Едва заметная струйка грунтовой воды, не выдержав давления, пробивается на поверхность земли и сразу же теряется в траве, кустарниках. Но родничок настойчив. Час за часом, день за днем, год за годом бьется из-под земли слабенькая струйка влаги и стекает по наклонной почве, образуя едва заметный след. Затем родничок встречает на своем пути такого же товарища, и слившись по-братски, они бегут дальше уже вместе, иногда переговариваясь на неровностях почвы. Но голосок их до того слаб, то чтобы услышать его, необходимо подойти достаточно близко и прислушаться, чтобы затем отыскать его в траве. Так и бегут вдвоем до тех пор, пока не встретят на своем пути еще одного братца, затем другого, а может быть, сразу двоих или троих. Им становится веселее, и с каждой встречей они все громче и громче заявляют о себе, журча и переливаясь. Сбегая с уступа, они выбивают в мягкой почве небольшие омутцы, способные напоить уже и крупного зверя. Так начинаются все ручьи, которые затем образуют реки. Этот ручей был не похож на все остальные. Мощный поток воды лавой вырывался из-под земли и обрушивался вниз, пробивая себе ложе в каменистой почве .Много километров, ярясь и пенясь, бьется вода в каменной ложе, дно которого выбито в черном камне. Иногда ручей замедлял свой бешеный бег, разливаясь в неширокие плеса, чтобы немного отдохнуть и снова ринуться вниз с веселой яростью. Стремительный хариус легко поднимался вверх по ручью и затем спокойно жировал все лето, почти никем не пуганный. Иногда сохатый или иной зверь подходил к ручью напиться, но видел в воде лишь свое отражение. Темноспинный хариус на фоне дна не виден совсем. Вода, из-за черного дна, кажется черной,неживой, мертвой, но опытный рыбак знает, что достаточно бросить в воду горсть паутов, и вода вскипает от бросков стремительной рыбы. Лови, рыбак не сколько сможешь поймать, а сколько сможешь вынести на тяжком многокилометровом пути. Издавна старожилы называют этот ручей Черным. Сейчас уже конец осени, зима хоть по-настоящему еще не вступила в свои права, но ручей уже оделся в ледяную броню. Берега его и тайга вокруг уже покрыты легкой порошей. Именно сюда, в верховья Черного ручья, и стремился одинокий всадник. Крупный гнедой конь шел легко и свободно. Он застоялся без дела на подворье. Хозяина долго не было дома. Позади уже несколько часов пути, но он не чувствовал усталости, он знал - конец пути уже близок, и даже убыстрял шаг. Хозяин, однако, не давал ему свободы. То и дело он натягивал узду, притормаживая разошедшегося коня. Он сам наслаждался этой поездкой. Почти месяц находился в областной больнице. Для него, лесного жителя, это кошмарный сон. Вытяжка, затем гипс на левой ноге. Тело, привычное к постоянному движению, работе, изнывало. Каторга и то казалась слаще. А все она, Марина! «Сделай антенну как у людей. Ничего по телеку не понять. Одни тени по экрану бегают» «Меньше бы нос совала в ящик» - думал он, но вслух сказать не решался. Язык Маринин знали все в деревне, редко кто мог выстоять перед ней. Хотя некоторые пытались время от времени, но, не выдержав напора, безнадежно махали рукой и уходили. Язык этот достал и его. Пришлось лезть на крышу, снимать старую антенну, новую местный мастер держал внизу наготове. Все бы хорошо, да поскользнулся на обросшей мхом доске и вмиг оказался на земле. Страшная боль охватила ногу. «Перелом со смещением»- констатировала пришедшая через час медсестра. Вот и пришлось ему выдержать месяц каторги. Покос Марина вытянула одна. Потрудиться ей пришлось. Ни много, ни мало, а на дворе две коровы, конь, бычок. Хорошо братья помогли. - Не было бы счастья, да несчастье помогло, не зря народ придумал эту пословицу. Познакомился он в больнице с прапором из областного военкомата. Малый, верткий, говорливый. Все выспрашивал про жизнь, про зверя в тайге. Много ли? Про ружье спрашивал. «Какое ружье? Обыкновенное. Централка шестнадцатого калибра». «Фу! И что с ним можно сделать?» «Да ничего, не жалуемся – отвечал он – по белке и мелкашка есть. Я ведь лесник, у нас и разрешение есть». Потом прапор отстал с этими разговорами. Перед самой выпиской вышли они в коридор, постояли у окна и прапор, понизив голос, начал разговор. - Слушай! Мужик ты ничего, нормальный. Я к тебе давно приглядываюсь. Есть у меня штука, посерьезней твоей централки. Зверя можно бить легко, лишь бы увидеть. Даю тебе на прокат, а ты мне мяско будешь подкидывать. Разбогатеешь, могу продать совсем. Он подумал, что это пустой разговор. Но в октябре прапор неожиданно нагрянул и привез обещанную штуку. Когда развернули, у него загорелись глаза. Вот это да! Армейский самозарядный карабин! «СКС называется», - важно сказал прапор – «а вот и гвозди к нему» - и высыпал несколько десятков маслянистых патронов. Весь вечер прапор обучал, как разбирать, собирать и чистить карабин, снаряжать обоймы, ставить прицел. «До трехсот метров можешь бить с постоянного прицела. Ну дальше поднимай планку по делениям. И все». «Вот если еще оптику достать!» - мечтательно закатил глаза прапор. Распили два пузыря, и прапор укатил. Едва дождался он первой пороши. Марина наседала : «Куда ты с ногой своей собрался. Опять хочешь в больницу угодить. А если что случится, кто тебя из тайги вытащит?» Я же на Гнедке, да с Мальчиком, что со мной случится?» - отбивался он. Вот уже несколько часов Гнедко неутомимо нес его к зимовью. Пешком сюда добираться себе дороже. Если и что добудешь, так много и не вынесешь. Много лет с конем и собакой охотился он здесь, это были его угодья, его обход, за который он отвечал как лесник. Летом он заготавливал немного сена для Гнедка, и до тех пор, пока зима не наметала непроходимые сугробы, каждый день втроем они рыскали по тайге в поисках добычи. В этот раз сена заготовить не удалось. Придется немножко потрудиться, посшибать засохшей травы, по засыпанным снегом .лужкам. Ничего, Гнедко привычный, пожует и это. Если надо он и коры от осинника погрызть может. Как сохатый. Но на всякий случай в торбах за седлом покачивался мешок овса. «На десерт» - усмехнулся он. Сейчас нетерпение его было велико, то и дело он дотрагивался до висящего поперек груди карабина. Не терпелось его испытать. Бежавший впереди громадный пес неожиданно остановился, поднял голову и бросился вперед. В десяти метрах от него загрохотал крыльями глухарь и, пролетев метров двести, сел на дерево. Видно его было отчетливо. «Испытать что ли?» - он слез с Гнедка и подошел к дереву. Послушный конь остался на месте. Прислонившись к дереву, он передернул затвор, тщательно подвел мушку под глухаря и плавно нажал на крючок. Грохнул выстрел. Глухарь, не раскрывая крыльев, рухнул вниз. «Вот это да! С такого расстояния!» - он восхищенно осмотрел карабин и поставил на предохранитель. Взяв Гнедка под уздцы, он не торопясь, оберегая ногу, подошел к глухарю. Мальчик давно уже был здесь, успел отхватить глухарю голову вместе с шеей под самую грудь и торопливо пожирал ее. Так было всегда. Что бы он не добыл. Он давно уже приучился с ним бить белку не иначе, как взяв его на поводок. Если случалось сбить ее, не привязав Мальчика, тот ловил ее в открытую пасть, и тогда пиши пропало. Он перерубал ее огромными клыками и проглатывал, почти не жуя. Если и удавалось отобрать белку из его пасти, то шкура была безнадежно испорчена. В прошлом году он так сожрал двух соболей. Соболь не белка, пока собаку привяжешь, уйдет, поминай как звали. Приходится бить, как только увидишь. Поэтому шкурки его соболей были часто испорчены и шли только третьим сортом. Это, конечно, сильно отравляло их дружбу, он ругал пса, но ни разу не поднял на него руку. Он уважал Мальчика за его беззаветную отвагу, почти безрассудную смелость. Мальчик не боялся никого, кого можно было встретить в тайге. Три зимы назад уже по глубокому снегу они нашли берлогу. Долго он думал: поднимать мишку или оставить в покое. Наконец решился. Оставил Гнедка подальше, привязав к тонкой ветке. -Всякое может быть - практично подумал он, а так хоть Гнедко оторвется и уйдет-. Мальчик на поводке, чтобы не нашумел раньше времени. Он встал за тонкой лиственницей, отоптал тщательно вокруг нее снег. -Всякое может быть-. Взвел курки ружья. В двух стволах по жакану. Приподнял шляпки патронов в гнездах патронташа, чтобы было легко выдернуть, и глубоко вдохнул, задержал воздух в легких. Постоял. Руки подрагивали. Мальчик нетерпеливо взвизгнул и посмотрел на него. Он смущенно отвел взгляд. Затем, пересилив себя, снял рукавицы, выдернул поводок и крикнул: «Давай, Мальчик! Возьми его!». Пес огромными прыжками ринулся к берлоге и заплясал перед ней бешеным лаем. Медведь не показывался. Мальчик не переставал бесноваться перед берлогой, затем прыгнув вперед, и сунул голову в покрытую изморозью дыру. Вдруг пес взвизгнул и отпрыгнул от дыры на несколько скачков. Почти в то же мгновенье, подняв тучу снежной пыли, из берлоги вымахнул медведь. Громадная мохнатая фигура его была взведена, как стальная пружина. Он был в бешенстве на того, кто нарушил его покой. Мгновенно оглядевшись, медведь ринулся на Мальчика, который с визгом едва успевал увертываться из-под его страшных лап. Спасая пса, он выстрелил раз, затем второй, но, видимо, дрогнула рука. Медведь взревел от боли, повернулся в сторону, и бросился на него. Непослушный патрон никак не лез в ствол, руки тряслись. Еще пять-шесть прыжков, и все бы было кончено. Но Мальчик не был бы Мальчиком, если бы вот так, за здорово живешь, бросил друга на растерзание. Как только медведь повернулся к нему спиной, Мальчик в несколько прыжков достал зверя, взлетел на него и сомкнул стальные челюсти на его загривке. Медведь взревел, поднялся на дыбы и закрутился на месте, пытаясь достать Мальчика со спины. Этого мгновения было достаточно, чтобы патрон наконец вошел в патронник. Стволы уперлись в тушу медведя, и с десяти метров смертоносный жакан проломил ему грудь . Мальчик еще долгое время не мог успокоиться, бесился вокруг туши медведя, рвал ее зубами, оторвал ухо, а он стоял у лиственницы на ватных ногах, не в силах остановить предательскую дрожь в руках. Затем они долго сидели у костра и, кажется, понимали друг друга, когда их взгляды встречались. Он взял обезглавленную тушку глухаря и приторочил к седлу. «Вот разделаю, сварю, потом нажрешься», - сказал он Мальчику, который смотрел на него. Ехать осталось немного. Вот уже и зимовье показалось. Гнедко не выдержал и перешел на рысь. Хозяин не сдерживал его.
глава 2
Солнце еще не взошло, а только разрумянило восток. Погода обещала быть хорошей. Лесные обитатели потихоньку пробуждались ото сна, попискивали, постукивали носами о твердое дерево сухостоев, неслышно шуршали мягкими лапами с острыми коготками по белой пороше, оставляли на ней крестики мелких следков. Лесные жители не любят залеживаться и засиживаться по утрам. Это потом, утолив первый голод, они позволят себе отдохнуть, полежать, понежиться на солнышке. Да без необходимости лесной житель не пойдет бездумно бегать по тайге. Лишний след- это лишний шанс повстречаться с врагом, привести его в свое логово. Только голод, этот вечный спутник лесного обитателя, заставляет его пробегать многие километры в поисках пищи. Вон колонок ,шустрый, как ртуть, суетливо петляет туда-сюда. Вот он уткнулся носом в след и замер, принюхиваясь. След свежий, пахучий, вкусный. Вон чуть дальше курится целая куча помета. Такую может оставить только громадный зверь. Нет, тут едой не пахнет. Колонок повернулся и запетлял дальше, надеясь найти пищу по своим силам. А стадо лосей, чьи следы увидел колонок, безмятежно и лениво разбрелось по молодому осиннику. Им нет необходимости кого-то бояться, они цари тайги. Голода они не ощущают, за безмятежное, сытое лето нагуляли достаточное количество жира и сейчас лениво откусывают нежные ветки и с хрустом пережевывают. Могучий рогач скорее по привычке, чем по необходимости, оглядел свое стадо. Четыре самки и один теленок. Его гордость, его кровь. Сейчас они поломают немного осинника и пойдут постоять на скалу. Они любили стоять там, в защищенном от ветра месте, погреться, понежиться в ласковых лучах солнца. Потом он поведет их напиться к ручью. Правда он уже весь закован льдом, но сохатый знает, там, на перекате, слабые еще морозы оставили небольшие промоины во льду, и еще не один день там можно будет пить живую, настоящую воду. Зимой будет труднее без нее, но в морозы ее не так уж и много требуется. Скоро они уйдут далеко вниз к обширным лугам. Там стоят стога пахучего и вкусного сена, которые люди заготавливают с лета. После первых морозов люди вывозят стога, но некоторые остаются, и тогда зима для его стада становится легкой и беззаботной. Сытому никакой мороз не страшен. Единственное, что беспокоило его последние дни — это время от времени доносившийся едва уловимый запах дыма. Он помнил, что уже много лет, как только Черный ручей заковывался в ледяную броню, сюда приезжал человек на лошади в сопровождении огромного злого пса. Этот пес отравлял жизнь всего стада. Сохатый не боялся пса, понимал, что одним ударом копыта может переломать ему хребет как сухую хворостину. Но пес этот был как дьявол. Стоило сохатому прекратить преследование, как тот, как ни в чем не бывало, возвращался и пытался отбить от стада более слабую лосиху или теленка. Но самое опасное было в том, что вслед за псом сразу появлялся человек на лошади и старался незаметно приблизиться к ним. Сохатый понимал, что человек гораздо страшнее собаки и сразу уводил стадо. Но человек и собака были настырны и не отставали от них. Тогда сохатый поворачивал стадо и уводил его к каменным россыпям. Только там человек отставал, боясь переломать ноги коню. Но человек был настойчив, на следующий день пес вновь находил их по следу, и все повторялось. Спокойная жизнь прекращалась, и тогда сохатый уводил стадо из родных мест в более спокойные. Сохатый поднял голову и тревожно принюхался. Едва уловимый запах чего-то постороннего защекотал его ноздри. Он был до того слаб и мимолетен, что сохатый при всей его громадной опытности, не успел распознать его. Запаха больше не было, он осмотрел стадо, постоял, озираясь, и продолжал спокойно жевать нежные веточки. Пес появился неожиданно и сразу с громким лаем заплясал перед мордой молодой лосихи. Он крутился волчком, взвивался в воздух, клацал огромными клыками, грозя вцепиться в морду, и не давал ей возможности бежать к стаду. Сохатый пришел в бешенство от такой наглости. Пригнув могучие рога к земле, выставив вперед мощное раздвоенное копыто , он с низким ревом ринулся на наглеца. Пес с визгом улепетывал от него, иногда считанные сантиметры отдаляли его от страшного удара, но он успевал увернуться. Далеко прогнав пса, сохатый вернулся к стаду, но пес снова был рядом и опять атаковал лосиху. Сохатый вновь бросился в атаку, прогнав пса. Так продолжалось многократно. Пес был неутомим как дьявол, а сохатый начал уставать. В пылу этого сражения он забыл о человеке на лошади. А человек был рядом. Услышав лай Мальчика, он сразу понял, что тот поставил сохатого. За многолетнюю дружбу он научился понимать пса до полутонов. Определив направление ветра, он сделал большой круг по тайге, чтобы оказаться с подветренной стороны. Осторожно подъехав, он остановился за кустом ольхи. Незамеченный сохатым, он сам прекрасно видел картину сражения между зверем и собакой. Во время атаки сохатый был страшен. Низкий рев его приводил в ужас. Он понимал, каково было Мальчику, когда за ним с бешеной скоростью несся громадный бык, а страшное копыто буквально в сантиметрах от него рассекало воздух. И каждый раз он восхищался псом, когда тот, как ни в чем не бывало, возвращался и сам в свою очередь атаковывал стадо, удерживая его на одном месте. Он видел, что сохатый начал уставать, его атаки становились все реже и короче. Человек стоял на недосягаемом расстоянии для выстрела из ружья, но сегодня с ним был карабин. И три дня назад он уже испытал его возможности. Едва заметным сжатием ног он заставил Гнедка подойти к сосне и положил ствол на сук. Стрелять с руки слишком далеко - можно промахнуться. Сохатый сделал очередной, но уже короткий бросок на собаку. Он устал и становился все равнодушнее. Молодая лосиха получила краткий отдых от нападения этого дьявола и стояла, тяжело поводя боками. Вдруг страшный удар потряс могучее тело, ноги ее подломились, и она рухнула на колени. С неимоверным трудом ей удалось подняться на ноги, и она с тоской смотрела, как взметнувшееся от выстрела стадо уходило в глубь леса. Она попыталась сделать прыжок, но ноги опять подкосились, и она вновь рухнула. Вновь поднялась она с уже висящим псом на горле, и из последних сил стояла, чтобы не упасть под бешеными атаками пса. Человек больше не стрелял из опасения попасть в собаку. Гнедко рысью нес его к месту сражения. Глаза его были широко открыты, ноздри раздувались от возбуждения. Вся его фигура выражала полнейшее удовлетворение, восхищение карабином, собакой, собой. Когда он подъехал, лосиха еще стояла, едва сдерживая яростные атаки пса. Из разорванной шкуры на горле сочилась кровь и это еще больше разъярило собаку. Он поднял карабин и с десяти метров всадил ей пулю в сердце. Лосиха рухнула, как подкошенная, и Мальчик едва успел отскочить, рискуя быть раздавленным. Человек слез с коня, подошел к неподвижной лосихе и острым ножом перехватил ей горло. Кровь хлынула из раны, окрашивая снег. Пес подошел и жадно лакал ее прямо из раны. Человек не мешал ему. Заслужил. Мальчик отпраздновал короткий, кровавый пир и отошел. Человек, не мешкая, подошел к лосихе и быстрыми, ловкими движениями начал разделывать тушу. Сначала он снимет шкуру, затем выпустит внутренности, достанет горячую печень и, в свою очередь, совершит свой кровавый пир. Сырая, горячая печень — любимое его лакомство. Несомненно, он поделится со своим другом, который отдыхает на снегу, облизывая испачканную кровью морду. Он обернулся, чтобы еще раз с благодарностью посмотреть на него. Мальчика не было. Человек выпрямился и недоуменно огляделся. Гнедко стоял невдалеке, терпеливо ожидая хозяина. Вдруг человек вздернул голову и прислушался. Он узнал голос Мальчика, изумление и восхищение отразилось на его лице. Раздумывал он одно мгновение. Протер окровавленный нож снегом, вытер о лосиную шкуру и сунул его в ножны. Подошел к коню, снял карабин, висящий на седле, и забросил его за спину. Осторожно, чтобы не повредить ногу, забрался в седло, и Гнедко рысью понес его в направлении остервенелого лая Мальчика. Подъезжая, он уже не соблюдал той осторожности, как в первый раз, сейчас он был уверен. Уверен в Мальчике, в себе, в карабине. Сохатый уже устал. Бешенства против наглеца у него уже не было, бессильная ненависть к этому дьяволу владела им. Скорее по инерции он сделал несколько коротких бросков на собаку и теперь, тяжело поводя боками, в бессильной ярости смотрел как пес легко отбил от стада лосиху, и та кружилась на месте, едва успевая увертываться от громадных клыков. На этот раз человек на лошади подъехал достаточно близко, почти на расстоянии ружейного выстрела. Усталый и увлеченный поединком, сохатый потерял бдительность и допустил оплошность. Опытный Гнедко, почувствовав сжатие колен хозяина, остановился и замер, он знал, что произойдет сейчас, но не боялся. Первый выстрел пробил лосихе шею. Она взвилась на дыбы, беспомощно взмахивая передними ногами, но встать уже не успела. Вторая пуля пробила грудь и прошла рядом с сердцем. Она тяжело рухнула на землю и забилась в предсмертной судороге. Сорванное выстрелом стадо ринулось в глубь леса. Мальчик, даже не взглянув на обреченную лосиху, бросился вслед за ним. Человек только покрутил головой. Подъехав к поверженной лосихе, он спешился, подошел к ней со спины, чтобы не попасть под слепой удар ноги, и вскрыл ей горло. Лосиха захрипела. Человек поднялся и выпрямился. Глаза его горели. Но уже не удовлетворение излучали они. Новое чувство появилось в них, и назвать его можно было не иначе как — алчность. Выпустив внутренности уже затихшей лосихе, он сел на коня и поскакал по следу умчавшегося стада. Пробежав с километр, сохатый перешел на шаг. Бежать они могли долго, это было их почти естественное состояние, но стремительные броски за собакой вымотали его. Громадный вес давал себя знать. Мощный торс потемнел от пота, и он на ходу жадно хватал губами снег. Мягкие прыжки позади стада заставили его резко повернуть голову. Черно-белый дьявол широкими прыжками шел по их следу. Сохатый вновь вышел навстречу псу, чтобы прикрыть собой поредевшее стадо. Он стоял и ждал. Он помнил бесполезность своих атак, но тогда он был свеж, полон сил. Он и сейчас готов был вступить в бой с любым противником. Но этот дьявол был неуязвим. Пес подошел к нему до наглости близко и остановился. Он видел, что сохатый вымотан, иначе тот атаковал бы его, едва заметив, но и сам он был уже далеко не свеж. Шерсть его была взмокшей, воспаленной пастью он то и дело хватал снег, не спуская, однако, глаз с сохатого. Так они стояли друг перед другом, не предпринимая никаких действий, чувствуя, как с каждой минутой к ним возвращаются силы. Теленок, до того испуганно жавшийся к матери, осмелел и подошел ближе к сохатому, с любопытством рассматривая пса. Наконец пес скорее почувствовал, чем услышал или почуял хозяина. Он сделал несколько шагов навстречу сохатому, тот наклонил голову, готовясь к атаке. Пес сделал бросок влево, затем, обманув сохатого, вправо и большими прыжками стал обходить стадо сзади. Сохатый вновь вышел навстречу псу, но опять не торопился с атакой. Он выжидал, готовясь к смертельному броску. Пес понял его и с лаем носился перед ним, соблюдая дистанцию. Он хорошо знал свое дело, стадо стояло на месте, а хозяин, он чувствовал, не оставит его одного. Человек понимал собаку даже на расстоянии. Он слышал по приближавшемуся лаю, что Мальчик отлично делает свое дело. Человек не торопился. Если при отстреле первых двух лосих им руководил азарт охотника, то сейчас им овладело другое чувство. Он помнил, что в стаде пять голов и один теленок. Но теленок не в счет. Две головы уже лежат, их только надо освежевать. Но с Мальчиком и карабином они могут сделать и больше. Он прикинул в уме и восхищенно щелкнул языком : «Это же больше, чем половина стоимости Жигулей. Если хорошо сбыть собольи шкурки, то вполне в этом году можно думать о покупке машины для сына». Подъезжал к стаду с подветренной стороны осторожно, от куста к кусту, туго натянув уздечку, чтобы не брякнули удила. Наконец он увидел поредевшее стадо и вновь восхитился Мальчиком. Тот почуял хозяина и начал еще яростнее атаковать сохатого, внимание которого было полностью отвлечено. Человек готовился к выстрелу. Нет, скорее к убийству. Сейчас ему было недостаточно свалить одного зверя. Он готовился сделать несколько прицельных выстрелов, но каждый раз в разные цели. Лишь бы попасть. Мальчик не даст уйти раненому зверю, если не сегодня, то завтра он найдет всех. Ему удалось подъехать достаточно близко и упереть ствол в дерево. Опытный Гнедко стоял неподвижно. Целился долго, готовя себя быстро переносить прицел с одного на другого зверя. Грянул выстрел. Ближняя лосиха подскочила на месте и рухнула: выстрел был смертелен. Человек быстро перенес прицел на другую, стрелять пришлось уже по уходящей цели. Надежды было мало, но он спустил курок. Слепая удача! Пуля угодила в мягкую промежность, пронзила все внутренности и застряла в грудной кости. Лосиха на всем скаку рухнула наземь и перевернулась, сломав шею. Третий выстрел в сторону уходившего сохатого срезал правую лопасть рога. Сохатый был оглушен чудовищным ударом, ноги его подкосились, но он быстро выровнялся и скрылся в тайге, увлекая за собой осиротевшего теленка. Человек торжествовал. Удача была ошеломляющей. Он восхищенно похлопал по карабину, подъехал к первой лосихе. Выстрел был настолько точен, что она даже не билась в предсмертной судороге. Вторая лосиха, лежавшая метрах в пятидесяти , тоже не подавала признаков жизни. Он спешился и пустил кровь лосихе. Подошедший Мальчик справил свою кровавую трапезу, отошел в сторону и лег, облизывая окровавленную морду. Работы сегодня было много, ни разу за свою жизнь он так не уставал, но и награда была достойная — живая, горячая кровь. Несмотря на усталость, Мальчик был удовлетворен. Он чувствовал на себе ласковые взгляды хозяина, и сам, в свою очередь, был благодарен ему. Но хозяина тоже ждала тяжелая работа: обработать такую груду мяса за оставшейся световой день -равносильно подвигу. И хозяин трудился во всю - работы он не боялся. Распоров лосихе брюхо, он выпустил внутренности и, наконец-то, наградил себя и Мальчика желанным лакомством. Достав горячую печень, он отрезал себе изрядный кусок, а остальную часть положил перед Мальчиком, погладив его по голове. Оба жадно принялись за еду. Человек отрезал ножом куски кровоточащей печени, отправлял себе в рот и с хрустом пережевывал, щеки и подбородок были испачканы кровью, но это его особенно не беспокоило. Мальчик же отхватывал себе изрядные куски и проглатывал, почти не жуя. Печень была мягкой, сладковатой. Покончив с едой, человек вытер руки и подошел к другойлосихе. Выпустив ей внутренности, он выпрямился и посмотрел в небо, солнце перевалило на вторую половину дня. Иные мысли стали одолевать человека. Разум оставил его, жажда наживы затмила все остальное. Он взглянул на Мальчика. Пес, кажется, понял его и вскочил на ноги. «А ну, Мальчик! Достань его!» - человек решительно направился к коню, терпеливо ожидавшему его. Мальчик понял команду и крупными прыжками пошел по следу. Гнедко рысью пошел за ним. Сохатый в сопровождении теленка, не сбавляя шаг, уходил все дальше. Инстинкт подсказывал ему, что только в беге они найдут спасение. Он понимал, что свершилось страшное — они остались одни, и чувствовал свою вину. Каждый год он успешно уводил свою семью от человека, но в этот год случилось непонятное. Он не видел человека, но гремели выстрелы, и умирали его подруги. Сейчас сохатый стремился к каменным россыпям. Только здесь отставал от них человек, а там они уйдут еще дальше, туда, к далеким лугам, где нет этого дьявола, где не гремят выстрелы. Возможно, там он найдет себе новую подругу, и жизнь начнется сначала. Теленок начал отставать, и сохатый перешел на шаг, ему самому требовался отдых. Теперь он шел крупным шагом, путь предстоял далекий, и надо было восстановить силы. Они подошли к ручью, нашли еще открытые промоины и с наслаждением напились. Солнце уже клонилось к закату, скоро придет спасительная ночь, и человек с дьяволом отстанут. Сохатый поднял голову, с его губ капала вода. Сейчас они перейдут ручей, а каменная россыпь уже недалеко. Журчание воды в промоине отвлекло внимание, он устал и, в который раз за сегодняшний день, допустил оплошность. Мягкие, быстрые прыжки сохатый услышал слишком поздно. Громкий лай заставил его вздрогнуть, он сделал прыжок на лед. Но произошло непоправимое. Молодой еще лед проломился под грузным телом великана, и он провалилсяпод лед передними копытами по самую грудь, разбив себе морду. Задние копыта беспомощно скользили, и сохатый не мог сосредоточить усилия. Неимоверными усилиями он выбросил передние ноги на лед, но задние потеряли опору. Сохатый всем телом рухнул на бок и оказался в воде. Этого мгновения было достаточно, чтобы черно-белый дьявол оказался рядом и с рычанием вцепился в окровавленную морду. От дикой боли, страха и бессилия сохатый удесятерил усилия. Вскочив на ноги, он сделал прыжок, передними ногами разбивая лед, и Мальчик чудом успел отскочить от мощного удара. Сохатый с трудом взлетел на обрывистый берег, но дьявол уже был там и с яростью заплясал перед мордой. Собрав силы, сохатый с ревом атаковал его, но по сегодняшнему опыту он знал, что и эта атака будет безрезультатной. Пес увернулся от атаки и вновь заплясал перед его мордой. Сохатый почувствовал обреченность, кровь капала с его морды, и он едва успевал увертываться от бросков пса. Наклонив голову с отрубленным рогом, он уже не думал о нападении. А только встречал атаки пса. И тут он впервые увидел человека, мелкий кустарник не мог его скрыть. Человек благополучно преодолел ручей и торжествовал, предвкушая очередную победу. Гнедко остановился и привычно замер, не мешая хозяину. Человек прицелился, но тут Гнедко допустил единственную ,за сегодняшний день, ошибку. Что-то попало ему под копыто, и он переступил ногами. Ствол карабина качнулся с выстрелом. Сохатый почувствовал страшный удар в грудь, ноги его подкосились, сознание помутилось. Но выстрел был не смертелен, он пробил только легкое. Могучий организм одержал верх. Сохатый выпрямился, как ни странно, но страшный удар вернул ему силы. Теперь он видел человека, виновника страшной трагедии его семьи, виновника страшной боли в его груди. Звериная ярость, ненависть вернулась кнему. Он развернулся и со скоростью пушечного ядра ринулся на ненавистного врага. Человек побледнел, но все еще был спокоен, он верил в свой карабин, но знал, что там остался один патрон. Он вновь поднял карабин и прицелился. Но тут Гнедко, верный, опытный Гнедко, допустил свою вторую за этот день ошибку. Он видел приближающегося врага и забеспокоился. Подняв голову, он тревожно заржал, этого было достаточно, чтобы последняя пуля распорола сохатому бок, но не остановила его движения. Человек побледнел еще больше, трясущейся рукой он выхватил новую обойму и пытался зарядить магазин. Но он не был солдатом, которому сержанты процесс «заряжания-разряжания» доводят до автоматизма. Он умел заряжать, но не в такой обстановке. А обстановка обострялась. Сохатый все ближе и ближе, а обойма никак не хотела входить в магазин. Надвигалась трагедия. Но Мальчик не был бы Мальчиком. Он понял, что другу грозит смертельная опасность и сделал все, на что был способен. Мчась сбоку от сохатого, он взвился в воздух и вцепился ему в ухо. Сохатый взревел от боли и круто остановился. Мальчик перелетел через срубленный пулей рог и, с оторванным ухом в зубах, оказался распростертым на земле перед сохатым. Встать он уже не успел. Страшное копыто, которое сегодня весь день рассекало воздух в сантиметрах от его тела, с бешеной силой обрушилось на него. Он не успел даже взвизгнуть. Но ярость сохатого была еще страшна, он не насытился местью. Вновь он ринулся вперед, теперь уже на самого ненавистного врага. Человек видел смерть своего друга, но не потерял хладнокровия. Он успел все-таки зарядить карабин. Мальчик, ценою своей жизни, дал ему эту возможность. Он уже торжествовал победу. Но Гнедко сделал последнюю ошибку за этот день. Страшный враг был так близко, что нервы его не выдержали. Инстинкт подсказал ему, что надо уходить из-под удара или будет поздно. Рискуя быть сбитым сохатым, он сделал прыжок вперед, человек покачнулся, и пуля вошла в землю. Но уже ничего не могло было остановить сохатого. На таком расстоянии даже мертвым он завершил бы атаку. Гнедко не успел. Страшное копыто, в которое сохатый вложил всю свою ненависть, как спичку переломило, плохо еще зажившую ногу человека, и проломило грудь Гнедка. Застонав от страшной боли, Гнедко рухнул на землю... Сохатый долго совершал дикую пляску смерти на месте падения человека, пока его сердце не утолилось жаждой мести. Отойдя от кровавого месива, сохатый зашатался. Кровь потоками стекала из распоротого бока. Из пробитой груди выделялась кровавая пена. Он тяжело хрипел. Постояв, сохатый медленно пошел, кровавый след широкой полосой тянулся за ним. Перепуганный теленок робко подошел к нему и ткнулся мордой. Почувствовав кровь, он задрожал. Сохатый, не останавливаясь, шел, он понимал, что если ляжет, то уже не встанет. Куда он шел, он представлял смутно. Инстинкт поддерживал угасающую в нем жизнь и направлял его. Несколько раз он останавливался, его шатало, но он продолжал идти. Когда оказался на каменной площадке, где они так любили отдыхать и греться на солнышке, он понял, что пришел. Громадное пространство открывалось вокруг, освещенное последними лучами уходящего солнца. Он с тоской смотрел на родные места, где так счастливо прошла его жизнь, где не было равных ему по силе в этом безбрежном океане тайги, где он любил и был любим. Последний его отпрыск стоял рядом, дрожа от страха, провожая его в последний путь. Он хотел подбодрить его, ласково коснуться губами его морды, но сил не было. Последний луч солнца отразился в его глазах и спрятался за горизонтом. Но сохатый уже ничего не видел. Могучее тело задрожало от последних усилий, ноги подломились и, он рухнул с громадной высоты, ломая кости о встречные скалы. Ночь торопливо сгущалась, стараясь как можно быстрее скрыть следы страшной, кровавой драмы. И только Гнедко еще бился в предсмертных судорогах, да старый ворон скрипнул на высоченной сухостоине. -Крр...р!Пир...р...р ! Завтра будет пир!
Глава 3
Старый ворон, лениво шевеля крыльями, летел на громадной высоте. Он облетал свои владения скорее по привычке, чем по необходимости. Единственный могучий мотив — голод, заставлявший обитателей тайги пробегать и пролетать огромные расстояния в поисках пищи, не беспокоил его. Ворон был мудр, он летел, чтобы знать и видеть все, что происходит в его владениях. Он всегда знал все и поэтому пользовался всеобщим уважением у своих сородичей. Прошло уже два небольших снегопада с тех пор, как он впервые позвал всех на пир. Ворон прекрасно знал, что произошло в тайге. Он видел, как рухнул Гнедко от страшного удара сохатого и как под его копытами превратился в кровавое месиво человек. Когда сохатый, шатаясь, переходил каменную россыпь и затем поднимался вверх, ворон знал, что произойдет дальше. Он видел, что сохатый идет прощаться с тайгой. Ночной мороз сковал погибшие тела, и утром ворон созвал всю стаю к неостывшему трупу Гнедка. Могучий Гнедко всю ночь боролся со смертью и затих только к утру. Ворон уселся на теплую еще голову, и стая милостиво разрешила ему начать всеобщую трапезу — выклевывать глаза. Что он с достоинством и сделал. Затем начался общий пир... Сейчас все туши схватились морозом намертво. Но это не беспокоило братию. Было бы что клевать, а их стальные клювы справятся и с мерзлым мясом. Зима обещала быть сытной. Ворон не спеша повернул на юг и полетел в низовья Черного ручья. Пролетел он недолго, когда его внимание было привлечено тремя всадниками, поднимавшимися вверх по ручью. Ворон чуть снизился, чтобы внимательней рассмотреть их. Всадники ехали гуськом. Двое первых — взрослые мужчины, заросшие щетиной бывалые таежники. Последний еще юноша, его широко открытые глаза жадно рассматривали заснеженное пространство. Ворон взмахнул крыльями, набирая высоту, и полетел дальше. Все что он увидел, было для него достаточно. Ворон уже знал зачем едут всадники. В них он увидел угрозу зимнего благополучия своей братии. Но сделать ничего не мог.
***
Братья ехали молча. За долгий путь недовольство не покинуло их лица. Что может случиться с бывалым таежником, как их старший брат? Ну и что, что нога больная? Так зажила же уже. Да и не пешком он ходит. Гнедко бывалый, смирный конь. Да и Мальчик с ним. А это такой пес, что и ружья не надо. Они сами уже собрались в свои угодья, так нет, пристала Марина: «Поезжайте за Матвеем, чует мое сердце беду. Вот Олежка приехал, и он с вами поедет». Чует ее сердце. Сидела бы у своего телека на мягком заду. Но Марина есть Марина, если ей в голову что взбрело, отвязаться от нее невозможно. Скрепя сердце оседлали братья своих коней. Для племянника взяли в лесхозе смирную кобылу, и вот уже пять часов качаются они в седлах. Племянник приехал из города на каникулы, в институте учится. Братья никак не могут мудреное название запомнить. Чтото там с политикой и техникой связано. Вон уже пять часов в пути, а у него все рот не закрывается. Зенки по сторонам так и зыркают. Но ничего, парень в общем-то толковый. Да и здоровый. Не в их родову. В мать удался. Марину в заду за раз не обхватишь. Матвей хоть и самый крепкий из них, но перед Мариной все равно, что подросток. Много насмешек ему пришлось пережить по этому поводу: и добродушных, и завистливых. Разных. К зимовью подъезжали, когда солнце уже было далеко на второй половине дня. Чем ближе подъезжали братья, тем тревожнее становились их лица. Олежка же был все оживленнее, его радовала предстоящая встреча с отцом. Он не замечал тревожных лиц дядьев. - Бати еще нет. В тайге, наверное. Братья остановились у зимовья и напряженными взглядами оглядывали, занесенную снегом, необжитую местность, не решаясь посмотреть друг на друга. Олежка озадаченно смотрел на них, и до него стало медленно доходить предчувствие беды. Он спрыгнул с седла и бросился в зимовье. Братья застыли в седлах. Олежка вышел из зимовья: - А где же батя? - он тревожно смотрел на дядьев, старательно отводивших от него взгляды. - Погоди, Олежка! - старший тронул коня и объехал зимовье, внимательно разглядывая запорошенные снегом следы. - Значит так! Надо ехать по следам и разбираться. Тогда может что-нибудь и поймем. Ты, Олежка, поедешь с Василием — он кивнул на младшего брата — Если что найдете, то стреляйте два раза. -Может, завтра начнем, кони устали — неуверенно произнес младший. -Поехали! - почти истерично выкрикнул Олежка. -Да. Конечно. Надо ехать — пряча глаза, засуетился младший. Не мешкая, поехали, каждый по своему следу. Следы коняи собаки были запорошены снегом, но все-таки хорошо видны. Олежка теперь ехал впереди и все погонял и погонял кобылицу. Младший дядя старался не отставать от него, с единственной целью, чтобы не потерять след. На душе у него было тревожно. - Что же могло случиться? Если уж...- младший брат даже боялся подумать самое страшное — то хотя бы Гнедко или Мальчик за это время должны были прийти домой. Не могли же они разом все сгинуть! Василий первым заметил запорошенную снегом тушу лосихи и, стегнув коня, обогнал племянника. Спрыгнув на землю, он начал тщательно ее осматривать: - Внутренности выпущены, но она не освежевана. - Значит Матвей торопился куда-то. Надо звать Георгия. Он повернулся к Олежке и сказал: - Пали два раза. Георгия будем ждать. Олежка снял ружье и сделал два выстрела в воздух, затем нетерпеливо заторопил: - Поехали дальше, он нас догонит! - Нет, Олежка! - твердо сказал Василий — Будем ждать. А так он нас до вечера не найдет. Через полчаса он будет. Затем Василий вынул из переметных сум топор и начал разрубать тушу на части. Не бросать же добро. Георгий появился неожиданно быстро. Конь шел крупной рысью, и он едва успевал уворачиваться от хлещущих ветвей. Вытянув голову, он тревожно смотрел вперед. Василий успокаивающе махнул ему рукой. Георгий притормозил коня, и тот пошел шагом. Подъехав, Георгий все понял с первого взгляда. Затем посмотрел дальше по следу: Да тут их целое стадо. Едем дальше. Опытные таежники, они без труда разобрались во всем, что произошло. Когда они наткнулись на две туши, лежащих почти рядом, Василий восхищенно покрутил головой: Ну и батя у тебя, Олежка! Четыре головы уже положил. Георгий же молчал и мрачнел все больше. Он уже понял, что произошло дальше, но боялся даже подумать об этом. Иногда с его губ тихим шелестом слетали горестные слова: -Эх, Матвей! Матвей! Уже к вечеру они подъехали к ручью. Опытному глазу бросилась в глаза полынья, затянутая новым льдом и запорошенная снегом, она резко выделялась на фоне ровного, нетронутого льда. С противоположной стороны ручья донеслось воронье карканье. Георгий вздрогнул и побледнел. Мельком он взглянул на ничего не подозревающего брата и отвернул голову, чтобы не встретиться с ним взглядом. Когда перешли на другой берег, метрах в ста от них с карканьем поднялась стая ворон. Георгий остановил коня и напряженно всматривался вперед. Затем он опустил голову и тихо заплакал. Пораженный Олежка несколько секунд смотрел на него. Затем повернул голову, напряженно всматриваясь, и вдруг, стегнув кобылу, поскакал вперед. Василий бросился за ним. Через несколько минут донесся отчаянный, пронзительный вскрик: Батя!.. Георгий еще ниже склонился к седлу и затряс головой. - Эх. Матвей! Матвей! Олежка ползал на коленях вокруг обезображенного трупа. Братья сидели в седлах, ничего не видя от слез. В уши их бился бесконечный, рыдающий крик: - Батя!..Батя!..Батя!.. Прошло уже много времени. Олежка не кричал, а только раскачивался, стоя на коленях. Георгий слез, отвязал попону, которой он накрывал коня по ночам, вытер глаза и подошел к Олежке. - Давай, Олежка, завернем батю. Олежка снова заплакал, встал на ноги и покачал головой. - Сами! Я не могу. Братья топорами вырубили вмерзшее тело и завернули в попону. Георгий по-прежнему горестно шептал: - Эх, Матвей! Матвей! Василий подошел к Гнедку, изрядно уже поклеванному вороньей братией, снял с него седло и уздечку: - Не пропадать же добру. Затем долго ходил вокруг, попинывая снег. Наконец он нашел то, что искал. Из-под снега высунулся ствол карабина. Василий взял в руки карабин, и глаза его жадно блеснули: - Вот это да! Он помедлил, затем подошел к племяннику: - Возьми, Олежка. Отцов карабин. Тот бережно взял его в руки и взволнованно прижал к груди. Потом глаза его сверкнули. Он сжал карабин, повернулся по направлению запорошенного следа сохатого и с угрозой сказал: - Ну погоди, гад!
***
Сохатенок стоял на каменной площадке. Прошел уже год с того памятного дня, когда его могучий отец рухнул вниз. Он окреп, вытянулся на длинных ногах и все больше уже походил на своего отца. В ту ночь он так и не ушел с площадки, заглядывал вниз, дрожа от страха и холода, все надеялся, что отец вернется. Но ночь прошла, взошло солнце, согрело его своими лучами, и он успокоился. Инстинкт подсказал ему, что теперь надо надеяться только на себя. Долго бродил сохатенок по знакомым местам, удаляясь все дальше и дальше. Наконец он набрел на луга, где остались несколько стожков пахучего сена. Всю зиму прожил сохатенок возле них. Затем наступило благодатное лето, беззаботное время. Все лето он провел в низовьях. Но когда пожелтела листва, стали холодными ночи, и полетели белые мухи, сохатенок почувствовал какое-то беспокойство. Его неудержимо влекло в родные места. Вспомнились мягкие, ласковые губы матери, когда она касалась его своей мордой. Одиночество тяготило все больше и больше. Он возвращался в родные места, надеясь встретить кого-нибудь из своих родственников. И вот он стоит на каменной площадке. Огромное пространство расстилалось перед ним. Раздув ноздри, он ловил запахи родины, приносимые легким ветерком. Уходить не хотелось, сохатенок был дома... Выстрела он не услышал. Жестокий удар потряс сильное уже тело. Сознание помутилось, ноги подломились, и он рухнул с громадной высоты навстречу своему отцу, ломая кости о те же скалы. Человек внизу, возбужденный удачей, сжимая в руках карабин, с мстительной радостью наблюдал, как летит вниз убийца его отца. Сохатенок упал в расщелину той же скалы, прямо на труп своего отца. Человек постоял, торжествуя, затем внимательно осмотрел скалы. Подъем был тяжелым даже для альпиниста, но человек решился. Он должен был видеть своими глазами труп убийцы его отца. Оставив карабин внизу, человек снял теплую куртку и полез вверх. Ценой неимоверных усилий, рискуя сорваться, он наконец добрался до скалы, за которой лежал его враг. Задача была несложной: надо было только дотянуться до карниза, пройти метр на руках и подтянуться. Это было по силам. Цепляясь пальцами за шероховатости скалы, всем телом прижимаясь к ней, он встал на едва заметный выступ. Пальцы не доставали до карниза, надо было подпрыгнуть и дотянуться. Что он и сделал. Пройдя на руках, человек подтянулся и заглянул за скалу. В расщелине лежал безрогий еще сохатенок, почти теленок. Под ним же виднелся труп огромного сохатого тронутый разложением. Громадная лопасть левого рога поддерживала голову на весу, правый же рог был срублен почти под самый корень. Правое ухо тоже было оторвано. Мысли человека лихорадочно бегали в голове. Но медлить было нельзя, руки уже устали, пальцы онемели от мерзлого камня. Он быстро вернулся назад по карнизу на руках и попытался дотянуться ногой до выступа. Только сейчас до него дошло, какую страшную ошибку он допустил. Нога не доставала до выступа. Опуститься на руках не было возможности, скала была гладкая. Человек не потерял хладнокровия, он был сыном своего отца. Несколько раз пытался подтянуться и взобраться на скалу, чтобы дать отдохнуть рукам, но сил уже не было. Долго висел человек на скале, и когда пальцы разжались, он прыгнул вниз, сгруппировавшись в комок, надеясь на удачу. Удача не пришла. Ноги поскользнулись на мерзлом камне, и он ударился головой о скалу.
***
А старый ворон видел все. Он знал, чем все закончится, когда человек полез на скалу. «Рожденный ползать - летать не может» - люди, наверное, не знают этого
***
Когда человек затих внизу, ворон каркнул и расправил крылья. Легко набрав высоту, он лениво полетел дальше. Ворон был мудр. Он должен был видеть и знать все.