Учительница первая моя (Валентин Тихонов) / Проза.ру

            1

Как же быстротечна жизнь! Позади уже детство и юность, молодость и зрелость, радости и печали... Все меньше остается моих современников, с которыми я жил,работал, переживал невзгоды, встречал праздники; всё больше я ощущаю пустоту вокруг себя.

         Все ушло навсегда, все успел растерять,-
         Жизнь моя позади, без сомнения;
         Ноет сердце в груди, больно мне сознавать,
         Но уходит мое поколение.

Долгими,бессонными ночами я вспоминаю близких и дорогих мне людей, ушедших из жизни, вижу их лица, слышу голоса. Много я встречал, видел и знал хороших, добрых, замечательных людей, но с особой теплотой и любовью, с особой грустью вспоминается мне моя первая учительница - Симонова Олимпиада Григорьевна.

            2

   Послевоенное время. Тяжёлый, голодный 1949-й год. Трудно всем, трудно и нашей семье. Нет ни одежды, ни обуви, не хватает самых простых и необходимых продуктов. Картошка и та бывает на столе не всегда. Люди выживают, как могут. Мы, дети принимаем посильное участие в добывании пищи: собираем аир и борщевик, слизун и ягоды, выкапываем корни какой-то колючки. Все это идет в пищу. Наши родители с раннего утра и до позднего вечера на работе. Нам приходится следить и за скотом, и за огородом.Но всё-таки детство есть детство. Были и у нас свои радости. Были рядом наши озёра и речки, поля и рощи, были кони, которых мы очень любили, была и дружба

            В деревне нашей маленькой,
            На самой на окраине,
            Мы жили - неразлучные друзья:
            Григорьев Витя крепенький,
            Васяев Валя беленький
            И Юра наш, Казенников, и я.

Жили, дружили, купались в речке, случалось, что и дрались, но ссоры забывались быстро.У Вити и Вали отцов не было, погибли на фронте, а у нас с Юрой были и мы этим очень гордились.Отец Юры занимал почетную должность колхозного счетовода и поэтому семья Казенниковых считалось интеллигентной, а мой был рядовым колхозником; работал и конюхом, и скотником,и пастухом…
Главным моим преимуществом было то, что у моего отца всегда был конь и отец позволял мне то напоить его, то отвести на конюшню, то ещё что ни будь. Предметом моей гордости был и длинный, ременный бич (так называли у нас кнут).
Однажды приехал отец с работы, я взял его бич и вышел на улицу похвастаться перед друзьями, но их не было. Я помахал бичом и хотел было уже идти домой, но в это время показался Юра Казенников.
- Юрка, иди сюда.
Он подошёл ко мне, - Чего тебе надо?
- Давай сражаться. - предложил я.
- Драться что - ли?
- Нет. Давай биться, как на войне.
- У солдат ружья есть.
- А у нас тоже есть. Я возьму бич, а ты мой самострел (лук).
- Давай.
   Я сбегал домой и принёс самострел. Черёмуховые самострелы мне делал отец, а стрелы я мастерил сам из камыша, сам же делал и жестяные наконечники.
- Ты иди на ту сторону дороги, - сказал я, подавая другу самострел, - а я буду здесь. Потом начнем сходиться. Ты нападаешь на меня с самострелом, а я на тебя с бичом. Посмотрим, кто победит.
Юрка ушёл за дорогу.
- Давай сходиться, - крикнул я ему, размахивая бичом.
Юра, долго не думая, поднял самострел и выстрелил в меня. Храбрый боец не промахнулся. Стрела вонзилась мне между правым глазом и переносицей.
Стрелок бросил своё оружие и кинулся бежать, а я, не вытаскивая стрелы, с рёвом пошёл домой. На моё счастье мама оказалась дома. Она схватила меня, выдернула стрелу и спросила,
- Правым глазом видишь?
- Вижу.
- Ну и ладно. Не реви. Кто в тебя стрелял?
- Юрка Казенников.
- Он что, сдурел?
- Мы с ним сражались понарошку. У меня был бич, а у него самострел.
- Ах, вы сражались! Юрка, конечно, дурак, а ты дурак вдвойне. Хорошо, что стрела только кожу пробила. Могло быть и хуже.
В это время в дом зашёл отец.
- Что у вас случилось?
- Что, что? Чуть без глаза не остался. Чтобы я не видела больше ваши самострелы и бич ему не давай!
С Юрой мы быстро помирились и забыли про наше сражение.
Между тем нам исполнилось по семь лет и как - то вечером мама сказала мне,
- Скоро в школу пойдёшь.
- Зачем? - спросил я.
- Как зачем? Учиться. В школе тебя научат и читать, и писать.
- А Витька, Валька и Юрка тоже пойдут?
- Конечно. Вы все в одном классе учиться будете. К нам в этом году приехали новые учителя. Вроде хорошие люди.
- Дядьки или тётки?
- И женщина и мужчина. Муж с женой.
- А откуда они приехали?
- Да я точно не знаю. Слышала, что учитель из нашего района, а учительница из какого-то большого города.
   Много позже я узнал, что Олимпиада Григорьевна- ленинградка. Она родилась и жила в Ленинграде и, конечно, очень любила свой город. Любила его улицы и проспекты, реки и каналы, парки и бульвары. Очень любила с друзьями и подругами плавать на речном трамвайчике или на катере в Петергоф, бродить по его садам, любоваться фонтанами, дворцами и скульптурой.

            Катер знакомый ждал у причала,
            Буйно гуляла весна;
            С пеной встречала, катер качала
            В Финском заливе волна.

Весной 1941-го года ей исполнилось шестнадцать лет. Наступила пора юности-пора желаний, тревог и надежд. Но началась война… Она слышала и вой немецких самолётов, и взрывы бомб, и разрывы снарядов; видела, как горел её любимый город.

            Город горел, горели и люди,
            Солнце скрывалось в дыму:
            Гул самолётов, залпы орудий
            Горе несли и беду.

Видела она и смерти. От голода и холода погибли родные, а её вместе с другими вывезли по «Дороге жизни». Довезли до сибирского посёлка Учум, который находится недалеко от моей родной деревни. Здесь она закончила школу и педучилище, здесь же встретила своего суженого. В Ленинград не вернулась. Не к кому было возвращаться, а в Сибири у неё уже были знакомые, друзья и семья.
Ничего этого я не знал, когда разговаривал с мамой, да и она в то время тоже ничего не знала.    .
- А что мне нужно для школы? - спросил я маму.
- Многое, сынок, нужно. Нужна приличная одежда, нужна обувь, нужны книжки и тетрадки и много чего ещё.
Немалых трудов стоило маме подготовить меня к школе, но к началу школьных занятий у меня были и новые сапоги (о туфлях и кроссовках я тогда и понятия не имел), и новые штаны и новая рубашка; была сшита из какого-то материала и сумка с широкой лямкой. За тетрадями, карандашами и прочими школьными принадлежностями мама ездила в районный центр.

            3

И вот наступило 1 – е сентября. Проснулся я раньше обычного, оделся, обулся и повесил через плечо сумку, которая почему - то мне очень понравилась. Оглядела меня мама и всплеснула руками,
- Ах, батюшки! Про поясок то мы забыли. Отец, ищи какой – ни будь ремешок.
- Где я вам найду ремешок?
- Ничего не знаю. Рубашку нужно подпоясать, иначе в школу не пустят.
Папа вышел на улицу, но вскоре вернулся. В руках у него был скрученный ремешок.
- Вот вам поясок. Пойдёт?
- Чего он такой скрученный?
- Так это же хомутная супонь. Я вот теперь не знаю, как буду запрягать коня.
- Запряжёшь, - мама опоясала меня ремешком
Затем она ещё раз оглядела мою одежду, что - то подправила,
- Ну вот. Можно идти в школу.
- Я боюсь идти один.
- Ты пойдёшь не один. Со мной.
И мы пошли. Мама держит меня за руку, а я постоянно поправляю сумку и поглядываю по сторонам. Из многих домов выходят мальчишки и девчонки. Малышей, вроде меня, сопровождают мамы, а ребята постарше идут самостоятельно.До школы идти далеко. В другое время мы бы успели и поиграть и даже подраться. Но сегодня особый день. Мы идём притихшие и серьёзные.
Вот и школа. В её ограде уже много детей и взрослых. На крыльце стоят незнакомые мужчина и женщина. Мужчина в военной гимнастёрке и с орденом на груди, правая рука у него висит плетью. Женщина в красивом платье и в красивой обуви (она была, конечно, в туфлях, но об этом я узнал позднее).
- Это ваши учителя, - шепнула мне мама.
- А кто меня учить будет? - спрашиваю я у мамы, - дядя или тётя?
- А ты кого бы хотел?
- Конечно тётю.
- Это почему?
- Я не знаю.
Я, действительно, не знал, что ответить маме, но женщина - учительница сразу привлекла моё внимание. Её голос, её взгляд, весь её облик притягивали к себе, и я это почувствовал, да и не только я.
- Прошу пройти в школу, - мужчина с орденом открыл дверь и отступил в сторону.
- Проходите направо в зал, - добавила учительница.
Мы прошли в школу и из коридора повернули направо, в зал. Зал мне показался очень большим. Я привык к маленьким комнатам и дома, и у друзей, а в таком большем помещении почувствовал себя неуютно.Учителя построили учеников в несколько рядов. Я оказался в углу за ребятишками. Матери столпились у дверей. К ним подошла и учительница.Учитель вышел на середину зала и стал что-то говорить.
   Мне показалось, что он говорит сердито и смотрит на меня. Я заплакал. Учительница заметила это, подошла ко мне и взяла за руку,
- Ты что плачешь? - тихонько спросила она и погладила меня по голове.
- Я хочу к маме.
- Вон твоя мама. Пойдём к ней.
Мы подошли к маме и вместе с ней вышли на улицу.
- Тебя как зовут? - спросила учительница.
- Валька, - ответил я.
- Не Валька, а Валя, - поправила она меня, - Ты чего испугался?
- Дядька сердитый.
- И совсем он не сердитый. Он добрый. Просто громко говорит, чтобы всем было слышно. Зовут его Григорий Евгеньевич, а меня - Олимпиада Григорьевна. Запомнишь?
- Ага.
- Меня то ты не боишься?
- Тебя не боюсь. Ты хорошая.
- Надо говорить не ты, а вы, - поправила меня мама.
- Ничего. Этому мы научимся. Твоей учительницей, Валя, буду я. Ты согласен?
- Ага.
- Ну, вот и хорошо. Сейчас мы пойдём в класс и познакомимся поближе, а мама, если хочет, пусть подождёт тебя.
- Конечно подожду. Иди, Валя, с Олимпиадой Григорьевной.
Вот так я и познакомился с моей первой учительницей. Сколько лет прошло с той далёкой поры. Да что там лет. Жизнь осталась позади, но я до сих пор помню доброту и ласку, которые тогда исходили от неё.

            4

Началась моя школьная жизнь. Началась она и для моих друзей. Занятия проходили в две смены. С утра занимались 1–й и 2- ой классы, а с обеда 3 - й и 4 – й. Школа, которая в первый раз показалась мне большой, на самом деле была маленькой: два класса, зал и учительская. Работали в ней всего два учителя: Олимпиада Григорьевна и её муж, Григорий Евгеньевич. У Григория Евгеньевича я не учился, но ребята говорили, что он бывает иногда очень сердитый. Ну а мы в своей Олимпиаде Григорьевне души не чаяли. Мы её любили
   Поначалу учёба у меня не заладилась. Что было тому причиной сейчас трудно сказать, но у меня ничего не получалось ни с чтением, ни с письмом, ни со счётом. Я был, наверное, в числе самых отстающих учеников, но Олимпиада Григорьевна сумела выправить меня. К концу учебного года я стал уже одним из лучших .
Много труда и времени затратила она, чтобы приобщить меня к чтению. И не только меня. Она никого не оставляла без внимания. Мне она часто приносила книжки и требовала, чтобы я их прочитал, а потом рассказал прочитанное ей. Моя учительница добилась своего. Я стал не просто любителем, а ярым поклонником чтения. К концу третьего класса я прочёл все книги, которые были в школьной библиотеке, а к концу четвёртого всё, что было в сельской. Правда и в той, и в другой библиотеке книг было немного, но тем не менее… Даром это для меня не прошло. Электричества в ту пору в нашей деревне не было и я читал при свете тусклой, керосиновой лампы.
Следствием этого было то, что у меня стало ухудшаться зрение. И первой эта заметила моя учительница. На одном из уроков она вдруг сказала,
- Тихонов Валя, пересядь на первую парту, вот сюда, ко мне.
- Как, зачем? - возмутился я. - Там же Танька сидит.
- А Таня Седых сядет на твоё место.
- Но я не хочу на первую парту.
- Я прошу тебя, пересядь. Потом я тебе всё объясню.
После уроков я задержался в классе.
Олимпиада Григорьевна что - то долго записывала в журнале, а потом обратилась ко мне.
- Валя, ты плохо видишь написанное на доске?
От неожиданности я растерялся. Такого разговора я не ожидал.
- Всё я вижу. С чего вы это взяли?
- Я замечаю, что ты щуришься и заглядываешь в тетрадь к соседке. Есть и другие признаки. Зрение у тебя, к сожалению, ухудшилось. Ты слишком много читаешь при плохом свете.
- Я люблю читать.
- Я это знаю, но поберечь глаза надо. Я поговорю с твоей мамой. Нужно съездить к врачу и выписать очки.
- Не хочу носить очки.
- Дело не в твоём хотении. Можешь совсем испортить зрение, а к очкам ты быстро привыкнешь.
Не внял я совету моей учительницы. Очки приобрёл только в десятом классе. А жаль…
Со всеми предметами школьной программы я справлялся более или менее легко, но был такой предмет - чистописание, с которым у меня, да и не только у меня, были проблемы. На уроках чистописания мы учились красиво писать: отрабатывали и наклон букв, и нажим, и разные завитушки… Трудно нам это давалось, особенно мальчишкам. Девчонки были терпеливее, да и нравилось им выводить красивые буквы и строчки. Нам же хотелось поскорее отвязаться от этого, как нам казалось, нудного дела.
Я, конечно, не любил чистописание и вообще писанину. Почерк у меня был плохой. В школе, под наблюдением Олимпиады Григорьевны, я писал более или менее прилично, но дома, выполняя домашние задания, я забывал все наставления учительницы.
- Ты пишешь, как курица лапой, - говорила мне мама, изредка заглядывая в мои тетради, но следить за мной она не могла. Не было у неё на это времени.
У моих друзей почерк был тоже ненамного лучше моего. Олимпиада Григорьевна решила взяться за нас всерьёз.
- Будете оставаться после уроков и учиться писать, - объявила она нам.
Наши возражения Олимпиада Григорьевна слушать не захотела, так же, как и обещания писать красиво и правильно.
Закончился последний урок, все ушли домой, а мы сидим и смотрим на учительницу.
Какие неприятности она нам приготовила. А то, что неприятности будут, мы не сомневались. Олимпиада Григорьевна не торопится. Посидела, поглядела на нас, покачала головой и достала из своего стола какие - то листки.
- Идите сюда и берите вот эти листочки.
Мы подошли, взяли листки и вернулись на свои места.
- Внимательно посмотрите,- велела нам Олимпиада Григорьевна.
Мы посмотрели. На листках был какой - то текст, написанный от руки, но очень красиво.
- Возьмите тетради и перепишите в них текст. Ваши записи должны быть точно такими же, как на этих листках.
- Олимпиада Григорьевна! Мы так красиво писать не умеем.
- Вот и учитесь. Пока не сделаете, домой не пойдёте.
Делать нечего, надо приниматься за работу. Текст был небольшой, и я быстро, но старательно переписал его. Закрыл свою тетрадь и стал смотреть, что получается у моего соседа.
- Валя Тихонов, ты почему не работаешь? - спросила меня учительница.
- А я уже всё сделал.
- Как, так быстро? Ну- ка неси сюда, - Олимпиада Григорьевна взяла у меня тетрадь и стала внимательно рассматривать мою работу, - Ничего не понимаю, - удивлённо сказал она, - оказывается ты можешь красиво и правильно писать. Почему же ты в другое время этого не делаешь?
- Не знаю.
- Как это не знаешь? И ты знаешь, и я знаю. Торопишься, вот и получаются у тебя каракули. А куда торопишься? Кто тебя гонит? Давай - ка постарайся писать красиво. Я на тебя надеюсь.
Но не оправдал я надежды моей учительницы. Как писал в то далёкое время торопливо, так же пишу и до сих пор, как был мой почерк неразборчивым, таким и остался.
Бедно и трудно мы жили в то тяжёлое время. Не во что нам было прилично одеться и обуться. Олимпиада Григорьевна всё это знала и понимала. Она только требовала от нас чистоты и аккуратности, постоянно следила за тем, чтобы у нас были чистые рубашки и штаны, подстрижены ногти, пострижены волосы, чтобы у каждого был поясок.
С поясками возникали комические ситуации. Настоящих поясных ремней не было ни у кого. Использовали всё, что подвернётся под руку: супони от хомутов, перетяги, простые верёвочки… Но такие пояса рвались и терялись. Беспоясных мальчишек Олимпиада Григорьевна отправляла домой, -
- Без пояса в школу не приходите, - напутствовала она виноватых.
Идём как - то мы с моим дружком и соседом, Витей Григорьевым, в школу. Конец апреля. Утро тёплое. Зеленеет трава, распускается листва на деревьях. Нам весело и радостно. Скоро кончатся занятия в школе и начнётся лето. От избытка чувств мы размахиваем сумками и толкаем друг друга. Толкались, толкались и дотолкались - наши пояса порвались.
- Вот доигрались. Не пустят нас в школу, - Витя взял пояс в руки и попытался его связать , но ничего не получилось.
Мой пояс тоже не подлежал ремонту.
- Может домой вернёмся? - предложил я.
- Нет. Пойдём в школу. Скажем Олимпиаде Григорьевне, что завтра пояса у нас будут.
- Ну ладно. Пойдём.
В класс мы входили бочком, прячась за спинами наших одноклассников, надеясь, что Олимпиада Григорьевна не заметит непорядок в нашей одежде. Но она всегда и всё видела.
- Витя Григорьев и Валя Тихонов, вы почему без поясков, - спросила она.
- Дома забыли, - в один голос ответили мы.
- Идите домой и возвращайтесь с поясками.
Делать нечего. Мы вышли из класса.
- Домой пойдём? - спрашивает Витя.
- Домой неохота, далеко, - говорю я, - может быть здесь что – ни будь найдём.
- Да что здесь можно найти?
- А вон конопля. Давай обдерём её и совьём из кудели верёвочки.
- Да нас же засмеют.
- Ну и пусть смеются, зато домой не нужно будет идти.
Ободрали пучок конопли, свили верёвочки и подпоясались. Возвращаемся в школу и заходим в класс. Ребята, увидев наши оригинальные пояса, дружно засмеялись. Послышались возгласы:
- Вот это ремни, вот это пояса! Где вы их купили?
Мы молчим и ждём реакции Олимпиады Григорьевны, она поглядела на нас, улыбнулась и говорит, -
- Молодцы! Это хорошо, что вы проявили смекалку, но дома найдите что ни будь другое. Получше и покрепче             .
Со стрижкой волос тоже возникали казусы. В нашей деревне не только не было парикмахерской, но и машинку для стрижки волос никто из нас в глаза не видел. Стригли нас матери ножницами, но наши матери были вечно заняты: работа, домашние дела, дети…
Если у нас сильно отрастали волосы, Олимпиада Григорьевна напоминала,
- Ребята, вам нужно подстричься. Обросли, как монахи.
Мы принимали напоминание к сведению, но скоро о нём забывали. И вот однажды наша учительница не вытерпела,
- Все волосатые поднимайтесь и отправляйтесь стричься.
- А где же мы подстрижёмся? - подал голос Валя Васяев, - Сейчас все на работе.
- Ничего не знаю. Где хотите там и стригитесь, но в школу в таком виде не приходите.
Поднялись мы и вышли на улицу. Набралось нас, волосатиков, пять человек. Стоим возле школьного крыльца и соображаем: что же нам делать, куда идти? А идти-то некуда. Кому мы нужны?
- Пойдёмте к бабе Тане Черепановой, - предложил Саша Поцерук, сосед этой самой бабы Тани, - она здорово стрижёт овец, может и нас подстрижёт.
- Да мы овцы, что ли,- завозмущались некоторые из нашей команды.
- Ну как хотите, а я пойду, - Саша повернулся и пошёл к калитке.
Мы молча последовали за ним.
   Черепановы жили недалеко от школы. Подошли мы к дому, вошли во двор и сразу увидели бабу Таню. Она стояла посреди двора и кормила гусей.
- Здравствуйте, баба Таня, - хором поздоровались мы.
Старушка повернулась к нам и удивлённо спросила,
- Откуда это столько гостей привалило? Вы что, ребятки, металлолом собираете? Так у нас его нет.
- Не нужен нам металлолом, - вступил в разговор Саша Поцерук, как самый знакомый бабе Тане человек, - беда у нас.
- Какая ещё беда?
- Из школы нас выгнали.
- Натворили что ни будь? А я - то причём?
- Ничего мы не натворили. Олимпиада Григорьевна отправила нас подстригаться.
- Да обросли вы изрядно, но я - то чем могу вам помочь ? У меня и ножниц хороших нет, да я никогда и не стригла людей.
- Но вы же здорово стрижёте овец.
- Так-то овец. Для них есть и особые ножницы - овечьи.
- Вот и подстригите нас овечьими ножницами.
- После стрижки такими ножницами вы будете похожи на чертей.
- Ну и ладно. Главное, чтобы были подстрижены.
Долго мы уговаривали бабу Таню. Уговорили…
Достала она овечьи ножницы и принялась нас обрабатывать. Принялась так, что с наших голов только клочья летели. Нам было и колко, и больно, и смешно, но баба Таня велела молчать, Мы молчали и терпели. Быстро привела баба Таня наши головы в порядок, но в какой... Нам было все равно.
- Спасибо, баба Таня, - опять же хором поблагодарили мы нашу спасительницу и отправились в школу.
Олимпиада Григорьевна, увидев нас, закрыла лицо руками и уткнулась в журнал, плечи её тряслись от смеха. Наконец она подняла голову и спросила нас,
- Это в какой же модной парикмахерской так вас обработали? Что стало с вашими головами? Какие - то полосы, клочья, царапины… Ладно, проходите и садитесь, но вечером попросите матерей, чтобы они подровняли ваши прически.
Не могла наша учительница сердится на нас. Она всегда была доброй, внимательной и терпеливой.

            5

В то незабываемое время, когда я учился в первом классе, в редком доме нашей деревни имелись часы. У нас часов не было. Как мама определяла время, я не знаю, но будила она меня вовремя. Тяжело было рано подниматься, когда темно и холодно.
Я вставал, одевался, завтракал, и прежде чем идти в школу, подходил к дому Струковых. Два окна этого дома выходили в нашу ограду. Я подходил к одному из окон и стучал. Выходила моя соседка, Галя, и мы вместе шли в школу.
И вот в одно очень морозное утро, я, как обычно, подошёл к Галиному окну. Хотел уже стучать, но моё внимание привлекла железная полоса, которой прижимают ставни. Полоса вся была в белом инеи и мне неудержимо захотелось её лизнуть. Я лизнул… Полоса схватила мой язык и не собиралась его отпускать. Я не мог ни оторваться, ни закричать. От боли и испуга я упал. Полоса, конечно, отпустила меня, но часть моего языка оставила себе. Со слезами и мычанием я вернулся домой. Мама, увидев меня, испугалась,
- Что с тобой опять приключилось? - быстро спросила она.
Я открыл рот и высунул язык. Мама сразу всё поняла,
- Железо лизнул?
- Угу.
- В школу ходишь, но нисколько не умнеешь. Любой дурак знает, что зимой железо лизать нельзя. А ты…
Мама смазала чем - то мой язык и велела залезать на печку.
- В школу сегодня не пойдёшь. Лежи на печи и не ной. Сам виноват.
Она ушла на работу, а я остался с бабушкой и младшей сестрёнкой. К обеду боль поутихла и я смог что - то поесть. Затем опять забрался на печку и вскоре уснул.
Проснулся от стука в дверь. Стучать в двери у нас было не принято. Бабушка всполошилась,
- Ой, господи! Кто это к нам? Войдите…
Открывается дверь и входит моя учительница,
- Здравствуйте! Можно к вам?
- Проходите, проходите, Олимпиада Григорьевна, - приветливо заговорила бабушка, - присаживайтесь вот сюда, на лавку.
Олимпиада Григорьевна прошла, села и спрашивает,
- А где Валя? Почему он сегодня в школу не пришёл?
- Вон, на печи лежит.
- Что с ним? Заболел что - ли?
- Сам себе болезнь устроил.
- Как это?
- Лизнул на улице железо, ну и приморозил язык.
- Да вы что? - Олимпиада Григорьевна встала и подошла ко мне,
- Как ты себя чувствуешь?
- Ничего.
- Сильно болит?
- Неа.
- Ну - ка покажи язык.
Я очень смутился, но язык всё - таки показал.
- Да… Дела не очень весёлые. Но ничего, к завтрашнему дню заживёт. Как же это ты?
Я промолчал.
- Он обедал сегодня? - спросила учительница у бабушки.
- Да похлебал жидкого супу.
- Надо бы чем - то смазать.
- Да мы мажем гусиным жиром.
- Ну и хорошо. Выздоравливай, Валя. Завтра приходи в школу.
- Приду.
- Мне пара идти. До свидания.
- До свидания, - бабушка поклонилась, - спасибо вам за заботу.
Олимпиада Григорьевна ушла, а бабушка ещё долго ворчала на меня за то, что беспокою добрых людей.
- Учительница - то твоя, какая хорошая.
- Она хорошая, - подтвердил я.
Посещение больных учеников было правилом у нашей учительницы. В любую погоду, в снег, в метель, в сильный мороз она шла к своим питомцам, которые по какой - либо причине не пришли в школу. И не просто приходила, а всегда старалась помочь всем, чем могла.

            6

Мы, ученики, старались не огорчать нашу учительницу, но дети есть дети. Случалась всякое. Кто - то, с кем - то подерутся, кто - то дёрнет за косу девочку, а та закричит, как будто её режут, кто - то принесёт в класс ворону или голубя. Бывали случаи и посерьёзнее.
днажды было объявлено, что после уроков будет пионерский сбор. Я и мои друзья пионерами ещё не были, но нас заинтересовало это событие, и мы остались после уроков в школе. Мы хотели вместе с пионерами пройти в класс, где должен был проходить этот сбор, но нас не пустили. Огорчённые, мы вышли на улицу и остановились возле забора.
- Что там у них за секреты, - возмущался Валя Васяев, - почему они нас не пускают?
- Военная тайна, - усмехнулся Юра Казенников.
- Тайна, тайна… - что-то соображая, проговорил Витя Григорьев, - давайте - ка покажем им тайну.
- Что мы им покажем? - спросил я.
- Что, что? Поймаем козла и сунем в класс.
   Идея всем понравилась, и мы рьяно взялись за её претворение в жизнь.
За забором, у которого мы стояли, жили Козловы, и у них, как - бы в соответствии с фамилией, были козы. Ни у кого в деревне не было, а у них были. Вместе с козами ходил и большой козёл, с бородой и рогами. Девчонки страшно боялись этого козла, а мы, мальчишки, нередко ездили на нём верхом, за что нам попадало и от хозяев, и от наших учителей.
Козла мы быстро поймали и потащили в школу. Он, конечно, идти не хотел, упирался всеми четырьмя ногами и пытался поддеть рогами, но нас было четверо и, к тому же, мы, деревенские жители, умели обращаться с домашними животными.
Затащили мы козла в школу и впихнули в класс, где проходил пионерский сбор.
Мальчишки козла не испугались, они сами на нём ездили, а вот девчонки… Девчонки с криком и визгом кинулись в дальний угол, сбились там в кучу и продолжали визжать так, что у нас зазвенело в ушах.
Испугалась или не испугалась Олимпиада Григорьевна, мы не поняли, но она тоже кинулась в угол к девчонкам, встала впереди, раскинув руки и как бы закрывая девчонок собой, и закричала,
- Уберите, немедленно уберите это страшилище.
Мы схватили козла и вытащили его на улицу. Стоим у крыльца и молчим. Только сейчас до нас дошло, что наша шутка не очень удачная и что не миновать нам наказания.
Через какое - то время на крыльцо вышла наша учительница,
- Ну ка, друзья, пошли в учительскую.
Делать нечего, нужно идти. Зашли. Олимпиада Григорьевна подошла к столу и повернулась к нам,
- Вы хоть понимаете, что вы натворили. Ополоумели что - ли?
В это время в учительскую зашёл Григорий Евгеньевич, заведующий школой,
- Они не ополоумели, они сдурели. Выгнать их из школы.
- Оставьте нас, - обратилась Олимпиада Григорьевна к заведующему.
Григорий Евгеньевич вышел, а наша учительница села за стол и закрыла руками лицо. Мы поняли, что она плачет. Нам стало стыдно, больно, тяжело, но сказать, что - либо мы не умели и не могли. Сколько мы стояли и смотрели на плачущую нашу учительницу, трудно сказать. Наконец она подняла голову и посмотрела на нас,
- Ребята, ребята… Вы очень подвели меня. Прежде чем что - то сделать, нужно подумать. Я надеюсь, что больше вы так меня огорчать не будете. Мы молча закивали головами.
- А сейчас, - продолжила Олимпиада Григорьевна, - идите домой. Время уже к вечеру, а вы ещё не обедали. Идите.
В школе мы никакой кары не понесли. Даже родителям не было сообщено о нашей выходке, но они, конечно, вскоре об этом узнали. Пионеры быстро разнесли весть о нашем «геройстве» по всей деревне. Внушение нам было сделано нашими отцами и матерями соответственное, но что оно значило по сравнению с той болью и с тем стыдом, что мы испытали, глядя на нашу плачущую, любимую учительницу.

            7

Мы не только не понесли никакого наказания, хотя заведующий школой настаивал на этом, но вскоре были приняты и в пионеры. Как нас отстояла наша учительница, мы не знали.
Олимпиада Григорьевна всё больше вовлекала нас в школьные, да и не только школьные дела. Мы сами ремонтировали забор, убирали снег, помогали престарелым жителям села.
Были у нас и праздники: седьмое ноября, первое мая, День Победы, но больше всего мы любили Новый год. До приезда в нашу деревню Олимпиады Григорьевны и Григория Евгеньевича ни в школе, ни в клубе, ни в наших домах новогодние ёлки не ставили. Было не до ёлок.И вот в первом классе, незадолго до Нового года, мы услышали от нашей учительницы, что у нас будет ёлка. Новость, конечно, всех обрадовала. Первоклассники зашумели, загалдели, повыскакивали из за парт. Посыпались вопросы,
- А кто нам ёлку привезёт?
- А Дед Мороз и Снегурочка будут на ёлке?
- А игрушки где мы возьмём?
Олимпиада Григорьевна подняла руку, призывая нас успокоится,
- Не шумите и сядьте на свои места. Я вам всё объясню.
Шум стал стихать. Мы уселись за парты.
- Ёлку нам обещал привезти председатель колхоза, - дождавшись тишины, начала объяснять Олимпиада Григорьевна, - Игрушки будем делать сами.
- Как сами? Мы же не умеем? - опять зашумели ученики, - Да и из чего их делать? У нас же ничего нет.
- Не шумите. Игрушки делать научитесь, а материал для них найдём. Дедом Морозом будет кто ни будь из ребят постарше, а Снегурочкой может быть любая девочка.
Долго мы обсуждали, как и что будет на новогодней ёлке. Ну а потом многим из нас, в том числе и мне, пришлось немало потрудится. Прежде всего нужно было изготовить ёлочные игрушки. В то время мы даже не думали, что их можно купить. Во - первых их не было в нашем магазине, а во - вторых, денег на игрушки тоже не было.
Олимпиада Григорьевна принесла цветную бумагу. Где она её взяла, мы не знали и не спрашивали об этом. Под руководством учительницы ученики стали мастерить хлопушки, цепи, флажки и много чего другого. Мастерили в основном девчонки, у них это как - то лучше получалось, а мы, мальчишки, были вроде подсобных рабочих - принести, унести, отрезать и прочее. Бумажных и картонных игрушек наделали много, а Олимпиада Григорьевна принесла красивую, стеклянную звезду и ещё несколько настоящих ёлочных украшений.
Нужно было подготовить и небольшой концерт: пляски, стихи, песни. Артисты были ещё малые и неумелые, но Олимпиада Григорьевна сумела нас как - то подготовить. Я до сих пор помню, что мне досталась роль мышки. Какая это была пьеса, я уже забыл. Или репку тянули, или бегемота вытаскивали из болота. А роль мышки мне досталась потому, что в первом классе я был меньше всех мальчишек. К четвёртому классу всё изменилось: я стал чуть ли не выше всех.
Ёлка была поставлена, украшена и мы, артисты, провели около неё генеральную репетицию. Все очень волновались, терялись, забывали слова и реплики. Дело доходило до слёз. Помучилась с нами Олимпиада Григорьевна.Мучилась не зря. Новогодний праздник удался на славу. Зрители, в числе которых были наши папы и мамы, остались довольными. Все благодарили главного режиссёра, нашу Олимпиаду Григорьевну.
Председатель колхоза не был на новогоднем празднике, но услышав отзывы, пришёл в школу и о чём – то долго разговаривал с учителями. Через какое - то время мы узнали, что он уговаривал Олимпиаду Григорьевну заняться сельской художественной самодеятельностью. И он её уговорил…
Летом, того же года, мы прослышали, что в нашем клубе будет концерт (постановка, как у нас говорили). Постановки были и раньше, но нас детей, они не очень интересовали. Мы любили кино.Деревенский клуб располагался в бывшей церкви. Кино привозили редко и клуб во время сеансов был всегда переполнен.
Нам, детям, мест не доставалось. Смотреть из - за спин взрослых было очень неудобно, но мы нашли выход. Экран висел перед алтарём, а за экраном оставалось большое алтарное пространство. Вот мы и приспособились смотреть кино с обратной стороны экрана. Всё было видно великолепно и нас никто не шпынял, не ругал и не прогонял. Скамеек, конечно, не было, но они нам были не нужны. Мы располагались на полу в удобных позах. Можно было стоять, сидеть, лежать - как кому нравится. Мы никому не мешали и нам никто не мешал. Если кино было интересное, мы смотрели и обсуждали, если скучное, то могли и уснуть.
Разговоры о новой постановке нас не очень заинтересовали, но, когда мы узнали, что наша учительница тоже будет участвовать, отношение к концерту резко изменилось. Мы решили непременно посмотреть постановку.
В день концерта мы пришли к клубу раньше всех, но у дверей уже стоял заведующий клубом, Коля,
- Вас в клуб не пущу, - заявил он.
- Почему?
- Мест мало, даже взрослым не хватит. Так что идите домой.
Но мы остались около клуба. Отошли в сторону и загорюнились. Стоим, ждём чего - то, надеемся на что - то.
- Олимпиада Григорьевна идёт, - шёпотом сказал Валя Васяев.
Мы повернули головы в сторону Олимпиады Григорьевны. Она увидела нас, подошла и спрашивает,
- Вы чего здесь стоите?
- Нас не пускают, - хором ответили мы.
- Пойдёмте.
Мы пошли за ней. Коля всё также стоял у дверей. Наша учительница что - то сказала ему, и он махнул нам рукой,
- Ладно, проходите.
- Мы бегом ринулись в клуб.
- Мест для вас всё равно нет, - крикнул нам вслед Коля.
Но мы не обратили на него никакого внимания.
Прорвались мы в клуб, а вот где устроится, не знаем. Наше алтарное помещение было уже не наше - там расхаживали участники концерта. Долго не думая, мы уселись между первым рядом скамеек и сценой. Не очень удобно, нужно задирать головы, но всё - таки смотреть можно.
Начался концерт. На сцене наши деревенские парни и девчата пели, плясали, разыгрывали какие - то сценки, но нас это мало интересовало. Мы ждали выхода нашей учительницы. Наконец, ведущий, тот самый Коля, который не пускал нас, объявил,
- Песня «Иволга». Исполняет Симонова Олимпиада. Мы затаили дыхание. На сцену вышел знакомый гармонист, сел на табуретку и положил руки на гармонь. Вслед за гармонистом вышла наша учительница. Она подошла к краю сцены, оглядела зал, нас, сидящих перед ней, улыбнулась и кивнула гармонисту.
Он заиграл, а она запела. Песня для нас была совершенно незнакомой, но показалась не просто хорошей, а чудесной.С той поры прошли года и десятилетия, но я не забыл песню, она была со мной всегда и везде. Слушая эту песню, я вижу наш деревенский клуб, моих одноклассников, сидящих на полу и молодую женщину на сцене. Она пела,

            Ой цветы, луга
            Птица иволга,
            Ты гори во мне, любовь моя.

Она пела, а нас переполняла гордость за эту женщину, которая казалась нам лучше всех и красивее всех. Ведь это была наша, наша учительница, наша Олимпиада Григорьевна.

            8

Мы подрастали, переходили из класса в класс и Олимпиада Григорьевна всё больше и больше привлекала нас к школьной и клубной самодеятельности. Продолжалось это и в более позднее время. Когда я, уже будучи студентом, приезжал на каникулы домой, Олимпиада Григорьевна немедленно нагружала меня какой ни будь общественной работой . Мои отговорки она и слушать не хотела,
- Ты что, Валя (для неё я был и всегда оставался Валей), не хочешь помочь своей родной деревне? Учишься в городе, многое видишь и многое знаешь. Неси свои знания и культуру односельчанам.
Она просила меня: то прочитать какую ни будь лекцию, то поиграть в клубе на гитаре, а то и спеть песню на концерте.
Закончил я четвёртый курс института и, как всегда, приехал домой, к родителям. Только сели за стол, как видим: в калитку входит Олимпиада Григорьевна. Я выскочил из-за стола и побежал встречать. Зашли в дом. Мама пригласила её за стол.
- Спасибо, но у меня нет времени, - отказалась Олимпиада Григорьевна, а затем обратилась ко мне,
- Валя, у меня к тебе огромное дело.
- Олимпиада Григорьевна, как вы так быстро узнали, что я приехал?
- Я в окно увидела, как ты шёл с автобуса.
- Но я бы и сам к Вам пришёл?
- Я же сказала, что у меня срочное дело к тебе.
- Какое дело?
- Мы завтра должны ехать с концертом в Косоголь. Всё уже согласовано, а наш артист, Коля Дугин, заболел. Вот я и хочу, чтобы ты заменил его.
- А что я должен делать?
- Во - первых сыграть в пьеске роль профессора, а во - вторых прочитать басню.
- Олимпиада Григорьевна! Как же я успею за один вечер всё это выучить?
- Не прибедняйся. Кто, кто, а я то знаю твою память.
- Ну, хорошо. Я в вашем распоряжении. С чего начнём?
- Приходи в клуб. Там всё и обсудим.
Я наскоро закончил обед и, не взирая на ворчание матери, поспешил в клуб. Деревенские артисты были уже все в сборе и с ними занималась Олимпиада Григорьевна.
- Молодец! Быстро пришел. Вот тебе пьеска, Ознакомься.
Я быстро прочитал пьесу. Она была короткой, а роль профессора маленькой.
- Олимпиада Григорьевна! Я, наверное, смогу сыграть в пьесе, но у меня есть сомнение.
- Какое?
- На профессора я не похож.
- Ничего страшного. У нас не драматический театр. Ты в очках, а это важный атрибут профессора.
- Ну хорошо. С Вами не поспоришь. А что за басня?
- Вот, возьми и прочитай, - Олимпиада Григорьевна подала мне листок.
Басня меня заинтересовала. В ней талантливо и с юмором была затронута характерная для того времени тема.

            Прибыл с лекций в колхоз некий дядя и понёс:
            В смысле диалектики, нормативной этики,
            Сей вопрос как таковой будет базой силовой
            Для консолидации и стабилизации всей кооперации…

«Дядя» и далее продолжал в том же духе. Лекторы, подобные этому «дяде» часто приезжали в деревни и сёла, «воспитывали» деревенских людей и прививали им «идейность». В басне, которую я должен был прочесть, ответ такому лектору дал деревенский дед.

            В общем так - то оно так,
            Но нет так, чтоб абы как,
            Хоть и применительно
            Мало нам пользительно.
            Да оно бы и не надо ни к чему, а доведись
            Завсегда, конечно, рады
            Ясно молвил я, кажись?

Прочитал я басню и спрашиваю,
- Олимпиада Григорьевна, где Вы её взяли?
- Понравилась басня?
- Конечно, понравилась, но всё - таки скажите, где вы её нашли?
- В журнале «Крокодил». Сможешь ты её выучить к завтрашнему концерту?
- Вы же сегодня мне говорили, что знаете мою память. Конечно, выучу.
На следующий день, в кузове колхозной, грузовой машины наша артистическая бригада, во главе с Олимпиадой Григорьевной, поехала в соседнюю деревню Косоголь. Там нас уже ждали. Сам председатель колхоза показал нам клуб, сцену и спросил,
- Что вам нужно для концерта?
Олимпиада Григорьевна попросила найти стол и три стула,
- Для пьесы, - пояснила она.
- Всё будет доставлено, - заверил её председатель.
Концерт прошёл успешно. И наша пьеса, и моя басня и выступления девчат с песнями и плясками - всё понравилось невзыскательным зрителям. Но вот на сцену вышла Олимпиада Григорьевна. Что - то сказала, улыбнулась и запела,

            Ничего я с собой не поделаю,
            Я лишилась покоя и сна;
            Виновата черемуха белая
            А еще виновата весна.

Зрители замерли. Они почувствовали, что это нечто другое, другой уровень исполнения, другая глубина. От стоящей на сцене женщины ощутимо веяло интеллигентностью, обаянием и нежностью, а я, слушая с восторгом мою учительницу, убедился, что моё детское впечатление от её песни, когда я слушал её сидя на полу со своими друзьями, было абсолютно верным: она лучше всех, красивее всех и поет тоже лучше всех. Мне пришла в голову мысль, что Олимпиада Григорьевна могла стать большой, а может быть, даже и великой артисткой, но она стала учительницей и я благодарен судьбе за то, что мне довелось быть её учеником.
А она продолжала петь.

            Знаю я, что назад не воротится
            Та далекая наша весна;
            То смеяться, то плакать мне хочется
            И опять мне, опять не до сна.

Закончилась песня. Замолчала Олимпиада Григорьевна и опустила голову. В зале стояла тишина и только через некоторое время раздались отдельные, неуверенные хлопки. А потом… А потом все встали и стоя аплодировали моей учительнице.

            9

Олимпиада Григорьевна занималась не только художественной самодеятельностью. Хватало у неё и других дел. Она заботилась о благоустройстве села, о порядке на кладбище, добивалась и добилась строительства новой школы; благодаря её стараниям в деревне появился памятник воинам - землякам. Но я возвращаюсь в то время, когда я учился в начальной школе.
Учёба подходила к концу. Мы готовились к экзаменам за четвёртый класс (в те годы экзамены проводились во всех классах, начиная с четвертого). Сидим мы в классе, зубрим какой - то предмет и вдруг Олимпиада Григорьевна говорит,
- Ребята, вы скоро закончите нашу школу и будете учиться где - то в другом месте. Хорошо бы оставить какую - то память о себе.
- А как это сделать, Олимпиада Григорьевна?
- Вокруг нашей школы нет ни одного дерева. Давайте посадим тополя. Это и будет память о вас.
- И о Вас, Олимпиада Григорьевна.
- Но я то остаюсь здесь.
- Всё равно. Может быть Вы куда ни будь уедете или уйдёте из школы, а тополя останутся.
- Ну, хорошо. Я уже поговорила с Григорием Евгеньевичем. Он попросит председателя колхоза привезти саженцы. Будем надеяться, что председатель не откажет.
Председатель не отказал. Через несколько дней привезли саженцы тополя. Мы, предупреждённые Олимпиадой Григорьевной, пришли в школу с лопатами и вёдрами. Наша учительница предложила каждому выкопать ямку и посадить дерево,
- Вот и будет у каждого из вас свой тополь.
- И у Вас должно быть своё дерево.
- Хорошо. Я тоже выкопаю ямку и посажу дерево.
- Нет, Олимпиада Григорьевна. Для Вас мы всё сделаем сами.
- Спасибо, ребята, спасибо. Пусть будет так.
Тополя были посажены, и мы ухаживали за ними, пока не расстались с нашей маленькой, но такой родной школой.
Закончилась учёба; мы получили свидетельства и собрались пока ещё в своём классе на последний классный час. Нам было и радостно, и грустно. Грустно было и Олимпиаде Григорьевне, и мы это видели. Забыл я её напутственные слова, её пожелания нам, её питомцам. но на всю жизнь запомнил слёзы в её глазах. Плачущей Олимпиаду Григорьевну я видел второй и последний раз в жизни.

            Мы разошлись, разбежались, разъехались по всей стране.
            Но где бы ни бывали мы,
            Тебя не забывали мы,
            Как мать не забывают сыновья.
            Ты - юность наша вечная,
            Простая и сердечная
            Учительница первая моя

Я, хоть и не часто, но езжу в мою родную деревню. На Локшинской горе прошу остановить машину. С этой горы хорошо видны и деревня, и окружающие её озёра, и речка Сереж, но я, прежде всего, смотрю на маленькую рощицу тополей посреди деревни. И сразу же защемит сердце. Это наши тополя: мои, моих одноклассников, моей учительницы. Давно нет Олимпиады Григорьевны. Нет и нашей школы - её снесли, но тополя стоят. Они уже тоже старые, как и я.
Вечером я прихожу к тополям и слушаю тишину. В этой вечерней тишине, в шелесте тополиных листьев я слышу гомон моих одноклассников и мягкий, но повелительный голос Олимпиады Григорьевны,
- Ребята, тише. Начинаем урок.
Но нет никого вокруг меня, а есть запустение, бурьян и крапива. Нет нашей школы и нет прежней, большой деревни. Исчезли не только многие дома, но и целые улицы

            Здесь ветры печальные веют,
            Печалью объята земля
            Живёт здесь, горюет, стареет
            Родная деревня моя.
            Шумят здесь метели и грозы,
            Дожди заливают поля;
            Здесь плачут в прошлом берёзы,
            Грустят о былом тополя.

Прошлое и былое поглотило неумолимое время, но осталась память о замечательной женщине, моей первой учительнице.

            2023 год.