Из книги "Корреспондентские застольные"
Сразу расшифрую непонятную аббревиатуру из названия. ООКАВ - Очень Ограниченный Контингент Афганских Войск. Аббревиатура, конечно, не серьёзная, мною же и придуманная. Ну а дальше... Как оно всё и было в Туркменской СССР тогда ещё. И тогда же был написан репортаж, помещённый мной в вышеозначенную книгу в 2022 году.
ШЕСТНАДЦАТАЯ застава Серахского пограничного отряда расположена практически на стыке трёх границ: Ирана, Афганистана и СССР. А называется она «Инджерли-Чешме». Красиво звучит, роскошно да-же. А уж какая в этих местах кипела жизнь две с лишним тысячи лет назад, могла бы рассказать разрушенная древняя крепость близ заставы. Она уже во времена Александра Македонского считалась старинной.
Так говорят местные учёные-краеведы. А ещё они говорят, что им удалось расшифровать высеченную на камне надпись над входом в условное караульное помещение. Собственно, его и считают таковым благодаря всплывшей из глубины веков уставной фразе. Перевод примерно такой: «Воин, вернувшись с поста, не забудь смазать меч бараньим салом». Всё верно. Ружейного масла тогда не существовало.
А вообще удивительно, как похожи все армии мира, когда бы и где они ни существо-вали. Только оружие с течением времени меняется.
Конечно, крепость сохранилась очень фрагментарно. Разве вот караулка, да странновато выглядящий, почти ушедший в землю купол неведомого храма. Условного, понятно, храма. Просто иных подходящих аналогий не нашлось. Легенда гласит: в подземельях крепости хранятся сокровища, арсенал и всяческая утварь. Каждый новый начальник 16-й заставы мечтал раскопать вход в подземелье. На моей памяти так никто и не раскопал. А нужно ли это нынешним туркменским пограничникам или археологам — никому не ведомо.
Впрочем, в конце октября 1990 года никто не вспоминал о крепости и мифических сокровищах. Здесь не давал покоя стражам границ давно сложившийся перекрёсток контрабандных путей, известный как «Золотой полумесяц». А ситуация, о которой пойдёт речь, оказалась из ряда вон выходящей. Лично для меня — своеобразный привет с «той стороны». Будто специально для того, чтобы окончательно перекинуть мостик из моего афганского вчера в пограничное сегодня.
Талибы вышибли из Афганистана одну из боевых единиц бывшей народной армии на территорию СССР. В результате 47-й оперативный батальон с вооружением, семьями и всем домашним скарбом расположился несколькими лагерями не слишком далеко от за-ставы «Инджерли-Чешме». Бывших союзников тут же умело заблокировали силами Серахского и Тахта-Базарского пограничных отрядов. И теперь готовилась операция по… выводу очень ограниченного контингента афганских войск из Советского Союза. Вот что было известно в редакции, когда меня отправили в командировку, как крупного «потустороннего» специалиста.
…Вертолёт пошёл на снижение к заставе, и в иллюминаторе мелькнули чёрные не-высокие шатры-тенты, похожие сверху на стада громадных и не слишком горбатых невиданных животных. Как позже выяснилось, то были шатры первого и второго лагерей. Третий находился в горной щели, а потому остался мною незамеченным. Приземлились.
Застава разительно напоминала расположение мотоманёвренной группы, как её оборудовали «за речкой» во время войны. Те же землянки, те же доты, те же линии окопов, БТРы и однообразные голые сопки.
Вот разве зелёная дощатая беседка «портила» картину, казалась неуместной, как какой-нибудь лимузин посреди минного поля. В беседке курили несколько офицеров, шёл обычный послеобеденный трёп, будто не происходило ничего особенного. Да, собственно, так оно и было для этих людей, уже утративших первое острое восприятие тех дней, когда всё началось. Они успели досыта натрястись по ухабам здешних страшных дорог, наглотаться пыли, наговориться до хрипоты с афганцами. Вечером несколько отрядных офицеров, офицер управления войск округа и я погрузились «десантом» на бронетранспортёр. Эх, прямо как в «старые добрые времена».
Сначала отправились на «блок».
Он жил до боли знакомой по Афганистану жизнью. Возле боевых машин сновали люди, совершенствуя нехитрый военный быт. Дымила полевая кухня. Честно говоря, романтики мало. Ночи холодные, промозглые. Служба напряжённая, сторожкая: нельзя, чтобы вооружённые люди, хоть и бывшие союзники, проникли в глубь территории СССР. Подустали и солдаты, и офицеры. Сутками напролёт в верхней одежде, ночами мёрзнут. Раз в неделю праздник — баня на заставе. Пока обратно доберутся — будто и не мылись. Но хоть отдохнули немного душой и телом.
Да вообще романтики нет. На границе вводных и всегда-то хватает с избытком, а тут сама ситуация, как одна нескончаемая вводная.
…Однажды в чернильной темноте, какая наступает здесь ближе к полуночи, «блок» попытались прорвать на машине. Первая сигнальная ракета её не остановила. В ответ на вторую затрещали частые пистолетные выстрелы. Третья, ослепив, ударила точно в дверцу кабины. Интересно, кто из наших бойцов таким метким оказался, учитывая, что прицельная стрельба из сигнального пистолета практически невозможна? Так или иначе, водитель почёл за благо моментально развернуться и рвануть обратно…
Это к вопросу о необходимости блокирования. Тем более что — случайно или нет — на «той стороне» как-то слишком уж оживлённо стало. Постоянно перестрелки вспыхивают, взрывы громыхают. А к нам то и дело «подарки» залетают. То крупнокалиберная пуля от ДШК, то осколок от реактивного снаряда. Кстати, осколков бойцы для отчётности и фиксации фактов случайных или преднамеренных обстрелов с сопредельной стороны уже почти полный посылочный ящик насобирали. Послевоенные мирные пограничные будни в конкретное время в конкретном месте.
Теперь наш путь — к чёрным шатрам.
…Лагеря сидели без воды и с нетерпением ждали, когда подойдут из Серахса авто-цистерны. Бледно-рыжее, ровное, как стол, небольшое плато пестрело кучками озабоченно переговаривающихся вынужденных временных переселенцев. Там и сям виднелись мятые канистры, бидоны, вёдра, банки, в которые можно будет набрать живительной влаги. Вроде бы и не слишком высокая машина БТР-70, а обзор с неё, когда привычно (и че-го уж там, с ностальгией) сидишь на броне, очень хороший.
Пацанва, как во все времена у всех народов, на месте сидеть не могла. Под одобрительные возгласы взрослых мальчишки скакали «на одной ножке» наперегонки. Они же первыми увидели вымахнувший на плато бронетранспортёр и устремились навстречу. Причём многие всё так же — не на двух ногах. Это, однако, не помешало им в считанные секунды взять боевую машину в плотное кольцо. Следом потянулись взрослые.
Мы спрыгнули с брони, и каждый занялся своим делом. Отрядные офицеры стали уточнять с авторитетами детали предстоящего дела. А оно для обеих сторон ожидалось отнюдь не лёгким. Как его ни называй, а суть одна: необходимо перебросить 47-й оперативный батальон по советской территории почти на сто километров вдоль границы с тем, чтобы афганцы смогли вернуться домой, избежав боестолкновения с талибами.
Я сразу принялся фотографировать всё подряд, стараясь, тем не менее, ловить наиболее выигрышные ракурсы и моменты. Фотоаппарат-то плёночный, «Зенит»-зеркалка. А плёнка рассчитана всего на тридцать шесть кадров. Ко мне вдруг подошёл молодой афганец с болтающимся на плече автоматом Калашникова. Потёр пальцем веко, показал на моё и сказал с широкой улыбкой:
— Глаз!
— Спасибо, — сказал я и тоже потёр веко, думая, что успел где-то вымазаться.
Но гость продолжал гнуть свою линию:
— Глаз!
В конце концов, выяснилось, что он просто демонстрировал своё знание русского языка. Пока суд да дело, стало не до съёмки. Быстро смеркалось. Просто на «блоке» провели времени больше, чем предполагали. А между тем предстоящий день обещал быть сложным. Потому что именно на завтра была назначена операция по переброске опербата. Кстати, некоторые афганские бойцы с нашим сопровождением уже ушли по маршруту, перегоняя стада баранов и овец.
…Подъём «протрубили» рано, и минут через сорок мы уже были у первого лагеря. А там вкрадчивый утренний туман мешался с сизым дымом костров, делая чуть сюрреалистической картину неторопливой, размеренной какой-то суеты сборов в дорогу. Эта неторопливость сразу бросилась в глаза прибывшему с колонной автомашин начальнику отряда подполковнику Орлову.
— Абдул-Хак, — обратился он к подошедшему командиру батальона, — скажи своим людям, чтобы поторопились. В 10 часов колонна должна уже выйти, иначе ничего не получится.
Вообще-то комбата зовут Абдуллой, а Хак — это приставка к имени, прозвище, означающее в переводе «правдивый». У Правдивого на левом бедре в открытой кобуре красуется американский армейский кольт. На плече висит неизменный АКМ, а за пояс по-пиратски живописно заткнут длинноствольный немецкий люгер времён Второй Мировой. Командиру лет тридцать, он одет в короткую серебристую куртку, коричневые брюки и чёрные лаковые туфли. На голове — диссонансом — плоская шапочка-пуштунка бежевого цвета. (Оперативная униформа, видимо!)
Абдул-Хак слушает Орлова внимательно, согласно кивает головой и тут же начинает раздавать распоряжения резким гортанным голосом.
Я тоже с Правдивым пообщался через переводчика накоротке. Для себя больше, нежели для газеты. Ничего нового он мне не рассказал. Потом кто-то из отрядных предложил нам сфотографироваться вместе. А что? Отличный дембель-снимок!
Жаль только, что так мне его потом никто и не привёз, и не передал. А у кого-то он, может, и по сей день пылится. Смотрит на него заслуженный офицер запаса и думает. «Ну ладно, слева Абдул-Хак, а это-то кто такой?». А это я, я! Не перешлёте как-нибудь с оказией?
«Уралы» расползаются по лагерю, а тот сейчас представляет собой любопытное зрелище. Некоторые шатры, оказавшиеся вблизи неожиданно большими, уже сняты и ловко упакованы особым образом. Вместе с центральными шестами и грубыми шерстяными верёвками-растяжками. Машины батальона начинают выстраиваться в походную колонну. Совсем не длинную впрочем. Две пошарпанные старушки-«шишиги», два «уазика» — 462-й и 469-й — и КШМ на базе ЗИЛ-157.
Подмывает перефразировать бессмертную классическую фразу. А раз подмывает, то и перефразирую. «Всё смешалось в доме афганских». Зябкое утро равнодушно смотрит на пёстрые узлы, сундуки, восточные полосатые тюки, сложенные чёрные и серые кошмы (толстые войлочные ковры из овечьей или верблюжьей шерсти), домашнюю утварь вперемежку с оружием. Его много. Вон два ствола зенитной установки (ЗУ-23-2) из-под какого-то тряпья торчат. «Семейный» восьмидестидвухмиллиметровый миномёт не сразу и разглядишь за барахлом. На узлах и картонных коробках как попало валяются английские винтовки-«буры» конца XIX века, наши автоматы ППШ времён Великой Отечественной, пулемёты Дегтярёва.
А вот крайне живописная куча из запасных стволов зенитки, нескольких десятков па-тронных цинковых коробок, перекрученных лент от крупнокалиберного пулемёта и обыкновенного дерюжного мешка с толстыми дисковыми магазинами для ППШ.
Оп-па! Вот это да! А оно-то каким образом у афганцев очутилось?! Это я разглядел знаменитое советское противотанковое орудие ЗИС-3, массово поступившее в войска летом 1943 года. Как раз перед началом Курской битвы. К пушке привязана большая рыжая собака, дремлющая у станины. Охраняет, видимо, поскольку ни часовых, ни иной какой охраны не разглядел. Афганский вариант, ничего не попишешь! Кое-где видны битые военно-кочевой жизнью, но вполне исправные лёгкие японские мотоциклы «хонды» и наши тяжёлые «Уралы» с «Ижами».
Женщины пекут лепёшки в умело сделанных в полевых условиях тандырах. Кругом снуют босоногие дети. А утро-то весьма прохладное: короткая трава в низинах инеем прихвачена. Сыны и дочери батальона (в самом прямом смысле) оказывают в сборах посильную помощь. Девчушка лет шести, ухватив за стволы два вытертых добела «калаша», волоком тащит их к грузовику. Вмешивается бдительный отец. Следует лёгкий безобидный подзатыльник: не женское дело — автоматы! А я фотографирую и фотографирую. Уже третью плёнку начал.
И ведь это только один лагерь. Кузова «Уралов» уже почти полностью забиты узлами и прочим скарбом, а его вокруг вроде бы и не слишком убавилось. Что-то сомнительно, что удастся за одну ходку всё это хозяйство Абдул-Хака перебросить в оговоренное место. Как опербатовцы его сюда-то дотащили со своим более чем скромным автопарком?!
Орлов «со свитой» и Правдивый ходят по лагерю, попутно решая возникающие вопросы, которые, кажется, никогда не кончатся. Начальник отряда обращается к командиру батальона:
— Кто у тебя арттехвооружением заведует?
Тот кивает на колоритного бородача в стёганом ватнике.
— Скажи ему, что оружие повезём мы. Ну, патроны ещё можем прихватить. А мины и всё остальное пусть у себя размещает.
Это понятно. Мера отнюдь не перестраховочная. Видел в некоторых ящиках противопехотные мины вперемешку с запалами, 120-мм миномётные мины. Какие-то с предо-хранительными колпачками и при этом окончательно снаряжённые (!), а какие-то без колпачков. Даже смотреть страшно. А на маршруте сплошные колдобины, рытвины да ухабы — пограничные азиатские дороги, щедро задрапированные пылью и оттого кажущиеся относительно ровными.
…Собственно, получилось, как опасались: в один заход вывезти все три лагеря не удалось. Гигантский маятник из автоколонн качнулся туда-сюда-обратно несколько раз. Я поехал с последней колонной, чтобы добрать впечатлений для написания материала. Ох, добра-ал… Несколько бесконечно долгих часов колотился на заднем сиденье скачущего козлом «уазика», дыша «родной» красноватой пылью, висящей в душном салоне.
«Вывод» успешно завершился. Я написал целый разворот в ближайший номер «Дзержинца», снабдив репортаж несколькими красноречивыми снимками. Ещё до публикации наш фотограф Саша Козлов долго их рассматривал, а дольше всех тот, который лично мне очень нравился.
— Ничего так панорама, а? — с непередаваемой скромностью задал я как бы сам себе риторический вопрос.
Но Сашка, хмыкнув, вдруг на него ответил:
— Панорама, блин… Смотри, Олега, если бы ты вот так вота крупным планом снял — цены б не было.
И мой друг, закрыв ладонями весь снимок, оставил только его левый нижний угол. Словно высветив изображение сидящего на ящике с оружием, обхватившего руками худые колени грязного босоногого мальчишки лет семи с печальными чёрными глазами. Глубокими и блестящими, как на картинах Брюллова.
Сейчас не помню, почему Козлов тогда не ездил со мной. Скорее всего, был в отпуске. Иначе бы он ни за что не отказался от возможности сделать фоторепортаж с этого «вывода». А я до сих пор жалею о том, что Саши там не было. Потому что знаю: он сделал бы такие снимки, до которых я даже не додумался.