На отполированном до блеска ложе каж¬дая жилочка будто пульсировала. Казалось, что дерево дышит. А ствол-то, ствол-то какой!
- Серёга, дай ружьё понесу!
Серёга, рослый парень двадцати пяти лет, обиженно посмотрел на Лёньку и протянул карабин:
- Карабин это, понял? Ка-ра-бин! — повторил с сердцем. — «Лось»!
Ну, лось не лось, а всё у него с руки! И легкота-то какая… Расправив ремень, Лёнька присоседил карабин к тоще¬му рюкзачку.
Теперь он шёл впереди: деревня кончалась и тут городскому парню шагу не ступить. И склон за крайними домами, и речка, и лес — всё было Серёге в ди¬ковинку. Старшего Лёнькиного брата свояк, он приехал вчера из Тюмени в отпуск.
- Мог бы ведь Колька телеграмму отбить, сказать, что Сер-ёжка едет? Так, мол, и так, вагон тринадцатый…
И ещё бы какие обиды высказал вчера отец за общим семейным столом, да вмеша¬лась мать и вступилась за старшего сына:
- Ишь, разошелся, — Кольку мать любила и всегда за него вступалась. — Глянь-ка на себя! Тоже не космонавт…
Не слушая её, Павел махнул рукой… На Кольку у него всегда надежды не было, ладно, хоть же¬нился!
- Ты, Сергей, — сказал он в конце застолья гостю, — приез-жай к нам почаще. И батьку с собой бери... Полковник всё-таки, большой человек! Уважают его, коли такое ружьё дарят… - и, неровно ступая по тёмной дорожке, пошёл провожать парней до калитки.
Возле неё остановился:
- Никому мы теперь не нужны: ни я, ни мать! Надолго ли приехал, а туда же, к Лёньке бежишь. Ну, беги, — поискал рукой задвижку двери. — В лес с ним сходите, у нас грибы, ягоды. — И неожиданно для всех засмеял¬ся: — Ну, Петька, ну, балобол!
- Опять анекдот вспомнил? — подначил отца Лёнь¬ка.
- Сам ты анекдот! — обиделся родитель. — Васьки Мотовилова зять приезжал, целый месяц отдыхал, а потом и говорит: за речкой медведи водятся, мох больно драный. Два дня ходил, а никого не выискал. Я ему так и сказал: «Гра¬мотный ты, Петруха, а несёшь несуразицу! Откуда тут медведи?»
* * *
Дернулась цветастая занавесочка в окошке кулёминской завалюхи, вот же чёрт! Надо бы огородами спускаться к речке, по¬пенял Лёнька, понесется теперь бабка Кулёмиха от дома к дому: самая, мол, горячка в поле, а они на охоту собрались!
Да и какой из Кислицына охотник... Он ведь страшнее быка ничего не видал. Здесь не город, где каждый встречный-поперечный с ножиком ходит. Порассказывал им Серёга вчера... Он ведь таксист.
Опасная у них работа, это не по полям кататься да частушки распевать. …А петь Лёнька любил, голос, мол, от этого развивается: перекричи-ка тракторный двигатель!
- Ну и доми-и-ище, — протянул Серёга, — вон тот, с самого краю! Добрый, видать, куркуль живёт.
- Сам ты куркуль! — Кислицын с обидой поглядел на гостя, — Весь вечер тут вчера сидели, забыл?
Кислицын старший, надеясь, что сыновья останутся под общей крышей, выстроил дом во всю ограду. Потом, недолго думая, выделил себе долю посерёдке: это, говорит, чтобы невестки поменьше ругались.
- A-а, - протянул Серёга, — видать, заспал. — Снял с головы кожаную кепку, свернул ее в трубочку: — В руке понесу, пусть маленько обдует... Плохо, что здесь никого не знаю, плохо! …В Тюмени проще, спроси Серого — любой покажет!
- Правда? — Лёнька даже приостановился. — Большой ведь город… Неужто все тебя знают?
- Таксисты, брат, на виду. Курить будешь? — Сер¬ёга достал пачку сигарет. — Американские... Бросил, говоришь? Крутой, я тоже хотел бросить, да работа нервная!
Слева, за отмелью, торчала из песка почерневшая лесина. Цепи нескольких лодок тянулись к ней. Вычерпав жестянкой воду из старой дедовой пло¬скодонки, Лёнька закрепил весла:
- Поплыли!
Гость хотел было грести, но хозяин опередил — тут при-вычка нужна, пусть лучше про таксистов расскажет! И спросил:
- А бывает, что не рассчитываются? Сядет пассажир, потом раз – и убежал!
- Бывает, — Серёга щёлкнул зажигалкой и спрятал её в карман, - но у нас разговор короткий: бах по башке - и лады! …Дай им волю — бесплатно кататься будут. А у меня - семья… То Нинке шубу давай, то дочке. И, главное, — понизил голос, — надо знать с кого сотню требовать, а с кого - и червонца хватит. Ты неместного пассажира выбирай… Бро¬сал бы, Лёха, деревню да ехал в Тюмень, — неожи¬данно предложил, — будешь на тачке работать, жизнь увидишь, ударишь её под дыхло! Здесь же дыра, — сплюнул за борт, — глухомань.
- Какая тут глухомань? — не согласился Лёнька.
Неправда это… Вот за речкой — там действительно глухомань. Глянешь вверх, а неба и нет, одни деревья над головой. Юрка Ляхов хотел в прошлом году че¬ренков нарубить, ушёл в лес и заблудился. Два дня искали.
Причалили к бе¬регу заводи.
- Жарища… — Серёга присел на бровку давно не езженной дороги. Пока выбирались на сухое, он подустал и теперь тяжело дышал. – Дай-ка пивка!
Скинув на ворох прошлогодних ли¬стьев рюкзак, Лёнька достал оттуда бутылку пива. Серёгино: захватил вчера пару бутылок на станции, прежде чем идти в деревню.
- Пей сам! Я не буду…
Синее небо висело над зыбкими вер¬шинами сосен, курилось белесыми, как кипень, облаками. Будто стоят они на месте, а прищу¬ришься — нет, плывут неиз¬вестно куда... Тонко зудит комар.
- Заели, паскуды! — Серёга хрустко потянулся и рас¬правил плечи. — А так - ничего… — Поднялся: — Побродим часок-другой, а завтра по-настоящему охотиться будем, с рассвета. — Взяв карабин, приподнял рукоятку затвора и сильным ударом ладони возвратил на место.
Запахло гарью и еле заметная колея вы¬махнула на поросшую сизым лишайником поляну. Сосняк по краям чернел следами давнего пожарища, таращил вверх порыжелые кроны. Несколько крупных сосен посерёдке поляны, были не тронуты огнем и легонько поскрипывали от ветра.
Возле одной из них торчал высокий шишковатый пень. …Где-то стрекнула соро¬ка, потом ещё и пень пошевелился. Он словно бы придвинулся к дереву и вновь замер. И Лёнька замер...
Серёга недоуменно уставился на него. Хотел что-то спросить, но необычный пенёк опередил. Резко качнувшись, он повернулся к парням и они увидели стоявшего на задних лапах медведя. Темно-бурый, в рыжих подпалинах зверь, медленно по¬водя массивной головой, всматривался в пере¬плетение веток. Очевидно, белка или иная зверушка привлекли его внимание и сейчас он тянулся вверх, норовя приблизиться к бой¬кому существу.
Парни оцепенели. Встреча с медведем, встреча, о которой они втайне мечтали, оказалась столь неожиданной, что скорее испугала, чем ра¬зожгла охотничий азарт.
Медведь поднял похожую на валенок лапу, медленно повёл ею и пододвинулся к сосне, все выше и выше задирая при этом лоснящийся нос.
Серёга потянул с плеча карабин:
- Сейчас я его, сейчас!
Тот шёпот заставил Лёньку очнуться: одно дело играть затвором, дру¬гое — выстрелить в ничего подозревающую громадину, которая через миг обрушится на тебя.
- Погоди…
- Чего годить? Пусть попляшет, падла!
Выстрел прозвучал необычно сухо, будто щёлкнуло что-то рядом и остро запахло дымом.
Медведь непонимающе качнулся в сторону охотников, потом его мешкова¬тое туловище вдруг резко вытянулось и, слегка подприсев, он прыгнул далеко вперед на взвизгнувший лишайник.
- Беги, Лёха! — Серёга нелепо вскинул карабин над головой и бросился к мелколесью.
Лёнька кинулся вслед:
- Стреляй же, стреляй! — кричал он, задыхаясь.
Серёга оглянулся и, держа карабин в вытянутой руке, ткнул его Кислицыну: ты, мол, стреляй!
Тот неловко схватил ружьё, повернулся и…
Сколько времени прошло с тех пор, а его собствен¬ный крик Лёнька, будто бы и сейчас слышит! Медведь же застыл метрах в пяти от него. Из огромного рта свисал сгусток слюны. Через миг он сдавленно рявкнул и, высоко вскидываясь, устремился назад.
Кислицын опустился на траву, надо же, а?! Взглянул на карабин и отбросил его к горке муравейника.
- Ну, зверюга, — раздался хриплый голос, — чуть обоих не сожрал! — Серёга поднял карабин и протянул Кислицыну: - Бей, если что! Вдруг опять побежит…
Даже говорить не хотелось, вот до чего Лёнька вдруг устал, до самой крайней точки. Домой бы сейчас, усесться на лавку и смот¬реть в окошко, ничего не делая.
И хотя Серёга изо всех сил помогал ему грести, их снесло почти к самому затону. Зачерп¬нув бортом воды, Лёнька слегка притопил плоскодонку, и, на¬бросив цепь на торчащий из песка топляк, направился к деревне. Серёга плёлся следом.
* * *
- Лёнька, живой - нет? Походи хоть маленько, чего ночью делать будешь? — бабка, сутулясь, стояла в дверном проеме. Яркий свет кухонной лампочки ударил Лёньке в глаза и он зажмурился. — Лежит и лежит, будто сто копен сметал, — продолжила бабка, усаживаясь рядом. — Слышу, шебуршит, подойду — нет, вроде опять спишь. Плохо это — с вечера лежать, потом всю ночь ворочаться будешь. — Бабка хотела встать, но ухватившись за поясницу, опять уселась на скрипнувший диван. — Радикулит… Всю спинушку из¬ломал. В церковь пошла перед обедом, да зря, думаю, иду, крутит хребёт-то. — Помолчав немного, пожевала сухими губами и вновь заговорила: — И почему тебя так Васька Мотовилов не любит? Иду с церкви, а он навстречу: «Ленька ваш сегодня, будто шибнутый какой! Бредут с городским... Как охота? — спрашиваю, а они - хоть бы слово». Сам ты, говорю, шибнутый, устали, поди, в лесу плутать, изломали ноженьки. …И нечего у них про охоту спрашивать! Кого у нас в лесу найдешь, кроме кукушек? — Бабка истово перекрестилась на дальний угол комнаты, где под самым потолком темнела икона: — Змеюк-то уж больно много… Лёха, ты, Лёха! Вон, как гостя умотал. Вырвался парнишонко на день, а ты всего измордовал…
- Как на день? — Лёнька перестал растирать затёк¬шую от диванного валика шею: — Месяц отпуск-то, до второго сентября.
- А шут их знает, — смутилась бабка, — по сколько у них отпуска, я в них век не бывала. Выпей, говорю, молочка, а сама стес¬няюсь, забыла уж как зовут. Нет, бает, тороплюсь на се-мичасовой поезд. Всяко честила: и грибочков давала, и картошечки — нет, не остался. Тяжело у них жить, ох, как тяжело… — бабка опять перекрестилась. — Чуть, гово¬рит, отвернулся от машины – всю распатронят! Жулик на жу¬лике сидит... Куда годится? Куда начальство-то смотрит? …Только и успела пирожочков на дорогу собрать.
Ленька соскочил с дивана и кинулся на кухню: и синей спортивной сумки, и карабина в чехле из пупырчатой кожи под вешалкой не было... Видать, и вправду уехал Се¬рёга. А отпуск?! Так, выходит, и не отдохнёт он в этом году от тяжёлой работы…
Ничего не успел показать ему Лёнька: ни затон, где долгими зи¬мними месяцами ремонтируют катера да лёгкие баржи, готовя к нави¬гации, ни овраг, которым пробирались они когда-то с Колюшкой в школу, да и саму школу уже не покажет… Такая огромная была раньше, а теперь будто съёжилась, почернела, как головёшка и растаяла среди берёз.
Вышел в сенки, нашарив в темноте дверь, ступил на крыльцо. Ни голоска на деревне: спят давно все. Далеко-далеко, за пшеничным полем, светились огни станции: будто набросил кто-то гирлянду фонарей на невидимые сейчас столбы и откуда-то сверху любуется ею.
А где-то ещё дальше, в самой черноте ночи, ёжась от ветра и прохлады, летел в Сибирь пассажирский поезд, такали колёса на рельсах, отсчитывая кило¬метры! …А может письмо написать Серёге? Когда соберёмся в Тюмень, от дел проходу нет, а он - пусть приезжает. В любое время... Кроме охоты можно и другое заделье найти!
1997-2022г.г.