Белка забралась на самую верхушку сосны, стоящей на краю поляны, и теперь сидела там, задумчиво глядя по сторонам маленькими черными глазами-бусинками. Где-то неподалеку захрустели ветки, и белка, заинтересованная внезапным шумом, скользнула по стволу. Треск усилился и вскоре внизу показался человек, с трудом пробирающийся на поляну сквозь густые кусты орешника. Правой рукой человек придерживал автомат, висевший на плече, а левой безуспешно пытался закрыть лицо от торчавших во все стороны веток. Наконец ему удалось выбраться из кустарника. Он спотыкаясь подошел к ближайшему дереву и устало опустился на землю, прислонившись спиной к твердому шершавому стволу. Снятый с предохранителя АК-47 человек положил к себе на колени. Потом взглянул на часы и, устроившись поудобнее, закрыл глаза.
Его одежда состояла из выцветших солдатских х/б – штанов и гимнастерки, а также тяжелых сапог, доверху измазанных засохшей грязью. Пилотки, которая должна была дополнять его форму, на нем не было, и в его коротко стриженных волосах застряли теперь хвойные иглы и какой-то другой лесной сор. Белка долгое время внимательно следила сверху за сидящей на земле фигурой, пока ей не надоела такая неподвижность. Тогда она перебралась на следующее дерево, посидела там еще немного и вскоре окончательно скрылась в густой листве.
Сергей еще долго сидел под деревом с закрытыми глазами. Ноги гудели после стольких часов безостановочной ходьбы по лесу и, казалось, никакая сила не заставит их больше сделать хоть один шаг. Потом сознание полностью отключилось, он провалился в сон и совсем потерял счет времени.
Он начал приходить в себя только когда от неудобной позы вдруг заныла спина. Разум балансировал где-то на границе сна и действительности и ждал, когда же раздастся этот ненавистный знакомый крик: "Рота, подъем!". "Почему же меня не будят?" - бродила где-то в мозгу навязчивая мысль, но усталость не отпускала и не давала открыть глаза. Так он и сидел в полусне под деревом, пока небольшой кусок коры не сорвался со ствола и упал ему на плечо. Сергей вздрогнул, помотал головой, и все стало по своим местам. Он был в лесу один. Часы показывали половину пятого, значит прошло всего-то минут пятнадцать. Время еще оставалось и, проверив, снят ли с предохранителя автомат, он снова закрыл глаза.
Было очень тихо. Лучи солнца пробивались сквозь густые кроны деревьев и оставались на траве яркими желтыми пятнами. Когда деревья медленно качались от ветра, пятна оживали и бесшумно ползали по земле с места на место. Они ползали по Сергею, а он все сидел неподвижно под деревом, привалившись спиной к стволу. У него даже не было сил переменить позу на более удобную. В памяти вдруг почему-то стали всплывать воспоминания первой недели армейской службы...
В первый же день сержант построил их у обшарпанной кирпичной стены склада. Они стояли и слушали, что он им говорил, расхаживая перед строем метрах в семи. «Вы, молодые, вы ничего здесь не знаете,» — говорил сержант, — «А армия —это вам не гражданка. А сержантская школа — это вам не армия. И если что, вам здесь просто смерть, понятно? Теперь вы все духи и что я скажу, то вы и сделаете.». — Весь строй молчал. — «Я в армии полтора года, а вы только неделю,» — продолжал сержант. — «И я через полгода буду дома, а вам еще здесь трубить и трубить. А пока из того дерьма, что вы из себя представляете, мы будем делать сержантов. Я не спрашиваю, хотите вы этого или нет. Ну, а пока вы просто духи. Духи поганые! Понятно?»
За спиной у сержанта находился стенд с нарисованным на нем солдатом. Солдат был одет в парадную форму, в руках у него был автомат. Под солдатом шла надпись: «Советский воин — на страже мира.» У советского воина было очень суровое лицо, чтобы врагам сразу было понятно, с кем они имеют дело. Весь строй стоял и смотрел то на стенд, то на сержанта, не понимая, зачем он их здесь построил. А сержант вдруг резко остановился и неожиданно направил на строй автомат.
«Он что, псих?» — успел тогда только подумать Сергей, как щелкнул затвор. Автомат в руках у сержанта задергался, а грохот выстрелов молотом забил по ушам. Когда кончились холостые патроны, в ушах у всех стоял звон, и они не сразу заметили, что сержант, перекосив лицо, кричит им что-то. Потом, словно сквозь туман до них донесся почти неслышный крик: «Всем упасть, все быстро на землю!»
Это было их первое знакомство с «расстрелом» — одним из любимых развлечений сержантов. После этого их «расстреливали» регулярно: иногда весь строй, иногда по одиночке перед строем. Их расстреливали, а они должны были падать и изображать из себя убитых.
Сергей снова с усилием открыл глаза и посмотрел на часы. Еще пятнадцать минут и надо будет идти. Сейчас спать нельзя. Может быть, потом... С тех пор, как он попал в сержантскую школу, он ни разу еще не спал ночью больше трех-четырех часов. Это не важно, что по уставу солдату положено спать восемь часов в сутки. Устав придуман не для них, как это им сразу объяснили. Поэтому ночью они учили уставы, написанные не для них. И учили их так, чтобы сразу можно было сказать на память третий абзац после пятой запятой. А пока не выучишь, спать не ляжешь. Когда же разрешали идти спать, надо было еще идти стирать и чистить форму, испачканную за день. И надо было успеть, чтобы она еще к утру высохла. Еще ночью надо было умываться и бриться. Утром на все это давалась только одна минута на весь взвод. «Первый взвод, умываться! Время пошло!» И тридцать человек молодых бросались к умывальникам, где из двадцати кранов половина не работала. Конечно, никто из них никогда не успевал умыться. Потом уже они сообразили бриться и умываться по ночам, когда положено было спать. Иногда в кранах не было воды и брились всухую, сдирая тупыми лезвиями кожу вместе с щетиной...
Как же хочется спать! Сергей медленно поднялся на ноги и щурясь посмотрел на солнце, блестевшее между кронами. Хорошо хоть днем тепло стало, не то что утром. Он уже почти просох от холодного утреннего тумана и росы. Потом он поднял автомат и побрел. Идти быстро у него уже не было сил.
Вертолет скользил над лесом, почти касаясь брюхом верхушек высоких деревьев. - - Шестой, шестой, вызывает база! Нашли что-нибудь?— затрещал в наушниках у пилота резкий голос.
- Нет, пока ничего. Заканчиваю осмотр тридцать восьмого квадрата и перехожу в тридцать шестой,— откликнулся в микрофон пилот. Он взглянул на молодого штурмана. — Ну что ж, полетели в тридцать шестой.
Впереди показалась граница леса. Вертолет сделал широкий разворот и полетел вдоль нее. Издали он походил на гигантскую бронированную стрекозу защитного цвета, с грохотом несущуюся над лесным ковром. Стрекоза сделала еще один разворот и скрылась из виду. Грохот ее моторов постепенно затих и над лесом опять воцарилась привычная тишина, прерываемая только случайными криками птиц.
Через полчаса Сергей вышел к неглубокому вытянутому оврагу, на дне которого протекал мелкий ручей с удивительно холодной водой. Из него он напился и ополоснул лицо. Потом еще намочил себе голову. После этого он почувствовал себя несколько посвежевшим, но зато вдруг сильно захотелось есть. Когда же он ел последний раз? Если не считать черники, собранной во время первого короткого от отдыха, то, пожалуй, вчера вечером. Сейчас же было пять часов дня и чувство голода резко обострилось.
Он представил себе их солдатскую столовую: огромный, на семьсот человек, зал, уставленный столами. У столов дежурные — по два от каждого взвода — накрывают на столы и охраняют пищу, пока не придет рота. Если дежурный зазевается, то со столов обязательно что-нибудь своруют. Обычно хлеб. Или масло. Да, поесть сейчас было бы здорово. Мать все в письмах спрашивала, как их в армии кормят и обижалась, что он ничего не отвечает. Интересно, что он мог ей ответить?
Что на первое им давали суп из огромной, пятисотлитровой кастрюли? Супом называлась вода, в которой плавали несколько листьев капусты. Еще в ней, правда, было немного вареной картошки, но ее забирали себе сержанты. Одной такой кастрюли хватало на все семьсот человек. Он не мог писать домой о таком супе. На второе, как правило, было сало с кашей. Сало хранилось на складах еще с 1943 года. Сергей не поверил бы, но когда он однажды был на складе, то своими глазами видел на этом сале клеймо с датой: 1943 г. А вот каша... Есть вещи, которые нельзя описать словами. Их можно только видеть. Что-то липкое, клейкое, грязно-серого цвета. От одного вида сразу же подступала тошнота. Это каша. А на третье было то, что почему-то называлось кофе: одна пачка кофейного напитка на двести литров воды. Он не мог писать об этой каше и кофе.
Он не мог ей писать, как бегом врывалась рота, когда на столы было накрыто. Никогда до этого Сергей не видел, чтобы люди так бежали к еде. Первые накладывали себе сколько только можно, хватали все, что успевали схватить и сразу же начинали есть. Последним двум-трем из взвода часто оставалось только кофе и хлеб. За первый месяц службы он похудел на 21 килограмм. Иногда обед был так приготовлен, что он целиком оставался не тронутым, а все обедали только хлебом и "кофе". На завтрак и ужин была все та же каша и еще чай.
Дневная порция масла по уставу — 20 грамм на человека. Половину всего масла, выданного на взвод, забирали себе сержанты. То, что оставалось, они уже делили между собой. Получалось грамм по 10, но они ухитрялись намазывать их на три куска хлеба. Не писать же матери обо всем этом. Бедная мама, она ничего этого не поймет, еще побежит жаловаться какому-нибудь генералу... Потом, правда, понемногу он привык к такой еде и к постоянному чувству голода. Сейчас же он и такой обед съел бы с удовольствием.
Еще лучше, конечно, было бы съесть банку тушенки, которую выдавали только на полевых выездах. Давали немного, по одной банке на человека, но зато это было мясо. Не эта мерзкая каша, а настоящее мясо. Консервных ножей ни у кого не было и банки открывали тупыми пряжками от ремней. Воды вот только на полевых выездах давали мало - 250 грамм в сутки на человека. Но зато консервы! Ради них можно было потерпеть без воды. Сергей вспомнил про консервы и есть захотелось еще больше. Кроме солдатской была еще и офицерская столовая, но ни солдат, ни сержантов туда никогда не пускали. Не положено, на то она и офицерская. Сергей опять взглянул на часы и зашагал прочь от ручья. О еде он старался не думать.
Крытый армейский грузовик двигался по разбитой проселочной дороге, оставляя за собой длинный шлейф пыли. В кузове вдоль бортов, с автоматами в руках, сидело два десятка солдат. Грузовик трясло на ухабах и солдат резко кидало из стороны в сторону друг на друга.
Далеко впереди показалась зеленая стена леса, а не доезжая до нее полкилометра, грузовик нагнал мужчину средних лет и молодого парня, не спеша шагавших по дороге. В руках у обоих были небольшие пустые корзинки. Грузовик обогнал их и остановился впереди, метрах в пятнадцати. Двое на дороге остановились, когда из кабины выскочил капитан и быстро подошел к ним.
- Кто такие? - спросил он.
- Я местный, здесь в деревне живу. — ответил мужчина, — А это мой племянник, — он указал на парня. — Приехал из города на каникулы.
- А куда идете? — спросил капитан.
- В лес, не видишь, что ли? Ягод набрать.
- Все, поворачивайте обратно. В лес сейчас нельзя. Запретная зона. Понятно?
- А что случилось-то? — спросил парень.
- Ничего не случилось, учения. — сухо ответил капитан. — Поворачивайте обратно. И другим скажите, чтоб не ходили пока.
- Ладно, Андрей, пошли обратно, — проговорил мужчина. — С ними все равно спорить бесполезно.
Они повернулись и медленно пошли по дороге обратно.
- Врет он все про учения, — сказал мужчина, как только грузовик с солдатами тронулся и покатил дальше в сторону леса. — Я этого капитана видел. Он из соседней части, рядом с сержантской школой. Опять, небось, у них солдат из этой учебки сбежал. Вот они его теперь и ловят в лесу.
- И что, часто у них солдаты сбегают? — поинтересовался племянник.
- Да, почти каждый месяц бегают. Иногда даже группами. Иногда оружие с собой заберут. Вот тогда уж точно переполох поднимается. Вертолеты из соседнего полка поднимают, лес оцепляют. В прошлом году даже БТР угнали. Правда, без боекомплекта. Все равно далеко не ушли. Их тогда километров за двести задержали. Почти всех ловят. Кого сразу при прочесывании района, кого —на вокзале, а кого уже и дома. За тысячи километров отсюда. Куда от них убежишь? — Мужчина оглянулся назад, но грузовика с солдатами уже не было видно.
Сергей шел между деревьями, изредка поглядывая на солнце, чтобы выдерживать первоначальное направление. Мысли были где-то далеко и глаза только автоматически и равнодушно фиксировали деревья, кусты, поваленные стволы, чтобы вовремя обойти их. Он как бы раздвоился. Его тело продолжало двигаться между деревьями, а сознание самостоятельно существовало где-то в стороне, в прошлом, сохранившемся только в его памяти...
Бег на 10 километров в полном вооружении и противогазах. Красный туман перед глазами, и единственная цель — не потерять спину бегущего впереди. Каска, автомат, боеприпасы, еще рюкзак — все это весит 18 кг. Все они ненавидели этот бег. А если тебе еще достанется нести ящик с патронами... Казарма. Сидеть или лежать днем на кроватях запрещается. На стене все тот же плакат с суровым советским воином.
Они ненавидели советского воина и казарму, где любой сержант мог поднять молодого с постели посреди ночи. «Так, быстро роди бутылку водки,» — и давал рубль, хотя водка стоила десять. Где ты будешь искать водку посреди ночи, его не волновало, но без нее лучше было не возвращаться. Один молодой у них пробовал возразить. Он был мастер спорта по боксу. Четверых сержантов он, конечно, раскидал в ту ночь, но на следующую ночь к нему пришли разбираться сержанты со всего полка... Когда он вышел из госпиталя, это был уже другой человек. Потом Сергей не раз видел, как он плакал где-нибудь в углу, спрятавшись от всех.
- Служба в армии — это почетная обязанность и долг каждого гражданина СССР. И вы должны гордиться этим! — говорил им командир роты. - Каждый молодой человек в возрасте 18 лет обязан пройти службу в армии, независимо, хочет он этого или не хочет. У нас служат все. Родина вас вырастила и вы должны уметь ее защищать. Понятно? А кому непонятно, сейчас пойдет рыть окопы...
Почему-то вспомнился солдатский госпиталь-изолятор, в котором Сергей пролежал с гепатитом четыре недели. Врачей там не было, только один солдат-фельдшер, который до армии учился в медучилище. И еще несколько солдат-санитаров. Все триста пятьдесят больных лежали в одной огромной палате с койками в два этажа. Один угол занимали человек пятьдесят сержантов, которые легли туда, чтобы отдохнуть от службы. Остальные триста были молодые.
Это был не госпиталь, это был ад. Сергей сам ставил себе капельницы и делал уколы. Он застилал постели за сержантов и бегал для них в столовую за обедами. И все молодые делали то же самое.
А сержанты от скуки соревновались друг с другом в придумывании новых развлечений. Например, ночные «проверки на сейсмичность», когда любой сержант, у которого было плохое настроение строил всех молодых в ряд, проходил вдоль строя и бил каждого пятого в грудь. Те, кто падал, имели плохую «сейсмичность», их ставили и били опять. И так чуть ли ни каждую ночь. Еще были ночные вождения, когда надо было ползать наперегонки в темноте под кроватями, держа в руках подушку вместо руля. Все зависело только от фантазии.
Его друг написал матери домой письмо: «Мама, заведи щенка и назови Сержантом. Вернусь домой — убью!»
Так и проходили дни в изоляторе, пока не потерялся общий кипятильник. И тогда его вызвали для разборки в сержантский угол. Он стоял в проходе между двумя двухъярусными кроватями, а они сидели на нижних и верхних кроватях, свесив ноги. Еще несколько человек были за его спиной. Он стоял тогда перед ними один. А они были вокруг — справа, слева, сверху, спереди и сзади. Они были везде.
- Ну, ты, козел, куда кипятильник подевал? — лениво спросил кто-то.
- Я не знаю, я его не трогал, — он попробовал оправдаться.
- Смотрите, не знает! А нам сказали, ты его потерял. Ну так где же кипятильник, сука?
- Я же сказал — не знаю!
Кто-то ударил его сверху с кровати сапогом в лицо, потом ударили сзади и он упал. Били все. Он даже не помнил, как его потом подняли, отнесли и бросили отходить на кровать. В ту ночь ему, как оказалось, сломали нос, и он долго не срастался.
«Вы будете в армии два года и домой вас никто не вернет, так что постарайтесь привыкнуть к армейским порядкам» — так им было сказано. Они старались привыкнуть. Тем, кто не мог, помогали разными способами. Им было запрещено держать руки в карманах. Тем, кто не мог удержаться от этой привычки, набивали карманы песком и зашивали. «Это в американской армии солдат может обращаться к своему командиру не вынимая жвачки из рта, а рук из карманов. Вы не в американской армии и советую помнить это!» Им было запрещено садиться или лежать днем на кроватях. Кто забывал это, вечером мыл в казарме пол зубной щеткой. Если не нравилась щетка, можно было мыть тряпкой, но в герметичном резиновом костюме химзащиты и противогазе.
Гражданская жизнь почти забылась в первые же недели. Из реальности осталась только военная часть, забор вокруг части, лес вокруг, дорога на полигон и машинный парк. Из одежды осталась только военная форма цвета хаки. Из слов остались только оскорбления, ругательства и команды. Из людей существовали только солдаты. Из богов — офицеры. Он и женщин первый раз увидел только через три месяца. Даже забыл, что они существуют.
Сергей шел и пытался из всех сил отогнать воспоминания, но они не уходили и все настойчивее лезли в голову.
Грузовик подъехал к самому лесу и остановился. Из кабины, с автоматом в руках, выпрыгнул капитан.
- Всем на выход, построиться у машины! — закричал он, и солдаты шумно посыпались из кузова. — Так, объясняю задачу, — начал капитан, когда все построились. — Сегодня в пять часов из соседней части, из этой чертовой учебки, сбежал солдат. Он покинул пост, когда стоял в карауле. Вместе с ним пропал автомат и боеприпасы. Сейчас проводятся действия по его обезвреживанию, в которых задействованы все ближайшие воинские части, в том числе и мы. Итак, наша задача — прочесать лес в этом квадрате. Капитан на мгновение задумался. — Он может представлять опасность для гражданского населения, поэтому найти его необходимо, сами понимаете. Может он сумасшедший какой-нибудь и всех по дороге перестреляет. Всякие случаи бывали. Так что, если он применит оружие, открывать огонь на поражение. Все понятно? А сейчас всем получить патроны. Вопросы есть? — Все молчали. – Тогда, начинайте, сказал офицер двум сержантам.
Один из сержантов забрался в кузов и вытащил оттуда запечатанный цинковый ящик с патронами.
- Сейчас хоть патроны давать стали, когда надо таких психов ловить, — сказал рыжий высокий солдат своему соседу. — У меня брат служил четыре года назад. У них там сразу трое сбежали с автоматами. Их стали ловить, людей мало. Ему тогда дали автомат с одним патроном и штык и посадили в кустах у какой-то там дороги. Сказали: «Если они появятся, в первого стреляй, а остальных коли штыком» - Представляешь? Один патрон против троих с автоматами. – «Коли штыком!» — повторил солдат возмущенно. — Да он там чуть со страху не помер. Говорит, если бы они прошли мимо, ни хрена бы я не стал стрелять. Сидел бы тихо, чтобы меня не заметили. Что делать-то с этим одним патроном? Застрелиться что ли? И нам теперь этого психа ловить! Хорошо шоферу, в машине отсидится, — рыжий солдат завистливо покосился на кабину грузовика.
- Для меня, так лучше целый день на природе психа с автоматом ловить, чем в части торчать или на стрельбище топать, — ответил ему сосед. — Может он вообще не в нашем квадрате.
- А если в нашем? Мне до дембеля всего две недели осталось. Мать писала, ждет не дождется. — Он махнул рукой и замолчал.
Раздача патронов закончилась, капитан подал команду, и солдаты, растянувшись широкой цепью, медленно двинулись в глубь леса...
Где-то вдалеке послышался слабый рокот. Он приближался, становился все сильнее и сильнее, пока не перерос в отчетливый шум вертолетных моторов. Вертолет пролетел где-то справа, невидимый за деревьями, шум моторов затих, но потом он вернулся и полетел обратно, теперь уже с левой стороны от Сергея. «Меня ищут, кого же еще» — это было очевидно. Ему захотелось закричать, сорвать с плеча автомат и выпустить весь рожок по этому ненавистному вертолету. Глупо, конечно, все равно не собьешь. Весь район наверняка был уже оцеплен. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он ушел из части, и теперь уже ничего нельзя было поделать.
«Придется быть очень осторожным, чтобы ночью незаметно пробраться через оцепление. Потом надо будет раздобыть где-нибудь гражданскую одежду, спрятать автомат и попытаться добраться до дому. И автомат этот чертов тут мешается. Надо было сразу его бросить там, на территории части. А теперь тащи его и еще непонятно, что с ним потом делать».
Сергей поправил ремень автомата и зашагал дальше. Никто больше не заставит его вернуться обратно в часть. Никто, даже сам министр обороны. Интересно, чем он вообще занимается, этот гребаный министр обороны, если у него такая сучья армия? Ненавижу его. Потом начались густые кусты и Сергей перестал думать о министре обороны.
- Как мне надоело этих солдат из учебки ловить, — сказал пилот обращаясь к штурману. - Ты-то в нашем полку всего две недели, а я уже семь лет. Представляешь, как мне это все за семь лет надоело? Вот теперь будем целый день тут летать, как будто нам больше делать нечего.
- А чего они оттуда так бегают? — спросил штурман.
- Часть такая, неуставная. Сержанты зверствуют, а начальству все равно, лишь бы не убивали друг друга. У них там самый высокий процент по самоубийствам и по побегам в Союзе. Самая, я бы сказал, плохая учебка в стране. У них там вечно происшествия: то кто-нибудь повесится, или вены себе перережет, или застрелится на посту в карауле. Слышал эту историю, когда у них солдаты на БТРе сбежали? Что ни месяц — то побег. А мы их лови.
Вертолет снова подлетел к краю леса. Где-то слева, у дороги, стоял зеленый армейский грузовик.
- Вон, видишь, — кивнул пилот штурману. — Тоже наши прочесывают.
И вертолет, сделав над грузовиком круг, полетел обратно в тридцать шестой квадрат.
- Это вам не гражданка! — говорил им командир роты, расхаживая перед строем после тактических занятий. — Это вам армия. И нечего жаловаться на трудности службы. Советская Армия — самая сильная в мире и она противостоит всем армиям из блока НАТО на западе и армии Китая на востоке. Поэтому советский солдат должен быть лучше любого американского солдата. Американцы без апельсинового сока в бой не пойдут, а вы пойдете. Американцы без туалетной бумаги в бой не пойдут, а вы пойдете. Всем понятно? И вообще будьте довольны, что попали служить в пехоту, а не куда-нибудь на подводную лодку. Ушли бы на боевое дежурство, опустились на дно и сидели бы в ней под водой все два года, не всплывая...
Сергей внезапно остановился и замер на месте, прислушиваясь. Все вроде бы было тихо. Он стоял и гадал: был ли действительно какой-то шум или это только показалось. Да, наверное, показалось. Это все нервы. Они у него тут расшатались до предела в этой армии.
Лес обступал его со всех сторон и разглядеть, что находилось дальше двадцати метров было просто невозможно. Он опять начал двигаться, но на этот раз откуда-то сзади отчетливо донеслись какие-то неясные звуки. Как будто, кто-то перекрикивался.
В голове зашумело и все вокруг вдруг сделалось темнее. Деревья проступали теперь из какого-то мглистого серо-коричневого тумана и этот туман сжимался все плотнее, набивался в нос, в рот, в уши и сдавливал голову снаружи и изнутри. Воздух сделался густым и липким и не проходил в легкие. Сергей несколько раз открыл рот, пытаясь вдохнуть, но ничего не получалось. Словно он был рыбой, вытащенной только что на берег. Звуки теперь слышались очень ясно. Сомнений не было. Сергей замотал головой, стараясь разогнать серый туман вокруг. Через несколько секунд это ему удалось, и он торопливо заозирался по сторонам.
Так, похоже они прочесывают лес. Район оцеплен, в воздухе вертолеты, вокруг войска подняты по тревоге. Его поймают, обратно в часть уже не вернут. Будет трибунал, тюрьма, колючая проволока, часовой на вышке. «Шаг влево, шаг вправо считается побегом, прыжок на месте — провокацией. Конвой стреляет без предупреждения!» Уже не видя ничего перед собой, он побежал вперед, не разбирая дороги, прочь от приближающейся погони. Ветки хлестали по лицу, автомат цеплялся за кусты, застревая в них, пока он в панике пробирался напролом через чащу. Потом чаща кончилась и непроходимых кустов стало меньше. Несмотря на это, Сергей бежал медленнее, с трудом отрывая от земли тяжелые ноги. Он бежал, бежал, задыхаясь и ловя перекошенным ртом воздух. Он бежал, пока вдруг не споткнулся об лежащий ствол и не упал, перекувырнувшись через себя несколько раз.
Когда же он резко вскочил на ноги, шагнуть ему так и не удалось. Острая боль пронзила правую ногу, в глазах потемнело и он повалился обратно на землю. Боль была такая, что у него даже выступили слезы. Что за дерьмо! Он что, ногу эту гребаную себе вывихнул? Сергей попробовал опять встать. Осторожно опираясь на руки, он медленно поднялся на левой ноге. Но как только он стал переносить вес на правую, перед глазами все поплыло, и он опрокинулся назад на спину. Когда же боль немного утихла, он на четвереньках полез в кусты искать выпавший автомат.
Блин, теперь он никуда уже не уйдет. Похоже, спешить было совершенно незачем. Он ползал в кустах, пока не нашел свой автомат, потом приподнял голову и огляделся. В нескольких шагах лежал другой поваленный ствол, значительно больший по размеру, чем тот, о который он споткнулся. Это было как раз то, что надо. Конечно, не самое лучшее укрытие, но все равно сгодится. Сергей добрался до ствола и лег на землю, стараясь устроиться поудобнее и не потревожить вывихнутую ногу.
Мысли опять закопошились в голове. Интересно, был ли у него какой-нибудь другой выход, кроме побега? Наверное, был. Как у того азербайджанца, который ушел из части и положил руку под проходящий поезд. Ему отрезало кисть и его вернули домой. В соседней роте солдат выпил тормозной жидкости. После операции его тоже отправили домой, правда, в цинковом гробу. Да, другие выходы кроме побега тоже были.
Впереди опять послышался шум, и он насторожился. Лес в этом месте был более редкий, и Сергей мог видеть через деревья достаточно далеко. Сосны, березы, ели окружали со всех сторон, но не теснились друг к другу, а стояли более-менее просторно. Сергей аккуратно пристроил автомат поверх ствола и медленно, почти не слышно, передернул затвор. Второй рожок он вытащил из кармана и положил рядом.
Все было, словно он, как обычно находился на стрельбах, только не на полигоне, а в лесу. Сколько же их было, этих стрельб? Они ходили на полигон через день. Шесть километров туда, шесть — обратно. Дневные стрельбы, следующий раз — ночные, потом опять дневные и опять ночные. Будущие сержанты, обязаны были уметь хорошо стрелять. И их учили стрелять. Лежа, стоя, с колена, с места и в движении, на ближние расстояния и на дальние.
Сергей нагнул голову и глянул в прицел. Лес сквозь прицел почему-то смотрелся несколько по-иному. «Как интересно,» — мелькнуло у него в голове, но тут впереди, шагах в пятидесяти, показался первый солдат. Он был рыжий, высокого роста и шел несколько пригибаясь, хотя залегшего Сергея он явно не видел. Что-то мелькнуло за деревьями метрах в десяти справа от рыжего солдата. Сергей резко повернул голову. Все ясно, идут цепью.
Он дождался, когда рыжий солдат вышел в просвет между деревьями и тогда, тщательно прицелившись, нажал на спуск.