту ночь, спасая нашу семью, - убеждал Лизу Сероп.
- Спасали? Спасали? – кричала Лиза, голо перехватило, она стала задыхаться от ярости и волнения.
- Я там была, я все видела, ты даже не представляешь, как их убивали, - продолжала кричать Лиза, губы ее дрожали, зрачки расширились, она словно через призму времени опять очутилась за комодом.
- Они терзали маму, а бабушку, - Лиза закрыла руками глаза и продолжала всхлипывать.
- А Левона, а Соню, я все видела, я не смогу это забыть, - в истерике кричала Лиза. Сероп постарался приобнять дочь за плечи, он не знал, как успокоить ее. Сероп уже сам был не рад, что затеял этот разговор.
- Туана и Искандер не спасали! Они умоляли, чтобы их не убивали, говорили, что они турки, а Туана целовала им сапоги, просила пощадить, - продолжала кричать Лиза.
Майрам, стояла у окна, слышала каждое слово и представляла, как убивали родителей, ей безумно было жаль и маму, и отца. Майрам плакала, перед глазами всплыла картина, которую она увидела, когда зашла в дом. Как отец лежал с перерезанным горлом у мамы на коленях, а она руками старалась закрыть место пореза не горле отца. Майрам четко видела глаза Туаны, полные ужаса и боли.
Девушка присела на корточки, обхватила коленки руками, она уже отчётливо чувствовала зародившуюся жизнь в ее теле. Воспоминания из прошлого пульсировали, разрывали голову, создавалось такое впечатление, что внутри произошел пожар, и слезы, стекающие по щекам Майрам не в силах его погасить.
- Ты не права, не Майрам же всех убила, да и потом, это ты настояла, чтобы я взял их с братишкой с собой, - старался спокойно, не повышая голоса говорить Сероп.
- Я тогда не знала, не знала, что все так получится, она не должна была этого допускать, ты предал Аревик, - кричала Лиза, у нее начиналась истерика.
- У нее все время случаются выкидыши, она не сможет родить тебе ребенка, это небеса вас прокляли, - кричала Лиза уже в агонии.
На этих словах Сероп побелел,
- Нет Аревик, ее нет! и Левона и Сони, их нет, слышишь, нееет, - одержимо кричал Сероп.
Сероп сел на пол, обхватил голову руками и завыл, как раненный зверь.
- Их нет, нет, - кричал обезумевший Сероп.
И как всегда на помощь пришла Наталья, она в очередной раз смотрела на измученную воспоминаниями Лизу, на плачущего Серопа. Наталья не понимала слов незнакомой армянской речи, но ужас пережитого этими людьми висел в воздухе, она ощущала, что призраки прошлого опять терзают их, они не в силах забыть, то, что с ними произошло. Наталья не сразу поняла, что делать, как их успокоить. Потом пошла на кухню, сделала чай, Лизу уложили на кровать, от переживаний у нее начался жар. И когда все успокоилось, Сероп снова ругал себя, за то, что не сдержался и позволил разразиться скандалу. Эту ночь он провел у кровати Лизы, она бредила, плакала и вскакивала, опять страх потерять дочь сжимал сердце и разрывал грудь. И лишь под утро пришла Наталья и сменила его, расположившись на кровати, которая раньше принадлежала Майрам.
В свою очередь, Майрам погрузилась в воспоминания, которые всколыхнула Лиза, она корила себя, за то, что той страшной ночью испугалась, не пробежала за помощью, не позвала Серопа, а сидела в кустах и дрожала от страха. Потом стала думать: «А если бы Сероп появился? Они тогда убили бы и Серопа!». В голове все события и мысли смешались, она сама уже не понимала, как нужно было поступить, в чем конкретно была ее вина. Малышку Майрам успокаивать и жалеть было некому, поэтому она постаралась успокоиться сама, ради своего еще не родившегося ребенка, который периодически давал о себе знать головокружениями и рвотными рефлексами.
После этого скандала девочки продолжали соблюдать принцип мирного сосуществования, но Лиза, словно смирилась и стала лучше относиться к Майрам, их отношения медленно налаживались.
Сероп каждое утро с рассветом запрягал повозку, ехал на рынок, там зарабатывал путем извоза. К обеду возвращался в поместье, где его уже ждала Майрам с лепешками и отремонтированной Лизой одеждой, они ехали на вокзал, продавали еду и одежду, потом налегке возвращались домой. А ночами Сероп работал сторожем на обувной фабрике. Это тоже приносило определенный доход. Все были заняты зарабатыванием на жизнь. Банкиром в семье была Лиза, Сероп и Майрам по-прежнему приносили ей вырученные деньги, она в свою очередь планировала и совершала покупки, необходимые для жизни.
Проша с приходом революции стала все чаще и чаще пропадать, а потом и вовсе надела кожаную куртку, красную косынку, обстригла волосы и стала рьяной революционеркой. Ей нравились мысли этих людей, она поддерживала новую власть, постепенно становясь частью ее. Иногда она забегала в поместье обнять Наталью и покушать, больше ее тут ничего не держало.
Наталья продолжала готовить еду, хотела сохранить традиции совместных обедов, но у всех были разные графики и получалось всем собираться за обедом только в воскресные дни. Сероп приносил с рынка поварихе продукты на общий стол.
Наталья редко выходила за пределы поместья, она старалась сохранять чистоту и уют усадьбы. Несмотря на все старания Натальи, поместье приходило в запустение, сначала появилась неопрятность: цветы росли сами по себе, часто соседствуя с сорняками, розы превратились в шиповник и хаотично заплетали все, что попадалось на их пути. Вещи, которые выходили из строя, уже не ремонтировались, доживали свой век. Наталья тосковала по прошлой жизни, скучала за купеческой семьей, за Андреем, за игрой Рауля на фортепьяно, ей казалось, что это было самое счастливое время.
Тихон мастерил изделия и через некоторое время их сжигал, видимо, они не оправдывали его ожиданий или не находили применения.
С уездом Василия Абрамовича жизнь стала пресной и неинтересной.

Нужно сказать, что кровавые события подбирались к Ставропольской губернии и настали в самом начале 1918 года, когда одна власть сменялась другой, при этом смена власти сопровождалась казнями и бесчинствами, как со стороны «белых», так и со стороны «красных». На площадях выставлялись трупы растерзанных людей для устрашения населения. Одним из первых от рук красных карателей пал 79-летний русский генерал, герой Крымской, Кавказской и Русско-турецкой войн Павел Александрович Мачканин. Спустя несколько дней был зверски замучен его сын Николай. Обезглавленное тело престарелого героя с вырезанными на плечах погонами и многочисленными колотыми ранами было брошено на всеобщее обозрение у Холодного родника вместе с телами других мучеников. Разрешения на похороны казненных не выдавались на протяжении нескольких дней: жители города должны были своими глазами видеть беспощадность и неотвратимость революционного возмездия. 
Скоро стало ясно, что новая власть не способна обеспечить работу городских предприятий: в снабжении продуктами начались сбои, забастовали служащие банков, телеграфа, работники образования и здравоохранения. Одно за другим закрывались предприятия.
Любые попытки горожан бороться за элементарные права и социальные гарантии расценивались «властью пролетариата» как контрреволюционные выступления, для борьбы с которыми был специально создан революционный трибунал.
Одновременно активизировались криминальные элементы, в первую очередь - осевшие в городе анархически настроенные фронтовые дезертиры – «краса и гордость революции». Так, в Ставрополь вернулся 112-й запасной революционный полк, принимавший участие в февральских боях за Ростов против частей Добровольческой армии генерала А.И. Деникина. Славы на поле боя этот полк не снискал, зато отметился как небоеспособное и склонное к грабежу и насилиям формирование. В очерке «Красные дни в Ставрополе» (журнал «Донская волна») И. Сургучёв писал: «Приехала партия матросов-сифилитиков и вместо лечения принялась устанавливать свои порядки. В щегольских куртках и ухарски сдвинутых шапках разгуливали по городу и изумлялись «отсталости» Ставрополя: «Товарищи! Что у вас здесь за болото? Буржуи на свободе, офицерье не переловлено. Контрибуции до сих пор не наложили! Разве это революция? Вот мы вам покажем, как за дело взяться». И вскоре показали.
Летом 1918 года над Ставрополем словно нависли тучи перед грозой. Поговаривали, что в городе готовится Варфоломеевская ночь для буржуазии, интеллигенции и офицерства.

В то время, когда сильные мира сего делили власть и старались показать свое превосходство, в первую очередь страдали мирные жители. Сероп старался избегать митингов и больших собраний людей. Он не хотел поддерживать одних, убивая других. Если честно, то ему было совершенно все равно, под какой властью жить и кому служить. Да и того, что он пережил, убегая из Карса, вполне хватало, он понимал, что основная его задача - сохранить жизнь девочек Лизы и Майрам, да и свою собственную. Сероп говорил с акцентом, и чтобы его понять, нужно было привыкнуть к тому, как он произносит слова, да и он не всегда понимал, чего от него хотят. Как ни странно, этот факт сыграл положительную роль. Зачастую собеседников у него не было, людям некогда было объяснять, чего от него хотят, а тем более, разбираться чего хочет он от них. Чаще всего люди, махнув рукой, продолжали свой путь дальше. Что «белые», что «красные» угрозы не видели конкретно в Серопе. Да и что можно было взять с неграмотного нищего армянина. Серопу действительно нечего было терять кроме его горячо любимых девочек Лизы и Майрам. В это ужасное время Сероп с девочками, как никогда ощущали одиночество, им хотелось жить, как там, в Карсе, в кругу родственников, ведь вместе всегда проще переживать сложные жизненные периоды. Сероп скучал по братьям, ему крайне не хватало их присутствия и поддержки.

Когда дневная суета была позади, с наступлением ночи измученные работой Лиза и Майрам разошлись по своим комнатам, только неугомонная Наталья гремела посудой на кухне.
Майрам открыла настежь окно, дверь на ключ не закрывала, зажгла свечу, что бы вернувшийся с работы Сероп не натыкался в темноте на предметы. Ночь была душной, Майрам никак не могла улечься, она оберегала свой округлившийся животик, гладила, разговаривала с ним и мечтала о сыне.
Лиза каждую ночь закрывала дверь на замок, как и прежде она боролась со страхом и каждый раз, когда вешала на ручку двери пустое ведро, вспоминала, как мама и бабушка делали то же самое в ту страшную ночь, стараясь уберечь их всех от курдов.
Лежа на спине, Майрам усыпала с мыслями о будущем ребеночке. Она думала, что беременность проходит легко, что этот малыш непременно появится на свет, так как раньше удавалось донашивать только до четвертого месяца, а в этот раз критический порог пройден и по подсчету Майрам ее беременности был уже шестой месяц. И вдруг дверь в комнату Майрам стала медленно открываться, она напряглась, поняла, что это не Сероп, но на всякий случай спросила:
- Сероп, это ты?
Напряженная тишина сковала душу, Майрам обхватила живот - самое дорогое на этот момент ее жизни.
- Кто там? – испуганно спросила вошедшего.
На пороге показалась женская фигура, Майрам не сразу поняла, что это Лиза. Сначала у нее отлегло от души, а потом новая волна переживаний накрыла сознание. Несколько минут назад она слышала, как Лиза закрывала дверь на ключ и вот теперь почему-то пришла к ней. «Что ей нужно, опять начнет скандалить» - недовольно думала Майрам и отвернула лицо.
- Хорошо вы устроились, - спокойно сказала Лиза, осматривая комнату. Несмотря на то, что свет падал только от свечи, стоявшей на столе, можно было рассмотреть обстановку и предметы, находящиеся в жилище. Лиза села на край кровати.
- Я вчера во сне видела маму, она гладила меня по голове, - сказала смиренно Лиза. По ее лицу было видно, что она хочет рассказать Майрам что-то очень важное и не знает, как начать. Наступила дрожащая тишина, девочки смотрели друг на друга, но не испытывали отвращения и ненависти, казалось, что былые отношения возвращаются.
- Знаешь, Серопу некогда ремонтировать обувь, я нашла сапожника на соседней улице, он так хорошо чинит сапоги, зовут его Антон - загадочно говорила Лиза. Видимо, ей очень хотелось поделиться сокровенными мыслями, а кроме Майрам она рассказать это не могла никому.
- Он такой внимательный и красивый, мне кажется, что он влюблен в меня,- сказала Лиза с мечтательным видом. А, может, ей хотелось сказать об этом человеке, чтобы Майрам знала, что она тоже вызывает симпатию у мужского пола.
Майрам слушала Лизу с интересом и от души радовалась, что в ее жизни появилась любовь. Девочки болтали до глубокой ночи.
- Что-то Серопа долго нет, переживаю, когда он задерживается до ночи, - взволновано скала Майрам. В этот момент из окна послышались крики и выстрелы, девочки насторожились, но шум последовал дальше по улице.
- Ну, где он бродит, так неспокойно, боюсь, как бы что-то не случилось, - сказала Майрам, обняв руками животик.
- Какой месяц? – спросила ее Лиза.
- Шестой, уже шевелится, - опустив глаза в пол, сказала Майрам.
- Было бы здорово, если бы родился мальчик, Сероп ждет сына, - по-доброму говорила Лиза.
В этот момент девочки услышали, как радостно заскулил Дунай, встречая Серопа, Лиза и Майрам облегченно вздохнули.
- Сероп! Иди покушай, я оставила на кухне ужин, - заботливо говорила Майрам через открытое окошко.
- Ты с кем там болтаешь? – спросил Сероп, увидев две головы торчащих в оконном проеме.
- Мы с Лизой, - радостно ответила Майрам.
Сероп, напуганный плохими отношениями девочек, поспешил к ним в комнату. Лиза и Майрам встретили его так радостно, как встречали, когда они жили в церкви. И Сероп пожалел, что в кармане не оказалось леденцов. Он обнял девочек, сердце ликовало, радости не было предела.
- Ладно, вижу у вас тут все хорошо, пойду спать на сеновал, сильно устал, - не скрывая лучезарной улыбки, говорил Сероп.
- Слишком душно, а на сеновале, прохлада, - сказал, уходя Сероп.
Девочки еще немного посидели, Лиза рассказывала про Антона, глаза ее светились от счастья.
- Может останешься? Вместе будем сегодня спать? – спросила Майрам Лизу.
- Смотри, сколько места на кровати, мы поместимся.
- Нет, пойду к себе, я уже почти не боюсь, да и жарко будет вместе спать, ты не выспишься, вас же двое, - сказала Лиза, погладив Майрам по животику.
Девочки разошлись, каждая лежала в своей кровати и еще некоторое время не могли уснуть. После разговора им обоим показалось, что они встретились после долгой разлуки. За время враждебных отношений, девочки впервые умиротворенно засыпали, понимая, что все стало как прежде, когда они приехали в Ставрополь.
Уже была глубокая ночь, как вдруг в дверь Лизы кто-то постучал, в эту же секунду упало с грохотом пустое ведро, от этого шума проснулась Майрам. Она сквозь сон слышала лай Дуная, потом какие-то крики и вот теперь в коридоре стук в дверь Лизы. Майрам прислушивалась,
- Лиза, открой, это я, Наташа, - тихонько стуча в дверь, говорила Наталья, словно боялась, что ее услышат.
Майрам выглянула из своей комнаты, хотела что-то спросить, но повариха остановила ее жестом: поднесенным указательным пальцем к губам, что означало: «Молчи». У Майрам заколотилось сердце, она почувствовала неладное и в подтверждение этого, из открытого окна послышались громкие голоса, стук, вульгарный смех женщин и неистовый лай Дуная. Майрам поняла, что во дворе поместья находятся чужие люди.
- Кто там? - прошептала Майрам, указывая рукой в сторону двора.
Вскоре к ним подбежал взволнованный Сероп. Он первый увидел непрошеных гостей, забежал со стороны черного входа, не привлекая внимания незнакомцев.
- Где Лиза, почему не открывает, - говорил Сероп, прикладывая ухо к двери.
- Нужно уходить в конюшню, там спрячемся, здесь оставаться опасно, - продолжал Сероп, настойчиво и в тоже время осторожно стучать, чтобы не обнаружить свое присутствие.
Лиза, в свою очередь, слышала неистовый лай Дуная на шумную компанию людей, когда они остановились возле поместья, ломали щеколду на калитке и в итоге завалились с одной целью: полакомиться купеческим добром, а может им не хватило горячительных напитков и они решили найти здесь самогонку, вино или коньяк.
- Лиза, дочка, открой, - стараясь, как можно тише говорил Сероп.
Лиза открыла дверь, она сразу ощутила надвигающуюся опасность.
- Пошли, нужно спрятаться в конюшне, они долго здесь не останутся, - командирским тоном шептала Наталья.
Лиза смекнула в чем дело, рванулась в комнату, схватила платок и сверток, приостановилась, подумала о схроне с серебром и деньгами, который находился в углу комнаты под кроватью, потом перевела взгляд на ожидающих ее, подумала: «Не стоит сейчас в присутствии Натальи рассекречивать таинственное место, да и времени нет, авось пронесет и налетчикам не придет в голову искать под кроватью ценности».
- Ну что ты там копаешься? Срочно нужно уходить! – нетерпеливо говорил Сероп.
Лиза выбежала в коридор, нужно было незаметно покинуть здание поместья и укрыться в конюшне.
Тем временем представители новой власти ломали замки на парадной двери, пытаясь попасть внутрь. Дунай неистово лаял, бросался, кусал за ноги налетчиков.
- А ну пошел, - кричал один из красноармейцев, размахивая палкой, пытаясь отогнать собаку.
- Дай мне пистолет, пристрелю этого бешеного пса, - обратился он к более старшему мужчине. Гости в преддверии предстоящего кутежа ломали замок, кто-то помогал справиться с нападающим Дунаем. Девушки стояли на крыльце, они были изрядно пьяны и не очень боялись собаку, их все это забавляло, они вызывающе смеялись, подзадоривали мужчин в ожидании продолжения «праздника».
- Не стоит начинать стрельбу, прибегут полицейские, пристрелим его, когда будем уходить, - сказал мужчина, ударив Дуная ногой. Пес вроде бы отступил, но потом видимо почувствовал, что Сероп с девочками пробираются к конюшне и это придало ему смелости, Дунай с еще большей яростью бросился на чужаков.
- Ну что ты там копаешься, ломай быстрее замок, - говорил мужчина. Потом схватил кувалду, которая подпирала ворота, сначала ею ударил Дуная, тот от удара заскулил и побежал в мастерскую к Тихону, а налетчик стал неистово бить кувалдой по замку. Затем все же достал пистолет и несколько раз выстрелил, дверь поддалась, возбужденная толпа ворвалась в поместье в ожидании легкой наживы в виде золота, денег и красивой одежды для спутниц.
Красноармейцы рассматривали лестницу, портреты купеческой четы.
- Смотри, какие важные буржуи, - громко сказала одна из девушек писклявым неприятным голосом.
- Сейчас я вам покажу! – грозно говорил мужчина, доставая пистолет. Прозвучал выстрел, прицел был выбран верно и стреляющий попал прямо в центр портрета одного из предков Василия Абрамовича. Вся толпа громко заржала, наслаждаясь представлением. И в следующий момент последовала целая череда выстрелов. Пули попадали в замершие на портретах лица, обрамляющие их подрамники, в стены, в окна. Образовался невероятный грохот, который состоял из выстрелов, разбивающегося стекла, женского гогота и смачного мата мужчин. Представители новой власти были в преддверии куража, разврата и грабежа. Поэтому разбой начался с самого порога, это веселило компанию, они двинулись вверх по лестнице, круша и разбивая все на своем пути. Первыми пострадали портреты четы Жидковых и чудные подрамники ручной работы Тихона. С разлетающихся перил падали на пол нежные цветочки, словно наступила жестокая осень.
Сероп с девочками уже незаметно пробрались в конюшню, а Наталья в самый последний момент не захотела идти с ними.
- Идите, я спрячусь здесь, они уже пьяные, не найдут.
- Одной мне спрятаться здесь проще будет, - поспешно выпроваживая за порог, говорила кухарка.
У Натальи возник план, которым она не хотела делиться с семьей Серопа. Кухарка решила укрыться в подвале, там было самое безопасное и комфортное место, чтобы спрятаться от надвигающейся опасности.
Василий Абрамович в сооружении и обустройстве подвала превзошел самого себя, получился настоящий «бункер». Кроме провизии, там хранились старые теплые вещи, и выделанные шкуры животных. Прекрасная вентиляция позволяла содержать помещение и все, что там находилось, в сухости. Естественно, когда купеческая семья находилась в поместье, никому не приходило в голову прятаться в подвале.
Наталья помнила подробный пошаговый инструктаж Василия Абрамовича, знала о всех секретах, которые скрывал погреб по сохранению Жидковых. Купец предусмотрел все ситуации.
Выпроваживая Серопа с девочками в конюшню, Наталья не учла того, что в одиночку ей не под силу отодвинуть бочку, наполненную доверху водой, которая искусно скрывала вход в закрома поместья, а после того, как спрячешься, нужно чтобы кто-то снаружи поставил бочку на место, дабы бункер не обнаружил себя. Поэтому идея спрятаться в погребе исчезала на глазах. В следующий момент Наталья подумала: «Если не успею спрятаться, и по какой-то случайности варвары попадут в подвал, то скоро не уйдут. Провизии там на несколько лет, да и спиртного немерено. Если эти глупцы доберутся до продовольствия, то от поместья камней не оставят».
Наталья знала, как ведут себя пьяные люди, они порой не отдают отчет своим действиям. Невольно начав паниковать, она понимала, что Сероп с девочками уже в конюшне. Поскольку Наталья побоялась в одиночку бежать в конюшню, то решила спрятаться за печку.
Тем временем, нарушители спокойствия не церемонясь выламывали дверь, ведущую в купеческие покои. Не спасли от вторжения и доски, которыми Тихон с Серопом забили замкнутую на ключ дверь. Наталья слышала выстрелы, хруст ломающихся досок и дверей, грохот падающих предметов, визжание женщин и довольный смех мужчин. Создавалось такое впечатление, что на втором этаже происходит шабаш, торжество нечистой силы.
Представители пролетариата наслаждались беззаконием и вседозволенностью, они варварски искали деньги и драгоценности, при этом разбивая и переворачивая все вверх дном. Девки раздевались, не стесняясь рядом стоящих мужчин, облачались в платья купеческих дочерей, примеряли шляпки, чулки, обувь. Изысканная богатая одежда с рюшами и кружевами на них смотрелась вульгарно. Присутствующие по очереди пили самогонку прямо из горла огромной бутыли. Девушки прямо в обуви прыгали по белоснежному постельному белью кроватей, весь этот беспредел плавно переходил в оргию. Создавалось такое впечатление, что они пришли сюда для того, чтобы сломать, разорвать, осквернить все, к чему прикасались их руки. Стекла окон второго этажа были разбиты, поэтому происходящее внутри здания было хорошо слышно во дворе и даже на улице.
Наталья спряталась за печкой, где хранились старые ковровые дорожки, поломанный кухонный инвентарь - одним словом склад ненужных вещей, которые жалко выбросить, и еще была надежда на то, что когда-то весь этот хлам пригодится, его отремонтируют, заштопают, покрасят……
Наталья пробиралась сквозь старье к задней стенке печи, постаралась закопаться во всей этой рухляди, укрылась старой пыльной половицей и притаилась. Кухарка закрыла глаза, в ожидании, когда варвары покинут поместье, она отчетливо слышала не стихающие выстрелы, шум, доносящиеся со второго этажа.
В это самое время Тихон перевязывал тряпицей пораненную кувалдой лапу Дуная. Пес лизал руки хозяина, доверчиво смотрел в глаза, благодарно вилял хвостом. Тихон тоже слышал шум, но выходить из своей мастерской не собирался, только плотнее закрыл дверь, обнял Дуная, ждал, когда разбойники с миром уйдут.
В свою очередь, Сероп с девочками сделали выемку в стогу сена в самом дальнем углу конюшни. Они умели хорошо прятаться и знали, как не обнаружить себя в неподходящий момент. И когда через разбитые окна раздались стрельба, шум падающей мебели и громкие крики, переходящие в леденящий мужской гогот и ржание девиц, у Лизы началась паника. Она села на корточки, обхватила голову руками, образы курдов один за другим вставали перед глазами, девочка отчетливо видела глаза зверей, убивших самых родных ей людей.
Майрам тоже было страшно, она обхватила животик руками, думала только об одном: «Как уберечь ребеночка».
Казалось, что события, которые все трое мечтали оставить там в Карсе, вернулись. Обстановка принимала такой ужасающий вид, что сохранять спокойствие было невозможно.
- Прячьтесь, я вас закрою сеном, никто не догадается, что вы там, - говорил Сероп стараясь контролировать ситуацию.
- А ты? – в один голос спросили девочки.
- Прячьтесь, я пойду посмотрю, где Наталья, нужно ее тоже привести сюда, там находиться опасно, они пьяные с оружием, - поднимая Лизу с корточек говорил Сероп.
В этот момент, лицо Лизы вытянулось, стало венозного цвета, глаза округлились, Лизе не хватало воздуха, она задыхалась. Серопу показалось, что дочь умирает.
- Лиза, дочка, не умирай, прошу тебя, ты моя жизнь, - говорил Сероп, шлепая ладонями по щекам Лизы. Дочка смотрела на отца стеклянными глазами, ноги начали подкашиваться, она медленно заваливалась на Серопа, теряя сознание.
- Лиза, не умирай, куйрик (сестра), прошу тебя, не умирай, - почти кричала Майрам, забыв про меры предосторожности. Майрам со всей силы трясла за плечи и хлестала Лизу по щекам и вдруг из носа Лизы пошла кровь. Кожа лица стала светлеть, дыхание становилось более выраженным и активным, она со звуком втягивала ртом воздух, словно некоторое время была под водой. Сознание возвращалось, она смотрела на Серопа. Майрам всхлипывая, вытирала рукавом своей рубашки Лизе кровь вокруг носа.
В следующий момент Майрам скрутилась от нестерпимой боли, обхватывая руками живот, ее словно прострелили, боль в районе поясницы подкосила малышку Майрам. Все это время, пока они бежали в конюшню, готовили место для укрытия от налетчиков, откачивали Лизу, Майрам чувствовала ноющую боль внизу живота, но она надеялась, что все обойдется.
Пережив многочисленные выкидыши на разных сроках беременности без видимых на то причин, Майрам прекрасно знала симптомы, в какой момент плод покидает тело.
И вот теперь, когда нервы и страх были на пределе, выкидыш был неизбежен. Майрам все еще надеялась, она никак не могла поверить, что младенец, которого они с Серопом так ждут, не появится на свет. Боли усиливались, время между схватками сокращалось, она начинала понимать, что и этот ребенок обречен.
Сероп смотрел на сидящих возле стога девочек: Лиза всхлипывала, шмыгая носом, размазывая по лицу вытекающую из носа кровь; Майрам сидела, широко расставив ноги, руками обнимая сокращающийся живот. Сероп был в смятении и совершенно не понимал, что же делать. Он думал о Наталье: «Вот она бы сейчас со всеми управилась», но повариха была в поместье.
Очередной всплеск шума, исходящий из поместья, привлек внимание: женщины продолжали издавать звуки щенячьего восторга, мужчины восторженно гоготали и неистово стреляли из оружия.
Красноармейцы, вдоволь натешившись, сгребали в простыни без разбора все, что попадалось на глаза.
- Пойду поищу подводу, так нам все это не унести, - сказал один из налетчиков. Разбойники были пьяны, но этот не потерял рассудок и еще держался на ногах.
- Да, иди, если что - стреляй, мы придем на помощь, - отвечал ему собеседник, рассматривая обувь Василия Абрамовича, видимо примерялся к размеру.
Красноармеец в морской форме с бескозыркой на голове, слегка пошатываясь от выпитого спиртного, ходил по двору усадьбы, переворачивая домашнюю утварь, искал, чем еще можно поживиться. Как вдруг, его внимание привлек лай собаки, он направился в ту сторону, откуда исходил лай. Приблизившись к двери мастерской Тихона, мужчина прислонился ухом. Понял, что за дверью кто-то есть. Достал маузер для убедительности и собственного спокойствия, резко открыл дверь. Дунай ожесточенно кинулся защищать хозяина. Красноармеец не думая выстрелил прямо в голову собаки, воцарилась мертвенная тишина. Естественно, выстрел услышали все: и налетчики, и Наталья, и Сероп с девочками.
- Что пуляешь? – спросил товарища красноармеец, высунувшись в разбитое окно второго этажа усадьбы.
- Бешеного пса пристрелил!
Тем временем Тихон смотрел на Дуная, на вытекающую кровь из его головы, не мог поверить, что его верного друга убили. Дороже Дуная у него никого не было на всем белом свете.
Боль Тихона была такой глубокой, что ее можно было потрогать руками. Красноармеец находился в самом эпицентре этой боли, в какой-то момент парень пожалел, что убил собаку, тем самым доставил невероятные страдания его хозяину. Но дело сделано и воскресить Дуная уже никто не сможет. Моряк подумал: «Может и этого бедолагу застрелить, чтобы так не печалился о своем кобеле?», сдвигая бескозырку еще дымящимся дулом маузера. Немного помешкав, убивать Тихона не стал.
Утонувший в алкоголе мозг подчинялся только дьявольским прихотям, и вдруг появился проблеск здравого смысла. Красноармейцу привиделась его собственная собака, мутные воспоминания из детства. Как, будучи подростком, игрался со своим псом, делил с ним еду и постель на сеновале. Вспомнились преданные глаза и искренние переживания пса в те моменты, когда отец порол за шалости и он, обняв собаку, тихо плакал в загривок. В этот момент ему вспомнился даже запах собачьей шести. Но видение было настолько мимолетным, что не успело вызвать у пьянчуги угрызений совести.
- А что он кидается, мы же свои, мы пришли вас освободить от буржуев, а вы собак травите, - говорил сам себе, оправдываясь, красноармеец.
А Тихон словно не видел обидчика, приблизился к мертвой собаке, стал гладить шерсть, будто надеясь на воскрешение.
Красноармеец, ругаясь матом, вышел из мастерской, направился в конюшню.
- А, вот вы, мои золотые, - говорил он, приближаясь к испуганным лошадям.
- Вы же не такие как этот кобель, вон чуть мне штаны не порвал, -
говорил мужчина напуганным стрельбой лошадям, - новый хозяин им был явно не по вкусу.
Сероп с девочками успели спрятаться и теперь сидели в стоге сена ни живые, ни мертвые. Сидящий с краю Сероп нащупал нож и в любой момент готов был кинуться на каждого, кто подойдет. Лиза сидела рядом, вцепившись в руку Серопа. А Майрам скрутилась калачиком, боялась издать непроизвольный звук от подступающей, порой невыносимой боли, вызванной приближающимися родами.
Красноармеец был слишком пьяным, а может, под впечатлением от убийства Дуная не почувствовал присутствие людей, он даже не заметил оставленные впопыхах вещи Лизы и Майрам. Моряк хотел быстрее присоединиться к товарищам, продолжить пить спиртное, поэтому не прислушивался к шорохам и звукам. Стал торопливо запрягать лошадей, с которыми трудно было совладать: они ржали, брыкались, не хотели покоряться чужаку.
Наконец справившись, посмотрел вокруг - чем можно еще поживиться, взгляд зацепился за инструмент Андрея, и мужчина сначала хотел прихватить, потом, поразмыслив, не стал брать. Видимо, в ближайшее время в его планы не входило что - либо ремонтировать или строить, а лишь разрушать, куражиться, беспорядочно любить всех подряд женщин и медленно разлагаться от этих бесовских кайфов жизни. Поэтому он пнул инструмент ногой и поспешно вывел подводы во двор усадьбы.
Лошади остались во дворе, ожидая пассажиров, а Матрос сломя голову побежал в столовую, чтобы присоединиться к всеобщему веселью.
Учитывая, что Сероп занимался извозом, ему было жаль и лошадей, и повозки, он понимал, что налетчики их уже не вернут. Но в этот момент Сероп был готов отдать все, что угодно, даже собственную жизнь, лишь бы девочек не тронули. Время шло мучительно долго, Сероп с нетерпением ждал, когда все это закончится и чужаки покинут поместье. В голове Серопа пробегали мысли о Карсе, родителях, он проводил параллели. Сероп пытался вспомнить образ Отца Давида, но внутреннее напряжение парализовало воображение.
Лиза переживала и боялась, но в голове все время крутились мысли о схроне с серебром и золотой Николаевской десятирублевой монетой. И, когда лошади с повозками были во дворе, Лиза подумала: «Точно нашли тайник!». У Майрам отошли воды, схватки стали переходить в потуги, Майрам закрывала рукой рот, чтобы стоном не выдать место их укрытия. 
Тем временем, остальные «освободители» рыскали по первому этажу в поисках людей, еды и выпивки. Комнаты первого этажа у них не вызвали интереса, после купеческих покоев, они выглядели убогими и нищими. В итоге нашли: в чугунках кашу, хлеб, лепешки и суп. Моряки расположились за столом в трапезе. Один неугомонный, очень хотел найти спиртное, рыскал по печке, переворачивая все вверх дном.
- Ну что ты там гремишь как сумасшедший?
- Хочу найти самогонку!
- Куда эти буржуи попрятались, еда теплая, значит тут кто-то живет, куда они подевались? – разведя руки в стороны спрашивал молодой матрос.
И вдруг из-за печи послышалось шевеление, упали тазы, тем самым вызвав грохотание. Присутствующие замерли, образовалась мертвенная тишина, а таз скатился с попоны, которой была укрыта Наталья, и предательски прикатился к ногам моряка. Мужчина встрепенулся, как дикий хищник на охоте, стал разгребать старье и докопался до Натальи.
- Ой, кто это у нас такой лохматый? – с явной издевкой спросил Наташу.
- Хотела спрятаться, а не получилось, - гогоча во все горло, говорил моряк.
Он схватил Наталью за волосы и поволок в гостиную, где в ожидании нового представления находились остальные.
Моряк стал избивать Наталью, не давая ей встать, рубашка рвалась, тело становилось неприкрытым. Наталье было больно, обидно и стыдно за свою наготу. Удары приходились по лицу, животу.
- Ну что, где твои хозяева, говори, купеческая подстилка, где они спрятались?
- Они уехали, их нет в поместье, давно уехали, - всхлипывая, закрываясь руками от ударов, говорила Наталья.
Красноармеец стал принудительно поднимать женщину с пола, остальные смеялись, запихиваясь приготовленной поварихой пищей. Их веселил беспомощный вид кухарки, разорванная рубашка оголяла тело.
- А ну врежь этой толстухе еще разок, может вспомнит, где самогонка!
Молодой, резвый и очень пьяный матрос, видимо, очень хотел драться, не мог удержаться от возникшей возможности истязания беззащитной женщины. Принялся бить, оттачивая удары: в живот, лицо кухарки, словно в боксерском поединке. Наталья от боли упала на колени, просила пощады, так и стояла на коленках, принимая удары и вытирая кровь с лица.
- Одна она живет в поместье!
- Ага, так я и поверю! Вон сколько еды приготовила,- говорил другой, показывая на стол.
- Она нас ждала! – хохоча, говорил третий. Угрожая маузером целясь в голову Натальи.
Потом перевел маузер в сторону буфета, еще раз прицелился, закрыв один глаз, и выстрелил. Наталья смотрела, как разлетаются в разные стороны фарфоровые осколки посуды, которой очень гордился Василий Абрамович и бережно относились все жители поместья. Наталья «трусилась» над каждым блюдечком, когда Проша мыла посуду. И если хоть один предмет разбивался, то у всех была трагедия. И теперь, Наталья с ужасом смотрела на падающие осколки. Как непрошеные гости, с животным аппетитом жрали еду: грязными руками засовывали в рот все, что попадалось, еда не помещалась и вываливалась, они подбирали вывалившиеся кусочки и снова запихивали в рот. Суп и кашу все ели одной ложкой из чугунков, совершенно не имея представления об этикете и культуре трапезного поведения за столом. Девки сидели прямо на столе, некоторые кормили своих «кавалеров», те громко чавкали, пережевывая пищу желтыми, пораженными кариесом, зубами. Наталье показалось, что она попала в преисподнюю, ей было с чем сравнивать, ведь она видела застолья знатных гостей, всегда любовалась, как они вкушали еду. Двумя пальчиками брали ушко изящной чашки из тончайшего фарфора с нежнейшим рисунком, казалось, что они пьют напиток Богов.
- Ну, что вылупилась, никогда не видела, как хозяева жизни гуляют, где самогонка? – кричал красноармеец, продолжая жестоко избивать кухарку ногами.
Наталья уже лежала на полу словно без сознания, не подавая признаков жизни. Поэтому налетчикам стало неинтересно ее дальнейшее избиение. Они принялись стрелять по предметам, находящимся в столовой: по статуэткам, пианино, венецианским вазам, бесценным картинам, которые украшали стены, лепке потолка. Ангелочки, сделанные руками Тихона, падая с потолка на стол, разбивались. Девицы резвились частями этих фигурок, некоторые нянчили словно это их детки, некоторые бросались, словно снежками, пребывая в какой-то непонятной игре.
Тем временем, Сероп убедившись, что в конюшне не осталось никого, кроме Лизы и Майрам, вышел из укрытия, внутри все клокотало. Лиза выбежала за ним.
- Не ходи туда!
- Там Наталья!
- У Майрам начались роды, куда ты собрался, они тебя убьют, прошу не ходи! – почти кричала Лиза.
Налетчики в свою очередь, не собирались расходиться, они избивали неподвижное тело Натальи, потом стали мочиться на нее, таким образом унижая, показывая свое превосходство.

Совершенно неожиданно для всех присутствующих в проеме двери показалась стройная фигура девушки, она вошла в столовую, словно в клетку к диким зверям. В руках девушка держала маузер, коротко стриженые волосы были покрыты красной, как кровь, косынкой, продолжением образа была кожанка, переходящая в короткую кожаную юбку, на ногах кирзовые сапоги, которые явно были велики, так как при ходьбе нога девушки болталась в голенище. Незнакомка была настроена очень воинственно.
- А, ну-ка, прекратите, именем революции! Сейчас всех перебью! – грозно кричала девушка, привлекая к себе внимание. Потом, для пущей убедительности, несколько раз выстрелила из маузера в потолок.
- Прекратите! Прекратите! – кричала девушка, взглядом искала знакомые лица.
Толпа стала расступаться, установилась гробовая тишина. Присутствующие были ошарашены резким появлением молодой особы. По внешнему виду и поведению они признавали в ней свою. Удивленные девки сползали со стола, мужчины встали, словно перед ними внезапно появился главнокомандующий армии. Девушка прошла вглубь помещения, при этом маузер держала наготове перед собой. И вдруг она увидела избитую кухарку.
- Мам Наташ, ты жива, посмотри на меня, это я Проша!
Девушка старалась повернуть неподвижное тело Натальи, при этом вытирая кровь. Наталья подала признаки жизни, подняла голову.
- Помогите, - простонала Наталья.
- Дочка, Прошенька, ты ли это? – слабым измученным голосом продолжила.
- Помогите посадить ее на стул, - резко скомандовала Прасковья.
Революционеры стали суетиться, притащили стул, достали покрывало, принесли воды, подчиняясь приказам Проши, словно стараясь загладить свою вину. Проша обняла Наталью, лицо кухарки было распухшим, кровь текла из носа, рта и ушей, губы дрожали. Кухарка жадно пила воду.
- Вы что сделали!? Вы же представители новой власти! Неужели этому вас учит великий Ленин и Великая Революция? Вы должны защищать и помогать бедным, а вы, что вы наделали? – хорошо поставленным голосом говорила Прасковья, словно находилась на баррикадах.
- А, ну, пошли отсюда вон, купец уехал уже давно, здесь нет их, убирайтесь, ублюдки! – пренебрежительно кричала Проша.
И на удивление толпа стала рассасываться, при этом не забывая забирать награбленное добро. Девки вышли вод двор, увидели качели и захотели напоследок покататься.
- Сильней, сильней раскачивай, - просили своих кавалеров девицы.
Мужчины не настроены были исполнять прихоти, поэтому раскачивали качели сильно и грубо, так, что их спутницы могли упасть с высоты полета. Неожиданно девушки начали спорить и ругаться за очередность кататься, эта ругань грозилась перейти в драку. Не выдержав женского писка, один из матросов прицелился из маузера и начал стрелять по веревкам, которые держали сидение качели. В итоге крепления не выдержали и, сидушка с грохотом упала. От злости, что теперь не сможет покататься, одна из девиц с ненавистью топтала ногами сиденье, искусно сотворенное Тихоном, изящная конструкция умирала на глазах, еще одно чудесное творение автора было изломано и восстановлению не подлежало. Толпе моряков показалось этого мало, и они хором стали громить заборчик, которым так гордился и любил Василий Абрамович. Красноармейцы разрушили почти все то, что так дорого было хозяевам этого поместья.
Тем временем, Проша смотрела на истерзанную Наталью, на изуродованную выстрелами столовую, ей было больно вдеть разбитую посуду, грязные полы. Эта часть поместья была для нее домом.
Проша с грустью еще раз обняла повариху, пошла вслед за своими соратниками. Она хотела побыстрее увести варваров из поместья. На пороге Прасковья остановилась, словно хотела напоследок ощутить состояние детства.
- Проша, детка, ты с ними, как же так? – всхлипывала кухарка.
- Мам Наташ, не злись на них, мы построим новую жизнь, дадим свободу и будем жить по справедливости, не будет бедных и богатых, только нужно немного потерпеть, - пыталась оправдать поведение красноармейцев Проша.
- Иди с Богом, - сказала Наталья, перекрестив уходящий образ Проши.
А про себя подумала: «Не будет бедных и богатых? Если они будут так себя вести, то действительно не останется ни бедных, ни богатых, истребят православных и восторжествует нечистая сила и демоны».
Как только орда с криками, смехом и выстрелами покинули поместье, Сероп закрыл ворота, калитку на засов. Душа еще ныла от того, что забрали лошадей и повозки, но он успокоил себя: «Больше потерял! Что теперь! Главное девочки живы».
Пошел в гостиную, за ним как хвостик бежала Лиза, она смертельно боялась отстать от Серопа даже на шаг, ей казалось, что только отец сможет спасти, защитить. То, что увидели Сероп с Лизой, когда вошли в столовую, не могло присниться даже в самом страшном сне. Еще ощущался дух непрошеных гостей, состоящий из запаха порока, перегара, дыма, немытых тел и пороха. Лиза с Серопом смотрели на разбитую посуду и разгромленную мебель и думали: «Как хорошо, что Василий Абрамович не видит всего этого кошмара». Самое главное, что с этим разбоем и беспорядками вытеснялся, улетучивался дух Василия Абрамовича и его семьи. И, если бы чудесным образом Василий Абрамович увидел, ЧТО сделали представители новой власти с его любимым заборчиком, с волшебными качелями, с портретами предков, с лестницей, которая теперь вела не в рай, а в ад. Если бы он посмотрел на растерзанные шедевры подлинных картин великих художников того времени, рукописные иконы, тончайшей работы фарфоровую посуду, вазы и статуэтки.
Новой власти не нужны были шедевры, они ели с топора и совершенно не имели никакого представления об этике, правилах хорошего тона. Только деньги и золото имели ценность, все остальное, если это нельзя было съесть или надеть, обуть, не представляло никакой ценности. Было понятно, что к власти пришли люди, которые подчинены инстинктам, для них чужды «Души прекрасные порывы….»,  казалось, они пришли, чтобы бесцельно все без исключения разрушить, разбить, разломать, убить.
Варвары Карса тоже убивали и крушили, но у них была идея: они целенаправленно уничтожали армянское население, у них был приказ: «Всех убить», а имущество считать трофеем. В этом случае поведение революционеров было непонятно: зачем люди разрушали то, где им дальше жить, растить детей, строить будущее? Некоторые загадки того времени невозможно понять по сей день.
Наталью подлечили, синяки и ссадины прошли, но она стала другой. Куда-то делось ее позитивное настроение, желание всем помочь, она ожесточилась. Наталью словно подменили или, скорее всего, убили ее душу, теперь она очень была похожа на Лизу своим поведением и замкнутостью.
Тихон на рассвете вышел из своей мастерской, на плече лежало завернутое в мешковину мертвое тело Дуная. Мастер внимательно посмотрел на усадьбу, на сотворенные его руками изломанные, поруганные шедевры из дерева, которые за эту ночь превратились в обыкновенные деревяшки. Он поднял с пола кусочек дерева, внимательно и долго смотрел, словно размышляя, от какой именно работы отвалилась эта щепка. Потом бросил на пол, подумав: «Пойдет на растопку печи». Потеря всех его шедевров не могла сравниться с потерей друга Дуная. Никому не сказав ни слова, Тихон ушел. Больше Тихона никто не видел.
Майрам в ту ужасную ночь потеряла ребенка, а вместе с этим и надежду стать мамой.
Сероп словно и не расстроился, что произошел выкидыш, ему больше было жаль лошадей и подводы, так как от этого зависел его заработок и благосостояние семьи. Да и потом, в сравнении с тем, что было: он потерял в Карсе семью, отчий дом, Родину, братьев, - на этом фоне очередной выкидыш Майрам для Серопа не был потерей.
- Не расстраивайся, главное, что мы остались живы, а ребенок, да будет у нас ребенок обязательно, не переживай, - сухо успокаивал жену Сероп.
- У тебя есть Лиза, поэтому ты не хочешь рождения детей, - тихонько сказала Майрам, словно боялась, что Сероп услышит ее слова.
- Дуреха, не переживай, я отведу тебя к врачу, говорят он специалист в этом деле, - обнял Майрам, поцеловал в макушку, сказал Сероп. А сам тем временем продолжал переживать, что новой власти срочно понадобились его лошади и повозки. «Ну, хоть одну бы оставили. Лучше бы Тихон забрал подводу». Сероп вспомнил лицо уходящего Тихона, на плече суконная тряпица, сквозь которую проступала кровь Дуная.
Лиза, Майрам, Наталья и Сероп убрали осколки, подмели полы и дорожки, постарались отремонтировать то, что подлежало ремонту. К удивлению, во всей этой кутерьме осталось невредимым только фортепьяно, инструмент внешне был поцарапан, но это не отразилось на его звучании.
В тот день, когда произошло знакомство с представителями новой власти, каждый из жителей поместья в отдельности что-то потерял и смирился со своей потерей: Майрам с тем, что потеряла ребенка, Сероп, что потерял лошадей, Наталья постаралась залечить раны и они прошли быстрее, чем душевные. Невосполнимой потерей была смерть Дуная и уход Тихона.
В целом, общая потеря была гораздо масштабнее, они потеряли сказочный вид усадьбы и неповторимый дух. Следы Василия Абрамовича и его предков становились невидимыми, словно они только сейчас покидали родовое гнездо.