Трамвай судьбы
«Остановка — Медицинский институт. Следующая остановка — улица Достоевского», — прозвучал электронный голос, объявляющий остановки, закрылись двери, и трамвай тронулся. И в этот момент в своих грустных мыслях я повторила: «Улица Достоевского», затем так же мысленно продолжила:«Достоевский... Фёдор Михайлович Достоевский. Фёдор...», и будто молния сверкнула перед глазами, раздался гром внутри меня, и я чуть не крикнула во всё горло: «Федя!!!»
Прошла уже неделя, как я рассталась со своим парнем Федей, — даже не рассталась, а он просто собрал свои вещи и без каких-либо объяснений ушёл из нашей квартиры, что мы снимали вдвоём. Подобрал момент, когда меня не было дома, и ушёл. Как он мог так поступить со мной? Не попытался даже объясниться — просто собрался и ушёл. Словно и не было у нас трёх лет отношений. Словно я для него ровно ничего не значила, пустое место, половая тряпка, о которую он даже побрезговал вытереть ноги. Просто собрался и ушёл. «Почему, почему он так со мной поступил?» — этот мысленный вопрос как тревожный набат звучал у меня в голове, грудь сдавила какая-то неведомая сила, затруднившая дыхание, словно меня обвили щупальца гигантского спрута. «Почему?» — ещё раз пронеслось в моих мыслях, но как-то очень тихо, словно это не я задавала себе этот вопрос, а его пропищал обиженный мышонок. Предательски задрожали губы, и я почуствовала, что вот-вот расплачусь. Стараясь скрыть своё состояние от других пассажиров, я повернулась лицом к окну и уткнулась головой в стекло. Прохлада оконного стекла на короткое мгновение принесла небольшое облегчение, но как ни старалась я не заплакать, но сначала одна, а затем и другая слезинка потекла по моим щекам.
Трамвай резко сбавил скорость, и заскрипели колёса — от неожиданности меня качнуло вперёд, и я чуть не ударилась головой о ручку переднего сиденья, в последний момент подставив руку. «Только синяка под глазом или шишки на лбу мне не хватало», — подумала я, вспомнив, что мне говорила заведующая кафедрой Психиатрии и наркологии, когда сегодня проводила финальное собеседование перед зачислением в ординатуру. Я отчего-то невольно вздрогнула, вспомнив заключительные минуты собеседования. «Ну что же, Ольга Николаевна, по итогам тестирования у вас один из самых высоких баллов, а также хорошие отзывы по студенческой практике в наркологическом диспансере. Как интерн вы стажировались в терапевтическом отделении городской поликлиники. Характеристика также приемлемая. Большой плюс к вашему зачислению — это то, что вы также инициировали для себя практику и стажировку в психотерапевтическом отделении этой же поликлиники, и у меня даже есть рекомендация от врача — вашего наставника Николая Сергеевича, он мой бывший студент. Скажу вам больше: прочитав его рекомендацию, я даже как-то засомневалась...», — и при этом она как-то странно улыбнулась. «Но сегодня, увидев вас лично, я поняла, что все мои возможные сомнения отпали. И уж извините меня, моя милая, за скрупулёзность и придирчивость, но я хочу ещё раз спросить: вы точно считаете, что ваше место на кафедре Психиатрии и наркологии? Меня немного смущает ваш внешний вид... Скажу более: как будто вы сами пребываете в сложном психоэмоциональном состоянии, депрессии... — и тут она кратко, но недовольно вздохнула и немного закатила глаза, видимо, не любя то, как «благодаря» труду многих женских журналов обесценены серьёзные медицинские явления, и прежним тоном продолжила, — и могу заметить, что вам самой как минимум необходима помощь профильного специалиста».
Я опешила от её слов, но насколько смогла, сохраняя самообладание, заверила её, что всему виной простудное недомогание, не имеющее ничего общего с моим душевным состоянием. Не знаю, поверила она мне или нет, но как только были произнесены слова: «Поздравляю, вы зачислены, и до встречи на кафедре первого сентября», — тут же без промедления покинула кабинет.
Разглядывая себя в зеркале вестибюля института, я сделала неприятное открытие: до меня наконец-то дошёл смысл её слов о моём внешнем виде и внутреннем состоянии. В зеркальном отражении на меня смотрела ещё молодая, но с абсолютно уставшим, осунувшимся лицом и потухшим взглядом, женщина, а красные от недельных слёз глаза и без диагноза специалиста говорили о неспокойном душевном состоянии. А понимание причины упоминания ею психотерапевта ко мне пришло, только когда я ждала трамвай на остановке. Словно я ещё раз услышала её слова: «Но сегодня, увидев вас лично, я поняла, что все мои возможные сомнения отпали». Николай Сергеевич был грозой всех девушек-интернов и смазливых медсестричек, а его очередные похождения сущего ловеласа были на устах у всего персонала поликлиники. Как мужчина он мне не нравился. При всей его репутации занятно, что когда я напросилась к нему на стажировку, он называл меня не иначе, как «коллега», а редкие комплименты от него были только на профессиональную тему. Почему? Да потому, что он видел во мне лишь серую мышь, а не женщину. От осознания этого я чуть не разрыдалась прямо на остановке, благо трамвай прибыл через минуту, мне хватило сил зайти в него и тут же упасть на первое свободное сиденье.
«Остановка Достоевского. Следующая остановка — улица Профсоюзная». И мои мысли тут же перенеслись на три года назад, словно кто-то переключил канал на телевизоре. Только что сдан дипломный экзамен, и мы с подружками идём в ближайшую кафешку отметить это знаменательное событие. И только мы вошли внутрь, ещё даже не успев выбрать столик, как раздался крик откуда-то из глубины зала: «Помогите! Вызовите доктора! Ей плохо, она умирает, помогите кто-нибудь!!!»
Мы хоть и не те опытные, бывалые, уже с именем в профессии доктора, но всё-таки медики, и немедленно поспешили на призыв о помощи. За столом сидела девушка с широко открытым ртом и держалась за горло, а вокруг стола бегал с криками о помощи, видимо, её молодой человек. Нам же хватило нескольких секунд понять, что девушка чем-то подавилась и задыхается, — знания для оказания первой помощи в таких ситуациях в нас преподаватели вбивали строго под девизом «Лучше знать, и не пригодилось, чем не знать и не помочь». И как только она задышала, освободившись от застрявшего в горле куска пиццы, кафе наполнилось громкими аплодисментами и словами благодарности нам от всех посетителей. Нам хоть и переполненным городостью молодым медикам было очень приятно, но мы покинули кафешку, понимая, что спокойно девичьей компанией нам посидеть уже не дадут. А неделей позже я забежала что-нибудь перехватить во «Вкусно — и точка», и, пока выбирала на рекламном плакате, какой же бургер мне заказать, ко мне подошёл молодой человек в униформе заведения, с приколотым к майке бейджиком «Менеджер Фёдор».
— Здравствуйте, вы меня не узнаёте? — спросил он.
— Нет, у меня точно нет знакомых по имени Федя, — улыбнувшись ответила я.
— Ой, извините, я же не представился: Фёдор, можно просто Федя, — и покраснел, поняв, что сказал какую-то глупость – я же уже назвала его имя, прочитав на бейджике.
— Ольга, можно Оля, — попыталась всё перевести в шутку я.
— Ещё раз простите, Оля. Вы помните: прошлая неделя, кафе «Магнолия»? Вы помогли девушке: она задыхалась.
Конечно же я помнила, и даже очень хорошо: это был мой дебют медика и первая спасённая человеческая жизнь, но как я ни пыталась напрячь свою память, вспомнить Федю не могла. Там была такая суета и столько людей, что ни одно лицо не отложилось в памяти, — даже как выглядела девушка, я не запомнила; перед глазами только: её руки на горле, широко открытый рот и бледно-серый цвет лица. А вот мои подруги, наоборот, успели разглядеть девушку с ног до головы, пока я оказывала ей первую помощь. Когда мы сидели в другой кафешке, они чуть не поссорились, обсуждая её наряд, украшения, аксессуары и всё прочее, что успели заметить на несчастной девушке, а главное — их возможную стоимость и подлинность брендов.
Нет, я не вспомнила его, но догадалась, что скорее всего это тот парень — кричавший в кафе и призывавший окружающих на помощь.
— Вы, наверное, тот парень, просивший вызвать доктора? Ну и как самочуствие вашей подружки? — второй вопрос я уже задала чисто автоматически.
— Да, это был я. Она в полном порядке, и она моя бывшая сокурсница, а не подружка, просто мы вместе учились, — после последних слов он почему-то покраснел, а я, наоборот, первый раз за эту встречу взглянула на него с интересом. Высокий, неспортсмен, но подтянутый, красавчиком не назвать, но правильные черты лица и глаза, голубые-голубые, словно два небольших, но глубоких озерка. Но больше всего мне бросился в глаза его смущёный вид со стыдливым румянцем на щеках, это было так мило.
Наступила какая-то неудобная пауза, вроде и можно продолжить общение, но с чего начать или что спросить никак не приходило мне на ум, а этот Федя просто молча стоял и моргал глазами. Вдруг во мне взыграла девичья гордость: ну уж нет, я точно первой ничего у него не спрошу, — или сам разговор первым начинает или проваливает. Я даже слегка обиженно поджала губки и с видом, что полностью потеряла к нему какой-либо интерес, опять повернулась к рекламному плакату этого заведения, чтобы погрузиться в выбор предложений для голодных клиентов, но после недолгой паузы он наконец собрался и заговорил.
— Простите, что я, наверное, вас отвлекаю, но вы уже что-нибудь выбрали или уже сделали заказ?
— Нет, я только зашла и ещё не успела ни выбрать, ни заказать.
— Тогда позвольте мне вам предложить лучший бургер нашего заведения. Вы выберите себе столик, а я сейчас, я быстро.
Он так быстро исчез, что я даже не успела сказать, хочу ли я этот бургер или нет, но тут небольшое голодное урчание в моём животе напомнило мне причину, почему я тут появилась, и я пошла к ближайшему свободному столику.
И кто бы мог подумать тогда, что после этой встречи я чуть ли не каждый день буду бегать сюда, чтобы увидеться с ним, а через год мы поймём, что нам этого мало, и снимем квартиру, а потом, словно закрутившийся из безумств и любви вихрь, пронесётся ещё один год наших самых близких и нежных отношений. Эти приятные воспоминания помогли мне немного успокоиться, и до этого льющиеся из моих глаз слёзы вдруг сразу же прекратились. Я машинально открыла сумочку, достала зеркальце. «Боже мой», — пронеслось у меня в голове, когда я увидела своё отражение; с этим надо было что-то срочно делать, и, совершенно отвлёкшись от всего, переключилась на поправление сильно пострадавшего макияжа.
«Остановка — улица Профсоюзная. Следующая остановка — Рыночная площадь». «Профсоюзная», — повторила я про себя, и мне тут же вспомнилась забавная старушка из поликлиники, явно пришедшая на приём, скорее чтобы с кем-то от скуки поболтать, чем узнать перечень своих возрастных недугов.
— Ой, я уж, милая, и не помню, как эта улица называлась раньше. Сейчас Профсоюзная, а раньше то ли ряд какой-то, то ли закоулок какой-то, — и тут немного испуганно оглянулась по сторонам и продолжила уже шёпотом. — А вот правду в народе говорят, Ведьмин закоулок это, мне мать моя рассказывала, что при царе тут только знахарки, да ворожеи водились, да ведьмы-колдуньи всякие, что за любую деньгу порчу могли то навести, то снять, а говорят, что «ешо» девки срамные сюда детей вытравливать приходили и просто молодухи сюда частенько заглядывали, чтобы парня какого-то отворотить или приворожить. Ну чего ты смеёшься? Не веришь мне? Тогда ответь мне на один вопрос: почему здание собеса на Профсоюзной находится? А? Не знаешь? Так вот поверь мне, потому, что там, в собесе, одни лишь воры и жулики, а где ворью обитать и защиты искать, а? Да там, где нечистая сила водится, вот и правда оказывается, что Ведьмин переулок это, а не Профсоюзная, — и для пущей убедительности перекрестилась.
Вспоминая этот рассказ, я даже улыбнулась и попыталась повторить за старушкой фразу с её выговором: «да «ешо» девки срамные и молодухи парней ворожить сюда приходили». И тут словно мурашки побежали по моей спине, меня охватил ледяной озноб, и внутри всё застыло. Приворожили? Или заворожили? Нет, околдовали. Да, да, околдовали. Ну как же иначе могло случиться, что Федя меня бросил. Боже мой, двадцать первый век на дворе, какие колдуньи, какие ведьмы? — только что появившийся в моих мыслях лучик надежды и понимания причины нашего расставания медленно начал блекнуть, и я, как могла, стала пытаться найти хоть какую-то причину нашей размолвки и продолжала перечислять в мыслях всё возможное: ворожеи и колдуньи, кто-то сглазил, нет, это бред; сатанисты (я мысленно представила Федю в каких-то чёрных одеяниях, измазанного кровью, и тут же вспомнила, что он даже курицу не мог порезать на части). Сатанисты — нет, и тут, словно спасительная соломинка, промелькнуло слово «секта». Да-да, это секта, его наверное, насильно затянули в какую-то секту (он же такой доверчивый)! Боже мой, я же столько работ по психиатрии на эту тему прочитала! Я же собралась стать психиатром и лечить людей, а в своём самом близком человеке не смогла разглядеть грозящую ему опасность.
Буря эмоций сейчас бушевала во мне: мысли в голове начали перескакивать одна на другую; я уже начала осознавать, что оправдываю его и виню себя в этой ситуации, и я не понимала, что мне сейчас делать — радоваться, что нашла какое-то логическое объяснение, или огорчаться, что не смогла вовремя разглядеть грозящую нам беду.
«Профсоюзная. Следующая остановка — Центральный универмаг». Только трамвай отъехал от Профсоюзной, как в моей голове вдруг закралась мысль, что начиная от института, все объявленные остановки, словно главы рассказа, имеют какое-то отношение ко мне и моему внутреннему состоянию. Институт отсылал меня к только что прошедшему собеседованию и моим связанным с ним переживаниям; улица Достоевского напомнила мне о Феде и последних событиях, произошедших между нами. Профсоюзная — а что в этом мистического? Да ничего, — попыталась я успокоить себя, и тут словно чей-то посторонний голос шепнул тихо на ушко: «Профсоюзная, она же Ведьмин переулок». Какой-то неприятный озноб пробежал по моему телу, и я даже от испуга словно сжалась в комочек и закрыла ладонями уши, чтобы не слышать этого, а перед глазами на большой скорости стали проноситься картинки, как из фильма ужасов: мелькнула какая-то ведьма, с крючковатым носом, всклокоченными волосами, державшая в своей руке с ужасным черным маникюром окровавленную куриную лапку; её сменили люди в каких-то чёрных балахонах. Они стояли, образовывая круг, держали в руках свечи и произносили какое-то заклинание, а внутри этого круга, в луже крови, лежало безжизненное человеческое тело, с торчащим из груди кинжалом, с рукоятью в виде куриной ножки. Это видение настолько напугало меня, что я сильно зажмурилась и замотала головой, чтобы как-то попытаться прекратить этот кошмар. И тут кто-то до меня дотронулся, заставив от неожиданности вскрикнуть.
— Девушка? Девушка, с вами всё в порядке? — донёсся до меня женский, с небольшой хрипотцой, голос.
Я открыла глаза и повернулась в сторону говорящего, и в этот момент меня просто обуял дикий ужас: передо мной стояла старуха-ведьма из того видения, и я лишь машинально закрыла ладонями рот, чтобы сдержать крик ужаса, готовый вырваться из меня.
— Больная какая-то! Лечиться тебе надо! — произнесла ведьма и, засмеявшись, пошла по направлению к выходу.
Тут же позади меня с соседнего сиденья послышалась фраза какой-то пожилой женщины: «Ты погляди, Петровна, «чё» делается-то: оденутся как черти, намажутся непонятно чем, а потом даже средь бела дня людей пугают, а не дай бог такую ночью встретить, то всё, можно сказать, отпевать будут».
— Ой, не говори... Ой, не говори, срамота одна да и только! — ответила ей соседка.
— Да как называют-то себя? «Готы». Да какие они готы? Им бы больше подошло: «гады да нехристи». А ты, милая, не переживай так, ишь дрожишь вся как осиновый лист. Вот лучше, на, водички попей да успокойся, — и одна из старушек протянула мне бутылочку воды. А меня действительно бил озноб, будто я была без верхней одежды на морозе. Дрожащей рукой я приняла воду, поданную старушкой, и с трудом поднесла её к себе, чтобы сделать глоток.
«Центральный универмаг. Следующая остановка — проспект Революции». Трамвай начал тормозить, подъезжая к остановке, и меня качнуло вперёд, и хоть и несильно, но всё-таки лбом я ударилась о ручку переднего сиденья, не знаю, что привело меня в чувство, — пара ли глотков воды из бутылки, поданной мне старушкой, или несильная боль от ушиба, но прежде чем трамвай остановился и открылись двери, я успела заметить, что в действительности это была девушка-гот, а не ведьма из видения. А сквозь окно я увидела целую группу парней и девушек, стоящих на остановке и всех как один одетых в стиле готов.
Дрожь от испуга потихоньку отходила, и я попыталась успокоиться, взять себя в руки; я сделала несколько глубоких вздохов и, задерживая ненадолго дыхание, выдыхала. И тут же мысленно, будто заботливая подруга, начала сама себя успокаивать: «Оля, перестань драматизировать и накручивать себя, успокойся, всё разрешится, тебе с Федей просто нужно встретиться и поговорить, понимаешь, просто встретиться и поговорить».
«Центральный универмаг. Следующая остановка — проспект Революции». Конечно же встретиться и поговорить, — прошептала тихонько я про себя. Ну действительно, какие остановки-предсказания ещё могут быть? Институт, Достоевский, Профсоюзная — ну пусть как-то совпало, а сейчас что, Центральный универмаг, и следующая — Проспект Революции, глупость какая-то, а эти-то какое отношение ко мне имеют. Эти мысли и моя уверенность в том, что мне необходимо встретиться с Федей и поговорить, окончательно меня успокоили. И, глядя в окно, словно прилежная школьница, я стала по памяти угадывать названия магазинов и бутиков, мимо которых должен был проехать трамвай.
За все ежедневные поездки на трамвае между институтом и поликлиникой, это был мой самый любимый участок пути, а особенно в час пик, когда вечно спешащие куда-то автомобили в нарушение всех мыслимых и немыслимых ПДД мешали движению трамвая, замедляя его, и можно было спокойно рассматривать все выставленные в витринах магазинов шубы, платья, сумочки и прочие аксессуары, а в подсвеченных витринах ювелирных лавок можно было даже разглядеть украшения и, хоть немного, но помечтать, мысленно примерив на себя шубу или дорогое колье из увиденных через стекло.
А дальше, немного не доезжая «Революции», трамвай будет делать поворот и обязательно замедлит ход, а на самом повороте будет стоять огромный рекламный плакат, и я знала, что каждый месяц он обновляется, но главное не это, а то, что плакат принадлежит рекламной фирме, где работает Федя, и мысль об этом пронеслась по моей голове, будто являясь ещё одним намёком на то, что нам нужно встретиться и поговорить. «Да, да, обязательно встретиться и поговорить», — произнесла я негромко про себя и стала мысленно гадать, что же теперь будет на рекламном плакате. В прошлом месяце там была реклама нового бьюти- и спа-салона «Афродита», с загорелой девушкой в бикини и обещаниями мгновенного омоложения и райских удовольствий от всех процедур, а теперь что, косметика или ещё какой-нибудь салон? Эти мысли, может, и не успокоили меня полностью, но хоть как-то отвлекли от всего грустного и неприятного, что уже произошло со мной за время этой поездки, и я полностью погрузилась в попытку угадать, что же там на плакате сейчас.
Трамвай, как и положено, замедлил ход и стал поворачивать, при этом, словно специально, очень медленно проехал мимо рекламного плаката, как будто давая мне возможность подробно всё рассмотреть. Я не угадала, хотя была уверена, что будет что-нибудь на тему косметики или чего-то, связанного с индустрией красоты: вместо рекламы косметики там был изображён произвольный круг из женских сумочек, внутри которого находилась молодая девушка, по моему мнению, в дурацком коротеньком платьице да ещё и с каким-то непонятным и глупым выражением лица, то ли она пытаеться выбрать себе какую-то из сумочек, то ли обалдела от их количества. Вверху плаката красовалась надпись, гласившая, что магазин женских аксессуаров пополнился новой коллекцией сумочек от «Луи Виттон» и приглашает всех желающих поторопиться их приобрести. Их предложение меня немножко расстроило: сумочка от «Луи Виттон» для меня — это недосягаемая мечта, и я непроизвольно опять бросила взгляд на лицо этой девушки и, к моему удивлению, нашла сходство с той, что в прошлый раз была на рекламе спа-салона.
Какое-то чувство недосягаемости и некой зависти заставило меня перевести взгляд от рекламы в правый нижний угол плаката, чтобы прочитать там название фирмы, где работает Федя. А прочитав, я по какой-то причине больше расстроилась, чем пришла к убеждению, что мне необходимо встретиться с Федей и поговорить. Трамвай уже начал набирать скорость, и последнее, что я смогла прочитать: сумочки от «Луи Виттон».
«Луи Виттон», — с грустью повторила я про себя, и мои мысли стали уноситься куда-то в прошлое, в то время, когда у нас с Федей всё было хорошо.
Меня окутывали нежные воспоминания, и я как наяву представила, как он вернулся с собеседования по поводу устройства на новую работу.
— Оля, Оленька, поздравь меня: я прошёл собеседование, и меня приняли, пусть на должность помощника, но это начало!
Наконец-то сбылась мечта Феди, и он выпускник вуза, с дипломом менеджера по рекламе и маркетингу, устроился на работу по специальности, а не прозябал в кафе быстрого питания, сделав карьеру от кухонного рабочего до какого-то непонятного менеджера по залу. Как мы радовались тогда вместе! Какие планы мы на будущее строили (и даже сразу поменяли съёмную квартиру в хрущёвке на более презентабельную и ближе к центру, ведь теперь мой парень работает в рекламной фирме)! «Луи Виттон», — с каким-то тихим стоном это название вылетело из моих уст, и мысли унесли меня на несколько месяцев назад. Незадолго до Дня святого Валентина я собирала вещи в стирку и проверяла федины карманы — он с удивительным постоянством забывал проверить, прежде чем бросить вещь в корзину для белья. Из кармана рубашки я достала какой-то чек и из любопытства взглянула туда. Некий магазин с радостью заявлял о приобретении женской сумочки от «Луи Виттон». У меня тогда чуть даже дыхание не остановилось от удивления, а особенно от суммы, заплаченной за эту сумочку. И тут, словно пазл, кусочек за кусочком, стала складываться картинка: это Федя втайне от меня купил эту сумочку, чтобы подарить мне на День святого Валентина! Как я ждала этот день! Меня даже не расстроило, что он опоздал к праздничному ужину. Я купила ему в подарок недорогие, но вполне приличные часы, но он подарил мне не сумочку, а флакончик духов, больше походящий на пробник, что раздают в магазинах парфюмерии в период рекламных акций. Тогда у меня в душе что-то надорвалось или, лучше сказать, треснуло, и я от досады проплакала всю ночь. А на следующий день я обнаружила, что в деньгах, отложенных нами на поездку летом на море, не хватает ровно той суммы, что значилась в этом чеке на покупку сумки. Восьмое марта — это был уже просто какой-то кошмар. Мы впервые серьёзно поругались, так как на очередной пробник духов и три тюльпанчика я ему показала тот самый чек и потребовала объяснений. Он нёс какую-то чушь: что это не его, что его попросили. Последней моей каплей было упоминание о деньгах; куда они делись, он так и не смог ответить. В этот раз мы впервые легли спать порознь, и я опять проплакала всю ночь. Мы, наверное, не разговаривали неделю; от этого молчания мучалась я сама и прекрасно видела, что ему тоже нелегко и он переживает. Я даже пыталась себя убедить, что, может, я немного переборщила и не надо было на него так давить, но гордость мне почему-то не позволяла первой сделать шаг к примирению.
Это было нечто! После своей смены в поликлинике я только успела выйти на ступени крыльца, как тут же к нему подъехала чёрная блестящая машина, а из машины вышел Федя, с большим букетом алых роз, и, опустившись на одно колено, протянул его мне, и произнёс: «Оля, ты моя единственная, и только одну тебя я люблю, сможешь ли ты меня простить?» Мне кажется, я даже слышала, как от удивления и зависти ахнул весь персонал поликлиники, наблюдавший за нами, а я в этот момент была просто сама не своя от счастья. Это был мой Федя и ничей другой! И мы опять были вместе, я и он, и никто нам не был нужен. Только я и он. Я так ослеплена была счастьем, что мы снова вместе и между нами всё как раньше, что даже не обращала внимания на следы помады на воротничках рубашек, на чужой женский волос на плече его пиджака, на то, что он чаще стал задерживаться на работе, и прочее. Ведь Федя же сказал: «Лишь одну тебя люблю!»
«Лишь одну тебя люблю», — повторила я его слова про себя, и вдруг мне как-то стало уютно и спокойно, но ох уж эти мысли; почему-то мне вспомнился момент за неделю до расставания, когда я нашла дома туристический рекламный проспект с предложениями отдыха на экзотических островах. Я сначала не обратила на это внимания, возможно, это что-то по его работе, но что-то внутри меня стало подзуживать: он готовит, наверное, сюрприз, и мы вместе махнём куда-нибудь на Мальдивы. Я честно выдержала неделю, не спрашивая его ни о чём.
А он ушёл... Собрал вещи и просто ушёл, словно я для него ровно ничего не значила, пустое место... Половая тряпка, о которую он даже побрезговал вытереть ноги... Просто собрался и ушёл. И вместо очередного вопроса «Почему он так поступил?» словно гром грянул у меня в голове. А вдруг у него другая? Вдруг это он ей подарил сумочку? А может даже, это он с ней собрался в путешествие на острова? А может... — но тут электронный голос оборвал ход моих мыслей. «Остановка — проспект Революции. Следующая остановка...» Но тут я уже не слушала. Слово «революция» поглотило мои мысли полностью. Мы встретимся, Федя, обязательно встретимся, и если я узнаю, что кто-то посмел встать между нами, то я её уничтожу, я устрою «революцию», я сотру в порошок любую, кто посмеет встать у меня на пути и попытается забрать тебя у меня.
Мысль от осознания того, что кто-то мог встать на нашем пути и забрать Федю, так поглотила меня, что я чуть не проехала свою остановку и выскочила из трамвая в последний момент. Время для меня словно остановилось, и звуки улицы исчезли, и путь от остановки до поликлиники я шла, погружённая в свои грустные мысли, не замечая ничего вокруг себя. Несмотря на жару и предгрозовую духоту, меня бил какой-то холодный нервный озноб. А вдруг это правда? И я попыталась мысленно представить, с кем он мог бы мне изменить. Конечно же, когда мы гуляли по городу, были в торговом центре или сидели в кафе, нам встречались знакомые ему девушки — одноклассницы, однокурсницы или коллеги по старой или новой работе, но кроме общих фраз приветствия и ничего не значащего диалога о том, как обстоят дела, далее ничего не следовало, а по Феде было больше похоже, что он стесняется этой очередной встречи, чем рад ей. И я тут же отмела мысль, что это кто-то из его бывших знакомых. Но моё сознание словно играло со мной злую шутку: только я находила для себя какой-то успокоительный ответ, как в мыслях возникал новый вопрос. А вдруг это кто-то из его новых коллег по работе? Там же, в рекламной фирме, много молодых женщин, и мы, гуляя в городском парке, встретили одну из них. Моя память, словно решив посмеяться надо мной, тут же выделила тот случай, когда Федя поздоровался с эффектной брюнеткой, обратившись к ней по имени-отчеству, причём она шла нам навстречу, абсолютно не замечая никого вокруг, и приветствовать её первым не было никакой надобности, а та, лишь бросив мимолётный взгляд в нашу сторону и изобразив дежурную улыбку «селебрити» при встрече с очередным надоевшим поклонником, с лёгким ехидством ответила: «Привет, Федя, и не надо так увеличивать мой возраст!» Мне потом пришлось минут двадцать разъяснять Феде, в чём состояла его оплошность: и пусть это была вице-президент их фирмы, но в неформальной обстановке необязательно было обращаться к ней так официально, особенно в присутствии другой молодой девушки, будто та была не молодой тридцатилетней женщиной, а дамой сильно за сорок. Нет, он не мог! Ей же за тридцать уже! Да она же старуха для него, пусть и хорошо выглядит, пусть даже и ради карьеры — нет, только не старуха! Он не смог бы так со мной поступить и бросить меня даже ради карьеры — я тут же попыталась отогнать от себя эту мысль, но на смену ей как змий-искуситель вползала другая, словно подталкивая меня к тому, что моя проблема исходит из этой рекламной фирмы; перед глазами промелькнул недавний рекламный плакат с девушкой, рекламирующей сумки, а за ним прошлый, где та же девица рекламировала спа-салон, и как бы мне этого ни хотелось, но мне пришлось согласиться, что девушка с плаката действительно хороша собой, и, видимо, не зря она дважды появилась в рекламе. Но очередная нарисованная мысленная картинка, словно раскалённая игла, больно уколола меня: в сознании тут же стало прорисовываться, как перед воображаемой дверью, с надписью «Старший менеджер по кастингу Фёдор Простаков», стоит длинная очередь молодых длинноногих девиц в коротких мини-юбках, на высоких каблуках и с ярким вызывающим макияжем, и все они как одна похожи на эту девушку с плаката — такие же яркие и притягивающие к себе взгляд.
Ведь его же недавно повысили в должности до какого-то там старшего менеджера, или как это там у них называется, боже мой, я даже не знаю, как его должность называется, но в сознание почему-то чётко врезалась мысль, что именно он сейчас отвечает за набор актёров для съёмки в рекламе. И от этого воображаемая очередь претенденток стала увеличиваться до небывалых размеров, уходя куда-то за горизонт.
Сил плакать уже не было. Только какое-то опустошение в душе, ведь найдя хоть какое-то мало-мальски логичное объяснение нашего внезапного разрыва, моё сознание опять предлагало мне очередные возможные причины, и им не было ни конца ни края, словно во всём была виновата я одна. Единственное, что меня удерживало от того, чтобы совсем опустить руки и сдаться, это желание поговорить с Фёдором.
Ты теперь избегаешь встречи со мной: твой телефон постоянно вне зоны доступа, ты заблокировал меня во всех мессенджерах, ты боишься со мной объясниться, но ничего, я сама найду тебя, я приду к тебе на работу, и ты, глядя мне в глаза, ответишь на все мои вопросы. Я даже стала мысленно представлять, как захожу в здание, где находится их фирма, с гордо поднятой головой прохожу мимо длинной очереди размалёваных девиц, подхожу к дверям с надписью «Старший менеджер по кастингу Фёдор Простаков» и...
Я внезапно остановилась, будто получила невидимый удар под дых, и на мгновение у меня сбилось дыхание. Словно рыба, выброшенная на берег, я пыталась делать вдохи с широко открытым ртом, так как «и...» предстало в образе секретарши со словами: «А вы что, девушка, особенная? Встаньте в очередь!», — и перед глазами побежала недавняя, захватившая моё воображение картина — нескончаемая очередь из претенденток.
— Нет!!! Нет, этого не будет! — произнесла я вслух и, видимо, очень громко, заставив обратить на себя непонятливые взгляды проходивших мимо людей.
Последний остаток пути до поликлиники я, словно мантру или волшебное заклинание, повторяла про себя: «Нет, я не встану в очередь! Нет, я не встану в очередь!», словно пытаясь найти выход, как же мне прорваться через такое множество претенденток, но так и не смогла придумать ничего подходящего. Какое-то непонятное чувство внутри меня словно нашёптывало, что необходимый для меня способ появления я должна придумать до того, как войду в здание, а после того, как за мной захлопнется входная дверь, будет уже поздно. И хотя до центрального входа оставалась какая-то пара десятков метров, я подсознательно свернула на тропинку, удлиняющую мой путь на минуту-другую.
— Нет, я не встану в очередь! Я ни за что не встану в очередь! — эта фраза, не то с полным отчаяния криком, не то с мольбой о помощи, вырвалась из меня. Небо неожиданно загрохотало от раската грома, напугав этим стаю серых ворон, и те с диким криком поднялись в небо и стали кружить между деревьев, будто пытаясь найти там защиту от надвигающейся грозы. Пройдя немного вперёд, я чуть не наступила на облезлую уличную кошку, грызущую рыбий хвост. Та же, увидев меня, выгнулась дугой и злобно зашипела, видимо посчитав, что я хочу отобрать её добычу, и предупреждая меня, что лучше этого не делать. Опять прозвучал гром, извещая о приходе грозы, и сверкнула молния. Кошка, напуганная этим, жалобно мяукнув, в мгновение исчезла, освободив мне путь, — и всё это произошедшее было своего рода ответом на мучивший меня до этого вопрос. Я мысленно представила себя воительницей-амазонкой, одетой в блестящие доспехи, восседающей на коне, при виде которой вся очередь раскрашенных девиц разбегается в разные стороны, крича от ужаса, словно те вороны, напуганные первым громом, а секретарша — словно та облезлая и шипящая кошка, так же жалобно пискнув, исчезнет с моего пути. И никто не посмеет встать на пути гордой и независимой амазонки.
Эти мысли придали мне какой-то особый душевный подъём, и, возможно, впервые за последнюю неделю, лёгкая улыбка тронула мои губы.