У нас с девчонками в последнее время все складывалось так хорошо, что я начала нервничать. Не бывает, чтобы настолько гладко исполнялась мечта. Дело в том, что мы давно хотели открыть свою парикмахерскую, но все время что-то мешало. То помещения не найдешь, потому что аренда баснословно дорога, или место неудобное, или опять какой-нибудь очередной кризис.
– Мне надоело работать на дядю, – сердилась Оля. – Зарплата маленькая, никакой свободы творчества.
– Зря мы, что ли, заканчивали школу парикмахерского искусства? – ныла Наташка. – Лена, что ты молчишь?
Они меня считали самой активной и пробивной.
– Я не молчу. Наберитесь терпения, все будет.
И вот недавно нам, наконец, повезло: во дворе старого дома, где я живу, на первом этаже освободилось помещение. Крохотное, больше трех кресел не разместишь. Но нам больше и не надо! Арендовал его какой-то хитрый мужик, который умудрялся месяцами не платить и ускользать от хозяев дома. Я уговорила соседей не размещать здесь место для консьержки, а отдать нам. Пообещала весь домовой совет на первых порах стричь бесплатно.
И свершилось! Все шло идеально. Нам быстро, как в сказке, сделали ремонт, Наташин муж провел сантехнику, Олин парень сам сделал мебель, я оформила все бумаги – и мы с подругами стали официальными соучредителями парикмахерского салона.
Недели две мы наслаждались. Я поделилась с девчонками своими опасениями.
– У нас все будет гладко, – хором ответили они. – Ты просто суеверная!
Но я, кажется, накликала: проблемы появились, в лице одного пожилого пенсионера. Он всего год как живет в нашем доме: сын вселил его в свою однокомнатную на втором этаже, прямо над парикмахерской, – а сам переехал в трехкомнатную квартиру отца. И за этот год старик успел всем попортить нервы. Он решил, что обязан следить за порядком, причем в том смысле, как сам его понимает.
– Не курите на детской площадке! – кричал он на подростков, которые сидели на качелях.
– Не выгуливайте ваших псов во дворе! – делал он замечания владельцам собак.
Естественно, склочного дядьку невзлюбили. Часто отмахивались, иногда в ответ посылали куда подальше, пару раз даже слегка били: он сам нарывался. Ну, такой вот характер у человека – сверхактивный. Однако теперь он прицепился к нам, то есть нашему салону, и мы на себе почувствовали его скандальные замашки. Началось это с того, что я с ним столкнулась в лифте. То есть я зашла – и тут старик ворвался сзади, чуть ли не оттолкнув меня.
– Стойте, не нажимайте! Мне второй! – сердито крикнул он.
Я пожала плечами, надавила нужную кнопку и хотела вежливо поздороваться, но он рявкнул:
– Вот соседи у меня, а? Мало того, что пожилого человека вперед не пропустят, так еще и не здороваются!
– Но, Михаил Петрович...
– Понаехали! – перебил он меня.
И вышел на своем втором этаже, а я так и поехала дальше с открытым ртом и колотящимся сердцем. Несправедливость больно ранила меня и одновременно взбесила. А он, видимо, обратил на меня свое гаденькое внимание, потому что на следующий день явился в парикмахерскую и с порога заявил:
– Что за грязь вы тут разводите? У меня из-за вашей цирюльни в квартире сырость и мерзкие запахи!
– Михаил Петрович, – ответила я, стараясь выглядеть спокойной, – у нас стерильная чистота.
– Ага, как же! – крикнул он и пнул ногой клок волос, который как раз упал на пол.
Это Наташа стригла клиента. Она тут же взвилась:
– Запахи у вас во дворе от мусорных баков!
И Оля подключилась:
– И от автомобилей! Весь двор превратили в парковку, газуют, вот идите и им делайте замечания!
Девочки у меня никому спуску не дают, но я знала: это еще не конец. Михаил Петрович объявил нам войну. Он начал писать жалобы во все мыслимые инстанции: в санитарно-эпидемиологическую службу, в пожарную охрану, в районную администрацию и даже в Министерство чрезвычайных ситуаций. Если пенсионер с утра засовывал голову в дверь и кричал: «А вас теперь закроют!» – значит, к нам уже шла очередная проверка. Все проверки и комиссии устанавливали, что у нас нет сырости и гнилостных запахов, но нервы наши сдали окончательно. К тому же клиентуры стало меньше. Когда желающих постричься у нас подешевле и с фантазией было много, ожидающие стояли под окнами и разговаривали. И Михаил Петрович, вредина эдакая, в своих жалобах обязательно приписывал, что ему мешают спокойно отдыхать. Я поначалу лично просила всех ждать тихо, а теперь и просить стало почти некого.
– Слушай, чего он от нас хочет? – спросила как-то вечером Оля.
– Он просто ненормальный, – ответила Наташа. – А ты, Лен, что думаешь?
– Старикашка вредный, но храбрый, – вздохнула я. – Он один, а нас трое, и не боится!
– Вот еще! Ты его жалеешь, а нам один вред.
– Я не жалею, я отдаю должное противнику. Его нельзя недооценивать, как писал какой-то китаец в книге про искусство войны.
– А он там не писал, что делать с этим мерзким старикашкой?
– Хм. Я подумаю, – сказала я.
К нам пришел участковый, долго ходил вокруг да около, потом сказал:
– Если не помиритесь с Петровичем, вас могут закрыть. Через полгода очередные выборы, вы же знаете, как у нас к электорату относятся.
– Но как же так?!
– Я все понимаю, но увы, ничего не могу поделать. У меня в каждом доме по два-три таких активных пенсионера, и никто их еще не победил.
Я все-таки всерьез начала искать в интернете книгу про искусство войны. Она натолкнула меня на одну идею. Вскоре до нашего врага дошли сведения, что парикмахерскую закроют, и он уже было обрадовался, но тут узнал: здесь будет пункт приема стеклотары.
– Ну и что? – спросил Михаил Петрович.
– А то, – ответила ему соседка, – что в пять утра под вашими окнами соберутся бомжи с бутылками из-под пива. Они начнут стучать в закрытую дверь и требовать открытия. Потом станут звенеть стеклом, ругаться, драться. А вонь от них знаете, какая? И потом, весь день тут будет стоять сплошной лязг.
– Этого нельзя допустить! – не на шутку перепугался старик.
И теперь он пишет во все инстанции, чтобы парикмахерскую не закрывали. А мы пригласили соседку, которая отлично сыграла свою роль, на тортик с чаем, и теперь будем делать ей прически бесплатно.