…Не помню точно, помогли ли моей «абитурской» работе ультрамариновые тени или испортили, и какие отметки мы получили на вступительном экзамене, но главное, мы поступили! Хотя год был сложным, потому что в этот год было два школьных выпуска, последний год учились одиннадцатиклассники и десятиклассники тоже закончили школу. А для поступления на худграф мы сдавали много экзаменов: рисунок, живопись, черчение, физика устно, математика устно и письменно, сочинение.
В студенческие годы мы очень гордились, важничали, что учились на худграфе. И называли себя хвастливо, и с неким превосходством - художниками! Сейчас не всегда смелости хватит причислять себя к художникам, но хорошо, что молодость наглая бывает.
Курс наш – более 50 студентов, разных по возрасту, по уровню подготовленности. На первом курсе сразу выделились те, у кого уже за плечами был худграф педагогического училища, но концу второго курса их мастерство выравнивалось, а иногда «сдувалось», благодаря успехам отдельных ярких, творческих личностей.
Сразу же, в студенческом коллективе неофициально происходит деление на «городских» и «общежитских», а внутри общежитских поддерживалась дружба по родным местам, из которых приехали, и по комнатам, в которых проживали, и по общим интересам. Городские обычно примыкали к общежитским со своего курса, своей группы или подгруппы.
В общаге, на первых курсах, в одной комнате прожили «николаевские» - Валерий Сахатов и Саша Лепетухин, и «комсомольчане» - Сергей Золотарев, Вадим Федоров. Они стали лидерами нашего курса, привлекали наше внимание своими необычными работами, своим «вольнодумием», увлеченностью творчеством, тайным интересом к запрещенной литературе, к неизвестным французским художникам.
О, они на просмотр выставляли такое огромное количество работ, что занимали почти весь знаменитый худграфовский этаж. Во время просмотров мы наблюдали, как вокруг работ Сахатова и Лепетухина, проходят долгие и жаркие споры между преподавателями. А результатами этих обсуждений, почему-то становились не высокие оценки, и даже были тройки по рисунку. В глубине души мы не соглашались, нам сложно было понять, почему так оцениваются работы.
Мы всегда с большим интересом рассматривали работы этих творческих ребят, в них уже тогда был узнаваемый авторский стиль. Работы Валеры Сахатова (Сахатый, так в студенчестве его назвали) были какими-то резкими, с уверенными линиями рисунка, построенные на обобщенных контрастах, цельными и гармоничными по цветовым пятнам. Что меня тогда удивляло? Как Валера работает над постановками. Он не боялся переделывать работу, переписывать, убирать краски, брать новый лист… он добивался какого-то, только ему известного «Образа». Помню, каким Валера был в аудиториях рисунка и живописи. Он не был болтливым, весь вовлекался в процесс взаимодействия с натурой, любил рисовать около окна…сейчас я понимаю, что его чувственности нужны были контрасты – свет и тень.
Саша Лепетухин (Лепета) ходил постоянно с альбом, бумажками, какими-то цветными карандашами, кусочками пастели. Однокурсники его считали странным, потому что он умел разговаривать сам с собой, даже задавать себе вопросы и «сам себе» отвечать. И его внешний вид тоже вызывал удивление, он ходил в валенках, был обмотан длинным шарфом вокруг шеи, двигался по коридору не по середине, а вдоль стенки. Но одновременно, Александра на курсе уважали, за его непризнанный талант, увлеченность рисованием, большую начитанность, остроумие, умение высказать свое мнение, которое могло отличаться от других. В аудитории Саша не мешал другим однокурсникам, в отличие от Валеры, которому нужно было пространство, отход от своей работы и взгляд со стороны. Лепетухин мог найти место везде, пристроится на стуле за другими студентами, тихо примостится в уголке, но иногда был говорливым и шутливым, обращаясь к кому то, вроде бы без обиды, но выглядели его шуточки язвительно, как будто с подковыркой.
Рисунки Лепетухина – это разговор «сам с собой», он рисовал свои воспоминания, маму, родные места, рисовал везде и всегда, все что видит, но больше свои мысли. Его рисунки были на любой бумаге, и даже на обёрточной серой бумаге, которую добывал в соседнем продуктовом магазине. Любил рисовать в небольшом формате, строил композиции длинные, с продолжением, или короткие, как самостоятельные. Сашины рисунки можно было рассматривать бесконечно, удивляясь его цепкой зрительной памяти, он помнил и любил все детали, движение людей, мимику лиц... Ему были интересны узоры на маминых занавесках, и какого цвета и как сидела в детстве его кошка, какая была посуда на столе, как в зеркале отражалась мама и какого цвета было на ней платье … И все эти предметы, люди, дома находились в Сашином вымышленном пространстве, они там жили, двигались, разговаривали, любили и плакали, радовались, страдали и «Красовались». Я специально выделила это слово, чтобы более выразительно охарактеризовать своеобразие Сашиных реально-вымышленных рисунков. Во всех работах присутствовало любование миром! Конечно, через много лет, понимаешь, что в художественном вузе существует академическая программа, которую студентам нужно было освоить, а самостоятельное творчество Саши Лепетухина не укладывалось в прокрустово ложе.
Сергей Золотарев (Серый) был тихим и не очень заметным, по-моему, он стеснялся девчонок-однокурсниц. Запомнился мне Сергей своим внимательным взглядом, который он не отводил и как бы всегда рассматривал. Работал он серьезно, рисовал много, каждую композицию пропускал через свою душу и старался довести работу до определенной законченности. Педантично, относился к процессу рисования. Помню, как мне было интересно наблюдать как с удовольствием, не спеша, рисовал Сергей, красиво оттопырив мизинчик. К своим работам относился уважительно, не бросал, не скручивал в рулон, аккуратно их складывал. На просмотр приносил папки, полные работ. Мы тогда с удивлением смотрели, что оказывается существуют такие большие папки для художников. У него была хорошая рисовальная и акварельная бумага, разные кисти, карандаши, разные графические материалы. Позже мы узнали, что папа у него был художником в городе Комсомольске и Сергей Золотарев с детства был ориентирован на профессию художника, но нигде особо об этом не говорил.
На втором курсе Сергей увлекся графикой. Запомнила его задание по композиции, гравюру «Бураино». А над графической работой «Фонтан на центральной площади» он работал несколько лет, сделав огромное количество вариантов, изменяя масштабность элементов, ритмическое чередование полетов голубей, добиваясь светлого летнего настроения. Эта тема потом стала его дипломной работой.
Вадим Федоров на первых курсах был просто одержимым художником, вокруг него не существовало других интересов. Его работы – это экспрессия, которая в последствии оказалась серьезным психическим состоянием.
Дружба, которая сложилась в студенчестве, которая прошла через всю их жизнь, но взгляды на искусство и творческие интересы сильно изменились. У каждого сложилась своя творческая судьба. Наверное, не удивительно, что каждый со своей «колокольни» имел право осуждать и говорить про своего друга снисходительно, мол неправ…, запутался в своих взглядах… Как-то я была в Москве и встретилась с Валерой Сахатовым в его мастерской, болтали и вспоминали. Валера, показывая свои работы, рассуждая о современном искусстве, сказал, что художник должен глубоко заниматься и развивать «чистое» искусство, а не заниматься передачей какого-то конкретного содержания, и что он не понимает, зачем Саша Лепетухин, хороший художник, а тратит время и свой талант, иллюстрируя Библию.
Подобное мнение было и у Сергея Золотарева. Когда я была в Комсомольске-на-Амуре, то попросила своих худграфовцев организовать мне встречу с Сергеем, потому что знала о его тяжелой болезни. Печальная была встреча с Сергеем, хотя он сильно изменился внешне, но он не переставал интересоваться, какие выставки проходят в Хабаровске, много расспрашивал про Сашу Лепетухина. Он старался держаться, бодрился, рисовал карандашом какой-то натюрморт, который стоял на стуле рядом с кроватью. Сергей сказал, что следит за творчеством Лепетухина и считает библейскую тематику тупиковым направлением, что эти сюжеты будут тормозить личность художника, и можно потерять свою творческую индивидуальность. Мы много говорили о Вере, отношению к Богу… И, прощаясь, обнялись с его последними словами – «Ну, с Богом!!!». И мы рассмеялись, поняли, что в этих словах прозвучало противоречие и глубокий смысл. Александру Лепетухину я ничего не сказала, только, то, что Сергей ждет его встречи. Через два дня у Сергея закончилась земная жизнь…
Тамара Давидова, 2021
(Продолжение следует)