Глава Тридцатая. Нечаянная радость.
Ежедневно эту женщину можно было увидеть, торгующей мороженым возле входа в городской парк. Всем своим видом она демонстрировала полное равнодушие, как к своим покупателям, так и ко всему, вокруг происходящему. Бегавшие туда-сюда дети, снующие тут и там прохожие вызывали у неё явное раздражение, чего она даже не считала нужным скрывать.
— Расходились, разбегались тут! – слышался недовольный тон продавщицы. – Что ж вам все дома не сидится?
У столь упаднеческого настроения продавщицы были свои, весьма весомые причины, о которых ей напомнила одна, по всей видимости, знакомая, уже весьма немолодая женщина.
— Ой, Галка, что ж ты все бубнишь с утра до вечера? Смотри! Так ведь и всех покупателей распугать недолго.
— Слушай, ты бы лучше за собой последила. – ответила торговка. – А то за другими следить все горазды…
— Ой, да, кто за тобой следит-то? – не успокаивалась женщина. – Кому ж ты нужна!?! Вон, от твоей московской родни ни слуху, ни духу. Хоть кто-нибудь тебе звонит, навещает?
— Динка, ты же знаешь: вся моя родня, как сквозь землю провалилась. Вон, любимые племянницы, и те знаться не хотят.
— Галь, ну, а что ж ты хотела? После того, что ты с этими москвичами натворила, вообще непонятно, как от тебя весь белый свет шарахаться не стал.
Биографию Галины Николаевны Брановой ни в коем случае нельзя было назвать безупречной. Поводов жаловаться на судьбу у неё всегда было предостаточно, но во всех случаях таить обиду она могла только на саму себя.
До определенного момента жизнь Галины чем-то выдающимся не отличалась, и каких-то судьбоносных зигзагов не предполагала.
Существование девушки вполне укладывалось в характерные для того времени стандарты: детский сад, школа, техникум, работа, замужество со всеми отсюда вытекающими…
Подобный жизненный сценарий Галину ни в коем случае не устраивал. Душа жаждала большего, а красивая жизнь не переставала манить своими соблазнами. Реализация заоблачных амбиций требовала пребывания не в том месте, где Галина постоянно проживала, а в более респектабельном. Москва для таких целей идеально подходила.
— На кого ж ты нас оставляешь? – спрашивал Галину её муж Юрий. – Ведь знаешь прекрасно: одни с твоей мамой мы здесь не справимся. Она, вон, итак у тебя, можно сказать, на ладан дышит.
— Юра, а я здесь в сиделки и в посудомойки не нанималась, – отвечала Бранова.
— Да, ты бы хоть о детях подумала! Их у тебя, между прочим, двое. Им-то что говорить прикажешь, когда они спросят: куда наша мама запропастилась?
— Придумай что-нибудь. Только, Юр, я тебя умоляю: расскажи им более-менее правдоподобную историю. Не надо из меня секретного агента делать. Все равно неубедительно получится. Скажи лучше прямо: за длинным рублем подалась мамашка.
Сказав это, побросав в чемодан свой нехитрый скарб, Галя отправилась покорять такую желанную Москву.
Столица явно не спешила принимать новую гостью в свои распростертые объятия. Проблемы начались сразу же, как только Галина вышла из вагона поезда на перрон вокзала. Выяснилось, что в этом городе свалившуюся, как снег на голову, провинциалку никто не горел большим желанием видеть.
Школьная подруга Зойка Самоцветова сразу же дала понять, что долгое пребывание Галины в её доме нежелательно.
— Зой, ну, куда ж мне теперь подастся-то? – спросила Бранова. – Ты же знаешь: в Москве я толком ни с кем не знакома. Куда сейчас бежать, вообще не знаю.
— Галь, ну, а о чем ты думала, когда сюда ехала? – спросила Зоя. – Здесь тебе, чтоб ты знала, не благотворительная ночлежка. Тут за свое место под солнцем платить нужно.
— Платить? Чем?
— Ой, только не надо здесь из себя целку строить. Ты что, вчера родилась? Не знаешь, чем в наше время красивую жизнь для себя зарабатывают?
Цену красивой жизни Галина узнала сразу же, как только на пороге своего дома появился Владимир Борисович Ромодановский. В тот день банкир вернулся домой не один, а в сопровождении Германа Сапранова и начальника его охраны Виктора Шабанова.
Окинув Галину заведомо оценивающим взглядом, отведя жену в сторону, Ромодановский спросил:
— Слушай, Зой, а это вообще кто?
Рассказы Самоцветовой про школьную подругу, про то, как она потерялась в чужом, незнакомом ей городе, для Владимира Борисовича были мало убедительны.
— Слушай, Зой, но мы-то здесь причем? – спросил жену Ромодановский. – В конце концов, её проблемы – это её проблемы, и нас они волновать не должны.
— Володя, да, никто тебя и ничем волновать не собирается, – ответила Самоцветова. – Ну, поживет она у нас здесь пару дней. Что, от этого кому-то плохо станет?
— Смотри, Зойка! – погрозил пальцем Владимир Борисович. – Как бы потом об этой твоей доброте тебе самой жалеть не пришлось.
Присутствовавший здесь же Виктор Васильевич Шабанов не сводил с Брановой глаз. Чем заняла его внимание эта, казалось бы, ничем не привлекательная женщина, он и сам не знал, но в его воображении сразу же в её отношении родились определенные, далеко идущие планы.
— Кажется, я нашел того, кто поможет тебе решить твою основную проблему, – сказал Шабанов находившемуся в соседней комнате Герману.
— Ты сейчас о чем говоришь? – спросил Сапранов.
— Да, вон, к Зойке подруга приехала. Сразу понятно: провинциалка провинциалкой, но очень хочет жить хорошо. Давай поможем ей в этом стремлении.
— Только интересно, каким образом?
— Видишь ли, в чем дело: эту дамочку я достаточно неплохо знаю. Пожить на широкую ногу она очень любит. Ну, а для этого, как ты сам понимаешь, нужны деньги. Вот мне и подумалось: если мы отстегнем ей энную сумму, она ж для нас все, что захочешь, сделает. У тебя же Полина вот-вот от бремени разрешиться должна. Ну, а ты сто раз говорил, что от этого плода нужно, как можно скорее, избавиться. Вот и давай возложим на Галину эту миссию.
— Вить, ты так говоришь, будто на сто процентов уверен в успехе.
— Брат, не на сто, а на все двести процентов уверен. Галка относится к тому типу людей, для которых деньги не пахнут. Им побольше на лапу дай, и они для тебя все, что хочешь сделают.
Излучать такую уверенность Виктору Васильевичу позволяло знакомство с самой Брановой. Первая встреча с этой женщиной случилась, еще когда Шабанов трудился на одной из овощных баз, расположенных в Краснодаре. Тогда его внимание привлекла молоденькая кладовщица, очень юрко справляющаяся с возложенными на неё обязанностями. Благосостояние этой кладовщицы росло, как на дрожжах, и очень скоро оно стало превосходить благосостояние многих начальников самой Галины.
Всеми правдами и неправдами выведав адрес Брановой, Виктор Васильевич заявился к ней домой и поведал о том, что ему известны источники доходов Галины.
— Что вы от меня хотите? – спросила Бранова.
— Да, сущий пустяк – всего-то три процента от ваших доходов, и никакая ОБХСС никогда и ничего не узнает.
Хотела она того или нет, но Галине пришлось согласиться на все условия Шабанова. Игра, затеянная Виктором Васильевичем, долго продолжаться не могла, и очень скоро Брановой пришлось из неё выйти, понеся при этом довольно-таки большие потери.
— Ты меня скоро совсем раздетой оставишь, – сказала как-то Галина Шабанову. – Я же рано или поздно не смогу нормально работать. Все, что удается наварить, оказывается у тебя.
— Галя, а ты не знала, что за красивую жизнь надо платить? – спросил Виктор Васильевич. – Причем, чем она красивее, тем, естественно, дороже. Так что, дорогая моя, с этой точки зрения все справедливо!
Никак не предполагала Бранова, что со своим бывшим подельником ей придется встретиться в доме школьной приятельницы. За прошедшее время Виктор Васильевич явно заматерел, по моде приоделся, заметно поправился. От былого юнца, заправлявшего всем, чем можно в маленьком городе, не осталось и следа, чего не могла не заметить его бывшая подельница.
— Слушай, а ты изменился, Витя, – заметила Бранова. – Годы явно пошли тебе на пользу.
— Да, и ты, Галя, тоже не помолодела, – ответил Виктор Васильевич. – Что, барахло на рынке толкать надоело?
— Да, причем здесь надоело!?! Витя, понимаешь, деньги очень нужны. Ну, а где их брать? Только здесь, в Москве.
Услышав эти слова, Виктор Васильевич смекнул, насколько Галина может быть полезна для того, что он задумал. О том, что Бранова ради увесистой пачки денежных купюр пойдет на все, что угодно, было немедленно доложено Герману.
— Ты на сто процентов уверен, что ей можно доверять? – спросил брата Герман Федорович. – Смотри, Витя! Сюрпризы мне не нужны.
— Да, Герман, какие сюрпризы!?! Она же сама будет заинтересована в том, чтоб все прошло без сучка, без задоринки.
То, что Галина должна была сделать, противоречило не только всем возможным законам, но и всем нормам какой-либо морали. Впрочем, вопросы нравственности тогда меньше всего интересовали Бранову, и ради удовлетворения своих чисто материальных амбиций, она была готова пойти на все, что угодно.
Жена Германа Полина вот-вот должна была разрешиться от бремени, но факт предстоящего отцовства самого Сапранова отнюдь не радовал. Более того, к этому ребенку он не имел, да, и не мог иметь, вообще никакого отношения.
Плод запретной любви – единственное, что осталось у Полины от того светлого, все поглощающего чувства, всецело ею овладевшего.
Ни родительские запреты, ни постоянные скандалы с матерью не могли поколебать Полину в её решении – всегда быть рядом с любимым Николаем.
— Да, что у тебя может быть общего с этим шоферюгой? – спрашивала дочь Регина Робертовна. – У него же за душой – медный грош, да и тот – ворованный.
— Коля работает, – отвечала Полина. – Мам, если ты волнуешься за наше с ним материальное благополучие, то я тебе говорю: беспокоиться не о чем. С голода мы точно не умрем.
За Полину её родителями все было решено еще загодя. От школы до жениха, за которого она должна была выйти замуж – все было определено, и никаких отклонений от заданной программы не предполагалось. Её внезапно вспыхнувшая любовь к молодому, но абсолютно ничего из себя не представляющему, шоферу в эти алгоритмы никак не вписывалась.
Определенные планы в отношении Полины были не только у её родителей.
Отец и сын Сапрановы также имели определенные виды на Полину. Правда, связаны они были связаны с вопросами сугубо прагматическими.
— Нам нельзя упустить такие возможности, – не раз говорил Федор Кузьмич Герману. – Римашевские - это пропуск в такие кабинеты……
Не было ничего, на что не пошел бы Герман, чтобы выполнить пожелание отца. Ни за какой ценой он стоять не собирался, и связанным себя какими-либо моральными обязательствами не считал. Верный себе союзник Германом был найден в лице матери Полины Регины Робертовны, в чьи представления о будущем дочери избранник Полины никак не вписывался.
Отношения молодых людей были пресечены грубо, бесцеремонно, без возможности каких-либо апелляций. В силу выдвинутых против него совершенно наигранных обвинений, Николай отправился отбывать срок в места, не столь отдаленные, а Полина – под венец с тихо ненавидимым ею Германом.
— Я не понимаю: почему нельзя было закрыть его по максимуму? – спрашивала зятя Регина Робертовна. – У вас же с отцом для этого есть все возможности.
— Регина Робертовна, не мне вам объяснять: ни мой отец, ни ваш муж не пользуются в городе популярностью. Уже итак пол города на ушах стоят. Все в один голос говорят, что мы парню подножку поставили.
— Слушай, Герман, мне глубоко наплевать, кто там на чем стоит. Покушались на мою жизнь, и тот, кто это сделал, должен ответить по полной программе.
Вскоре судьба преподнесла Герману с Региной Робертовной еще один сюрприз в виде незапланированной беременности Полины.
— Нам еще только этого не хватало! – возмущалась Регина Робертовна. – Слушай, я не знаю, как ты сделаешь, но не в твоем, не, тем более, в моем доме этого ублюдка быть должно.
Слова тещи были расценены Германом, как руководство к действию, к выполнению которого решено было приступить незамедлительно.
Сама Полина ничего о плетущемся заговоре даже не подозревала. Находясь в предвкушении рождения ребенка, на какие-то минуты она даже забывала обо всех несчастьях, которые ей пришлось пережить. Предвкушение рождения ребенка занимало всю её сущность, не давая времени думать о чем-то другом.
Предстоящее отцовство Германа отнюдь не радовало. Более того, еще до того, как Полина родила, он уже тихо ненавидел отпрыска, который вот-вот должен был появиться на свет.
— Чужого ребенка я воспитывать не собираюсь, – не раз говорилось Ромодановскому. – Мы – Сапрановы, и наша кровь никем и ничем не должна быть испорчена.
— Что ж ты намерен сделать, Герман? – спрашивал Владимир Борисович. – Беременность Полины – непреложный факт, с которым уже ничего не поделаешь.
Этот непреложный факт больше всего и не давал Герману Федоровичу покоя. Воспитывать ребенка, чьего отца он глубоко презирал, было выше его сил, но что-то с этим поделать также не представлялось возможным.
— Для меня это будет совершенно лишний ребенок, – жаловался Герман брату. – Да, и теща не горит желанием стать бабушкой. Вон, все на меня наседает, чтоб я избавил её от подобной перспективы.— Герман, но, по-моему, этот вопрос достаточно легко решается, – отвечал Шабанов. – У тебя ведь полно завязок в городских роддомах. Вот и дай там нужную установку: не под каким предлогом младенец родиться не должен. Все ведь будет сделано, я уверен, без сучка, без задоринки.
— Твоими бы устами, Витя, да мед пить. Как ты это себе представляешь? Полина точно с ума сойдет, если с ребенком что-нибудь случится.
— Слушай, а может, нам это только и на руку? Ну, ты сам подумай, какие сразу возможности открываются. Твоя жена признается недееспособной, а все её приданое целиком переходит в твои руки. В этом случае, ты – всему голова. Никто тебе слова поперек сказать не сможет.
Картина, нарисованная Виктором Васильевичем, выглядела достаточно привлекательной, хотя и не была лишена определенных вопросов.
— Представляешь, какой мой тесть вой поднимет, если с его любимой дочкой хоть что-нибудь случится? – спрашивал Шабанова Герман.
— Тогда этот вопрос стоит решить более радикально, – промолвил Виктор Васильевич.
Под более радикальным решением вопроса понималось физическое устранение тестя Германа Федоровича.
— Ежу понятно: засиделся твой тесть на этой земле, – сказал брату Шабанов. – Ни тебе, ни отцу он же свободно вздохнуть не дает. Ты же не собираешься перед ним всю жизнь на цирлах ходить?
Эти слова были расценены Германом Федоровичем, как руководство к действию, к выполнению которого было решено приступить немедленно.
Возможно, именно смерть отца и стала причиной преждевременных родов Полины. Регина Робертовна, в силу свалившегося на неё несчастья, полностью устранилась от дочери.
— В конце концов, у Полины теперь есть муж, есть семья, есть, на кого опереться. А я сделала для неё все, что от меня зависит.
— Регина, неужели тебе настолько безразлична твоя дочь? – удивлялась Варвара Захаровна. – Она же у тебя скоро станет матерью, а ты ведешь так, будто тебя это вообще не касается.
— Варя, а это меня действительно не касается, – отвечала Регина Робертовна. – Ты же знаешь, как я отношусь и к этому ребенку, и к его отцу. Что, я должна переживать из-за всех глупостей, которые натворила моя дочь?
Больше, чем Варвару Захаровну, рождение будущего ребенка беспокоило, конечно, Германа. Бесконечно любить этого отпрыска, тем более, делать своим наследником он не собирался. Наоборот, ребенок Полины Герману Федоровичу нужен был лишь для того, чтобы от него поскорее избавиться.
— Твоя знакомая придумала, что она будет делать, когда на свет появится этот недоносок? – спрашивал брата Герман. – Пойми, эту работу надо будет сделать быстро, пока Полина не придет в себя.
— За мою знакомую ты можешь не переживать. Лучше придумай, что будешь говорить жене. Что ты ей ответишь, когда она спросит про своего ребенка?
— Ой, Витя! Вот за это ты точно не переживай, – махнул рукой Сапранов.
Действительно, все было расписано, как по нотам, в плане Германа. Благо, многочисленные связи в определенных медицинских кругах сыграли свою роль в реализации задуманного супругом Полины.
Ни одной минуты Полина не верила в то, что её сын родился мертвым.
— Где мой сынок!?! Где мой мальчик!?! – в истерике спрашивала Полина Германа.
— Полина, успокойся немедленно! – отвечал супруг. – Тебе же сто раз говорили: беременность у тебя была не из легких. Проходит непросто. Поэтому возможны варианты. Поэтому удивляться тому, что ты потеряла этого ребенка, вообще нечего.
— Да, мне плевать, что там говорили! Герман, скажи мне, наконец: где мой сын?
Ответ на этот вопрос Сапранов сам был не в состоянии дать. Все произошло быстро, стремительно, даже спонтанно. Акушерка, принимавшая у Полины роды, едва зафиксировала факт появления на свет нового человека, тут же отстранена от роженицы и, с пожеланием всего наилучшего, должна была убраться восвояси.
— Ну, Галя, теперь дело за тобой, – обратился к Брановой Виктор Васильевич. – Надеюсь, в твоем Зарайске у тебя все готово?
— Вот за это ты точно можешь не переживать. Там у меня все под контролем.
Говоря эти слова, Галина нисколько не грешила против истины. С давнишней подругой-директором провинциального детского дома заранее все было оговорено, и теперь оставалось только реализовать задуманное.
— Надеюсь, ты понимаешь, что платить придется по двойному тарифу? – спрашивала Бранова Виктора Васильевича.
— Это еще почему?
— Как почему!?! Ты же понимаешь, с какими рисками сопряжено все то, что мы собираемся сделать? Просто так ради неизвестно чего рисковать никто не собирается. Поэтому, если хочешь, чтоб все гладко прошло, не жадничай.
Не входили в планы ни Германа Федоровича, ни начальника его охраны большие траты. Аппетиты Галины росли пропорционально тому, как все больше усиливались подозрения жены Германа в том, что смерть её сына, мягко говоря, не соответствует правде.
— Вам ведь с братом не нужно, чтоб бедняжка узнала, куда я отвезла её сына? – спрашивала Бранова Виктора Васильевича. – Слушай, у меня сердце с каждым днем все сильнее и сильнее разрывается. На вашу Полину уже смотреть страшно. Вот я и думаю: может, мне стоит все ей рассказать? Пусть знает, что её сынок жив. Что муж со своим братишкой решили от нежелательного ребенка просто избавиться.
— Галя, но ведь ты этого не сделаешь? – испуганно спросил Шабанов. – Тогда ведь ты будешь первой, кто увидит небо в клетку.
— Знаешь, Витя, думаю, те деньги, которые я получу за предоставленную информацию, покроют все издержки. А вот ваша с братом судьба видеться мне очень незавидной. Сам подумай: стоит ли так рисковать?
Сама Галина представить себе даже не могла, какую опасность стала представлять для Германа с его подельником после этих слов.
— Похоже, у нас – серьезные проблемы, – оповестил брата Шабанов.
— Ты что имеешь в виду? – спросил Герман Федорович.
— Бранова не с того, не с сего закусила удила, и теперь будет держать нас с тобой на крючке.
— Вить, но ты же знаешь, как решаются подобные проблемы. Тебе, как говорится, и карты в руки.
— Ты что, хочешь, чтоб я убрал Галину?
— А у нас что, есть другой выход? Витя, ты же сам прекрасно понимаешь: Бранова – слишком опасный свидетель, которого оставлять в живых – себе дороже.
Трудно сказать, какие душевные струны Виктора Васильевича были задеты в этот момент, но, наверное, впервые в жизни он решился пойти наперекор брату.
— Тебе надо уезжать отсюда, и, как можно, скорее, – оповестил он Бранову.
— Почему? – спросила Галина.
— Галя, на тебя объявлена охота, и твое дальнейшее пребывание в Москве становится небезопасным для тебя самой.
— Это кому же я так не угодила?
— А ты угадай с трех попыток. Ты, дорогая моя, имела неосторожность вступить в пререкания с моим братом, а он таких вещей не прощает.
— В какие пререкания!?! Я всего лишь сказала твоему брату: его жена в любой момент может узнать, что случилось с её сыном. В конце концов, у всего есть своя цена, и у моего молчания тоже.
— Галя, ты сама себе подписала приговор, и теперь оставаться в Москве тебе просто опасно.
— Что же мне теперь делать?
— Что теперь делать? – вопросом на вопрос ответил Шабанов. – Значит так: собираешь вещи и возвращайся туда, откуда приехала. Сама понимаешь: твое пребывание в Москве становится небезопасным.
Столицу Бранова покидала с тяжелым сердцем, затаив обиду на тех, кому, по её мнению, была оказана неоценимая услуга.
Родной город явно не спешил принимать Галину в свои распростертые объятия. Рабочее место, на котором Бранова трудилась долгие годы, не оказалось вакантным, а поиски новой работы ни к чему не приводили.
Только встреча Галины со своей старой школьной приятельницей Аллкой Энверовой помогла решить некоторые её проблемы. Уже несколько лет Алла была не последнем человеком в городском тресте уличной торговли, а в силу этого подходящая вакансия для Брановой нашлась достаточно быстро.
— У нас тут определенный завал в сезонной торговле образовался, – сказала Галине Алла. – Скоро ларьки с мороженым, с газировкой открывать надо будет, а торговать некому. Большой зарплаты положить не можем, а работать за маленькую - охотников мало. Вот я и подумала: может, ты согласишься месяцок-другой за прилавком постоять? Золотых гор, конечно, не обещаю, но на кусок хлеба, да еще и с маслом, хватать будет обязательно.
— Алл, а у меня что, есть выбор? – спросила Бранова. – Мне сейчас любая работа – даже уборка в отхожих местах – подойдет.
Новый вид трудовой деятельности для Галины не оказался в новинку. Еще раньше, в былые годы ей не раз приходилось стоять за прилавком какого-нибудь ларька, продавая нехитрую снедь. Все особенности уличной торговли Бранова знала досконально, а поэтому все её действия были отработаны до автоматизма. Правда, удовольствия эта работа Галине не доставляла абсолютно никакого.
Ежедневно, приходя на работу, Бранова всем своим видом показывала, что отбывает какую-то непосильную повинность. Все – покупатели, улица, на которой она работала, спешащие по своим делам прохожие, даже само мороженое – вызывали у неё нескрываемое раздражение.
Появившийся, как из неоткуда, невысокий коренастый мужчина явно демонстрировал полное равнодушие ко всему, вокруг происходящему. Одетый в костюм не самого дешевого покроя, всем своим видом мужчина выделялся из общей массы спешащих туда-сюда прохожих.
Едва взгляд Галины задержался на этом, стоявшем чуть поодаль, мужчине, она расцвела в улыбке.
— Женька!?! Мореходов!?! – радостно воскликнула Бранова. – Ты, что ли!?! Какими судьбами?
Обернувшийся Евгений также был рад увидеть старую знакомую.
— Галка!?! Бранова!?! – прокричал он. – Ты ли это!?! Слушай, столько времени прошло, а ты совсем не изменилась. Только вот сюда-то тебя каким ветром занесло? Ведь всю жизнь по разным конторам сидела, а теперь, вдруг, мороженым заторговала. Нелогично как-то получается!
— Все течет, Женя, все меняется, - ответила Галина. – Зато у тебя, я вижу, дела в гору идут. Вон, и приоделся не слабо, и денежки, видать, завелись немаленькие.
— Что есть, то есть, Галина. Мне на судьбу грех жаловаться. Давай-ка лучше ты расскажи, как дошла до жизни такой.
— Знаешь, этот разговор у нас с тобой в один час не уложится. Давай встретимся где-нибудь на нейтральной территории, и я тебе обо всем расскажу.
Нейтральной территорией оказалась одна уютная кафешка, затерявшаяся в одном из переулков Краснодара. У старых знакомых было достаточно времени, чтобы вспомнить былое да поведать друг другу о своем житье-бытье. Благо, немногочисленные посетители, негромкая мелодия, немного приглушенный свет задушевной беседе только способствовали.
— Слушай, ну, вот никак не ожидал тебя за прилавком увидеть, – признавался своей знакомой Евгений. – Что, настолько у тебя дела неважно обстоят?
— Да, просто, Жень, карта так легла. Сама виновата! Если бы сидела дома, да никуда не высовывалась, ничего бы не было.
Чем дольше Галина продолжала свой рассказ, тем сильнее, мягко говоря, удивлялся её знакомый.
— Ты хоть сама-то понимаешь, что это – чистой воды криминал? – спрашивал Мореходов Бранову. – Теперь тот, кто все это затеял, в покое тебя не оставит.
— Что ж мне теперь делать?
— Ну, во-первых, сидеть и не высовываться. Во-вторых, желательно, чтобы в этом городе тебя вообще не было. Люди, которые за всем этим стоят, уже, наверняка, объявили на тебя охоту. Поэтому чувствовать себя здесь в безопасности ты по определению не сможешь.
Даже не представляла себе Галина, что на самом деле представлял из себя её старый знакомый.
Уже давно Евгений Мореходов слыл знаковой фигурой в определенных кругах, где был известен под кличкой «Синдбад». На следующий же день подробности его разговора с Галиной в этих самых кругах стали известны, чем спровоцировали немалый шум.
— Это кем же надо быть, чтобы так поступить!?! – недоумевал «Гроссмейстер». – Регина, твой бывший зять – настоящее чудовище! Только представь, что будет, если он во главе всей организации встанет.
— Ой, Алик, да, успокойся ты, наконец, – ответила Регина Робертовна. – «Черный принц» все правильно сделал. Дурная кровь не нужна никому, в том числе, и мне.
Цинизму хозяйки «Гроссмейстер» мог только подивиться. Ни одной эмоцией, ни одним движением мускула на лице не было высказано не то, что возмущения, а даже простого удивления.
— Алик, а откуда у тебя такие сведенья? – спросила Регина Робертовна Разумовского.
— «Синдбад» на хвосте принес, – ответил «Гроссмейстер». – Эта женщина – его старая знакомая. Она ему все и рассказала.
— И что, она до сих пор еще жива?
— Регина, ну, а почему должно быть по-другому?
— Слушай, а ты только представь себе, носителем, какой информации она является. Если хоть что-то просочится наружу, нам же тогда всем не поздоровится.
Аргументов Регины Робертовны оказалось достаточно, чтобы «Гроссмейстер» послушно сделал под козырек. С выполнением этого указания решено было не медлить, а его выполнение было поручено «Синдбаду», у которого желание убирать свою старую подругу полностью отсутствовало.
— Уезжать тебе надо отсюда, Галина. – Сказал Мореходов. – Причем, как можно, скорее.
— Уезжать!?! Куда!?! Зачем!?! – посыпались вопросы от Брановой.
— Охота на тебя объявлена, дорогая моя, – пояснил «Синдбад». – И те, кто на тебя эту охоту объявил, - люди очень серьезные. Шутить не любят.
— Это кому ж я дорогу перешла?
— Вопрос не ко мне, Галя. Я уж не знаю, кому так надо было насолить, чтоб все местные ОПГ на уши поставить.
— ОПГ!?!
— О чем я тебе и говорю. Вот расскажи мне: кому ты ухитрилась так дорогу перейти, что теперь за тебя самые отвязные авторитеты взялись?
Рассказ Брановой еще раз утвердил «Синдбада» в его мнении о том, что дело приняло самый серьезный оборот.
— В общем, драпать тебе надо отсюда, - сказал Мореходов Галине, - и чем скорее, тем лучше.
— Драпать!?! Куда!?! Женя, ты в своем уме? – посыпались вопросы. – У меня здесь, между прочим, вся жизнь прошла...
— Если ты не уберешься отсюда в ближайшее время, она у тебя здесь же может и закончиться, – перебил знакомую Евгений. – Галя, ты не представляешь, каким людям ты перешла дорогу. Благодари Бога, что они обратились ко мне, а не к кому-то еще.
— Хочешь сказать: меня заказали?
— Да. Именно это я и хочу сказать, – произнес Мореходов. – Теперь ты понимаешь, насколько опасно тебе здесь оставаться?
Понимание того, насколько опасным может быть для неё пребывание в родном городе, к Галине пришло моментально, но тут же встал другой вопрос: где бы она могла схорониться до времени?
В силу особенностей характера, вокруг не нашлось бы ни одного места, где Бранову ждали.
— Да, мне и податься-то некуда, – сказала она «Синдбаду». – Родителей я давно похоронила, а другие родственники со мною не общаются.
— Да. Положеньице, – задумчиво промолвил Мореходов.
Почесав голову, с минуту подумав, он, наконец, произнес:
— Знаешь, Галина, есть у меня на примете одно место, где тебя можно было бы спрятать. Правда, далековато это место отсюда находится. Зато там тебя точно никто искать не будет. Поэтому если ты готова, давай, я туда позвоню, и можешь отправляться.
— Жень, конечно, позвони. Жить-то хочется. Значит, придется спасаться вдали от дома.
— Только, предупреждаю сразу, никакой халявы для тебя там не будет. Вкалывать будешь, как папа Карло.
Когда жизненные пути Евгения Мореходова и его сестры – настоятельницы Зачатьевского монастыря Матушки Феодоры – кардинально разошлись, ни она, ни он уже не помнили. Письма от брата были крайне редки, да и те приходили лишь тогда, когда Мореходову от родной сестры что-то было нужно.
Тем удивительнее для Матушки было письмо брата, в котором он, наверное, впервые просил не за себя, а за другого человека.
— Полина Аркадьевна, вы не знаете, в нашем странноприимном доме есть свободные места? – спрашивала настоятельница.
— В монастыре нет, Матушка. На «Дальних полянах» пара домиков освободилась. Вчера оттуда паломники съехали…
— Вот это – хорошо, Полина Аркадьевна, – перебила Римашевскую настоятельница. – Значит, есть, где поселить нашу новую гостью.
— Новую гостью? Кто же это?
— Помните, я вам рассказывала, что у меня брат на Кубани остался? Ну, так вот, он прислал мне письмо, в котором очень просит приютить свою старую знакомую. Она оказалась в сложной ситуации, и на неё сейчас охотится криминал.
— Матушка Феодора, а вы не боитесь?
— Полина Аркадьевна, я перестала бояться тогда, когда однажды ночью к нам в дом ворвались вооруженные чекисты, чтобы арестовать моего дедушку. Он ведь у нас регентом в кафедральном соборе служил. Ну, а тогда к служителям церкви, сами знаете, как относились. В общем, и мой дедушка попал под раздачу. Вот с этих пор, Полина Аркадьевна, я уже ничего не боюсь.
От городского вокзала к стенам монастыря желтое такси домчало Галину минут за двадцать – тридцать, не больше. После цветущего, утопающего в зелени, Краснодара, места, в которых суждено было оказаться Брановой, показались ей достаточно суровыми.
— Не курорт, конечно, – констатировала факт Галина, выйдя из автомобиля.
Две сестры, стоявшие у ворот монастыря, радостно приветствовали новую гостью.
В силу того, что раньше в подобных местах она ни разу не бывала, и сам монастырь, и встречавшие её монахини показались Брановой несколько странными.
Обстановка кабинета настоятельницы, в котором оказалась Галина, также показалась ей довольно скудной. Смысл развешанных по стенам икон Бранова не понимала, а немногочисленная, обшарпанная мебель, стоявшая в кабинете, казалась не очень удачным приветом из прошлого.
— Вы, Галина Николаевна, я так понимаю, хорошо знакомы с моим братом? – спросила Матушка Феодора.
— Мы вместе с Евгением работали какое-то время, – отвечала Бранова. – Потом наши пути разошлись, но пару месяцев назад мы снова встретились.
Галина махнула рукой и продолжила:
— Ой, Матушка, даже не знаю, чтобы я без Жени делала. Ведь тем, что я до сих пор жива, я только ему обязана.
С плохо скрываемым недоверием Матушка Феодора посмотрела на свою собеседницу. Своего брата она знала довольно хорошо, и хорошо понимала, на что этот человек, в принципе, может быть способен. В том, что за словами Галины, по определению, не может стоять ничего хорошего, можно было не сомневаться, и вскоре опасения настоятельницы нашли свое подтверждение.
— Галина Николаевна, у нас здесь, на «Дальних полянах» открылся детский приют, и нам очень нужен человек, который мог бы организовать там работу. У вас, я знаю, есть опыт подобной деятельности. Вы бы не согласились помочь и нам. За детишками-то наши сестры ухаживать умеют, но вот административные вопросы, разная бухгалтерия, честно говоря, не наш конек. Тут кто-то более опытный в таких вещах нужен. Вот я и о вас подумала. Опыт у вас есть. В этой сфере вы ни один год проработали. Вам, как говорится, и карты в руки.
Уговаривать Бранову вообще не пришлось. Административная работа, работа с документами всегда были её стихией, в которой она чувствовала себя, как рыба в воде.
— Матушка Феодора, конечно, я готова вам помочь, – ответила Галина. – Все, о чем вы сейчас говорили, мне хорошо знакомо. – Думаю, в этой работе я могу быть вам полезна.
— Вот и договорились! – провозгласила настоятельница.
С этими словами она взяла телефонную трубку и набрала нужный ей номер.
— Полина Аркадьевна, вы бы не могли сейчас ко мне зайти? – спросила Матушка Феодора, услышав в трубке нужный ей голос.
В кабинете настоятельницы Полина появилась минут через десять. При первом взгляде на Бранову женщину охватила оторопь, а по спине пробежались мурашки. Черты лица Галины в её памяти зафиксировались фотографически, и даже прошедшие годы не могли их стереть.
— Полина Аркадьевна, Галина Николаевна поможет нам организовать работу сиротского приюта на «Дальних полянах», – сказала настоятельница. – Вы бы не могли её туда проводить? Покажите, как там все устроено; познакомьте с сестрами, которые там трудятся.
Наверное, впервые в жизни Полина не знала, что она может ответить. Чувство глубокого презрения вызывала у неё Бранова одним своим видом. Время не могло вытравить из памяти те дни, когда Галина дневала и ночевала в особняке Сапрановых. Цель нахождения Брановой в особняке, как потом оказалось, также была сугубо практичной – разлучить Полину с её новорожденным сыном.
Как реагировать на просьбу Матушки Феодоры, Полина себе даже не представляла. Вся её сущность находилась во власти эмоций, только каким-то чудом она смогла не дать им выплеснуться наружу.
— Пойдемте, я вас провожу, – сухо сказала Полина Брановой, и вместе они удалились из кабинета настоятельницы.
Лицо Полины также показалось её спутнице до боли знакомым. Где она могла видеть эту женщину? Конечно, в Москве! Когда она работала в особняке Сапрановых, Полина была супругой Германа Федоровича. Отношения между мужем и женой складывались далеко не самым лучшим образом, чему Галина была свидетельницей неоднократно.
Был в особняке еще один человек, Галине по-настоящему близкий. С Эльзой Гауптман её связывала давняя, неизвестно когда начавшаяся, дружба. Что было общего у этих людей, навсегда осталось загадкой, но во время пребывания Брановой в особняке, их с Гауптман можно было смело назвать – не разлей вода. Остался тайной ответ на вопрос: что могло связывать этих двух женщин?
Сейчас Полине стоило больших усилий над собой, чтобы сдержать себя и не вцепиться Брановой в волосы.
— Как там Эльза поживает? – услышала Полина за спиной неожиданный вопрос.
— Не знаю, – ответила она, обернувшись. – Правда, не знаю. Я ведь в Москве уже давно не была. А Германа я не видела с тех пор, как вы с ним отправили меня в психиатрическую лечебницу, из которой мне удалось выбраться только недавно.
— Ну, а кто виноват-то тебе!?! – Бранова перешла на более грубый тон. – Мен тебе достался золотой с бриллиантовой инкрустацией, а ты все нос воротила, цацу из себя строила. Вот он и не выдержал. Ну, а ты как хотела? Если уж отхватила себе такого мужика, изволь соответствовать.
— Да, никого я не отхватывала. Меня ж за Германа насильно выдали…
— За таких менов насильно не выдают, – прервала Полину её спутница.
Спор между женщинами мог продолжаться бесконечно долго, если бы не встретившийся им на пути Антон. Молодой человек шел в монастырскую мастерскую, чтобы взять там нужный ему инструмент. Увидев Антона, Полина не могла скрыть радости. За то время, что с Леной они жили в обители, Римашевская стала им по-настоящему близким человеком.
— Антош, как там Леночка поживает? – спросила Полина юношу. – Я её уже третий день нигде не вижу.
— Полина Аркадьевна, Лена немного приболела, – ответил Антон. – Сегодня только температура спала, а до этого она вообще из постели не вставала.
— Врача вызывали?
— Да, вчера доктор приходил. Сказал, что у Леночки ОРЗ. Лекарств понавыписывал кучу. Вот, целую неделю с ней пролечились.
Увидев Бранову, Антон расцвел в улыбке.
— Галина Игнатьевна, и вы здесь! – радостно воскликнул он. – Очень рад вас здесь увидеть.
— Здравствуй, Марков, – сухо ответила Галина. – Ты-то каким образом здесь обосновался?
— Я ж медицинский заканчиваю, а сюда нас прислали практиковать от института. Здесь, вон, детский приют есть, ну, а в нем нужны медицинские работники.
Своего бывшего воспитанника Бранова знала достаточно долго, и хорошо понимала, когда он говорит правду, а когда нет. Сейчас, в данный момент весь вид Антона говорил о вынужденности его в монастыре нахождения.
В приюте новую сотрудницу приняли, что называется, по одежке. Меньше всего Бранова напоминала человека, имеющего к детям хоть какое-то, даже отдаленное отношение. Зато гонора, высокого о себе мнения в Галине хватало с избытком, что соприкасающиеся с ней люди не могли не заметить.
— Матушка Феодора, эта женщина еще долго будет с нами работать? – спрашивала настоятельницу Сестра Иулания.
— Вам что, что-то не нравится в её поведении?
— Да, такое впечатление иногда складывается, что работа с детьми – это вообще не для неё. Вы сами посмотрите: с тех пор, как она у нас появилась, в приюте все стало максимально забюракрачено. Мы ж теперь без её подписи, без её закорючки шага сделать не можем.
Был в монастыре еще один человек, которому Бранова была неприятна ничуть не меньше. В присутствии этой женщины Полина не могла находиться больше пяти минут. Настолько горьки были воспоминания, с ней связанные.
— Я смотрю, Полина Аркадьевна, к нашей новой администраторше в детском приюте вы большой любви не испытываете? – как-то спросила настоятельница.
— Матушка Феодора, а не за что мне её любить, – развела руками Полина. – Не дай Бог никому пережить то, что мне пришлось из-за неё вынести.
Рассказы Полины были полны событиями, выворачивающими душу наизнанку, которым настоятельница просто не могла посочувствовать.
Сам Герман в это время был настолько далек от разворачивающихся вокруг него событий, что абсолютно не видел грозящей ему опасности.
Плодами в высшей степени удачной для сделки Ромодановский решил воспользоваться незамедлительно. Уже пять минут он упивался видом красовавшихся перед ним бриллиантов, и даже не заметил вошедшего в кабинет Романа.
— Что это? – спросил Рома, увидев разложенные перед отцом сокровища.
— Это? Это – то, что заставит Германа ходить перед нами на цирлах. – произнес Владимир Борисович. – Сын, до сегодняшнего дня мы с тобой решительно ничего не могли этому самодуру противопоставить. Теперь такая возможность появилась.
— Ты сейчас о чем?
— Вот об этом. – Ромодановский бросил взгляд на бриллианты. – Ромка, знаешь, какая охота идее на эти камни? И ведут эту охоту люди, которых Герман боится больше всего на свете.
— Что за люди-то? – спросил Роман.
Выслушав рассказ отца, Рома в полной мере смог оценить свалившуюся им на голову удачу.
— Это что, получается, теперь мы Германом сможем банально понукать? – спросил он Ромодановского.