- Вот они, родненькие мои, давно не видел! — Лёнька с умилением смотрел на потёртую обложку. Полгода не держал в руках права тракториста, чуть с ума не сошёл.
И при чем здесь милиция? Сам виноват. Кому ин¬тересно про бабку Таню слушать...
Лёнька тогда на минуту домой заскочил, а бабка уже у забора стоит:
- Вспаши огородишко, вишь, как распогодилось! Помоги старухе…
Вспахал по-быстрому и только собрался уезжать — бабка со стаканом самогонки бежит:
- Выпей, милый, за работу!
Помялся Лёнька: и так нехорошо, и этак... Выпил стакан - и с огорода. А через дом уже дядька Вася Мотовилов встречает:
- Здорово, Кислицын! Вспаши-ка и мне, все одно мимо едешь.
- Нет, дядя Вася, и так без обеда! Может, после работы заскочу?
- Ладно, — насупился Мотовилов, — кому сейчас, а кому - после работы…
Круга Лёнька не вспахал на дальнем поле, как вы¬нырнул из-за рощицы вездеход главного инженера, а в нём два гаишника с поста, что за деревней.
Лишили Лёньку прав на полгода. Могли бы на и год, да Заварушкин отстоял, совхозный механик:
- Виноват Кислицын – сорвался… Но нельзя его лишать прав на целый год! Работяга и трактор любит. Прежний из металлолома собрал, вот и дали новый. Кому ещё давать-то?
Как в воду глядел механик, Лёньке и полгода оказалось выше крыши: себя потерял. Собирался было съездить к старшему брату на Север, а теперь всё: какие гости? Спросит брат-то: «Как дела, Лёха?» — «Да так, — ответит Лёнька, — прав вот лишили...» Стыдоба.
Да и вообще... Нельзя ему сейчас из гаража исчезать. Сдал ведь трактор Пашке Мухину, а тот в армию собрался, всё до фо-наря. Совсем за трактором не следит… Мужика с лесопилки чуть не задавил. Подтащил бревна к цеху, нажал на педали, а трактор не останавливается: сцепление «ведёт». Из-под гусеницы мужик выскочил, Мишка Воронин об этом Лёньке в тот же вечер рассказал. Тоже без прав ходит, не везет парню, как гололёд, так обязательно грузовичок расколотит.
Вот месяц назад и поехали они с Мишкой в районный центр. Осень уже начиналась: у Кислицына срок вышел, а Мишка за компанию, вдруг и ему повезёт: выдадут права раньше времени.
Накурились сигарет как следует у отдела милиции и вот он: кабинет номер пять, где выдают докумен¬ты.
Строгий лейтенант долго изучал их паспорта, потом сказал:
- Всё, мужики, у вас нормально! Поезжайте завтра в Степаново, в городской инспекции ваши права, там и по¬лучите.
- Ладно! — обрадовались парни, не велико дело в Степаново съездить, час на электричке.
Начистил Лёнька ботинки с вечера, а потом ещё и бархаткой прошёлся. Даже бабка не утерпела, слезла с печи и давай вздыхать: «Люблю, — говорит, — когда кремом пахнет. Старика вспоминаю, у него сапоги всегда весёлые были!»
Вдвоем они с бабкой живут. Родители на другом конце деревни век доедают, а он - здесь. Живи, говорит бабка, у меня, вроде как помогаешь, а умру — хозяином будешь!
Степаново — небольшой городок тысяч на двадцать. Электричка выплеснула ранних пассажиров на пустую холодную платформу и укатила дальше.
Деревянную двухэтажку от¬дела милиции нашли быстро: с одной стороны она была подпёрта забо¬ром хладокомбината, с другой — развалами угля город¬ской бани. Окна затянуты металлической решёткой.
Пожилой капитан порылся в картотеке, долго разглядывал найденные бумаги, потом кивнул на обитую чёрным дерматином дверь: сюда проходите.
Мишка ткнул Кислицына в бок:
- Расписываться надо - у них всегда так!
Однако капитан сделал совсем иное: посадил за один из столов и вручил каждому по картонному билету правил дорожного движения:
- Давай, мужики, отвечайте по-шустрому! Пятнадцать минут - и домой, — закурив, отошёл к окошку.
Лёнька удивленно глядел то на Воронина, то на картонку. Ничего себе!
Капитан деланно позевал и вышел из комнаты.
- Есть правила, Лёха?
- Откуда!? — Кислицын уныло рассматривал ржа¬вые разводы на потолке. Течёт крыша, вот и мокнет потолок-то... Ответы ставил наугад.
Капитан забрал билеты и ткнул на карточках официальную закорючку. Лёнька ответил на четыре вопроса, Воронин на пять.
- Получше, ребята, готовиться надо! В среду - жду…
Неделю они готовились к тем экзаменам. Лёнька купил розо-вую брошюрку со светофором на обложке и всё время таскал её с собой. Каждую свободную минуту он тыкался носом в мудрёные статьи правил, а самого разбирала тоска... До¬бьёт Пашка трактор, ей Богу добьёт!
В среду поехали в Степаново. Капитан опять зевал, выходил-заходил, сопел у окна, думая о своём. И Лёнька думал о своём: читал ведь правила, да, видать, мало. И книжка, что греется в кармане, не поможет. За спиной вздыхал Мишка Воро¬нин, нещадно крутя башкой…
Заварушкин даже не спросил, как сдали. По опу¬щенным глазам понял. Лишь бросив: «И списать не можете…», ушёл в диспетчерскую.
К следующей среде готовились, как звери. Мишкин дружок принес билеты - не хуже капитан¬ских. Брат у него в автошколе работает. Но варианты ответов были так удивительно схожи, что к одному вопросу их подходи¬ло несколько. Вконец расстроенный Мишка поехал к брату и к вечеру привез листок клетчатой бумаги с цифрами верных ответов. Выписал их на узенькую бумажную ленту, накрутил на гвоздик и вставил в корпус наручных часов. Вращаешь гвоздик за шляпу и читай не ленись!
Лёнька старых часов не нашёл, новые ломать не захотел... Помыкался весь вечер, а утром побе¬жал на другой конец деревни к двоюродному брату. Тот учился в заочном техникуме и был парнем не промах.
Он и надоумил Лёньку:
- Видишь портфель? С ним и езжу на сессии. Пишу на задней стенке формулы, ставлю на стол, вроде от солнца и давлю косяка. Учителю не видно, а мне - в самый раз. Бери, заодно и сигарет привезёшь, пачек тридцать!
Век Кислицын с портфелями не хаживал, да, видать, судьба…
На этот раз капитан даже не зевал. Сел за один столик с Мишкой и что-то читал, время от времени кидая рас¬сеянный взгляд на Кислицына. …А портфель чего на стол ставить? И профессор не велик, и солнышка нету... Так и сидел нахохлясь, рисуя на тетрадном листке две ёлки да зыб¬кий след трактора между ними.
Скрипнула дверь. Лысый майор уселся за соседний столик.
- Откуда парни? — Узнав, присвистнул: — И тре¬тий раз сдают? А-я-яй! Пахать надо, а они - сидят... Пойдём-ка со мной! — взял капитана под руку и повёл к двери.
- Давай, Лёxa, портфель! — обернулся потный от вол¬нения Мишка. — Заело гвоздь-то…
- Вот теперь другое дело! — вернувшийся капитан проверил ответы и сунул билеты в общую папку.
* * *
Вдоволь насмотревшись на права, Лёнька сунул их в карман пиджака и пристегнул пугови¬цей. Так надежнее!
Невесомый снег падал на ступеньки крыльца, путался в ветвях берёз и исчезал в осенней грязи
Увидев на железнодорожном пути электрич¬ку, Мишка метнулся к ней:
- Давай, Лёха, успеем!
- А билет? Штрафанут ведь…
- Какой билет, — приплясывал Мишка, — опоздаем!
Но Лёнька торопливо бежал к кассе... Сжав в потной ла¬дони сдачу, кинулся на перрон.
- И дурак же ты! — Воронин зябко потирал покрасневшие от холода руки. — Ушла элект¬ричка… — И предложил: — Пойдем в магазин!
Взяв две бутылки вина, заметно повеселел:
- Домой отвезу!
До электрички оставалась уйма времени. Посидели на отполирован¬ных до жёлтого блеска вокзальных диванах: нет, так ещё холоднее!
Тогда Мишка сдёрнул пластмассовую пробку с одной из бутылок. …Выпили, зажевали сырком, достали вторую.
Вино, ударив в голову, отодвинуло прочь прежние волнения, да так лихо, что даже ногам потеплело. А то, что люди здесь хорошие — факт. Вон майор-то какой! Душа человек… И капитан неплохой мужик, а что строгий – тоже неплохо. Если будет с каждым по ручке здороваться - вообще порядка не будет.
Из вечерней темени выкатилась электричка и, под¬мяв под себя блестящие рельсы, осела возле платформы. Прошли в пустой вагон, сели у окошка.
Такали колёса, наматывая километры, приостанавливались на крохотных чёрных станци¬ях. Вот загрохотал длиннющий мост и опять послышался такающий шум да свист ветра в тамбуре. Лёнька встревоженно поднял голо¬ву: мост-то по другую сторону от их станции, неужто проспали?
- Мишка, вставай! Мост проехали!
Тот очумело вскочил на ноги, невидя¬ще глянул на Кислицына и, поняв, что произошло, плюхнулся на скамейку:
- Что теперь делать-то? — спросил упавшим голосом.
- Что делать, что делать! — отчаяние сменилось злостью. – Пить надо меньше! - Лёнька пнул, стоявший на полу портфель. — Едем уж теперь до конца, там и заночуем…
Но поспать в эту ночь не пришлось. Вокзал конечной станции был набит пассажирами: на каком-то из перегонов железнодорожной ветки произошла авария и пришлось Мишке с Лёнькой всю ночь просидеть на вокзальном подоконнике. Лишь к утру дорога ожила, матово блеснули, затянувшиеся туманом, окна электрички и они двинулась в путь.
Вот наконец за окном поплыли будто бы знакомые овраги, мелькну¬ли приземистые склады.
- Выходим! — Мишка рванулся в окаймленную чёрной резиной дверь.
Вы¬скочив следом, Лёнька запрыгал по чёрным шпа¬лам к перрону и онемел. Типовая ко¬робка вокзала могла сбить с толку и более светлую голову, чем гудящую от бессонной ночи Мишкину. Поторопились... Целый перегон ещё до дому остался: Лутошкино это!
Лёнька уселся на подрагивающий рельс… Говорить не хотелось! Что же такое-то, а? …Чего скажу Заварушкину?
- Может, пешочком? — Мишка тоскливо ковырнул ботинком щебёнку. — Километров пятнадцать по шпа¬лам, не больше.
- Х-хо! — уж Лёнька-то знает. — На мосту охрана стоит, за грибами и то не пускают. Ладно, — встал с рельса, — пошли на вокзал, хоть погреемся.
Часа через полтора на перрон выкатился гружёный мешками грузовичок. С полдесятка краснощёких от ветра баб сидели на мешках. Вот кому хорошо-то живется, подумал Лёнька, наблюдая за ними из окошка. Бери больше — кидай дальше!
Подкатившую электричку чуть задержали: ждали, пока бабы покидают мешки в тамбур их вагона. Наконец, состав тронулся.
Вот пролетели за окнами стальные фермы моста, потянулся редкий лес, сменившийся товар¬ным двором станции. Зашипели, притормаживая, коле¬са, поезд вздохнул и остановился. Мишка полез через мешки, кувыркнулся на платформу и, дер¬жась за ушибленное колено, запрыгал по шпалам к перрону.
Лёнька сунулся за ним. Но тут случилось непредви¬денное: подошва ботинка, сорвавшись с тугого мешка, скользнула вниз, раздался треск материи, и на грязный пол тамбура хлынул сахарный песок. Опешивший было Кислицын, опять устремился к дверям, но одна из краснорожих тёток ухватила его за шиворот и потянула назад:
- Чего мешок испортил, а?! Бабы, — закричала товаркам, — смотрите, чего наделал! Плати за мешок, инженер! Наберут портфелей и елозят по электричкам... Плати, паразит! — и ещё пуще дёрнула Лёньку к себе. — На всю деревню сахару дали, а он - рвать вздумал!
Лёнька оцепенело смотрел на закрывающиеся двери. Вот они сомкнулись, вагон поплыл в сторону от вокзала. Дом, его родной дом опять ускользал по воле этих тёток, этих ведьм!
- Мешков накидали, а я - виноват?! …Птица что ли, летать-то? — слезы катились по щекам. Страшно взглянув на поникших вдруг баб, бестолково махнул рукой и пошёл в вагон.
Глядел в окошко и плакал. Осень, гадство… Осенью всегда реветь хочется! Вон погода что вытворяет…
Так и просидел, горюнясь, до самого Степаново. Сошёл на знакомый перрон, попинал кон¬сервную банку и маленько успокоился. Приедет вечером домой, а завтра - на рабо¬ту, расскажет Заварушкину всё, как есть.
На асфальтовом пятачке рядом с вокзалом стояло несколько оранжевых «Волг». Видать, таксисты с областного центра. Бывает, что и в их деревню заезжают, но - редко: дорого на такси раскатывать! Старший брат Колька прикатил как-то раз на такой вот машине в отпуск. Слез с самолёта и сразу в тачку. Решил батьку удивить. Отец, конечно, удивился, но потом целый день с Колькой не разговаривал. «Недо¬умок, — твердил матери, — я бы на эти деньги крышу шифером покрыл, да ещё бы на штакетник осталось!»
Таксисты сидели в ближней машине. Слегка подрагивая от работающего двигателя, она словно бы дышала, легкий дымок глушителя гасил планирующие снежинки и туманом ложился на бампер. Потом хлопнула передняя дверь и из салона вылез хозяин такси:
- Чего, брат, ехать? А то садись! …Куда тебе?
Лёнька ткнул носком ботинка случайный бычок: чего зря говорить, даром не возят…
- Странный ты, однако… — не отставал таксист. — Говори толком!
Узнав, присвистнул:
- Думал, что в город, а тебе вон куда! И денег, говоришь, нету? — И вдруг загорелся. — А картошка дома есть, мешка три?
Ленька недоумевающе глянул на него. Вот, чудак! Картошка у любого в деревне есть, особенно - нынче. Бабка всё подполье завалила:
- Да я тебе... — даже задохнулся. — Сколько хочешь дам. А мало — еще при¬езжай!
- Вот и ладно! — таксист распахнул заднюю дверку машины: — Ну, мужики, освобождайте площадь!
И уже Лёньке:
- Садись, брат! — махнул рукой на сиденье. — Брось портфель-то назад, здесь подсажи¬вать некого.
Такси вывернуло на узкую деревянную улочку. Словно бы присели домишки при виде бойкой машины, вот удивлённо дёрнулась занавесочка в голубеньком окне, замерла, будто бы на миг, да и осталась в таком положении.
Таксист что-то говорил про утреннего клиента набитого деньгами: нанял, мол, сегодня две тачки на вокзале до здешнего городка, чуть рес¬соры не сломались от его багажа. Поди, из-за границы… Но Кислицыну было не до этого, откинулась голова на мягкий подголовник, спать хотелось – ужас!
- Поворот-то не проскочили?
Незнакомый голос тянул Леньку из сна. Он плотнее вжался в уютное кресло, но голос настойчиво лез в самое ухо:
- Очнись, парень!
Ленька качнулся к двери, прижался щекой к холодному стеклу и открыл глаза.
- Силён ты спать! Этот поворот-то?
- Не-е-е, это на Сарафаниху, наш следующий. — Лёнька вы-тянул затёкшие от долгого сидения ноги и примостил портфель на колени.
Ладно, если бабки дома нет, в церковь ушла или ещё куда-то… А то вздохнёт, как паровоз: «Лёха, ты, Лёха…»
- Наш-то вот, второй по ряду! — подался вперёд: нет, не шевельну¬лась занавеска в бабкиной половине. И в деревне пусто — меньше разговоров.
* * *
Таксист хлопнул крышкой багажника:
- Будь здоров! Заскочишь в город - подходи, всегда у вокзала стою.
- Так понятно… - Лёнька проводил взглядом машину и кинулся со двора.
До гаража километра полтора, но пашней - короче… Широкие гаражные ворота полуоткрыты. Тихо в гараже – дело к вечеру. Лишь Колька Вербин у кузницы заливает воду в свой «зилок».
- Не видел Заварушкина?
- У себя был, — Колька спрыгнул с бампера и крикнул, направляясь в кузницу: — Тебя ждёт, студент!
Кислицын тоскливо поморщился, началось... Открыл дверь в диспетчерскую. Заварушкин, сухой мужик лет пятидесяти пяти, непривычно строгий от очков, сидел у окна и перебирал портянки путевых листов. Был он из трактористов, но проявил себя с хорошей стороны и стал механиком.
Увидев Лёньку, посмотрел, как на чужого и опять уткнулся в путёвки.
- Кх-ху… - кашлянул Кислицын
- Простудился, что ли? — Заварушкин оторвал взгляд от бумаг, снял очки и положил на край стола. — Смотри, Кузьмовна, — повернулся к диспетчерше, — кто пришёл! Сам Кислицын явился! А мы его весной ждали… Гулял бы ещё! Был у нас Воронин, всё рассказал... Давай-ка сюда свои права!
Взяв удостоверение, долго вчитывался в знакомый текст:
- Ясно… Пошли со мной! — надел на голову шапку чёрного кролика и вышел из диспетчерской.
Лёнька плёлся следом: чего тут спорить-доказывать... Царь и Бог механик в гараже. Всё у него получает¬ся, всё у него по-особенному. Возишься-возишься, бывает, с коробкой передач, а Заварушкин оденет халатик, раз - и коробка на месте!
Сейчас выберет из мёртвого ряда у котельной списанный трактор: тащи-ка, скажет, его в ма¬стерскую, до весны соберёшь – и ладно! А как, милый мой, иначе? Не могу я добрую технику всякому встречному-поперечному отдавать: Лёньке там Кислицыну или кому-то другому, что по нескольку дней болтается, да на работу не выходит.
Но Заварушкин шёл не к котельной. Обогнув дис¬петчерскую, пошагал к сторожке. Рядом с ней стоял припорошенный снегом трактор. Сонно глядели на угасающий день по-рачьи выпученные фары, от блестящих траков гусениц веяло пронзительным холодом. Двери кабины были стянуты алюминиевой про¬волокой.
- Узнал? — Заварушкин по-хозяйски оглядел трактор. — Всё вроде бы на месте... Снял я вчера твоего Муху, пускай слесарит до своей армии... Тебя-то я ещё утром ждал, смотрю — нету, замотал проволокой, чтоб не шастали и жду, как дурак… Чего стоишь? Сматывай проволоку!
…Кончился день, дурной и тяжёлый. Пролетел кувыр¬ком и укрылся за пашней. Синё и спокойно в гараже. Гудит, приглу-шенный стеганым утеплителем, тракторный двигатель, гонит жизнь по сложной конструкции чугуна и стали.
Вот и с человеком такое же творится… Рвётся, мечется: и то не так - и это, а улеглась душа на место, всё! Спокойно ему… Хорошо и славно, коли ты при деле... Своём деле! Как иначе, брат?
1994-2022гг.