Обыкновенная речка, шириной около 20 м у деревни Лавыни. С ней связаны самые радостные воспоминания детства. Река была главным действующим лицом в моих летних приключениях. Яня впадает в Плюссу.
Плюсса река широкая, глубокая, серьезная. Когда приходилось переходить через реку по узкому качающемуся мостику из досок, который плавал на ней, мне было страшно. Вода черная, дна не видно, берег далеко. Мост раньше был напротив деревни Брод. До Плюссы вещи везли на подводе, запряженной лошадкой, а потом нужно было перейти через Плюссу и тащить груз два километра до деревни Боровня, где была конечная остановка автобуса. Налегке переходить не так страшно - за перила можно держаться, они были с одной стороны. А с вещами переходить жутко - рюкзак за спиной, в обеих руках котомки, мост раскачивается, вода заливает доски в некоторых местах, опускающиеся под нами. Старалась в воду не смотреть, эта темная бездна пугала и притягивала. Но никто ни разу в воду не свалился, наверно, это были детские страхи.
Яня с ее отмелями, мелководьем с желтым песочком на дне такая родная, уютная. По Яне сплавляли лес, на дне полно топляков затонувших бревен, которые мы вытаскивали, сушили и пилили на дрова. Под водой они неплохо сохранились, ведь лесосплав был там еще до войны. Напротив нашего дома река была неглубокая - не больше метра глубиной. Можно было перейти на другой берег. Дно твердое, длинные ленты водорослей колыхались на быстром течении. Они приятно скользили по ногам. У берега, где брали воду, лежали три больших валуна, а рядом с ними чистое без водорослей местечко с песчаным дном. Глубина там была небольшая. Плавать ребятишкам безопасно. Когда подросли, ходили купаться на заливной луг напротив деревни. Река там глубокая, течение быстрое и вдоль всего луга можно плыть по чистой воде. А обратно я шла по берегу - течение было не одолеть. Но напротив деревни купались редко, когда жара и лень идти подальше. Народу в деревне было не более десятка - старики и дачники, но в купальниках ходить по деревне было не принято. Казалось, что за нами все время наблюдают с осуждением - городские бездельники. Поэтому уходили к Старой мельнице или на Зуевку. Там никого не было, можно было плескаться в свое удовольствие, хохотать и орать сколько угодно. От мельницы, которая до войны работала, оставались еще бревна под водой, камни и торчащие вверх палки от бывшей плотины. По ним можно было перебраться на другую сторону, хоть и непросто это было. Камни очень скользкие, могут переворачиваться, а палки гнилые ломались. Все равно так и тянуло на другой берег. А если сесть на камни в быстром потоке, то ощущаешь спиной бурлящий напор воды, как она обтекает вокруг и устремляется на глубину. . Сразу за камнями вода замедляется и пена движется по кругу. Считалось, что там омут и купаться было страшновато. На другом берегу лежит огромный камень. На него забраться было непросто - цеплялась за ветви черемухи и по сучьям залезала на него. Под ним была темная глубина и казалось, что там должна ловиться крупная рыба, но ничего, кроме уклеек и плотвичек там не попадалось.
Оттуда начиналась лесная дорога к деревне Малые Болота. Наверно, раньше по ней к мельнице ездили. Деревня в семидесятые была уже заброшена, там никто не жил. Дома еще стояли, заросшие крапивой, малиной и смородиной. Мы туда не ходили - жуткое безмолвие, пустые глазницы окон, только фильмы ужасов снимать.
Напротив деревни, к реке подходила дорога из Лавыней, там был брод. Глубина совсем небольшая - по колено. На песчаной отмели резвились стайки пескарей. Они совершенно нас не боялись. Стояли в воде, где они плавали. Ловили без поплавка, просто леска с крючком. Кусочек червяка подводишь к носу рыбки и она хватает приманку. Сажали в бидон. Ловили, пока не надоест. Пескари большие не растут, но попадалось много. Чистить их легко. Потом обжаривали с корочкой и получались вкуснейшие хрустящие "сухарики", как чипсы, которые съедались целиком с позвоночником и плавниками.
До Малых Болот от Лавыней около двух километров. Мы с братом Бориской, который был младше на два года, целыми днями пропадали на речке. Нас никто не контролировал, уходили далеко, никто не знал, по каким деревьям мы лазали, с какой черемухи прыгали в воду, где измеряли в речке глубину. Воля вольная! Забегали домой, когда проголодаемся безо всякого режима, натянуть тренировочные костюмы к вечеру, чтобы комары не заели. Тогда у всех были одинаковые синие треники с вытянутыми коленками. Они выгорали за лето до серого цвета. На ногах кеды или резиновые тапки фабрики "Скороход". По реке удобнее ходить было в обуви, чтобы не повредить ноги на камнях и сучьях. Вечером, до смерти уставшие, сбрасывали с себя мокрую грязную одежду и обувь на крыльце, пили молоко с сушками и заваливались спать на матрасы, набитые сеном. Мама ворчала, очищала штаны и кеды от песка, развешивала, чтобы одежки за ночь хоть немного обсохли. Чистила принесенную рыбу и никакого удовольствия не получала от нашей рыбалки. Плавать она не умела, рыбу никогда не ловила и не понимала удовольствия от такого времяпровождения. Она выросла в деревне, где не было реки.
Без Яни у меня было бы скучное безводное детство....
Домик ветхий, крыша – вбок,
Печка, низкий потолок,
Стол, погрызанный мышами,
Клеть с замшелыми дровами
И матрас, набитый сеном,
Что становится «поленом»,
Но душистое пока.
А под горкою – река.
Утром –солнышко в окошко
Зайчик пустит на ладошку –
Просыпаюсь, и – к реке
Умываться налегке.
С полотенцем я – под горку,
В тишине гремя ведерком,
Вниз бегу к речной косе
По нехоженой росе.
Окунусь, умоюсь в речке,
После греюсь на крылечке.
С теплым солнечным лучом
Утро входит в старый дом.
Топим печку, варим кашу
С молоком коровы Глаши.
Тишина кругом святая
И душа там отдыхает
От забот и суеты,
Беготни и «пустоты»,
Что по пыльным городам
В головы «вливают» нам.
Выйдешь из дому – поля!
Первозданная земля!
Цветики лиловые,
Запахи медовые!
на фото река Яня