Так и провалялся мой куль с книжками в углу, под присмотром тёти Моны Лизы.В гардеробной "сибирского Лувра". В том самом крячковском углу, где этажом ниже в подвальных бутовых застенках сверлили затылки пулями и умучали красноармейского командарма. "Эй!" -раскатывается эхом в раструбе времени, "Хе!" -отзывается садистическим смешком, пока я тут с мешком,- в ответ.
Бегу я по лабиринту тех катакомб Минотавром, ловлю ускользающую нить Ариадны, -а из стенок - то лик совдеповца в митьковском варианте, то морским узлом кулак матросика Центробалта какой скульптуриной. Лежит мой рюкзачишка котомкой беженца, окровавленным исподним проколотого штыком. Чьим?-чеха, поляка, аненковца, каппелевца-поди разбери.Книжки в той котомке угловато топорщатся, колчаковскими вагонами, гружёными золотом. Ох, тяжела котомочка-то!
Там, в моей повести Утраченная акварель"- Крым, море , солнце, чайки.Тут - пуховики, шубы, ноги в зимней разляпистой обуви, голодные воробьи, выпрашивающие крошек, порхают между ног.Холодно. Прорывает теплотрассы. Снижаются параметры теплоподачи. Правда, вот один галерист ходит в похожих на древнеримские калиги сандалиях.Нет -не Египет. Но чертоги дворцовые, луксоровские полны Клеопатр и Антониев. Творческая интеллигенция. Алтарь искусства. Хождения и каждения. Жречество. Ходит кадык поэта, сотворяя в пеликаньем зобу рифму.
С верблюжьим горбом книг за спиной вываливаюсь из автобуса. Хотя на самом деле всё еще нахожусь внутри картинки, на которой изображён доставщик еды на самокате.Только еда моя -не пицца в коробках, а книжки, книжки, книжки.
Направляю мой самокат - к базару. Там Али-джан восседает среди вангоговских мандаринов, апельсинов гогеновских, ренуаристого укропа и сельдерея.
-А салям алейкум!
-Алейкум а салям!
Мы с Али-джаном -два дервиша. Он -узбек.Я русский. По русски -дервиш-юродивый, убогий. Дурачок. Неужели я такой?
-Это чо у тебя в мешке-картошка купил? А чо такой квадратный?
-Не! Не картошка. (А ведь дома -то нет, кончилась.)Книжки с моими повестями.
Вынимаю. Разворачиваю. Показываю мой хемингуэистый портрет.
- Похож...ГрамАтный ты! И фамилия , как у Михал Сергеича...
Про то, что мой однофамилец развалил СССР само-собой было добавлено. Тут же явился пластиковый стаканчик с уже налитой в него водочкой. Было по-восточному гостеприимно предложено выпить. Отказываюсь. По-кержацки, по-староверовски.
Опустошив одноразовый стаканчик, не поморщившись, закусив долькой лимона, Али взвешивает вязанку бананов. Надо же хоть что-то примату принести в хижину из джунглей после выхода на охоту. В стремительной инволюции по Дарвину -наоборот , обрастая мамонтовой шерстью, я уже миновал стадию неандертальца и неизбежно приближаюсь к фазе хомо эректуса, вот -вот встану на четвереньки. Я уже даже что-то более первозданное , чем австрапитек! Ещё миллион лет -и преобразуюсь в абсолютно одноклеточное. Пи-пи-пищит электроника, считывая с карточки энную сумму. (Так и деньги то на карточку жена перевела!Художник слова то уже проел свой пенсион!) А Али-то -джан , джином из тонкогорлого кувшина, весь устремлён в будущее. Кроманьонец эпохи цифровизации он! При смартфоне. Он целыми днями слушает муэдзинистую музыку. Кажется, это какая-то узбекская попса. Он такой тамерланистый. Завоеватель! Но какой-то ласковый завоеватель, услужливый. На Саади смахивает, на Амара Хайяма, хоть никогда их не читал. У него и ноут на квартире, в которой по-Ташкентски жарко. И чернобровая жена с золотыми зубами. Киборг! А киборгу надо периодически смазывать микрочипы. И потому он, догоняясь, наливает в опустевший одноразовый стаканчик отнюдь не гранатовый сок, выстаивающийся на стеллажах, как виски и текила на полках салуна в вестерне.
-Я тоже книжки читаю! - разит он меня из невидимого кольта.
Сую бананы в рюкзак поверх книжек.Вязанка кривых дуэльных пистолетов, бумерангов. Но в кого стрельнешь? В кого бросишь разящую лопасть. Застёгиваю рюкзак, уплотняя ношу. Пусть там оголодавшие , ускользающие от пуль и штыков Бела Куна, врангелевцы хотя бы нюхнут тропического фрукта, а то им в Галлиполи кроме французских консервов и ящериц ничегошеньки не светит...
-Рахмат!
-Мархамат!
И снова я на на набережной Сены.Нотр Дам-шилом из мешка . Эйфелева маячит. Наплывают краснокирпичные дома. Дома? Или дурдома? Не разобрать того. Бреду я простреленный. Штыком пробитый. Сена-Обь, Нева, Москва -река... Мосты, мосты.Нет денег сходить к дантисту. Мостами обзавестись. Несу домой, где недавно вырубали отопление и было зябко, книжки и бананы...