Падла

Читаю рассказ на моём YouTube канале

https://youtu.be/SwmZlTguVH4?si=S5-PVZ0Hew7yOzyg

***




     Он стоял против двери, обитой коричневым дерматином,  и рассматривал узор, выложенный из блестящих фигурных шляпок  гвоздей, которыми дерматин был прибит к  дверной основе. Узор изображал что-то наподобие сердца или цветка, окружённого такими же сердечками или цветками, но меньшего размера. Странная мысль пришла в голову: сколько раз он входил в эту дверь, а на узор внимания не обращал. И вот сейчас обратил. Он посмотрел в одну сторону пустого коридора, потом — в другую. У дверей, как верные псы, послушно лежали коврики. Затем перевёл взгляд на потолок. По накалу ламп было понятно, что напряжение в сети упало. Козлы повключали, мороз —  пробежала в сознании строка титров. Он прочитал эту строку и снова принялся рассматривать узор на дерматине. Ну что же ты, звони, звони, звони... — пошли  новые повторяющиеся титры,  отзывающиеся в висках и в сердце ударами маленького отбойного молоточка. Да, коли пришёл, надо звонить...

     Олег и его жена приехали в маленький заполярный посёлок около полугода назад. Молодым специалистам руководство геофизической экспедиции обязано было предоставить  квартиру или комнату. Но с жильём в посёлке, как, впрочем, и везде, сложилась «напряжёнка», и потому для начала их поселили в камералке, располагавшейся в половинке одного из экспедиционных вагончиков. Когда кончался рабочий день,  они убирали с письменных столов диаграммы, геологические профиля и карты, баночки с ручками и карандашами, линейки, угольники,  циркули, скрепки,  кнопки и прочий рабочий хлам, сдвигали и составляли в центре вагончика  столы, раскатывали сверху  ватные матрацы и стелили постель. После готовили на электрической плитке нехитрый ужин, пили чай и заваливались под несколько слоёв верблюжьих одеял, под которыми было тепло и уютно, и можно было обсудить прошедшие события, помечтать о будущем и в тишине одинокого вагончика, стоящего на краю посёлка почти у самого обрыва протекающей неподалёку реки, предаться прелестям любви. А утром матрацы спешно скатывались, столы расставлялись по местам, и всё приводилось в порядок.
     В общем,  молодых людей такая жизнь не сильно тяготила, так как они понимали, что подобное состояние дел — явление временное, и обязательно наступят лучшие времена. И эти времена вскорости наступили.

     Однажды Олега вызвал к себе главный инженер  экспедиции.
     - Вот что, молодой человек, - начал он. - Я знаю, как вы живёте. И это —  не дело. Через месяц мы с женой уезжаем в отпуск. Не будет нас долго, и поэтому перебирайтесь-ка в наши «апартаменты». Поживёте по-человечески несколько месяцев, заодно за комнатой присмотрите, чтобы в отсутствие хозяев не случилось чего-нибудь. Не дай бог батареи разморозятся, или ещё что. Как, согласны?
     - Да я не знаю, - ответил Олег, озадаченный предложением. - Спасибо, конечно. Но надо жене сказать, посоветоваться.
     - Советуйтесь. А вечерком  заходите. Обсудим детали  в неформальной, так сказать, обстановке.
     Выйдя из кабинета, Олег помчался в камералку, где поделился новостью с женой, которая с радостью приняла предложение.  По окончании работы в назначенный час немного смущённая молодая пара стояла около обитой дерматином двери, выделявшейся нарядностью среди других обшарпанных дверей длинного коридора двухэтажного поселкового барака, служившего общагой  для  работяг и итээров.

     Желающих попасть в «закрытый»  посёлок нефтеразведки, для въезда и работы в котором требовался специальный пропуск, было предостаточно. Поэтому большинство прибывавших соглашалось на койку в и так переполненных комнатах, где кровати располагались в два этажа и, порой, меняли владельца по нескольку раз за сутки: кто-то приезжал с двенадцатичасовой вахты и отсыпался на месте недавно убывшего сменщика, а через двенадцать часов панцирная сетка уже поскрипывала под новым постояльцем. Иметь же свою комнату считалось роскошью, и на это могли претендовать только супружеские пары, проработавшие в посёлке  продолжительный срок или семьи,  главы которых занимали в какой-либо организации  руководящий пост. Именно, к такому «руководящему» человеку Олег с женой и были приглашены.
 
     - Звоним?
     - Звоним.
     Олег нажал на видневшуюся справа от дверного наличника квадратную белую кнопку звонка. За дверью раздалась мелодия, напоминающая колокольный перезвон, а затем послышался стук каблучков и щелчок открываемого замка. В светящемся дверном проёме стояла нарядно одетая миловидная блондинка лет тридцати пяти.
     - Привет, привет, молодёжь. А мы вас заждались, - женщина отступила на несколько шагов. - Проходите скорее, а то холода напустите, и раздевайтесь. Меня зовут Наташа, и я, как вы понимаете, законная супруга вашего главного инженера. А вас как звать?
     - Сейчас, - Олег помог жене снять шубу и скинул свой полушубок. - Куда вешать?
     - Вот сюда. - Наташа показала на вешалку, прибитую к стене.
     Олег повесил  шубу и полушубок, а на тумбочку, стоящую под зеркалом около вешалки, положил шапки, шарфы и рукавицы.
     - Валенки снимать или так можно?
     - Нет-нет, не снимайте. - Наташа подала веник. - Пол холодный. Снег смахните и проходите.
     Олег почистил валенки жены и прошёлся по своим.
     - Куда? - он протянул веник хозяйке.
     - Да куда-нибудь поставьте.
     Олег поставил веник около тумбочки, повернулся к хозяйке и улыбнулся.
     - Теперь можно и представиться. Это, - Олег обнял жену, - Наташа. Тоже — Наташа. А я — Олег.
     - Про вас я наслышана, а вот сейчас и с вашей половинкой познакомлюсь. - Наташа старшая подошла к тёзке, обняла за плечи и, не отпуская, повела за собой к столу.
     - Оооо, что я слышу. Две Наташи! За это стоит выпить. - Из-за занавески, отделяющей  небольшую нишу от длинной, вытянутой в сторону окна комнаты, вышел хозяин. На нём был шерстяной, тёмно-синий, с белыми лампасами по бокам брюк и свитера спортивный костюм,  плотно облегавший крупную фигуру. Несмотря на возраст, а хозяин был старше Олега лет на пятнадцать-двадцать, выглядел он крепким, спортивным и подтянутым.
     - Ну что, познакомимся ещё раз? В конторе вы меня называете Виктором Ивановичем, но в моих «хоромах» про отчество забудьте. Будем на иностранный манер. У них же нет отчеств. Одни имена. Пусть и у нас будут одни имена. Вы, как я понимаю — Наташа.  - Виктор зажал узкую ладонь жены Олега в своей здоровущей лапище и легко встряхнул. - Очень, очень приятно познакомиться, так сказать, ещё раз. На работе, знаете, как-то некогда. Дела. Зато тут будем по-свойски, по-домашнему. Ну и вы, молодой человек, здравствуйте. С вами мы знакомы получше, но всё равно. - Виктор высвободил женскую руку и пожал руку Олегу. - Давайте теперь  —  к столу. Милости прошу. Всё готово. Сегодня у нас идёт жаренная оленина с брусникой и молодое токайское. Как? Ничего против  не имеете? - Виктор покосился на Олега и задержал взгляд на молодой Наташе. - Наташа номер два, ничего, что я так вас называю? Оленину пробовали когда-нибудь?
     - Пока не приходилось. - Её  немного смущал, но нравился энергичный напор владельца комнаты, и она чуть исподлобья, но при этом улыбаясь, с интересом посматривала  на Виктора.
     - Ничего, ничего, - хозяин явно ощущал себя на коне.  - Наташенька, можно я за вами поухаживаю? Олег, ты не против?
     Переход на «ты» Олегу не понравился, но он, словно они давно были с Виктором старыми приятелями, бодро ответил:
     - Конечно, - и добавил. - Тогда я за вашей супругой буду ухаживать. Не возражаете? - обратился он к хозяйке.
     - Что вы, Олеженька, я буду только рада. От этого мужлана ухаживаний не дождёшься.
     Все расселись за стоящим посередине комнаты круглым столом, над которым висел большой,  обтянутый зелёной материей абажур. Мягкий свет падал на расставленные поверх белой скатерти тарелки, бокалы, пару бутылок токайского, мисочку с размороженной брусникой и огромную дымящуюся сковороду, в которой аппетитно что-то побулькивало, издавая дразнящий аромат.
     - Приступим? - Виктор поднял бутылку и, разлив вино по бокалам, громко произнёс:
     - За знакомство!

    С этой встречи между парами, несмотря на разницу в возрасте, завязались приятельские отношения, быстро переросшие в дружбу. Если Олег находился в посёлке, а ему по роду службы часто приходилось отсутствовать, так как основным местом  работы были буровые, то днём его находил Виктор и приглашал  или на вечерний пирог, который испекла его Наташа, или на какое-то немыслимое ей же приготовленное блюдо, или просто на чай с конфетами, пряниками и морошковым или голубичным вареньем. Эти проводимые вместе вечера стали почти регулярными и необыкновенно сблизили молодых людей с их новыми друзьями, взявшими над ними негласное шефство.  Виктор начал опекать Олега по служебным вопросам и всячески помогать и поддерживать, а Наташа старшая  души не чаяла в молодой женщине и относилась к ней, как к ближайшей подруге. Несколько недель до отбытия в отпуск пролетели быстро, и накануне отъезда на очередном вечернем чаепитии Виктор вручил Олегу ключи от комнаты.

    Вот уже месяц как молодые люди наслаждались жизнью в, пусть, временном, но отдельном жилище. Не надо было каждый вечер составлять столы, а утром приводить камералку в порядок. Не надо было ютиться, готовя завтрак или ужин на маленькой электроплитке. Да и обжитые «хоромы», как называл комнату Виктор, были несравнимы с убогой половинкой вагончика. В выходные можно было поваляться, понежиться на широкой «настоящей» кровати, потом сварить кофе и, поставив на проигрыватель  пластинку, наслаждаться комфортом и уютом или достать из весьма солидной библиотеки, собранной хозяйкой,  учившейся заочно на филологическом факультете университета, какую-нибудь книгу и погрузиться в совместное чтение.

    Тем временем полярная зима, почти минуя стадию весны, перешла в лето.  Работы на буровых почти прекратились, образовалось много свободного времени, да и в камералке дел резко поубавилось. Появилась возможность побродить по окрестностям, обследовать ближайший лес и реку и попутешествовать по начинающейся сразу за посёлком тундрой. Как-то, возвращаясь с очередной прогулки, Олег подошёл к посёлку со стороны, с которой ни разу не заходил, и попал в странное поселение. Он давно слышал от работяг из партии про «нахаловку»  —  так называемый городок самостроя, расположенный чуть в отдалении от основного посёлка, но самому бывать там не доводилось. И вот теперь он шёл по этому странному поселению и присматривался к неуклюжим домикам, называемым на местом наречии балкАми. Стояли они на санях, обсыпанных песком и опилками, и сделаны были из самого разнообразного материала: из брёвен, досок, ящиков от взрывчатки, листов фанеры и алюминия и ещё, бог знает,  чего. Но почти все они были обиты толстой  полиэтиленовой плёнкой, применявшейся для изоляции труб нефте- и газопроводов. Под лучами солнца блестящая, чёрная плёнка искрилась и переливалась разноцветными бликами, и это придавало домикам нарядный, даже праздничный вид.   Под окнами некоторых балков стояли  «газушки» и «гэтэтэшки» —  вездеходы, на крышах которых Олег любил располагаться, когда возникала необходимость использовать подобный транспорт, чтобы добраться до какой-нибудь заброшенной среди болот буровой.  А  около некоторых отдыхали от трудов праведных огромные трубовозы «Ураганы». Олег шёл по «нахаловке», вслушиваясь в хруст ягеля под ногами и обходя редкие карликовые полярные берёзки, и думал о том, что ему здесь нравится. Нравятся эти неказистые домики, нравится отдалённость от основного посёлка и соседство с тундрой, нравится близость взлётной полосы, за которой всходило солнце. Он даже поймал себя на мысли, что немного завидует местным обитателям, независимым от поселкового быта и самим организующим свою внеслужебную жизнь.
    Подходя к дому, и потом, ожидая жену и готовя ужин, он не переставал думать об увиденном. А ночью, размышляя о том, что осенью опять придётся искать какое-то жильё или перебираться в камералку, Олег решил не ждать милостей от природы и  начальства, а начать самому строительство собственного балка.

    К середине лета работы совсем не стало, и Олег, договорившись с руководством и отправив жену на «землю» в отгулы,  принялся за дело. Строиться он решил  на краю «нахаловки», где ему понравилось сразу. Там тундра была почти нетронутой. Соседние балки находились в отдалении. А на серебристой  ягельной поляне уютно расположилась рощица низкорослых деревьев и кустарников.  И что Олегу особенно нравилось, совсем недалеко  находилась взлётная полоса аэропорта, куда прилетали самолёты с «земли».  Олег любил приходить в порт и наблюдать за садящимися и взлетающими лайнерами и «вертушками». Иногда, сотрясая всю округу, зимой прилетали огромные «Русланы», рядом с которыми обычные «туполевы», «антоновы» и, тем более, «кукурузники»  казались совсем крохотными. Когда гул двигателей стихал, задняя часть фюзеляжа открывалась, и из него, как из чрева гигантского животного, длинной вереницей выползали трактора, бульдозеры, вездеходы и другая тяжёлая техника. Смотреть на это было странно, и, казалось невероятным, что такая громадина могла летать, и уж совсем странным было видеть, как она, разогнавшись по заснеженной, укатанной и утрамбованной полосе,  медленно, словно нехотя, отрывалась от земли и, постепенно набирая высоту, удалялась, превращаясь в маленькую точку, и исчезала где-то у линии горизонта. 
   
     Поскольку ночи стояли «белые», работать можно было круглые сутки, делая небольшие перерывы на сон и еду. Очень быстро на санях, сваренных из отбракованных обсадных труб, поднялись вертикальные столбы каркаса. Сверху они закрылись досками и той самой полиэтиленовой плёнкой. Затем появилась внутренняя стена, обитая сухой штукатуркой. Дальше пространство между внутренней и наружной стенками заполнилось сухими опилками. Потом  был настелен пол и возведена небольшая кирпичная печь с высокой металлической трубой, впоследствии хорошо заметной из окна вертолёта и служившей чем-то вроде сигнальной вешки,  при виде которой, в душе Олега всегда делалось радостно и спокойно. А в конце сооружение  укрылось плоской крышей, обзавелось просторными сенями и мощной наружной обсыпкой для защиты пола от холодов. К началу осени строительство завершилось, и можно было перебираться в новое жилище. Олег перетащил вещи, навёл уют и с нетерпением ожидал скорого прилёта жены. А к зиме вернулись из отпуска и их друзья. Новоселье отметили шумно, и теперь уже Виктор с женой стали  наведываться на окраину «нахаловки» в небольшой, но уютный балок.

     Жизнь молодой пары наладилась. У них появился свой дом, была интересная и хорошо оплачиваемая работа и были друзья, с которыми долгие зимние полярные  вечера  казались короче и теплее. Когда в гости приходили Олег с женой, то Наташа старшая готовила какой-нибудь изысканный по поселковым меркам и возможностям ужин, включался  проигрыватель и под негромкую музыку за трапезой обсуждались последние прочитанные книги и журналы. За литературными новостями следила Наташа старшая. Она покупала всё самое интересное, что привозили в местный книжный магазинчик, и щедро делилась новейшими приобретениями, рекомендуя самое-самое. Когда же друзья встречались в балке, разговоры, в основном, касались рабочих проблем и изобразительного искусства, которым увлекался Олег. В выходные иногда совершались совместные прогулки по окрестной тундре, после чего в одном из домов жарилось мясо и варился глинтвейн. В общем, двум парам было хорошо вместе, и их отношения  становились всё более близкими.
 
     Незаметно подошёл Новый год. На очередном сборе решили встречать его в «нахаловке». Около балка установили принесённую из леса небольшую елку, нарядили её всевозможными простенькими игрушками, которые смастерили  сообща из всего, что только можно было пустить в ход, и украсили гирляндой из лампочек для карманного фонарика, добытых где-то экспедиционными электриками и подаренных Олегу. Накануне праздника гирлянду торжественно зажгли, чем вызвали восторг у обитателей «нахаловки» и бурную реакцию местных собак.
     Встреча Нового года удалась на славу. У переливающейся лампочками ёлки собралось большинство «нахаловского» населения. Балок Олега как-то сам собой стал центром праздника. А ёлка местом непрекращающегося почти всю ночь веселья, песен и танцев.

     Вскоре на сессию  улетела Наташа старшая. Накануне отъезда устроили прощальный ужин, а на следующий день всей компанией провожали её в порту. Когда самолёт скрылся из виду, провожавшие отправились к Виктору. Шли молча. Олег держал за руку жену и изредка посматривал на притихшего и погрустневшего друга. В доме тоже разговор не завязывался, пили чай и вспоминали новогоднюю ночь. Прощаясь, Олег пожелал Виктору не грустить и почаще приходить, утешая, что месяц одиночества пролетит быстро, а в компании друзей оно не так остро будет ощущаться. Виктор тоже просил не забывать его. На том и расстались.

    Прошло дней десять, и партию Олега вызвали на буровую, где случилась серьёзная авария. Работа предстояла длительная и тяжёлая. Стояли сильные морозы, а работать в таких условиях было и трудно, и опасно. Возникшая авария требовала применения новых технологий, с которыми в экспедиции до этого случая ещё никто дела не имел. И Олегу на месте пришлось не только их осваивать, но и, как часто случалось, приспосабливать  к реалиям жизни — вполне обычные «фокусы» отечественной промышленности, ставшие нормой в его недолгой геофизической практике: внешне всё выглядит картинкой, а начинаешь разбираться — то не работает, это собрано непонятным образом. А разбираться и приспосабливать приходилось голыми руками да на сорокоградусном морозе, когда кожа пальцев прилипает к промёрзшему металлу, оставляя на нём розовые ошмётки. Иначе, как приладить одно к другому, как сделать так, чтобы действовало то, что конструктора то ли не доделали, то ли не додумали. В общем, не работа, а мучение.
     Но всё  рано или поздно кончается, благополучно закончились и эти дни. Сложив оборудование,  перекусив и немного отдохнув,  решили, несмотря на приближение вечера, сразу отправится на базу. По счастью распогодилось, прекратилась метель, и мороз немного отпустил. Из-за стоящих холодов зимник, соединяющий буровые с посёлком, покрылся гладким, хорошо утрамбованным настилом, почти асфальтом.  Ехать по нему было приятно, и  в машинах царило приподнятое настроение — после хорошо выполненной работы люди возвращались домой.

     Добрались на удивление быстро, и Олега, чтобы ему ночью не идти через весь посёлок, отвезли в «нахаловку». Он махнул водителю на прощанье,  открыл дверь балка и, миновав сени, очутился в натопленном доме. Тихо, стараясь не разбудить жену, разделся в прихожей, скинул валенки, прошёл в комнату и... застыл. На стуле, стоящем около кровати, лежала незнакомая мужская одежда, а одеяло чётко обрисовывало два тела. Олег зажёг свет  и громко сказал первое, что пришло в голову: «Привет». Из под одеяла показались головы жены и Виктора.

     Потом всё было как в каком-то уже виденном плохом фильме. Что-то банальное срывающимся голосом говорила жена, что-то объяснял Виктор. Олег не слушал ни того, ни другого. Он словно погрузился в туман, из которого доносились неясные звуки и всплывали нечёткие очертания фигур: спешно одевающегося Виктора и сидящей в кровати жены, натянувшей  до подбородка одеяло.  Когда дверь за Виктором закрылась, Олег сел на стул, машинально достал пачку папирос, вытащил из неё одну, медленно покрутил между пальцами, слегка сдавил гильзу и затем засунул в рот. Потом порылся в карманах, достал спички, зажёг одну и, пристально глядя на огонь, прикурил. Он молча курил и смотрел в затянутое морозным узором ночное окно. Докурив, так же молча  прошёл в прихожую, снял с вешалки полушубок, кинул  его на пол около печки,  погасил свет, лёг поверх полушубка, повернулся к комнате спиной и закрыл глаза. Он лежал, словно под огромной, невыносимо тяжёлой плитой, выдавившей из него все чувства, все эмоции. Внутри была пустота и ощущение потери чего-то очень важного. Перед глазами проносились кадры жизни в камералке: как составляли столы, стелили на них матрасы и постель, как в  покинутом всеми рабочем помещении предавались любовным наслаждениям... Потом кадры сменились на другие, на то, что происходило несколько часов назад на буровой:  машины, трубы, флажки, огораживающие место работ; взрывники, ковыряющие перочинными ножичками отверстия в гексогене для установки взрывпатронов; обрезки красного детонационного шнура, валяющиеся на снегу и напоминающие длинных червей; обратная дорога; чёрное в крупных, низко нависших звёздах небо; полосы северного сияния, причудливо извивающиеся над ночной тундрой; серая гладь зимника, освещённая  фарами автомобиля.... Потом вспомнился Новый год, шампанское, весёлые глаза жены. Как он любил эти глаза. И как теперь жить со своей любовью и этими глазами? Он не знал и не понимал. Понимал только, что в такой радостной и счастливой  жизни произошёл слом, крушение. А что дальше? И как он должен себя вести, что делать? Кадры и мысли крутились в голове, в пустоте, в зловещей тишине комнаты.

     Несколько дней, сказавшись больным, Олег не показывался в экспедиции. Он продолжал находиться в той навалившейся на него пустоте. В него будто  вбили кол, не позволявший сосредоточиться и вызывавший ноющую боль где-то в области сердца. С женой он не разговаривал, не зная, что говорить и как себя вести, но понимал, что прежнего уже не будет, а о будущем размышлять не хотелось. Он любил жену, и даже происшедшее не убило любовь. Просто накрыло как бы серым грязным саваном и задвинуло далеко вглубь души. Большую часть времени он проводил в тундре, уходя туда надолго, бродил по не хоженным снегам и думал, думал, думал. Думал о жене, о Викторе, о себе. Ясно было, что, несмотря на любовь, с женой — всё кончено, предательства он простить не мог, значит, предстоит развод. А вот как быть с Виктором? Ведь он стал близким другом, так много сделавшим для Олега. Но и тут было предательство. Больше того, задета честь, а честь в понимании Олега была важнее жизни. Драться с Виктором он не мог и не хотел. Злость отсутствовала. Да и как драться с человеком гораздо старше тебя? Нет, это было невозможно. Если бы события происходили в девятнадцатом веке, он бы вызвал противника на дуэль, но сейчас... Оставался единственный вариант. Нелепый, страшный, но единственный. Убить, застрелить. А там —  будь, что будет. Мысль эта росла, крепла и звала к действию. И однажды вечером, сидя в углу комнаты, куря папиросу за папиросой и поглядывая на притихшую жену, которая что-то шила, он решился: встал, неторопливо оделся, вышел в сени, снял висевшую на гвозде двустволку, толкнул ногой выходную дверь и вступил в ночь.

      Он стоял против двери, обитой коричневым дерматином,  и рассматривал узор, выложенный из блестящих фигурных шляпок  гвоздей, которыми дерматин был прибит к  дверной основе. Узор изображал что-то наподобие сердца или цветка, окружённого такими же сердечками или цветками, но меньшего размера. Странная мысль пришла в голову: сколько раз он входил в эту дверь, а на узор внимания не обращал. И вот сейчас обратил. Он посмотрел в одну сторону пустого коридора, потом — в другую. У дверей, как верные псы, послушно лежали коврики. Затем перевёл взгляд на потолок. По накалу ламп было понятно, что напряжение в сети упало. Козлы повключали, мороз —  пробежала в сознании строка титров. Он прочитал эту строку и снова принялся рассматривать узор на дерматине. Ну что же ты, звони, звони, звони... — пошли  новые повторяющиеся титры,  отзывающиеся в висках и в сердце ударами маленького отбойного молоточка. Да, коли пришёл, надо звонить.

     Справа от двери белым квадратиком выделялась кнопка звонка. Он крепче сжал  одной рукой двустволку, а другой — ушанку, поднял руку с ушанкой к звонку и указательным пальцем надавил на квадратик. Раздалась знакомая мелодия, напоминающая перезвон колоколов. Через несколько секунд за дверью послышались шаги. Замок щёлкнул, и в коридор из комнаты ворвался яркий поток света. Хозяин в шерстяных, с лампасами на боку спортивных брюках и спортивном свитере с такими же лампасами стоял за порогом.
     - Вот хорошо, что пришёл. Давай, заходи быстрее — дует ужасно, - виноватым голосом скороговоркой проговорил он и заторопился обратно в комнату.
     Олег по привычке вытер валенки о коврик, прошёл вслед за хозяином, закрыл дверь и остановился в прихожей.
     - Чего встал, проходи. Раздевайся и садись. Сейчас мы с тобой чайку соорудим и поговорим.
     Виктор принялся суетливо хозяйничать, включил электрический чайник и начал расставлять на столе кружки, сахарницу, печенье в вазочке  и конфеты в красивой подарочной упаковке с выведенным яркими буквами пожеланием счастливого Нового года.
     - Сейчас, сейчас, - повторял Виктор, словно не замечая застывшего в прихожей гостя. - А чего это ты — с ружьём? На охоту никак собрался? Вроде поздновато для охоты-то.
     Олег поднял ружьё и направил его на хозяина.
     - Точно, на охоту.  - Олег говорил сухим, чуть сдавленным голосом, совершенно не похожим на обычный, весёлый и громкий.
     Виктор оторвался от стола и посмотрел сначала на Олега, а затем на зловещие дыры  двух стволов. Кривая и неестественная улыбка исказила его лицо. Он отошёл от стола;  не отрывая глаз от стволов, нащупал стул и сел. Он смотрел в направленные на него дыры и что-то старался произнести, но  искажённые гримасой губы не слушались и только открывались и закрывались, вдыхая и выдыхая воздух подобно рыбе, вытащенной из воды.
     - Олег, - наконец выговорил он, - ты что, спятил?
     - Ага, - таким же сдавленным голосом ответил Олег. - Спятил.
     - Олег, ну извини. Бес попутал.
     - Бес попутал, говорите? - Олег крепче сжал ружьё и взвёл курки.
     - Да богом клянусь. Всё как-то глупо, само-собой вышло. Я и не хотел.  Просто зашёл на чаёк... Слово за слово... А она в халатике, без всего, рядом... ну и повело меня... Да она и не отказывалась. Наоборот. Сама предложила остаться. Хоть у неё спроси.
     - У неё? - Олег ухмыльнулся. - Вот уж чего делать точно не буду.
     - Олег, прости ради бога. Больше ничего подобного не повторится. Поверь. Хочешь поклянусь?
     Виктор сполз со стула на пол и встал на колени. Натянувшиеся на бёдрах спортивные брюки обозначили крепкие мышцы.
     - Клянусь, Олег...
      По щекам здорового, уверенного в себе, в полном расцвете сил мужчины покатились слёзы. Чего-чего, а этого Олег никак не ожидал. Чтобы Виктор и стоял перед ним на коленях да ещё плакал... Это было выше понимания, выше его сил. Олег смотрел на плачущего человека, но взгляд притягивали не слёзы, а под шерстяным трико ноги. Чёрт бы их побрал совсем. Крепкие, налитые, с рельефными бедренными мышцами ноги действовали на него магически и отвлекали, уводили от принятого решения. И тут Олег неожиданно вспомнил случай, происшедший с Пушкиным, когда неким Фёдором Толстым по прозвищу «американец» был пущен слух, порочащий честь поэта, и Пушкин, защищая её, готов был стреляться на дуэли, убить себя или даже императора. Тогда он обратился за помощью к Чаадаеву, и тот доказал ему, что никто не может унизить или задеть честь человека, если человек сам не готов унизиться. Эта мысль с такой очевидностью повторилась в сознании Олега и так чётко всё расставила по своим местам, что он понял, что не сможет выстрелить и что эта затея изначально была глупой и нелепой.  Он поглядел Виктору в глаза, медленно вернул курки в первоначальное положение и тихо произнёс:
     - Падла...
     Затем плюнул, развернулся и вышел из комнаты. В коридоре он прислонил двустволку к стене, нахлобучил ушанку,  беззлобно матюгнулся в пространство длинного пустого коридора, перекинул ремень ружья через плечо и пошёл прочь от обитой коричневым дерматином двери, на которой блестящими шляпками от гвоздей был выложен узор, напоминающий то ли сердце, то ли цветок. На улице он натянул меховые рукавицы, лежащие до этого за пазухой полушубка, оглянулся на барак, из которого вышел, посмотрел на другие такие же двухэтажные бараки, стоящие в отдалении, и поднял голову. Над ним чернело звёздное небо, расцвеченное  серебристыми всполохами северного сияния. Олег вдруг почувствовал, что груз, давящий на него последние дни, странным образом исчез, и тяжесть, напоминающая кол, вбитый куда-то в область сердца, пропала. Они растворились в полярной ночи и унеслись в просторы заснеженной тундры. Олег постоял некоторое время, глядя в небо, облегчённо вздохнул, а потом поднял воротник полушубка, поправил ружьё, повторил вслух: «Падла» и зашагал не по дороге, а прямо через сугробы и снежные заносы  по направлению к своему дому.


Январь - февраль 2016. Москва.


***

Иллюстрация - рисунок автора.
Середина 1970-х. Бумага. Карандаш. 22х30см.