"Прабабушка и муралисты" (повесть)
Продолжение.
Машину мэра трясло и качало.
– Посмотрите направо – вот эту стену неплохо было бы оживить, – жизнерадостно говорил Юрий Борисович, – дом с нарушениями технологии построен, швы текут, жильцы жалуются… Это ещё до меня было, – уточнил он на всякий случай.
– Да-да, – откликался сквозь стиснутые зубы Андрей Антонович. Во рту у него медленно таял мятный леденец от укачивания, и леденцу было так же плохо. Художник сидел на заднем сиденье и старался дышать глубоко и ровно. Глаза его были крепко зажмурены.
– А там Дом культуры, две глухие стены, как раз подойдут… Сейчас я ближе подъеду, только сначала попетляем, у нас тут дорога не очень…
Не снижая скорости, мэр ловко, как слаломист, обогнул несколько глубоких выбоин на асфальте и круто свернул влево. Андрей Антонович вцепился в ручку над дверью и задышал ещё старательнее.
«Спокойно, спокойно… Это бортовая качка, она нестрашная, тем более окна открыты, вдох – выдох. Вот килевая гораздо хуже, а бортовую можно и потерпеть, да, вдох – выдох», – твердил он мысленно, не забывая вслух вовремя добавлять «Да-да».
– А сейчас рванём к стадиону. Там тоже хорошие стены, давно облупились. Мы по грунтовке срежем, чтоб побыстрее доехать. Немного пыльно будет, я поэтому окна закрою.
Машина, ныряя носом, запрыгала по грунтовой дороге.
«Килевая! Килевая качка! Ой, мамочки! Вдох! Тормози, тормози, зараза! Стоп, машина!» – запрыгали у Андрея Антоновича в голове панические мысли. Он схватил мэра за плечо.
– Остановитесь, вот прямо здесь! Я больше в вашей мерзкой машине не поеду!
– Чего это она мерзкая? – обиделся за свою машину Юрий Борисович и тормознул так, что художник чуть не клюнул носом спинку переднего кресла.
– Не мерзкая, а… мэрская, вы неправильно расслышали, – ответил Андрей Антонович, промокая лицо платком. В платке был спрятан ещё один леденец. Художник сунул его за щёку и осторожно открыл глаза. Машина не двигалась. Он посмотрел в окно – дома тоже стояли как вкопанные. Деревья не качались. Андрей Антонович выпрямил спину и откашлялся.
– Ездить в машине мэра, конечно, почётно, но в маленьком провинциальном городке можно и пешком походить.
– Чего это он провинциальный? – обиделся мэр теперь уже за весь свой город.
– А того это, что провинция – это душа России! – нашёлся Андрей Антонович, поспешно выбираясь наружу. – Наши малые города – жемчужины на парчовом наряде страны! Их непередаваемую атмосферу можно ощутить только на пешей прогулке, а мы тут носимся, как бешеные мыши. Вот промчались мимо этого дома, а ведь он яркий пример…
– Это вот это вот яркий пример? – недоверчиво переспросил мэр. Вслед за художником он вышел из машины и предупредительно подал руку Прасковье Фёдоровне.
За низким деревянным штакетником стоял дом самого унылого вида. Он был незамысловат, как детская постройка из кубиков, только вместо кубиков строители использовали серые силикатные кирпичи. Из плоской крыши торчала такая же серая труба. Мэр вопросительно поднял брови, иронически скривил губы и посмотрел сначала на художника, а потом на Прасковью Фёдоровну.
В небольшом палисаднике перед домом пионы клонили к земле свои тяжёлые розовые головы. В синих стрелах котовника жужжали шмели. Пыльный сиреневый куст ещё нёс на себе корону облетевших соцветий. Андрей Антонович убедился, что палуба под ним больше не качается, вдохнул одуряющий цветочный аромат и с некоторым вызовом сказал:
– Вот именно. Яркий пример того, как живописны могут быть даже такие непритязательные на первый взгляд строения. На первый взгляд дилетантов, разумеется. Но всмотритесь! Видите, как рельефно выглядит в утренних лучах эта стена? Вам она кажется серой, неказистой, но попытайтесь уловить вибрации цвета – это ведь жемчуг! перламутр! туман! дымок от костра! Чувствуете?
Он как веером помахал блокнотом для эскизов.
Юрий Борисович добросовестно всмотрелся и принюхался. Стена осталась такой же серой, но где-то поблизости явно жарили шашлык. Мэр подождал, не будет ли сказано ещё что-нибудь насчёт вибраций.
«Гав! – неожиданно раздалось за забором. – Гав, гав!» Между штакетинами просунулся любопытный собачий нос.
Художник выхватил из кармана карандаш и упал на колени. Несколько минут он яростно черкал что-то в блокноте, сопел, бормотал. Мэр и Прасковья Фёдоровна замерли. Нос в штакетнике тоже не двигался, только жадно обнюхивал воздух, чтобы разобраться, кто эти люди и стоит ли на них лаять.
Наконец, Андрей Антонович поднялся, протянул блокнот.
– Ну вот, что-то в этом роде…
Спутанные летние травы, покоробившаяся древесина, мокрый собачий нос и даже случайно пролетевший мимо шмель – всё это было на рисунке, но теперь там же, между штакетинами, над носом появился глаз – блестящий и совершенно живой.
– Ай! – воскликнул мэр. – Как вы это сделали… Здесь только глаз и кусочек морды, а я как будто вижу целую собаку. Она смотрит! Прасковья Фёдоровна, она же смотрит – прямо на меня! Настоящее волшебство! Антон Андреевич… то есть, уважаемый Андрей Антонович, это невероятно! Послушайте, мне очень неловко, но я всегда так мечтал о собаке, а мама не разрешала… Не могли бы вы подарить мне этот рисунок?
– Да пожалуйста, – великодушно кивнул заслуженный деятель культуры. – Славный пёсик, я бы его порисовал. Так где, вы сказали, у вас стадион?
– Рисунки уже вовсю поступают, – озабоченно начал рассказывать Юрий Борисович, когда организаторы фестиваля «Раскрасим город» после осмотра стен, которые и правда оказались очень облезлыми, устроились на трибуне в тени козырька. – Таких, конечно, нет, – он с уважением посмотрел на блокнот Андрея Антоновича, – однако жители проявляют большой энтузиазм. Приносят и приносят, и взрослые, и дети! Но вот погода… Это сейчас она идеальная, а по прогнозу ожидаются местами дожди – и как мы тогда будем? Это же наружные стены! Там, наверное, много технических моментов… Прасковья Фёдоровна, в плане финансирования я смог уже кое-чего добиться, так, может, начнём преображать город с замены скамеек в парке?
Прасковья Фёдоровна покачала головой.
– Что-то я в школе не замечала за вами, Юрий Борисович, стремления избегать трудностей и идти, так сказать, по линии наименьшего сопротивления. Это что, должность мэра на вас так повлияла?
– Нет-нет, что вы! Просто климат у нас такой неустойчивый, вот я и подумал…
– Насчёт климата пускай большие учёные думают, а вы действуйте по плану. А в планах у нас большой городской праздник с объявлением результатов конкурса. Вот и организовывайте его через неделю. К следующим выходным отберём всё самое интересное, сделаем выставку, а жители пускай сами решают, что будет украшать их дом. Но в одном вы правы – надо торопиться. Хотелось бы всё закончить к Первому сентября.
– Ну, это невозможно, – уверенно заявил мэр.
– Это возможно, – так же уверенно сказала Прасковья Фёдоровна.
– Ну, раз это говорите вы – то это, конечно, возможно! – сказал мэр ещё более уверенным голосом и тут же сник. – Просто эти технические моменты… Прасковья Фёдоровна! Кто на самих стенах-то рисовать будет, а?
– Предоставьте это мне, Юрий Борисович. И забудьте временно о скамейках. Если уж появятся лишние деньги, лучше самые глубокие ямы на дорогах заделать.
– А вот это правильно, – включился Андрей Антонович. Он всё это время не отрывался от блокнота, но тут оживился. – По хорошим дорогам и пешеходам ходить приятно, это вам не в машине трястись. К тому же прогулки – это какая польза для здоровья!
– Ах, дорогой Андрей Антонович, а ведь это очень удачная мысль! Я сам люблю ходить пешком и вообще поддерживаю здоровый образ жизни. Давайте организуем Тропу здоровья через весь город, и это будет ещё один социально значимый проект! Великолепно! Я сам этим займусь…
– …после фестиваля «Раскрасим город», Юра. После!
– Ну конечно, после уроков! Я это и имел в виду!
Как ни любил Юрий Борисович ходить пешком, домой он поехал на машине. Предложил подвезти Прасковью Фёдоровну с художником до берега, но те категорически отказались и теперь не спеша прогуливались, разглядывая дома.
– А всё-таки, милая Прасковья Фёдоровна, кто же именно будет работать на стенах? Рисунки это ведь одно, а стены – совершенно другое. Я бы, например, не взялся. Там столько нюансов, столько…
– Столько технических моментов…
– Ну да. Монументалисты – это совершенно отдельная специальность.
– Глаза боятся – руки делают, Андрей Антонович. Я вам покажу сейчас один мурал. Да вот, смотрите сами.
Они свернули за угол, и чёрный монстр улыбнулся художнику во всю свою гусеничную пасть.
– Ну? Каково?
– Хм, – сказал Андрей Антонович и отошёл на несколько шагов в сторону, чтобы посмотреть на изображение с другой точки. Склонил голову к плечу, снова сказал: «Хм».
– Это, как я понимаю, нечто абстрактное.
– Нет, – возразила муза, – очень даже конкретное.
– Да? – удивился художник, но уточнять не стал. – Как бы то ни было, я бы поднял это повыше.
– Да, – горячо согласилась муза, – повыше! Хотя бы на полметра!
– Даже на метр. И сдвинул бы вправо.
– Чтобы оно угрожающе наползло на дверь!
– Вот именно угрожающе! Как вы это тонко почувствовали. И можно бы добавить цвета…
– Жёлтого!
– Я как раз о жёлтом и подумал.
Он присмотрелся повнимательнее.
– Вы знаете, я, кажется, увидел здесь что-то конкретное. Это же глаза! Вот их я подсветил бы жёлтым, таким, знаете, зловещим…
При слове «глаза» собственные глаза музы страдальчески закатились, но в этот момент дверь, на которой качалась табличка «Закрыто», распахнулась, и из магазина вышли двое: представительный полицейский и невысокий суетливый толстячок.
– Прасковья Фёдоровна, вы?..
– Я, собственной персоной. Знакомьтесь, Андрей Антонович – это товарищ капитан Порфирьев, он у нас в городе опора законности и правопорядка. Мы, Пётр Иванович, подбираем подходящие стены для нашего проекта.
– Прямо здесь подбираете? – подозрительно спросил товарищ капитан.
– Здесь как будто всё без нас подобрали, но мне хотелось услышать об этом объекте мнение авторитетного специалиста.
– И какое же это мнение? – прищурился капитан на художника.
– В целом, всё очень неплохо. Конечно, есть некоторые ошибки композиции, надо добавить цветовые акценты, усилить ощущение угрозы…
– Понятно, – махнул рукой капитан. – Прошу прощения, Прасковья Фёдоровна, тороплюсь. Толстиков, всё ясно? Ты смотри у меня!
– Всё! – с готовностью подтвердил толстяк в спину уходящему капитану. – А вот теперь мне всё стало ещё яснее. Уважаемый… э-э-э… Андрей Антонович, так вы говорите, можно усилить ощущение угрозы? Я слышал о вашем проекте и хочу поучаствовать в нём своей стеной!
Впервые за всё время знакомства Андрей Антонович увидел на лице своей музы выражение полной растерянности.
– Но зачем? – спросила она, хлопая глазами.
– У меня тоже есть проект. Вот только сейчас возник… Но, может, вы зайдёте?
– Нет, – затряс головой художник, – спешу. Прасковья Фёдоровна, мне бы в зоомагазин ещё заглянуть, и скорее домой…
– А зачем же в зоомагазин? У меня есть всё что нужно! Вы не смотрите на табличку, она случайно перевернулась, у нас открыто! Вам корм для котика? Для собачки?
– Я готовый корм не покупаю, – бросил Андрей Антонович, – мне не корм… Ошейники у вас есть?
– Найдём! Вам для прогулок? Или строгий, с шипами?
– С какими ещё шипами! Нам самый нежный, мягкий… Для кошки.
– Для кошки? Какое счастье! Как раз для кошки завалялся один среди мусора… Никуда не уходите, я сейчас! Через минуту!
Толстяк бросился в магазин и тут же вернулся обратно, на ходу вытирая пыль с маленького кожаного ошейника.
– Вот! Берёг, хранил – прямо для вашей кошечки. Мягчайший! И очень модная модель. Нет-нет, никаких денег не надо, это подарок!.. Так я могу надеяться на композицию и акценты угрозы?
– Мы рассмотрим вашу заявку, – ответила пришедшая в себя Прасковья Фёдоровна, в то время как художник бормотал под нос:
– Умбра… Хороший цвет, ей пойдёт.
Продолжение следует.