1. Из Пскова в Тарту
Тарту небольшой, но второй по численности красивый город Эстонии с богатой историей, о которой я в детском возрасте и не ведал, когда мы с мамой сразу же после войны приехали туда из Пскова в первых числах сентября осенью 1945 года.
В Пскове мы жили недалеко от железнодорожного вокзала в эвакопункте, в одном из немногочисленных уцелевших после бомбёжек зданий города. Положение мамы было отчаянным и неопределенным, поскольку припасы из двух 3-х литровых бидонов с мёдом и топлёным сливочным маслом с деньгами после приезда из эвакуации в мордовском городе Краснослободске кончались Работы и жилья у мамы нет, как и мужской поддержки, ибо в июле 1942 году пришла похоронка на мужа, погибшего в тяжелых боях при защите блокадного Ленинграда. На помощь родственников, разбросанных войной по не известным местам страны, она не могла рассчитывать, до и связи с ними не было никакой. Мы остались совсем одни в те непростые дни. Мне надо было идти учиться в начальную школу, куда меня уже записали в первый класс, а нам где-то и на что-то жить в этом родном городе, где я родился. В итоге мама завербовалась в мостостроительную контору “Мостопоезд” на железнодорожных сетях в зоне Прибалтики, получила подъёмные, и мы поехали на наш первый объект в город Тарту.
В настоящее время расстояние Псков - Тарту по хорошей асфальтированной трассе составляет 169 км, и на машине можно проехать примерно за 2 часа 24 минуты. Сразу же после войны все было по-другому. Наша поездка была не простая, проходила по лесным дорогам, в которых скрывались не плененные остатки немецких подразделений и местные, эстонские участники антисталинского и антисоветского сопротивления в отрядах “Лесные братья”. Мы ехали ночью на собранных в колонну грузовиках с военной охраной. После пересечения границы с Эстонией в густом темном лесу колонна неожиданно остановилась, послышались громкие крики и стрельба из автоматов. Ехавшие в машине гражданские с детьми в страхе, пригнув головы, легли на днище кузова. Стрельба и крики в лесу длилась не долго, постепенно стали удаляться и затихать. Наконец, прозвучала команда шоферам о том, что можно заводить машины и продолжать движение по прежнему маршруту. Испуг и страх у ехавших прошли, но возбужденное состояние и опасение за свою жизнь не покидало взрослых до конца поездки. Ну, а для детей это был кратковременный стрессовый эпизод, оставшийся в памяти на всю жизнь, тогда они быстро заснули.
В Тарту мы жили на первом этаже в небольшой комнате одной из квартир городского красивого капитального кирпичного дома, превращенного в советскую коммуналку с широкими коридорами, общими кухней и туалетом. На противоположной стороне улицы выше у перекрестка за высокой металлической оградой располагалась воинская часть, а за два квартала ниже по дороге с уклоном к центру города – здание маминой работы.
2. Моя учеба
Забегая вперёд, следует заметить, что учился я в те трудные годы плохо. Мне приходилось начинать учебный класс в одном городе, а закачивать во втором и даже в третьем. Впереди меня сопровождали случайные и временные мои одноклассники и учителя, да и фамилия моя Эглескальн, трудно воспринимаемая сразу на слух, то ли шведская, то ли литовская, была непонятна для окружавших взрослых и их детей. Мама, будучи служащей, рано уходила на работу в контору и поздно возвращалась домой, как и родители моих сверстников. Предоставленный самому себе, свободное время “наслаждался” в компании таких же почти беспризорных малолеток.
Меня приняли в русскоязычную школу, адрес которой я не помню. По моему предположению и результатам приведенного ниже поиска на карте города она располагалась в центре как “общеобразовательная школа, улица Рийа, 25”. Мой класс численностью 30 учеников из мальчиков и девочек находился в большой светлой комнате на втором этаже. Быстро нашлись дружки по “интересам и забавам” из моего и других классов.
3. Новая школа
В год нашего приезда в Тарту зима была довольно снежная. До начала занятий я с ватагой первоклассников катался зимой возле школы на курточке или портфельчике на ледяной горке, которая внизу упиралась в ограду перед улицей. Нередко из-за этого опаздывал на первый урок, входил раскрасневшимся и потным, вид у меня был растрепанный. Учительница, по всей видимости, меня поэтому недолюбливала, и каждый день после раздачи тетрадей по письму и чистописанию я видел у себя её огромный в полстраницы красный кол, а у сидящей рядом за партой аккуратно одетой девочки - симпатичные красные пятёрки. А может быть, и по другой причине. Во всяком случае, созерцать постоянно торчащие красные колы в тетрадке по чистописанию, проставляемые без комментариев, не вызывало во мне положительных эмоций к моей учительнице, школе и учебе. Я чувствовал себя обиженным и оскорбленным, ибо она превращала меня в посмешище перед всем классом, скорому на презрительное и издевательское отношение к разгильдяю и недотепе, подавляла во мне положительные эмоции и всякое желание исправиться и стать лучше. Я не чувствовал моральной поддержки ни от учительницы, ни от моих новых, возможно потенциально добрых и дружелюбных соучеников класса. Толи дело вне школы на улице, там быстро появились друзья, общие интересы и веселые “забавы”.
Все уроки делались в классе, поскольку учебников в школе и классе было мало. По арифметике, например, было всего три учебника на весь класс, то- есть один на 10 человек, Он выдавался ученику для пользования в классе и дома на неделю, чтобы хоть на некоторое время я мог увидеть в нем напечатанные задачи и упражнения с соответствующими математическими знаками. В следующий раз учебник мог попасть в мои руки только через два месяца. Как-то ранним зимним утром мама собрала мне все необходимое для занятий в школе, в том числе и учебник арифметики. Я как обычно до звонка на первый урок бросил портфельчик в сторону на снег и на “пятой точке” принялся на перегонки кататься с ледяной горки. И вдруг, когда начался урок арифметики, я не обнаружил у себя в портфеле этой драгоценной книги. “Как, куда мог он исчезнуть из портфеля”, - в испуге и растерянности соображал я. “По дороге в школу он не мог выпасть из портфеля, когда катался на горке и после, портфель я не открывал. Просто непонятные какие-то волшебство и магия!” Конечно, моя учительница была не в восторге от такого известия и “прилюдно” перед всем классом как следует отчитала.
Решил ознакомиться, произошли ли изменения системы образования в Эстонии, как происходит обучение в начальной школе в настоящее время по прошествии почти 80-ти лет и есть ли отличия в этих жизненно важных вопросах, от существующих в России. Оказывается – это два мира. Эстония сумела приспособить советское наследие “всеобщий равный доступ к образованию для детей из бедных и состоятельных семей” к современным демократическим реалиям. Каким же образом эстонская школа стала самой крутой в Европе, когда в 2017 году ее система образования заняла третью позицию в естественно-научной области в международном рейтинге оценки образования PISA, уступив только сверстникам из Сингапура и Японии, информацию об этом я нашел в интернете.
Главная отличительная особенность эстонского образования в самом подходе к нему, в основу которого заложены следующие принципы:
1. учителя согласны с мнением, что школа для учеников, а не для учителей;
2. в школе всем должно быть хорошо;
3. учитель руководствуется единой государственной учебной программой, но свободен в выборе методик и способов изложения учебного материала;
4. учителя согласны с тем, что учить надо ребенка, а не учебник;
5. все проблемы школьного обучения решаются совместно с учениками, родителями и учителями;
6. учитель и ученик - равноценные партнеры, а у школьника всегда есть право выбора части предметов по своим интересам.
Согласно эстонской системе образования обязательным для каждого ребенка является основное образование – 9-летка в три этапа (1-3; 4-6 и 7-9 классы) с буквенной (A, B, C, D, F) 5-балльной системой оценки знаний и переходными тестами и экзаменами после каждого этапа. До 4-го класса оценки ученикам не выставляются, а уровень знаний учитель характеризует устно, что отражает доброжелательное отношение к ученику, не травмирует его психику, позволяет понять его индивидуальные способности и повысить мотивацию к учебе. За неуспеваемость на второй год не оставляют, а предоставляют тьютора и индивидуальный подход к освоению программы.
А в соответствии с девизом "чтобы хорошо учиться, нужно хорошо отдыхать” у школьников с 2018 года в течение учебного года есть осенние, рождественские, февральские, весенние и летние каникулы. Для достижения высоких результатов в стране созданы комфортные условия для учебы - все школьные здания красивые и в хорошем состоянии с просторными, теплыми и светлыми помещениями, в школах всегда доступен бесплатный wi-fi, как неотъемлемая часть гражданских прав учащихся, а в каждом классе необходимые для образовательного процесса принадлежности и оборудование, ученики могут посещать дополнительные занятия, кружки по интересам, спортивные секции и тренировки. В Эстонии очень высок уровень доверия родителей к системе образования, школе и учителям.
По окончании 9-летней школы, эстонские ребята продолжают учебу в профессиональных и академических гимназиях. Обучение занимает 3 года (10-12 классы). В профессиональных гимназиях мальчики и девочки получают специальность и по окончании учебы могут идти работать. В академических гимназиях дают углубленные знания по интересующим предметам для возможности поступления в вуз.
Мне, бывшему первокласснику, учившемуся сразу же после окончания войны в русскоязычной школе города Тарту и согласно современной 5-балльной системе оценки знаний считавшемуся по мнению моей первой учительницы “провальным” учеником, ставившей мне ежедневно в тетрадки красные большие в полстраницы колы с оценкой ”F – неудовлетворительно, или полный провал (= 1)”, отрадно узнать о коренных изменениях в системе эстонского школьного образования и высоких достижениях в этой сфере во благо и процветания страны. Великолепно, что теперь в начальных классах всех школ Эстонии нет больше неквалифицированных учителей, травмирующих маленьких человечков, делающих первые шаги во взрослую жизнь, а также нет и второгодников, по каким-то причинам и обстоятельствам отставших в учебе от своих одноклассников. Я очень рад, что жил в Тарту и теперь значительно больше знаю об этом замечательном городе.
4. Бои с “чухонцами”
После занятий было непродолжительное повторное катание с ледяной горки “на пятой точке” или стихийный сход малышни на развалинах разрушенного большого храма, расположенного неподалёку на холмах. Там шла с ничем не мотивированной враждой и ненавистью к местным эстонским таким же подросткам нешуточная война с “чухонцами”, первоклашками из соседней по другую сторону улицы близлежащей эстонской школы. С занятой обеими сторонами “обороны” противники прицельно швыряли друг в друга кирпичные обломки. Правда, расстояние было большим, и не все “боеприпасы” достигали цели из-за хлипкости воюющих, но кое-кому прилетало. Излияние взаимной ненависти было многочасовым, ибо позже к обоим сторонам приходило свежее подкрепление. В ожесточенную схватку “не на жизнь, а на смерть” вступали старшеклассники, битва разгоралась с новой силой, становилась ожесточённее и с ранениями до тех пор, пока к месту событий не приходили взрослые разгонять “противников”. Чем была вызвана эта взаимная неистовая ненависть двух сторон, я, естественно, тогда не понимал.
У русскоязычных детей её вообще не должно было быть, ибо русские выиграли Вторую мировую войну, стали победителями и “освободителями” народов Европы и Прибалтики от немецких фашистов. А вот у эстонских детей, как я теперь полагаю, она была осознанной, перешедшей от своих родителей и многочисленных сородичей и соплеменников, переживших трагические времена советских оккупаций с насильственным присоединением к Советскому Союзу и депортациями “антисоветских элементов” до и после войны в удалённые и суровые уголки на Севере, в Сибири и на Дальнем Востоке.
Это уже много лет спустя, будучи взрослым, при восстановлении своей родословной по открытым публикациям в интернете я узнал и осознал цену трагических событий, пережитых небольшими республиками Балтии - Литвы, Латвии и Эстонии, сотни тысяч невинных жителей которых стали жертвами двух советских оккупаций с насильственным присоединением к Советскому Союзу (первая - 1940-1941, вторая - 1944-1990) и депортациями (июньская - 1941 г. и с 1944 по 1949). Многие из репрессированных были расстреляны, отправлены в тюрьмы или в лагеря ГУЛАГа, а большую часть жертв при этом составляли депортированные на суровые и отдалённые территории Советской страны. По данным общества “Мемориал” (которое ныне в России считается иноагентом) только за 1940-1941 годы общее число жертв всех видов советских репрессий оценивается в Латвии - 34 000, в Эстонии - 60 000 и в Литве - 75 000 человек.
5. Фильм Кащей Бессмертный
Иногда небольшой “отряд” малышей после уроков бежал в расположенный неподалеку от школы кинотеатр на дневные сеансы, проникая в зрительный зал бесплатно ползком между ног взрослых в узком проходе, минуя строгий контроль билетерши. Обычно днем шли детские фильмы.
Мне особенно и надолго запомнился таинственный со страшными декорациями фильм “Кащей бессмертный”, в котором бесстрашный мальчик проваливается в подземелье, перемещается между огромными зубами кащея, повторяет движения появляющихся на стенах фигурок диких животных, и после копирования одного из них, перемещающегося задом наперед рака, проваливается еще ниже пола в неожиданно образовавшееся отверстие. Ниже был лабиринт с необъятными драгоценностями. Не помню концовку фильма, но я умудрился посмотреть его 15 раз, так как он хоть и был страшным для меня и будоражащим моё воображение, но увлекал смелостью, пытливостью и решительностью главного персонажа, такого же мальчика, как я. Он был для меня примером для подражания, ибо я все предыдущие годы зачастую проживал стрессовые ситуации.
6. Ночной побег к маме
Мое внутреннее перевозбужденное детское состояние того времени было наполнено страхами, стрессами, чувством незащищенности и одиночества. У меня были нестабильный быт, частая смена места жительства с переездами из одного города в другой, отсутствие нормального семейного очага, послевоенная разруха и голод. Отца рядом не было, как и мужской поддержки, мама практически всё время на работе, либо с раннего утра до позднего вечера, в зимнее время она уходила рано и приходила после работы домой тоже в темноте, а во время её ночных дежурств в конторе я оставался на целые сутки один. В эвакуации в детский сад к центру города я ходил за четыре километра один, потому что мама круглосуточно работала в детском доме за городом с противоположной стороны, а по дороге ко мне часто приставали с угрозами побить меня местные мальчишки, если я им не принесу голубиные яйца, или по другим непонятным для меня причинам. Когда я приходил к маме по воскресеньям на работу, то молоденькие воспитательницы, мамины сверстницы, прятали меня в шкаф от излишне строгой заведующей, запрещавшей мое присутствие и общение с мамой в этом заведении.
Сильнейший стресс я испытал во время большого пожара, когда в Краснослободске летом горели ярким пламенем со столбом и длинным шлейфом позади черного дыма один за другим частные дома неподалёку от моего детсада. Всех детей быстро разобрали родители, а я метался в панике и страхе за высокой оградой перед нашим зданием, а мама не смогла прийти ко мне на выручку. Такой же пожар, только ночью, мне с мамой пришлось потом пережить в эвакопункте города Пскова после нашего туда возвращения, когда приезжие в страхе и панике с отчаянными криками неслись в темноте, спасаясь от огня, по коридорам к выходу, а некоторые выбрасывались из окон второго этажа.
Нешуточное стрессовое состояние пришлось мне пережить во время описанного выше нашего ночного переезда из Пскова в Тарту, с остановкой колонны грузовиков и настоящей стрельбой из автоматов, криками и командами, как на войне в боевой обстановке на фронте. Разве не оставили во мне, в моей голове и душе, след и стрессовое состояние наши не игровые и не шуточные, а по-настоящему жестокие и бескомпромиссные с обоюдной ненавистью “битвы” на развалинах Домского Собора русскоязычной малышни-первоклассников с местными такими же малышами, прицельно кидающими друг в друга обломки кирпичей. А эти многократные просмотры фильма-сказки ”Кащей Бессмертный” для детей со страшными для детского восприятия декорациями и эпизодами, ведь и они оставили во мне надолго панические страхи и переживания.
Теперь мы приехали в Тарту, живем в чужой большой квартире городского дома, временно оборудованной в коммуналку. Часто я ночевал в ней один, ибо мамы нет, она остается на работе дежурной в ночное время. Почему-то я не помню жильцов в соседних комнатах, я их не видел, хотя коридоры, туалет и кухня были общими. Мне нередко казалось, что за пределами нашей комнаты скрыто что-то невидимое, таинственное и сюрреалистическое, но в то же время одухотворенное. Эти ощущения и страх постепенно росли во мне и накапливались. Вот потерялся, исчез неведомо как из моего портфеля учебник арифметики. Я никак не мог выбросить из головы этот курьезный эпизод в моей новой школе. А мальчик из фильма о кащее, он волшебным образом вдруг провалился через разверзшееся отверстие в перекрытии ниже в лабиринт, из которого наверняка нет выхода. Такие картинки все чаще стали приходить мне во сне, когда я оставался спать один в нашей маленькой комнате. И вот однажды осенью, наверно, в октябре я проснулся ночью и пошел босыми ногами в ночной рубашонке и трусиках по полутемному коридору в туалет. Когда я закрыл за собой дверь туалета и сделал первые шаги обратно по коридору в сторону нашей комнаты, я вдруг внутренним чутьем почувствовал, что я здесь не один, где-то рядом за мной следит и может пойти вместе со мной и зайти следом в нашу комнату то невидимое, таинственное и одухотворенное существо, которое всплывало ранее в моих ночных сновидениях, теперь и сейчас стало вдруг для меня реальностью. Страх от одной такой мысли медленно стал пронизывать меня и сковывать мое нормальное мышление и состояние. Далее я, инстинктивно замедляя шаг и затаив дыхание, миновал дверь нашей комнаты, тихонько без скрипа открыл в конце коридора наружную дверь на выходе из дома, и в чем был, босиком бросился бежать за два квартала к маме на работу. Когда я еще трясущийся от страха и в слезах оказался перед мамой, она испугалась за меня, стала расспрашивать, а потом, поняв ситуацию, успокоила меня, закутала в свой платок и одежду, отвела домой и побыла со мной, пока я не уснул.
Прошли годы, те мои переживания и сновидения подобного рода нет-нет, да и посещают иногда меня. Нет, психически и умственно я здоров сейчас. Однако думаю, что тогда во мне зародились и проявились отголоски и последствия войны 1941-1945 г.г. с несчастьями и страданиями многих наших соотечественников того времени. И не я один ощутил на себе ее негативные последствия до сих пор. Так и хочется закричать в пространство слова первой строки с вопросом в песне Булата Окуджавы – “Ах, война, что ж ты сделала, подлая?”.
7. Забава у частного дома
Во второй половине осени на “баррикадах” в сражениях с местными эстонскими школьниками я познакомился и сблизился с русскоязычными учениками нашей школы. Нет, это была не дружба, просто они приняли меня в свой круг общения и свободного времяпрепровождения. Для меня они были интересны тем, что были старше, по-дружески общались между собой с шутками-прибаутками, думали и действовали осмысленно, с выдумкой, свободно разгуливали по незнакомому мне городу. У них была как бы своя компания, в которой они тусовались. Все это мне импонировало и притягивало к ним. Ну, а что я представлял собой. Пай-мальчик, маменькин сынок, младше них, без дружков, предоставленный самому себе, и целыми днями без надзорно мог проводить свое время.
В воскресные дни, да и в будние после занятий я часто с ними отправлялся в парк за разрушенным Собором на холме. Осенью там малолюдно и красиво, поверхность земли еще прикрыта зеленым травяным покрывалом и простирается с уклоном вниз к протекающей по центру города реки. В разных уголках растет много молодых и старых могучих деревьев, неровный рельеф украшают причудливые горки и холмики, там и сям встречаются какие-то памятные бюсты из камня. За парком слева начинается городская окраина, с неширокими улочками, тротуарами по обоим сторонам и частными ухоженными одноэтажными невысокими домами с входной площадкой и с одной или тремя примыкающими к тротуару ступеньками перед входной филенчатой парадной дверью. Чуть выше дверной ручки входной двери на откосе каждого дома есть кнопка звонка для вызова хозяина дома прихожему гостю или посетителю.
В один из воскресных дней наша небольшая компания после тусовки в парке решила отправиться вниз к центру города. Миновали на границе парка нависший поперек дороги над головами пешеходный мостик и гурьбой пошли по левой стороне улицы. Дойдя до первого жилого частного дома, мы остановились. Оказывается, мои старшие новые “дружки” решили здесь позабавиться. Они, по всей вероятности, об этом сговорились еще в парке и были готовы к проведению своей развеселой для них акции. Чтобы я не вздумал убежать от них, обступили меня, подвели к входной двери выбранного ими дома, привязали меня к двери, позвонили несколько раз в звонок и стремглав убежали, заранее зная о последующем за звонком результате. Через пару минут выходит пожилая интеллигентного вида эстонка и, увидев меня, начинает, судя по мимике, интонации и жестикуляции, громко выговаривать мне что-то нелицеприятное на эстонском языке. Она по одежде сразу поняла, что я очередной русскоязычный шпаненок и хулиган. Звоню ей у двери в дом, чтобы от нечего делать поиздеваться и разозлить ее. Вероятно, такие случаи у нее были уже раньше. От громкой ругани я испугался, что за этим последуют неминуемые наказание и расправа, начал хныкать, лепетать по-русски и показывать ей на то, что я привязан к двери, чего она в первый момент в гневе не заметила. На мое счастье, что на мой звонок в дверь не вышел мужчина. От него мне хорошо бы досталось. А так я отделался непродолжительным легким испугом. Злая, как мне показалось вначале, эстонка разобралась в этой неприятной для меня и нее ситуации, по-доброму, спокойно и не торопясь, развязала веревку и отпустила, добавив негромко что-то по-эстонски в напутствие.
В интернете я нашел фотографию, вспомнил это место в парке и знаю название моста и улицы. Оказывается, тогда это был Чертов мост. Красиво смотрится железобетонная основательная конструкция в виде верхней плиты, подкрепленной снизу по краям двумя арками. Он построен в 1913 г. в честь 300-летия дома Романовых для удобства посетителей парка при прогулках, которым не нужно спускаться и подниматься для перехода через проходящую внизу улицу.
Об этом случае я рассказал маме. После такой веселой “шутки” надо мной с этой, понравившейся мне вначале компанией старших по возрасту меня дружков, я больше не общался. Мало ли, ведь они могли потом еще что-нибудь и похуже придумать для меня.
8. Поиск моей школы
В 1945 году, во время нашего непродолжительного проживания в Тарту, моей учебы в первом классе русскоязычной школы и описанных выше “баталий” Домский Собор на холмах был полностью разрушен, а на его месте громоздились горы битого кирпича. Возвращаясь с экскурсии на остров Сааремаа в 1998 году с моим московским латышским хором “Талава”, наш автобус сделал кратковременную часовую остановку на Ратушной площади Тарту. Я с моим младшим сыном Артуром, воспользовавшись случаем, побежали в гору на поиски школы, в которой я учился. По пути мы миновали здание собора, к моей радости, с красиво отреставрированным крылом со стороны городской реки Эмайыги. Затем выше по дороге с правой стороны улицы обнаружили интересный и уютный, типа краеведческого, музей, заглянули в него и бегло осмотрели экспонаты. К сожалению, не добежали до школы, которую сам хотел увидеть своими глазами и сыну показать. Точного адреса у меня не было, да и местность из памяти стерлась. Думал, найду позже о ней инфо в интернете, но там – ни слова об этом. Времени на поиск оказалось мало, мы вернулись как раз к отъезду нашего автобуса.
Я до этой нашей экскурсионной поездки случайно обнаружил в Facebook молодую жительницу из Тарту по имени Илона, обрадовался случаю узнать у нее что-нибудь о своей школе. Она как-то невзначай и неохотно обронила мне не конкретно: “А-а…, эта школа рядом с красной церковью ….”, и никак не прояснила моего не праздного любопытства, хотя я писал ей о своей учебе в этой школе. Прошло много времени, а я все терзаюсь воспоминаниями и желанием найти мою школу. В интернете всё больше о достопримечательностях города для туристов. На городском сайте прочитал, что в Тарту находится 58 разных школ. Вспомнил разговор с Илоной, стал искать церковь с рядом расположенной русской школой. В конце концов на карте нашел по улице Рийа, 27 православную церковь Св. Павла, а рядом по адресу Рийа, 25 ближе к центру города – общеобразовательную русскоязычную школу. Она большая, с несколькими корпусами, и у меня появились сомнения - она ли это? В памяти с детской поры сохранилось совсем иное.
В то голодное для всей страны время, нас в этой школе даже подкармливали. Перед большой переменой учительница напоминала нам, что надо отложить свои тетрадки в сторону на край парты и приготовиться к обеду. В класс входила школьная тетя-повар с большим ведром горячей каши, которую порционно раскладывала в приготовленные миски. Где хранились и мылись наши ложки и миски не помню, но после съеденной каши всегда чувствовалось как-то бодрее и радостнее.
Однажды знакомый по боям на баррикадах мальчик, у которого погиб отец на войне, дал мне свой бесплатный талон на обед после занятий в городской столовой. Для меня это было поражающим событием от заведения и вкусной еды. Я потом, правда, терзался непонятными для меня вопросами: “Почему мальчику дали бесплатные талоны, а мне нет. Ведь и мой отец был убит на фронте”. Я – тоже ”безотцовщина” у матери “одиночки”.
9. Я на военном аэродроме и мой первый полет на самолёте
К нашей школе каждое утро до начала занятий подъезжал небольшой автобус, из которого выходил шофер и помогал спрыгивать девочкам и мальчикам с высокой ступеньки на выходе из этого крытого грузовичка. Сначала в осенние дни я его и не замечал, поскольку осваивался с новой обстановкой в новом городе и школе, с ее учителями и учениками. А позже мои новые дружки объяснили, что на этом автобусе привозят этих детей к нам в школу с военного аэродрома, который находится за городом. И я каждый раз стал с завистью и интересом наблюдать за их появлением. Кажется, этих опрятно одетых и разного возраста учеников было шестеро. В моем классе ни одного из них не было. После окончания занятий этих привилегированных уже ожидал тот же автобус и увозил их в неведомый и заманчивый для меня аэродром, да не простой, а военный.
Среди маленьких детских красиво проиллюстрированных книжечек, которые мне покупала мама, в то время были не только сказки, но многие из них с военной тематикой – об отдельных эпизодах на фронте, о бойцах-героях с передовой, в том числе и о летчиках. Вечерами она читала мне, терпеливо приобщая меня к самостоятельному проявлению интереса к необъятному миру знаний, скрытых на страницах зашифрованными буквами, которые мы в классе складывали из букваря, произносили вслух и писали в тетрадках. Набегавшись по городу после занятий со своими новыми дружками, я не очень-то горел желанием не только читать, но и слушать мамино чтение этих книжечек. И только после положительного ответа на мой вопрос “А картинки там есть?”- я соглашался слушать. Постепенно она пробуждала мою заинтересованность в таких познавательных для меня чтениях. Она же все-таки закончила до войны педагогический техникум в Ленинграде, проработала воспитателем до войны в детсаду города Пскова и детском доме в эвакуации, знала все капризы “хитроумных” малышей, а также мягкие, деликатные и ненавязчивые способы их преодоления. А я был, как теперь вижу мое детство с позиций взрослого и умудренного временем и прожитой непростой жизнью со множеством разных коллизий, в то время достаточно капризным, непослушным и склонным к свершению необдуманных и авантюрных поступков. Из прочитанных книжечек мне нравились военные рассказы с интригующими меня смелыми и дерзкими в воздушных боях с врагом летчиками, взмывающими в небо на своих небольших “кукурузниках”, “яках” и “ильюшиных” с полевых прифронтовых аэродромов. А тут неожиданно для меня они оказались здесь, совсем рядом, за краем города. Мое воображение не на шутку разгорелось, я захотел увидеть их самих и реальный военный аэродром своими глазами.
В один из зимних дней после занятий я подошел к автобусу, сел в него вместе с детьми летчиков, и мы поехали по зимней дороге в неизвестном направлении. Выехали из города, потом была укатанная снегом дорога, слева и справа от которой отдавали снежной белизной поля и встречались иногда частные пригородные дома местных сельских жителей. Наконец, наш автобус свернул с основной дороги и, проехав ещё некоторое расстояние, остановился у жилых домиков летчиков. Дети быстро и радостно выпрыгнули из машины и пошли по своим домам. Автобус тут же уехал в гараж в сторону большого заснеженного ровного поля, которое, по всей видимости, и было военным аэродромом. Самолетов на поле и возле него не было, вероятно, они были спрятаны в капониры. Лётчиков поблизости тоже нет, я остался у места высадки детей один, в растерянности и неизвестности.
Зимний световой день короткий, мне стало как-то зябко от приближающегося вечернего морозца. Никого вокруг не видно, не у кого спросить дорогу назад к своему дому. К счастью, после непродолжительных моих треволнений появился взрослый в меховой куртке, может, “технарь”, а может, и сам летчик, который с удивлением встретил меня и на мои слезливые вопросы о возвращении в город, подробно описал наикротчайший путь до города. Я тогда и не знал, что аэродром от центра города располагался в 9-10 километрах. Как и как долго я преодолел это расстояние, не помню. Уже в сумерках я был в центре города, где начиналась в гору наша улица. Мне повезло, мимо проезжали сани нашей воинской части с большой поклажей и солдатиком с вожжами на облучке. Я незаметно прицепился сзади к саням, и, скрытый от наездника поклажей, благополучно добрался до своего дома. Взволнованная из-за моего долгого отсутствия мама обрадовалась моему позднему и благополучному возвращению с военного аэродрома города Тарту.
Что же касается катания на скрытных от возницы военных санях зимой, то они были для меня привычными. Нередко после окончания уроков и азартных ‘мероприятий” с ватагой своих дружков по городу до темноты, я, завидя военного возницу из соседнего гарнизона под горой на нашей улице, незаметно подсаживался к саням сзади и бесплатно проезжал 4 км до своего дома. Груженые сани военных поднимались зимой снизу в гору регулярно, полагаю, они подвозили в гарнизон продукты, обмундирование, патроны и оружие, может быть, из складов у железнодорожной станции. Задачей военных гарнизона в Тарту, наверняка, была охрана города и зачистка лесных массивов вокруг города от “антисоветских” элементов, остатков солдат побежденной в войне немецкой армии и “лесных братьев”, о встрече с которыми в ночном лесу я упоминал выше.
Чуть ли не каждый зимний выходной в гарнизоне был траурным, так как происходили похороны убитых в лесных перестрелках солдат советской армии. Количество их было либо один, два, а иногда даже три человека. Впереди траурной процессии на загородное кладбище ехали сани с убитыми с почетным караулом из восьми бойцов с карабинами по четыре человека с обоих сторон этих саней. Позади следовали в пешем строю взвод охраны, несколько музыкантов и небольшая ватага русскоязычной малышни. Однажды я увязался с такой процессией до кладбища и видел, как после прощальной речи офицера солдаты почетного караула стреляли очередями в небо во время захоронения погибших. Это было печальное для меня зрелище, хотя тогда я не понимал, почему убивали молодых солдат уже в послевоенное время.
Кстати, о лётчиках и военном аэродроме. В шестом классе, когда я учился в сельской школе села Саранское Полесского района Калининградской области и уже стал отличником, мне подарили толстую и интересную книгу о военных летчиках России. В ней интригующе описаны будни зарождающейся русской военной авиации, одним из участников которых там был летчик Тентенников. Мало того, что после этой книги я перестал бояться читать толстые книги. По рекомендации обожаемой мной учительницы по литературе и русскому языку Капитолины Васильевны следующей объемной книгой был роман Виктора Гюго “Собор Парижской Богоматери” с увлекательным и сказочным сюжетом. Но самое главное для меня было то, что я после книги о Тентенникове полюбил бесстрашных летчиков, “загорелся небом” и захотел непременно стать тоже летчиком и летать на военных самолетах.
Прошли годы, в начале октября 1958 года меня призвали в армию, а через неделю я уже был на сборном пункте в Туле, дожидаясь отправки сборного воинского эшелона к месту моей предстоящей службы. Нас с земляками после длительного транзита нашего воинского эшелона из длинных четырехосных железнодорожных товарных пульманов привезли в столицу Грузинской Аджарии город Батуми в учебный батальон связи на военном аэродроме авиадивизии в 7 км от границы с Турцией. Вот и исполнилась моя детская романтическая мечта о “небе”, правда, в ином качестве, ибо я прибыл на военный аэродром вовсе не летчиком, и потом служил просто рядовым солдатом. Мне повезло, так как это было интересное и насыщенное для меня время, в течение которого я познакомился с реалиями военной службы в рядах СА и новым субтропическим уголком Грузии, получил навыки в новых авиационных профессиях, занимался спортом, своим самообразованием, подготовкой к поступлению в вуз и даже полетал на военном самолете.
В учебном батальоне связи я учился на оператора радиолокационной станции (РЛС), которая своей наружной вращающейся антенной фиксирует на мониторе движущиеся “цели” – самолеты в подконтрольном нашем воздушном пространстве. По окончании учебы, вероятно, как наиболее грамотного, с техникумовским образованием, меня направили на командный пункт дивизии работать планшетистом, в задачу которого входили круглосуточное дежурство, принятие в наушники от оператора нашей удаленной РЛС зашифрованной в цифрах информации, которую я наносил на карту местности в виде засечек по полученным координатам и с соответствующим временем перемещения “цели” для сидящего за столом напротив меня дежурному штурману дивизии. Он тут же принимал по ней решение. Если это был американский бомбардировщик Б-52, направлявшийся к нашей границе, штурман подавал команду “воздух” – готовность № 1 командирам трех военных самолетов, находящихся на боевом дежурстве на аэродроме дивизии. А если Б-52 не сворачивал с курса и продолжал приближаться к нам на предельно допустимую дистанцию, то штурман давал команду на взлет и перехват потенциально возможного нарушителя границы с указанием нашим летчикам координат зафиксированного на радаре Б-52. А американцы в то время, в конце 1950-х годов постоянно совершали такие провокационные полеты, барражировали перед нами, взлетая с ближайшего турецкого аэродрома в Трабзоне.
Через полгода я набрался уже опыта в работе, а в начале февраля 1959 года были организованы общевойсковые учения Закавказского военного округа. Войска условных красных наступали из Еревана на противника в Тбилиси. От нашей дивизии направили в “прифронтовой” штаб объединенного командования войсками дивизионного авиаштурмана с планшетистом. Штурманом был наш капитан, самый младший по званию на командном пункте, а планшетистом оказался я. Мы с моим штурманом, дождавшись прибытия еще 4-х полковников, представителей командиров дивизий других родов войск, а также инспектирующего учения из штаба ЗВ -округа, срочно вылетели с нашего аэродрома в пункт сбора – в город Ереван. Для перелета нас ожидал небольшой транспортный одномоторный военный самолет зеленой раскраски с красными звездами по бокам, на крыльях и “хвосте”. Точно тип самолета не помню, скорее всего это был Ан-2, так как внутри кабина пилотов была отделена от грузового отсека в фюзеляже, по бокам которого располагались лавки для пассажиров по 6 человек с каждой стороны с круглыми иллюминаторами на уровне головы, как у военного “кукурузника”. Сидеть на наклонных лавках стоящего на земле самолета было неловко, но потом в полете – все выровнялось, и было приятно, тем более что во время полета можно было через иллюминатор обозревать открывающиеся картинки незнакомой и завораживающей горной местности.
Расстояние по карте от Батуми до Еревана, если лететь напрямую через Турцию с СЗ на ЮВ пассажирским рейсом на гражданском самолете Айэрбасс составляет 285 км, а общее время в пути - 40 мин. Но во время нашего полета Турция была для нас не дружественной страной, поэтому наикратчайший маршрут проходил северней по грузинской территории над хребтами гряды Кавказских гор и был длиннее, а по времени длился в два раза дольше. После того, как мы все забрались внутрь самолета, полковники сели попарно напротив друг друга ближе к кабине пилотов, а мы с капитаном – в хвосте по одной стороне. Все пристегнулись ремнями безопасности, и в это время открылась дверка в перегородке, из кабины вышел второй пилот в военном комбинезоне и кожаной ушанке с наушниками на голове. Он молча пронес по проходу мимо нас в конец самолета небольшое пустое металлическое ведерко и при возвращении небрежно буркнул, что оно вдруг понадобится в полете, если кому-то будет плохо.
Наш самолет тут же заурчал, вырулил на взлетную полосу Батумского аэродрома, сделал небольшую разбежку со стороны берега Черного моря в сторону казавшихся с земли далеких Кавказских гор и легко взмыл над землей. Мне, впервые севшему на летящий самолет, было радостно и приятно смотреть, и видеть внизу через иллюминатор стремительно меняющиеся картинки на земле, а сбоку - на вершины гор. Пока набирали высоту, приближаясь к горам, ничто не беспокоило, ощущения и самочувствие были нормальные. А вот мы уже и над горами. За первой вершиной самолет как будто проваливается в ущелье, немного заложило уши, и я в испуге хватаюсь за сиденье. Слева и справа вершины, мы летим между ними, а внизу хаотично и в беспорядке торчат на склонах огромные глыбы заостренных кверху скал. Встречные невысокие сопки оставляем под “животом”, а высокие обходим, круто с наклоном, меняя направление полета, и снова со страхом и ощущением падения в пропасть. Иногда расстояние между смежными от нас вершинами заметно уменьшается, и кажется, что вот-вот мы зацепимся каким-нибудь крылом за них. Но наши военные летчики опытные, и по их уверенному маневрированию самолетом чувствуется, что они уже не первый раз летят в горах по этому маршруту. При смене теплых потоков воздуха на холодный или наоборот самолет неожиданно швыряет из стороны в сторону или начинает трясти, и кажется, что непременно отвалится крыло или хвост самолета. Периодически из-за тучек выглядывает зимнее солнце, вдали видны снежные вершины высоких гряд, и постепенно начинаешь привыкать к болтанке и тряске самолета, принимая это как должное и неизбежное при полете через горные ущелья и хребты. Наши полковники, да и мы с капитаном выдержали с честью этот продолжительный двухчасовой полет, ни разу не воспользовавшись выставленным в хвосте самолета ведром “на всякий случай”.
Наконец, в иллюминаторе показались двухэтажные жилые дома из розового туфого камня на южной окраине города, и мы приземляемся на земляное поле аэродрома в Ереване. После живописной зелени субтропиков в Батуми мы неожиданно оказались в каком-то полупустынном, со слега розоватой поверхностью поле и бесснежной земли вокруг него, тусклом и оголенном пространстве зимней Армении в зоне аэродрома. Вылезли из самолета, тут же забрались в поджидавший нас на аэродроме небольшой военный автобус и поехали по Араратской долине мимо невзрачно и тускло по-зимнему смотрящихся виноградников, свернув по пути на север в сторону горы Арарат и озера Севан, до ближайшего горного покрытого большим снежным покровом плато. На нем как раз и разместился наш первый передвижной командный штаб управления войсковыми учениями, и где мы переночевали в штабных палатках, мой капитан – в офицерской, а я – в большой 12-ти местной вместе с обслуживающей штабной солдатской командой.
Позже я узнал, что Ереванский аэропорт (ныне “Эребуни"), на который мы приземлились, расположен в предместье города Еревана на расстоянии 7,3 км к югу от центра в восточной оконечности Араратской долины. Она находится на 500 метров ниже города, возведенного на нагорном плато на высоте 900-1300 метров. Разница в высотах отражается на микроклимате города, Араратской долины и аэродрома. В городе лето сухое и жаркое, а зима умеренная холодная с возможным устойчивым снежным покровом в холодные годы. Араратскую долину от холодных северных ветров закрывают горы, но в то же время и от влажных воздушных масс, в связи с этим летом климат сухой, очень жарко, температура может достигать 40 градусов и выше, а зима мягкая, снег явление редкое. Именно, поэтому при выходе из самолета и из окна автобуса мы увидели в Араратской долине унылые и бесснежные виноградники. Причиной же увиденного нами после приземления нашего самолета полупустынного, тусклого пространства со слегка розоватой поверхностью поля аэродрома и земли вокруг него являлось следствием бесконечного нашествия на город и долину песчаных бурь, переносимых тропическими теплыми воздушными потоками из Ирака, Ирана, Аравийской пустыни и других арабских соседствующих стран с Арменией.
Армения – не большая страна, но с богатой и древней историей. Она удивит новичка, каким я тогда был, богатством природных ландшафтов, историческими, архитектурными памятниками, своеобразной кухней и многим другим. Однако, мой тогдашний перелет на самолете из Батуми в Ереван и краткое пребывание в этой горной красивой стране были совершены вовсе не с туристической целью, а по долгу и приказу моего военного начальства. И хоть я не увидел тогда всю красоту Армении, но все равно я счастлив, что это произошло в моей жизни.
10. Елка на Новый 1946 год
Моя мама, будучи по своей профессии воспитателем детского сада, числилась на работе в конторе “Мостопоезда” служащей. В то время трудящийся класс, или трудовые кадры страны, подразделялся на три основные категории: рабочие, колхозники и служащие. То, что моя мама была служащей, мне это очень импонировало, и во всех школах, где я учился потом, на вопрос “Кто ваши родители” я с внутренней гордостью отвечал: “Моя мама - служащая”. Конечно, я тогда совсем не понимал, чем она там занята и что зарплата в конторе у нее совсем небольшая, и ей поручают неквалифицированную и низкооплачиваемую работу “подручного” конторского работника, как уборщице. То она переписывает там какие-то табели, списки, ведомости или трафаретные и вспомогательные конторские бумаги. То она бегает, как курьерша, на объект или в сторонние организации, типа почты или банка, и чаще всего она работает телефонисткой или ей поручают ночное дежурство, ну, вроде, сторожа, и отвечать на случайные телефонные звонки. Любую работу она выполняла добросовестно и аккуратно, никогда не опаздывала, на работе не конфликтовала, с сотрудниками была вежлива и доброжелательна, для себя не требовала каких-либо преференций. Отношение к труду и порядку были заложены у нее с детских лет сельской жизни на хуторе латышских колонистов, добровольно переселившихся из Латвии в Россию в 1884 году, а также во время учебы в педагогическом техникуме Ленинграда. Получала грамоты и поощрения, а как мать “одиночка”, к праздникам - подарки и небольшие премии.
Несмотря на занятость мамы на работе, она каждую свободную минуту посвящала мне и окружала меня заботой, лаской и вниманием, стараясь скрасить мое вынужденное одиночество. При ее маленькой зарплате она часто покупала и всегда по вечерам читала мне детские книжечки, баловала по возможности редкими сладостями и свежими фруктами. В день рождения, когда утром проснулся без нее, а она дежурила до утра на работе, я с радостью и благодарностью обнаружил на рядом стоящем с кроватью маленьком столике в красивых фантиках разные шоколадные конфеты и несколько пахучих мандаринов с цветной открыточкой.
Накануне Нового 1946 года мама купила невысокую зеленую и пахнущую свежей хвоей пушистую елочку. Мы радостно и неторопливо в приподнятом праздничном настроении подвешивали с ней вместе за ниточки на колючие ветки бумажные разноцветные хлопушки, зверюшки, самолетики, стеклянные шарики, цветные бумажные просечные гирлянды, маленькие тоненькие стеариновые свечки, а на макушку прикрепляли стеклянную красную звезду. Утром я обнаружил ее скромные, но очень желанные подарки.
11. Летающие лыжники и финские санки
В воскресные дни, когда мама была свободна, мы отправлялись на прогулки осенью и наступившей зимой в близлежащий от нашего дома Ботанический сад, либо в парк на холмах за Собором или просто в город. Погода была для этого времени года благоприятной для нас, ибо климат в Тарту мягче, чем в приграничных с юго-запада Псковской и Новгородской областях из-за близости Балтийского моря и влияния Гольфстрима. По данным многолетних наблюдений по публикации из Википедии максимальное тепло приходит в июле со среднесуточной температурой воздуха +16,5 (в 1961-1990 гг.) и +19,1 (в 2000-2010 гг.), а морозы за те же промежутки времени достигали в январе ;7,1 и ;4,5, в феврале ;6,5 и ;4,9.
Удивительная сочная зелень и многоцветье до поздней осени - цветы, цветы и цветы в разных уголках большого ботанического сада близ набережной городской реки. Коллекции красивых клематисов и роз самых разных расцветок и форм. Всего разнообразия цветов не перечислишь, это надо видеть собственными глазами. Мама приобщала меня к миру прекрасной природы, расширяя мой кругозор и отвлекая меня от уличного беспризорного времяпрепровождения с ватагой моих школьных сверстников. Она с детства познала обычаи, стиль и особенности жизни латышского хутора. Это не только трудная повседневная сельская работа на выживание, но работа, выполняемая добросовестно, качественно и с любовью, а также божественная связь с землей-кормилицей и с безмерной красотой окружающей природы, со светлыми и благозвучными напевами народных латышских песен, с чистотой в домах, многоцветьем палисадников вокруг них и с латышскими орнаментами на тканных и вязаных вручную всевозможных изделиях. Для латышей цветы всегда на первом месте, как, например, у грузин - букет разнообразных вин.
Будучи студентом, я приезжал из Москвы в Ригу к своей старшей двоюродной сестре Тоне, и поутру мы с ней быстрым шагом добирались до центрального рынка на берегу широкой красавицы-реки Даугавы. На мое удивление, Тоня прежде всего покупала букет цветов, сколько бы он не стоил, а только после этого - свежие овощи и продукты. Позже, когда я неоднократно бывал в командировках на Лиепайском металлургическом заводе “Сарканайс металургс” и посещал заводскую столовую, меня там всегда поражали не только разнообразное, на уровне ресторанного, меню, но обновляемые ежедневно на столиках небольшие букетики-икебана, правда, не из одной ветки и не “мертвой”, как в Японии, а из настоящих, душистых, свежих и красивых, только что сорванных цветочков.
В настоящее время, когда я пишу о Тарту, парк на холмах за развалинами Собора в туристических рекламных проспектах и буклетах называется как “Холм Тоомемяги” и сопровождается следующими небезынтересными краткими поясняющими комментариями.
“Холм Тоомемяги, на немецкий манер Домберг, – сердце и душа Тарту, крупнейшая парковая зона в Эстонии. Иначе холм называют Домская или Соборная гора. Холм представляет собой вытянутую косу, образовавшуюся в послеледниковый период из морских отложений, возвышающуюся на 66 м. В давние времена на холме располагалось городище, предтеча современного Тарту… “
“Тоомемяги был подарком императора Павла I университету. Это пустовавшее ранее место горожане использовали для выпаса коров и коз. На протяжении многих лет Тоомемяги был центральной точкой поселения, где стоял епископский замок – центр средневекового Тартуского епископства. В первом десятилетии XIX столетия под предводительством плантационного комитета университета здесь был образован общественный парк с высаженными деревьями, проложенными дорожками и соединяющими насыпи мостиками, который вместе с анатомикумом, обсерваторией и клиникой стал центром духовной жизни города. Тоомемяги является одним из излюбленных мест тартусцев. Здесь есть несколько игровых площадок”.
Естественно, во время наших прогулок мы этих исторических интересных подробностей о парке и Соборе не знали. А вместо отреставрированного к 2018 году второго крыла Собора, правда. не полностью, поскольку воссозданы только массивные наружные стены из кирпичной кладки, за парком на самом высоком холме были сразу же после войны одни развалины, о которых я упоминал выше.
В теплые сентябрьские осенние дни мы наслаждались прогулками по дорожкам вдвоем между небольшими холмиками с переходными лесенками, мостиками и скамейками. Вокруг почти никого, только большие деревья, зелень, тишина и покой. Мама не назойливо расспрашивает меня о школе, учебе и новых моих дружках, делится со мной своими переживаниями. В этом парке можно забыть свои неудачи и похождения. В октябре после листопада земля покрывается новым разноцветным покрывалом из шуршащих под ногами рыжих, желтых, оранжевых и красных с разнообразными узорами листьев. Это было прекрасным временем года для наших редких прогулок, когда мы на какое-то время оказывались одни, как в сказке.
В декабре выпал первый снег, начались небольшие морозы. Когда снега нападало достаточно много, в парке на крутых склонах больших и малых холмов я кроме обычных лыжников, к своему удивлению, увидел бесстрашных летающих лыжников. На головах у них были защитные шлемы и очки, в руках изогнутые палки, широкие цветные лыжи с высокими кожаными ботинками и непривычными креплениями, совсем не похожими на мои “деревяшки” c веревками и ремешками на валенки, какие мне мама покупала ранее в эвакуации, а затем в Резекне и на Дайне в Калининградской области. В Тарту, оказывается, сразу же после войны были горнолыжники. Удивительное и завораживающее зрелище, когда видишь их полет в воздухе.
После Нового года морозы стали крепчать, вода на реке замерзла, и на окрепший лед стали выезжать взрослые горожане и дети на финских санках, удобных, практичных и непривычных тогда для меня по своей конструкции. Особенность их заключается в том, что основой этих саней служат полозья из длинной стальной полосы небольшого сечения с опиранием на снег или лед узкой гранью. Полозья расставлены в плане на ширину плеч, передняя часть их у основания изогнута кверху под углом 30-40 градусов и на уровне согнутых локтей соединяются между собой горизонтальной поперечиной из дерева или металла в виде опорного облучка, за который надо держаться руками стоящему позади ездоку одной нагой на вертикальной грани полосы полоза. Второй ногой при езде надо отталкиваться от поверхности льда или твердого снежного наста в пространстве между полозьями. Перед облучком между наклонными ветвями полозьев прикрепляется сиденье для пассажира, ребенка или корзинки для сумок. Передняя часть санок до ездока по длине примерно равна высоте от основания санок до облучка. Хвостовая часть полозьев у санок за ездоком раза в два длиннее, она обеспечивает устойчивость санок. Со стороны эти санки смотрятся как продольный разрез каркаса небольшого грузовичка без колес с кабиной, передним сиденьем и открытым низким кузовом. Функцию двигателя выполняет ездок, стоящий за кабинкой на одном из полозов одной ногой и отталкивающийся периодически второй от поверхности льда или твердого снежного наста. В случае, если одна толкающая нога устала, можно ее заменить на другую, а стоять уставшей ногой на другом полозе санок. Фирменные финские санки добротные, надежные, смотрятся со стороны хорошо, их можно использовать при езде на прогулку или в магазин за продуктами, как велосипед летом. Вариантов готовых финских саней в разных районах Эстонии и Финляндии было много, но принцип их всех был один и включал два металлических полоза и ездока, стоящего на одном из них и для равновесия держащегося руками за передний облучок с дополнительным сидением впереди или без него.
Когда мы переехали с нашей конторой “Мостопоезд” позже на новый объект восстанавливать разрушенный во время войны железнодорожный мост через реку Дейна у села Шолохово Полесского района Калининградской области, то там зимой некоторые рабочие изготавливали незамысловатое, упрощенное и облегченное подобие финских санок для своих детей из простого арматурного стержня круглого сечения и небольшого диаметра в три изгиба – один для облучка и два в передней части для полозьев. Это был голый скелет санок без эстетики и комфорта, но детки рабочих-умельцев всю зиму с радостью, визгами и улюлюканьями гоняли на перегонки по широкой и безбрежной ледяной глади местной реки, испытывая истинные удовольствие и наслаждение.
12. Отъезд из Тарту зимой 1946 года
Закончилось в конце января полугодие моей учёбы в первом классе начальной русскоязычной школы города Тарту, и мы неожиданно для меня уехали из Эстонии. Мама ничего о своем решении на этот счет до отъезда не говорила мне. Оказывается, она предварительно обратилась к своему начальству о переводе ее на новый объект, мотивируя своё желание неудовлетворительной моей учебой из-за сложившегося предвзятого и неадекватного отношения ко мне учительницы в моей школе, а также нежелательной моей связью с беспризорно “болтающимися” ватагой целыми днями по городу малышней с их приключениями и непозволительными “забавами” в войнах с местными эстонскими школьниками. Позже из ее разговоров с женщинами по работе я услышал, что она решила уехать из Эстонии из-за того, что мне предстояло учить сложный, как ей казалось, эстонский язык. Однако я думаю, что основой ее мотивации было желание работать не в Эстонии, а в соседней Латвии, где у нее, как латышки, жили с давних времен ее предки. Там в Латвии она бы не чувствовала себя одинокой, как здесь в Эстонии, ей легче было бы прожить со мной в эти трудные и полуголодные послевоенные дни при ее мизерной зарплате, и она с большой радостью общалась бы на родном языке со своими земляками. О том, что мы латыши, и она знает свой родной язык в отличие от меня, я не подозревал и не задумывался. А мама, после пережитых Сталинских репрессий с ее близкими и родственниками в детстве при проживании в Новгородской латышской колонии, почти до конца жизни из-за боязни ненароком в любой момент быть тоже репрессированной по национальному признаку, не открывала мне свои тайны. Поскольку у конторы “Мостопоезд” в планах по восстановлению разрушенных во время войны железнодорожных мостов Прибалтики было много объектов, в том числе и в Латвии, то начальство к маминой просьбе отнеслось с пониманием и гуманно, не замедлив оформить для нас перевод на новый объект в Латвию. В начале февраля 1946 года мы оказались в ближайшем от границы Эстонии латышском небольшом северо-западном городке Стренчи, где я продолжил свою учёбу в первом классе начальной школы.
Пишу эти строки и испытываю большое удовлетворение от осознания своей сопричастности с историей и жизнью удивительного города Тарту и теперь уже независимого государства Эстонии, вся деятельность которого направлена на прогресс во всех сферах жизни на благо и процветание своего народа. А университетский город Тарту с богатой историей, научными достижениями, выдающимися профессорско-преподавательскими кадрами и выпускниками, получившими мировое признание, стал для меня особенно близок и приятен. Ибо в его стенах обучавшиеся юные латышские прогрессивные дарования во главе со своим лидером Кришьянисом Валдемарсом в середине 1850-х объединились и начали активно продвигать в прессе и на студенческих собраниях идеи пробуждения самосознания латышского народа, положив начало зарождению движения “младолатышей”. Благодаря этому движению Латвия, как и Эстония, наконец по-настоящему стала самостоятельным и независимым государством, сохранив свой латышский язык, обычаи и культуру.
Ну, а у меня тогда после переезда в городке Стренчи, а затем и других городах Латвии были свои, совсем иные университеты, благодаря которым я входил во взрослую жизнь, постигая реалии послевоенной разрухи и созревая для понимания происходящего.
Юрий Эглескалн
30 января 2024 г.