Это может показаться странным, но антагонист в Мариной истории — мама. Кроме того, что кинематографически красивая, мама — перфекционистка и тратит (гробит, сказала бы повзрослевшая Мара) на это массу сил — своих и чужих. Мама никогда не лжёт и не изворачивается и из-за этого попадает в трудные ситуации, неловкость которых не чувствует. Но Мара чувствует. И пытается дезавуировать (тогда Мара не знала этого слова) в меру своих детских сил.
Именно за мамой было последнее слово в решении о переезде. Так Мару выдернули из лучезарного детства, окружения любящих родственников, растворявшихся в Маре, оторвали от закадычных друзей, вынули из комфортного климата, где пять месяцев в году, чтобы выбежать на улицу, достаточно сунуть ноги в сланцы, и поместили в непривычную, местами враждебную, среду, где мат на улицах никого не удивляет и где Маре пришлось долго учиться не падать на наледи на тротуарах.
Маре, с её непривычными словечками и манерами, южным «вызывающим» говорком и сленгом, необычной внешностью — загорелая, как мулатка, - предстояло стать своей в классе.
Первый облом случился в бассейне, где проходил урок физкультуры. Мара шла на зачёт уверенная в себе — ведь дома она из воды не вылезала. Но нырнув в неестественно синюю воду, ослепла и задохнулась и чуть не пошла ко дну — хлорка! В её предыдущем опыте хлоркой засыпали выгребные ямы дворовых туалетов. «Алярм!» «Алярм!» - застучало в Мариных висках.
А когда лёг снег и уроки физры переместились на улицу, выяснилось, что Мара не умеет стоять на лыжах и коньках, она боялась упасть и пораниться о полозья или острия лыжных палок. В пятёрочном аттестате заведомо нарисовалась убогая «тройка» по этому никчемному предмету.
Симпатичный одноклассник, к которому она отнеслась без пиетета, в отместку тут же окрестил её «Чунга-Чангой», всем казалось это смешным. Через два года, когда на Мару стали обращать внимание мальчики, и она заняла в иерархии класса подобающее место (не такая красивая, как мама, но всё же), Вадим ещё вспоминал это прозвище, но его уже никто не поддерживал: мальчики звали в кино, девочки завидовали привозимому с долгих каникул загару.
Самой большой утратой оказалось теперь отсутствие бабушкиной поддержки, которая не давала родителям «нервировать девочку». Бабушка любила Мару безо всяких условий. Огорчалась порой, да. Но любила — по самому факту рождения. Маме, чтобы её любовь не ослабевала, надо было кроить Мару по своему образу и подобию. Но Мара оказалась из другого теста, не похожая ничем ни на маму, ни на мамину родню. Не слепишь, что задумано. Особенно сложно маме стало любить её, когда в Маре начало прорезываться девичье. Мама как могла отдаляла момент превращения ребёнка в отроковицу, Маре даже не объяснили, что наступит момент, когда ей понадобятся тряпочки и марля, и однажды ночью она проснулась насмерть перепуганная испачканными простынью и матрасом под собой. Хорошо, что как раз гостила бабушка, приехавшая дождаться окончания учебного года и забрать Мару с собой. Она мгновенно всё организовала.
Но до этого ещё два года, а пока Мара зимней ночью быстро идёт по улице и боится — кто бы мог подумать! - не темноты, а того, что луна - полная и снег разбеливает темноту, и что её, Мару, видно возможным преследователям.
Мама после работы пошла делать ремонт в полученной отцом двухкомнатной квартире во вторичке (сам отец в командировке, а маме не терпится к его приезду успеть сделать как можно больше, чтобы быстрее съехать от родственников, в чьей двушке уже почти полгода теснятся четверо взрослых и двое подростков. Тогда Маре было ещё невдомёк, каково взрослой паре обходиться без отдельной спальни, но про «две хозяйки на одной кухне» она уже всё понимала).
Уже показали вечерний фильм, уже и программа «Время» закончилась, а мама всё не шла. Мару возмущало, что дядька (отцов брат) и его жена не проявляют беспокойства и не выйдут встретить. Она тайком пробралась в коридор, сунула ноги в бурки, схватила пальто и шапку и просочилась за дверь. Нужный дом был в паре кварталов, главное — перебежать скользкую, раскатанную троллейбусными шинами, дорогу. Мару гнали холод и страх. Но не темноты, как я выше объяснила. Город стоял посреди тайги, а в тайге прятались «зоны» (Мара прежде не слышала этого страшного слова), и иногда из них сбегали «зэки».
Наконец Мара свернула к «своему» дому, юркнула в нужный подъезд, взбежала на третий этаж и нажала кнопку дверного звонка.
Мама обомлела. Испугалась задним числом за Мару, хотела поругать, но осеклась. Обняла, прижала к себе покрепче. Несмотря на пустоту, комнаты показались Маре уютными: возможно, из-за жёлтого электрического света и лампочек, отражающихся в голых чернильных окнах. Было уже за полночь, и возвращаться две женщины — взрослая и маленькая — не рискнули. Как-то умостились спать здесь.
Утром им здорово влетело от родственников: те, наконец-то обеспокоились, обнаружив пропажу племянницы. Это было такое отрадное чувство: стоять с мамой спина к спине и вместе отражать все эти несправедливые обвинения!