Узник в третьей камере

Перевод с английского книги Джина Эдуардса "The Prisoner in the Third Cell"



Принято считать, что простить человека, сознательно причинившего тебе зло с целью уничтожить или унизить тебя, невозможно. Если это так, то остается только один выход: принять эту незаслуженную боль, как посланную Богом для того, чтобы поднять тебя ступенью выше.



ПРОЛОГ

– Прибыл новый заключенный, господин начальник.
– Слух подтвердился? – отозвался тот.
Вместо ответа стражник показал Протею папирус.
– Ирод сошел с ума. Когда-нибудь все же откроется, что он такой же безумный, как и его отец. Заключить в темницу такого человека! Это может вызвать бунт. Народ в ярости.
– Простите, но я должен сказать. Мне это очень не нравится, – раздался дрожащий от волнения голос одного из стражников. – Я не хочу, чтобы он находился здесь. Я не хочу, чтобы на моих руках была его кровь. Он внушает мне страх. Однажды я слушал его в пустыне. Жутко подумать, что Бог может сделать с нами за заключение такого человека в тюрьму.
– Исполняй свой долг, солдат. Ступай, подготовь камеру.
– Господин начальник, свободна только одна.
– Тогда подготовь ее.
– Там нечего готовить. Это третья камера.
– Яма? Святого мужа Божьего бросить в яму!
– Во всем этом есть нечто такое, что мне особо не нравится, господин начальник.
– Ну и что же это?
– Я в ужасе от того, что нам придется выслушать от остальных двоих заключенных, когда они узнают, кого посадили в третью камеру.
– Трудно не согласиться, – вздохнул Протей.
Тут дверь наверху лестницы распахнулась. В дверном проеме показались силуэты двух конвоиров, сопровождавших узника.
«Интересно, как долго Ирод продержит его в живых?» – подумал про себя начальник тюремной стражи.



Всякий, взявший меч, от меча и погибнет.
Отказавшийся брать меч, погибнет на кресте.



1

Елисавета отворила дверь своего дома, чтобы впустить родственника, молодого человека из Вифлеема.
– У меня срочное послание от Иосифа и Марии.
– Заходи, – сказала Елисавета. Из глубины дома показался Захария с трехлетним ребенком на руках.
– У меня письмо и небольшая посылка для вас от Иосифа и Марии.
– Будь добр, прочти, – попросила Елисавета. – мои глаза давно уже не различают мелкие буквы.
Юноша сломал восковую печать, скреплявшую небольшой свиток, прочистил горло и стал читать.
«Удивительные вещи происходят в нашей жизни последнее время, события не менее странные, нежели те, что дали рождение нашим сыновьям. Не далее, как вчера нас посетили трое волхвов из Вавилона. А ночью Иосиф видел сон. Очень тревожный сон, который открыл, что нашему сыну грозит серьезная опасность от гнева этого чудовища, Ирода Великого. Мы с Иосифом сейчас же покидаем Вифлеем и направляемся в Египет, чтобы переждать там до тех пор, пока не минует опасность, какой бы она ни была. Только боюсь, что не один наш сын в опасности, но и Иоанн тоже. Возможно даже, что угроза нависла над всеми первенцами в иудейских семьях. Елисавета, умоляем вас с Захарией немедленно бежать из Иудеи куда угодно, хоть в пустыню, где можно найти безопасное укрытие для вас троих. Вместе с письмом мы посылаем небольшой сверток. Чтобы вы не удивлялись, я должна кое-что объяснить, откуда взялось золото у плотника Иосифа и его жены. Вавилонские мудрецы оставили нам кое-какие дары, одним из которых была шкатулка с монетами, которыми мы делимся с вами. Ради Бога, бегите из Иудеи пока не поздно. Мы попытаемся найти вас в лучшие дни, возможно, после возвращения из Египта.»
Письмо было подписано Иосифом и Марией. Закончив читать, юноша передал Захарии маленький кожаный мешочек, который тот тут же открыл. В нем было несколько золотых монет. Все замолчали. Нарушила молчание Елисавета, оставив подарок без внимания.
– Ирод не удивляет меня. Враг Божий способен и не на такое. Уходим немедленно.
После этого Захария обратился к посыльному.
– Ступай и никому не говори ни слова.
Юноша почтительно склонил голову и удалился.
– Ты права, Елисавета, отправляемся немедленно в пустыню.
– Как же мы там будем жить? Для полной безопасности нужно уйти глубоко в пустыню. А можно ли там вообще выжить?
– Нам всем придется нелегко. Хотя в пустыне живут ессеи. У них там семьи, дети, дома. Наш сын должен жить. Возможно и мы продержимся там некоторое время, – усмехнулся Захария.



2

Пустыня встретила их нещадным зноем, который превзошел все ожидания Захарии и Елисаветы. Окружавшие их скалы пылали жаром. Ветер поднимал из-под ног раскаленный песок и швырял его в лицо отважившимся войти в это пекло. Вода была на исходе, пищи не было совсем. В такой смертоносной жаре Захария не раз терял сознание.
После недельного блуждания в кипящем аду трое странников наткнулись на небольшую деревню ессеев. Передохнув несколько дней, они двинулись дальше вглубь этой печи из камня и песка. Наконец путники добрались до самого большого ессейского селения.
Степенные ессеи встретили их с любезной сдержанностью. За несколько недель пожилая чета с маленьким сыном стали частью этой удивительной общины религиозных стоиков.
Захария вскоре слег. Среди всего этого пекла не было места, где он мог бы укрыться от всепроникающего зноя. Старик понимал, что его смерть была делом нескольких дней. В последние часы своей жизни он был окружен заботой женщин селения, которые сострадательно оборачивали его тело мокрыми тряпками. В конце концов, поздно ночью, когда жара немного спала, Захария отошел ко Господу, оставив вдову и маленького ребенка.
Вскоре юный Иоанн занял свое место среди ессеев, став одним из них. Казалось, в мальчике с самого рождения была заложена склонность к общинной жизни в пустынном уединении.
Со временем жара в пустыне нанесла свой удар и по Елисавете – старики не живут долго в этом выжженном мире. Ее силы уже были на исходе, ноги ослабли, когда прошел слух, что Ирод Первый умер. Тогда она, не раздумывая, сразу же решила вернуться домой к прохладным долинам Иудеи. Собрав последние силы, Елисавета с сыном при помощи нескольких ессеев благополучно вернулась в свой дом в Иудее. Но вскоре после того как мальчику исполнилось двенадцать, Елисавета отошла вслед за Захарией в мир иной. Иоанн остался сиротой. Родственники похоронили Елисавету вблизи того места, где ей явился ангел и сказал, что она станет матерью одного из самых необычных детей, которые когда-либо приходили в этот мир.
Где теперь будет жить Иоанн, кто поможет ему подняться и возмужать? Эти вопросы занимали мысли всех его родных по пути домой с похорон Елисаветы.



3

– Иоанн, мы глубоко опечалены кончиной твоей матери, – голос принадлежал Аннелю, одному из самых благочестивых жителей в Израиле. – Тем не менее, нужно принять решение. Завтра каждый из нас должен вернуться в свой дом. Тебе решать с кем ты будешь жить. Хотя мы состоим не в самом близком родстве, я пришел, потому что знаю, как ты предан еврейским святыням. К тому же, мы часто говорили с твоей матерью о твоем усыновлении, если Божье провидение явит эту необходимость.
Иоанн, я хорошо понимаю, каким тебе видится будущее: когда-нибудь ты будешь служить Богу. По моему разумению, самое лучшее для тебя – жить со мной. Бог всегда был очень милостив ко мне, Иоанн. Дом наш известен своим благочестием: у нас и пост, и молитва. Все семья предана Богу. У меня даже есть несколько свитков Священного Писания. Немногие дома удостоены такой чести.
Сейчас, перед лицом своих родственников, я даю слово, что самые лучшие раввины будут обучать тебя. Я заверяю тебя, что ты получишь лучшее религиозное образование. У нас большой уютный дом. Ты можешь проводить в молитве столько времени, сколько пожелаешь. Ты сможешь приходить и уходить, когда тебе угодно, если это нужно для твоих священных занятий. Когда тебе исполнится двадцать один, при желании ты сможешь пойти в храм в Иерусалиме и обучаться у фарисеев, либо стать священником. Несмотря на то, что ты из колена Иуды, а не Левия, тебя примут в любой религиозный орден, в том числе и священство Левитов, потому что ты принял обет назорейства.
Аннель умолк. Иоанн промолчал, не выдав никаких чувств.
Следующим заговорил Парнах, двоюродный брат Захарии, имеющий влияние, власть и состояние.
– Иоанн, ты, верно, и далее пожелаешь следовать обету назорейства. С другой стороны, может наступить день, когда ты захочешь выбрать другой путь в своей жизни. Если ты решишь жить со мной, уверяю, у тебя будет лучшее образование в Израиле. Нет нужды рассказывать, какое место я занимаю в правительстве. Я в высшем эшелоне власти. Ты будешь взрослеть среди самых влиятельных мужей нашей страны, ведь среди моих друзей самые великие правители. У меня есть положение, престиж, возможности. К чему бы ты ни стремился, в моем доме ты найдешь влиятельных друзей, которые помогут тебе в достижении любых целей. Я настоятельно советую тебе присоединиться к моей семье.
Иоанн опять ничего не ответил.
Настала очередь Иосифа и Марии. Первой заговорила Мария.
– Иоанн, мы мало что можем предложить тебе. В основном, это общение с твоими братьями и сестрами. У нас большая семья. Ты и мой старший сын всегда были дружны. Если ты пойдешь с нами, ты будешь работать в плотницкой мастерской. Полагаю, после всего предложенного этими людьми, тебе будет лучше пойти с кем-нибудь из них. Мне почти неловко приглашать тебя в наш дом – мы бедны, но у нас тебя будет окружать любовь.
– Я знаю, – отозвался наконец Иоанн. – Если бы мне пришлось делать выбор между семьями Аннеля, Парнаха и вашей, я выбрал бы вас.
– Так ты будешь жить с нами?
– Нет, – ответил Иоанн, спокойно глядя в лицо Марии.
Мария в догадке прижала свою руку к губам.
– Это ессеи, да? – Она замолкла с нескрываемым желанием узнать ответ.
– Да. Моё место там.
Последовало молчание.
– Иоанн, ты, наверно, не знаешь, что несколько семей ессеев перебрались в Назарет. Ты помнишь двух мальчиков, с которыми ты любил играть и… ту маленькую зеленоглазую…
– Мария, – решительно, почти сурово, прервал ее Иоанн. Это было совсем не похоже на еврейского юношу. – Я знаю, что мне делать. Господь все прояснил для меня. Я должен вернуться в пустыню и жить там. – На этом Иоанн обратился к Аннелю и Парнаху.
– Я хочу поблагодарить вас за ваши любезные предложения. Вы были добры ко мне и заботливы. Спасибо за беспокойство о моем будущем. Тем не менее, я твердо знаю, где мне место. Я возвращаюсь в пустыню.
Еще раз Иоанн взглянул на Марию.
– Ты – самый близкий друг моей матери. Она очень любила тебя. Часто рассказывала о тебе. И все же я должен идти. Один. Господь забрал моего отца и мою мать. Я не связан никакими обязательствами. У меня нет ни родных братьев, ни сестер, ни дедушек, ни бабушек. – Иоанн сделал паузу. – Вы не должны беспокоиться обо мне. Не тревожьтесь, я не пропаду, со мной все будет хорошо. Бог позаботится обо мне.
Мне многое неизвестно, но одно я знаю точно: я должен жить в пустыне, пока Бог не скажет мне, что делать. Знаю также вот что: там, среди ессеев, я открою для себя то, чего Бог желает от меня. Пустыня даст мне ответы. Ни город, ни деревня, а именно пустыня подготовят меня к исполнению Его воли.
Следующим утром мальчик, неполных тринадцати лет, попрощался с Парнахом, Аннелем, Иосифом и Марией, своим двоюродным братом, который был годом моложе его и носил имя Иисус.



4

Иоанн снова занял свое место среди ессеев, но усыновить себя никому не дал. Жил он один. Чтобы удовлетворить свои потребности в пище, питье и одежде он работал.
Ни разу за все годы Иоанн не прикоснулся к вину. Его волосы росли нестриженными со дня его рождения. Но чтобы это не стало источником гордости в его жизни, он уделял своим длинным с черным блестящим отливом волосам минимум внимания, не замечая их длины и красоты.
Большую часть времени Иоанн проводил в молитве и посте, так что пальцы его рук становились багровыми, а сам он иногда настолько ослабевал, что едва держался на ногах. Часто он молился дни и ночи напролет, почти ничего не заботясь о своем теле, чтобы защитить его от природы пустыни. Аскетизм был образом его жизни, суровость – манера поведения.
Шли годы, Иоанн стал проводить время в странствиях по пустыне. От раскаленного солнца кожа на его лице стала грубой, жара выжгла на нем глубокие морщины. По достижении поры зрелости сын Захарии и Елисаветы выглядел гораздо старше своего возраста. Но для Иоанна это ничего не значило, его интересовали только долгие путешествия по пустыне. Там он мог беспрепятственно проводить время наедине с Богом. Завывающий ветер, огненная жара, палящее солнце и колючий песок стали ему ближайшими друзьями.
К тридцати годам, когда святые завершали подготовку и переходили к служению, Иоанн достиг того, что слышал голос Бога в пустынном ветре, видел его лицо в солнце, ощущал его присутствие в песчаном вихре. К тому времени он стал тайной и легендой среди ессеев. Они знали точно: немногие посвящали свою жизнь Богу с такой полнотой. Немногие оставляли все человеческие радости, чтобы они не препятствовали им в стремлении познать Господа. В мыслях ессеев и даже некоторых из кочевников не было и тени сомнения, что среди них восставал пророк. Пустыня давала рождение мужу Божьему.
Мир крайне редко видел таких людей как Иоанн. Его посвящение Богу было абсолютным, в его жизни не было ничего кроме призвания пророчествовать от имени Бога. Он не знал семейной жизни, жил без развлечений, без друзей, без общения. Мысль о жене и детях никогда не приходила ему в голову. Все внутри Иоанна было для Бога. Посвящение Авраама, Моисея, Илии, Елисея, Амоса блекло в сравнении с целеустремленностью этого одиночки, чьим единственным другом и спутником был его Господь.
Никогда прежде не было такого человека, как Иоанн, и вряд ли будут еще.
Однажды вечером, стоя на песчаном утесе на берегу Мертвого моря и наблюдая как сияющее красное солнце скрывается за неровными краями холмов, он услышал обращенный к нему голос с небес.
– Иоанн, пришло время. Приблизилось то, для чего ты жил всю свою жизнь. Иди! Возвещай день Господень. Горы и холмы да понизятся, долины да наполнятся. Приготовь путь Мессии. Иди Иоанн, не медли. Не обращая внимания ни направо, ни налево. Да не будет в твоей жизни ничего, кроме этого. Ни на ком еще не было такой ответственности, которая лежит на тебе сейчас.
Возвещай пришествие Господне!



5

Первыми с пустынным пророком столкнулись караваны кочевников. При виде столь истощенного существа их глаза наполнялись недоверием. Первым предположением было, что это просто сумасшедший. Наиболее милосердные решали, что какого-то ессея жара лишила рассудка.
Было очевидно, что этот безымянный человек – еврей. Но он был одет в одежду из шерсти нечистого животного, отвратительного верблюда. Потом прошел слух, что питался он саранчой, которую ели только крайне бедные обнищавшие люди.
Его внешность говорила о том, что он – безумный, слова доказывали, что он – пророк. Его неухоженные волосы были до колен длиной. Лицом он был старик, но в голосе гремела энергия молодости. В глазах полыхал огонь пустыни.
Вопреки своей воле люди останавливались перед ним и слушали, не сводя с него глаз. Его голос звучал ясно, слова были дерзкими и величественными, почти поэтичными. В каждом из них чувствовалась сила. Сам человек излучал достоинство и чистоту, непостижимые для человеческого разума.
Замедляя ход, караван окружал этого человека, чтобы послушать его. Души каждого замирали в ожидании того, что он скажет.
И то, что путешественники слышали в пустыне, отзывалось в их собственных чувствах, запрятанных в глубине души. И в то же время в его словах был приговор каждому. То, что он говорил, лишало присутствия духа, силы и мужества. То, что он предвещал, было невозможно, а то, чего требовал – еще невероятнее. Иоанн хотел от своих слушателей не просто измениться коренным образом, а сделать это прямо здесь и сейчас, на этом самом месте.
Все были уверены, что это нельзя воспринимать всерьез.
Караваны шли дальше, на смену им приходили другие, и они тоже останавливались и слушали. И каждый караван, покидая пустыню, приносил с собой вести о толи безумце, толи пророке в глубине пустыни, проповедующем всем, кто остановится послушать.
– Почему он не ходит в селения, чтобы делиться своим словом? Неужто он не знает, что все уважаемые пророки выступают на рыночных площадях, чтобы люди могли их услышать?
Неужто он надеется, что люди пойдут в это дьявольское пекло, чтобы послушать его? Кто в здравом уме отправится по бездорожью в пустыню, чтобы под палящим солнцем слушать требования, которые никто не собирается выполнять? Хотя, чего от него хотеть – он же сумасшедший.
И все же, это случилось. Некоторые караваны на обратном пути стали искать этого пророка. Простые люди из деревень на краю пустыни отправлялись послушать его. Ищущие сердца, изголодавшийся дух, опустошенные души потянулись за тем, чего им так не хватало, в пустыню без дорог, обозначенных на карте, чтобы найти Пророка. Лишенные смысла жизни ощутили острую нужду в его слове.
Вначале о нем знали единицы. Послушав его, они возвращались и рассказывали друзьям о том, что узнали. Слухи о диком Пророке распространялись по всей Иудее и Галилее.
Первые слушатели приходили по одному или по двое, потом десятками и сотнями, а в конце и тысячами. Они шли пешком по раскаленному песку. Их число росло день ото дня. Некоторые предприимчивые люди стали даже организовывать целые караваны в пустыню, чтобы послушать этого человека.
Слушали все. Некоторые плакали. Кто-то опускался на колени. Многие громко просили незаслуженного прощения. Были одобрительные восклицания. Не было только насмешек. Ни одно осуждение не сошло с уст слушавших, по крайней мере, от простых людей.
Осудили его только те, кто никогда не слышал, кто жил в далеком городе Иерусалиме. Вот они осудили. Провели свой суд, разобрали и вынесли приговор… не видев и не слышав его. Вердикт был прост. И знаком многим. Он выносится любому несогласному во все времена: «В нем – бес».
Некоторые располагались прямо у его ног, было ясно – они хотят стать его учениками. И становились.
Эта горстка учеников переняла образ жизни Иоанна и стала повсюду сопровождать его. Подобно ему они становились суровыми, серьезными, лишенными юмора людьми. Их сердца, как и его, тяготил гнёт грехов Израиля. Их объединяла титаническая задача: приготовить пути для пришествия Мессии самого Бога.
Слушать Иоанна значило услышать неожиданное, поскольку дни не походили один на другой. Иоанн говорил каждый день и всякий раз это было новое, что люди никогда ни от кого не слышали. Его дерзость и бесстрашие, на какую бы тему он ни говорил, внушали благоговейный страх толпе и ученикам.
В один особенно жаркий день, когда стечение людей, казалось, было от горизонта до горизонта, он объявил во всеуслышание:
– После субботы я иду на реку Иордан. Там я буду крестить в воде всех, кто раскаялся в своем образе жизни. Я буду крестить всех, кто готовится к пришествию Господа.
В тот день он и получил свое новое имя – имя, которое вскоре не стало сходить с уст всего Израиля, потому что с того дня он стал известен как Иоанн Креститель.



6

Люди шли слушать Иоанна, потому им нечем было заполнить зияющую пустоту их жизни.
Приходили торговцы послушать его, каялись в своих грязных делах и получали от него крещение в легендарных водах Иордана. Воины каялись в своей жестокости и тоже крестились. Приходили погонщики верблюдов, земледельцы, рыбаки, домохозяйки, знатные женщины, блудницы – люди всех слоев и классов. Каждый нес с собой свой тайный грех, каялся в нем и оставлял под водами Иордана. Всем евреям было известно с древности погружение под водя именно этой реки. Оно символизировало конец жизни, конец всего. Ожидающие крещения стояли на восточном берегу, который был чужой землей. С нее они сходили в воду и исчезали… чтобы там умереть. Потом они поднимались из воды и выходили на западный берег в безопасные пределы земли обетованной, чтобы начать там новую жизнь с Богом. Эта незамысловатая драма навсегда оставалась в их памяти.
Один день на реке Иордан особенно выделялся среди других. Начался он с приезда колесниц, запряженных лошадьми. Прибыла делегация высоких начальников. Что за важные особы пожаловали в эти отдаленные места? Это были религиозные вожди народа.
Иоанн замер, увидев разодетых вельмож. Лицо его не выражало никаких чувств. Пока религиозные сановники двигались к нему сквозь толпу, Иоанн наблюдал, как люди почтительно расступались перед ними, склоняя головы, а то и опускаясь на колени. Такое было не по душе величайшему бунтарю всех времен.
Иоанн изучал каждого выходящего из колесницы. Большинство явно прибыло поглумиться, собрать доказательства против Иоанна и осудить его. Кое-кого привели сомнения и желание понять, является ли Иоанн настоящим пророком. Некоторые помоложе даже верили, что он – человек Божий. Их не оставляла надежда, что старшие и наиболее уважаемые начальники разделят их невысказанное мнение. И тогда с их благословения, в случае если они одобрят Иоанна, те смогли бы стать его учениками.
Но Иоанн видел больше. Он смотрел в сердце каждого человека, идущего сквозь толпу, и видел, как слаб в конечном счете был каждый из них. Среди них не было ни единого достаточно отважного, чтобы по своей воле порвать с существующими религиозными традициями.
Толпа расступалась перед хвалеными начальниками. Процессия сановников двигалась, чтобы занять полагающиеся им почетные места в первых рядах. Для пустынного пророка это было невыносимо. Чтобы официальная религия прибыла сюда и смела командовать здесь, навязывая свои мерзкие законы! Да как они могли, как посмели принести свое высокомерие, презрение, надменность и гордыню в это место!
Иоанн пришел на эту землю, не для того, чтобы уступать. Не за тем, чтобы уговаривать таких людей вернуться на пути Божьи. Они сами возомнили себя верховной властью на путях Божьих. Иоанн не ставил себе невозможных целей и не призывал религиозных начальников отвернуться от своих учений. И все же присутствие этих людей нарушало свободу, которую приобретали крещенные, выйдя из-под устоев этого мира.
Поэтому Иоанн объявил открытую, непримиримую и беспощадную войну самым почитаемым людям Израиля. Он хотел, чтобы все присутствующие знали, что он думает о цепях, в которые хранители традиций заковывали сердца и души народа Божьего. Так что же он думал? Он считал, что вся эта религиозная культура должна умереть.
Иоанн взревел как лев. Раздался глас вопиющего в пустыне. Выбросив вперед указательный палец, он сотрясал небо и землю обличительными словами.
– Кто… кто, я спрашиваю… кто внушил вам каяться? Вы, порождения ехидны, что вы делаете здесь?
Толпа была ошеломлена. Никто и никогда не смел так говорить с этими людьми! Многие нерешительно стали вставать с колен. Мгновение спустя на лицах стали появляться широкие ухмылки. Теперь все взоры устремились на начальников. Как они отреагируют? А может… Иоанн допустил какое-то богохульство? Ходили слухи, что в нем бес, но легче от этого не было. Его любили за смелость, но все же никто не помышлял, что он возьмется за религиозных начальников народа. Никто!
По мере того, как Иоанн продолжал, шок стал уступать место недоверию.
– Я еще раз спрашиваю вас, отродье змеиное, кто велел вам бежать от гнева, сходящего на вас?
Религиозные учителя остановились. Никто не смеет так говорить с ними. Через мгновение один из начальников подобрал свою мантию, повернулся и шепнул что-то стоящим рядом. Те в свою очередь подали остальным знак удаляться.
– Ваше дерево, – продолжал Иоанн, – уже и секира при корне вашего дерева лежит. Гнев Божий обратился на вас. Секира срубит ваше дерево и корни уничтожит. Близится день, когда гнев Божий сметет вас!
Тут уже все процессия, как один, с подобранными одеждами поспешила обратно к колесницам, замышляя месть Иоанну в душах своих.
В толпе раздались одобрительные возгласы. Кто-то захлопал в ладоши. И вот уже вся толпа подхватила аплодисменты. Мужчины и женщины, все вдруг почувствовали, как с их душ рухнули оковы. Наконец-то кто-то отважился бросить вызов религиозным устоям!
В едином порыве толпа двинулась к Иоанну. Казалось, что все еще не принявшие крещение, загорелись желанием сделать это сию же минуту. Их, словно, озарило и они вдруг услышали в гласе Крестителя то, что прежде было недоступно их пониманию.
Это был славный день. Однако же никто, казалось, не уловил очевидного. Такое поведение Иоанна неумолимо сокращало его дни, приближая его к смерти.
А позже был еще один памятный день.



7

Дверь иного мира распахнулась подобно окну прямо над рекой Иордан. Из самого сердца Бога Отца вышел его Дух, Святое дыхание, жизненная сила в виде голубя, выпорхнувшего через открытую дверь и устремившегося вниз, чтобы почить на одном из слушавших Иоанна.
Иоанн скользил взглядом по толпе, цепким взором выхватывая одно за другим лица слушателей. Что это? Появившийся из ниоткуда неземной свет, словно голубь, выпорхнувший из окна, спускался на одного из собравшихся. Иоанн понял, что видит то, что недоступно никакому другому глазу. Это было знамение Мессии. Иоанн внезапно умолк. Его единственной мыслью было: «Куда сядет голубь света? Кто там стоит?»
По толпе пронесся приглушенный шепот. Люди стали оборачиваться вслед за ищущим взглядом Крестителя.
Вдруг он возопил.
– Вот Агнец Божий! Я – ничто. Этот муж – всё! Не смотрите больше на меня, Он – ваша надежда. А я… я недостоин даже наклониться и развязать ремень его обуви!
Казалось, Отец соглашался. Стоя в дверях между мирами, Он сделал свое заявление.
– Сей есть Сын мой возлюбленный, в котором мое благоволение!
А раз в нем было благоволение Бога, то и благоволение Иоанна тоже было к нему. Его не волновало, что люди толпами покидали его, устремляясь за Иисусом. Ведь он знал, что пришел в мир именно для того, чтобы возвестить его приход.
Одного не знал Иоанн: самое простое теперь было позади, впереди его ждали вещи посложнее.



8

– Расскажи мне о моем двоюродном брате, – попросил Иоанн.
– Сейчас он в Галилее. Как и у тебя, у него двенадцать учеников. Есть также и другие, числом, может, пятьдесят или шестьдесят человек, которые ходят за ним. Он путешествует по городам и весям, переходя из одного селения в другое, и проповедует.
Голос принадлежал Надаву, ученику Иоанна, который бывал в Галилее и своими глазами видел дела Иисуса.
– Иногда он говорит перед большой толпой учеников, но чаще всего учит по домам.
– О чем он говорит?
– В основном он учит притчами и многие из них с большой долей юмора.
Надав сделал паузу.
– Учитель, а ты знал, что он пьет? Я имею в виду, что он пьет вино. А те двенадцать, его двенадцать… они не похожи на нас. Они очень много смеются.
Его приглашают за стол и он часто принимает эти приглашения. Говорят, он слишком много ест и пьет, а уж его ученики и подавно.
Иоанну было очень интересно, но внешне он ничем не выдавал любопытства. Никто из присутствующих не имел ни малейшего представления о его мыслях по ходу рассказа Надава. Такую способность Иоанн выработал с детства.
Надав продолжал.
– Среди людей, с которыми он общается есть мытари, блудницы, и… ну, им подобные.
Один из учеников Иоанна прервал рассказ.
– Иоанн, мы постились, почти умирая с голоду. Мы молились до стертых коленей. Мы во всем следуем твоему примеру. Ты постишься, ты всю жизнь провел в молитвах. Твоя жизнь – сплошные лишения и умерщвление плоти. Твой брат рассказывает притчи, говорит о лилиях и птицах, семенах и овцах, ходит на пиры, ест и пьет. Выглядит так, что он изрядно наслаждается жизнью. Его даже называют чревоугодником. Ты понимаешь, почему мы в замешательстве?
После долгой паузы стало ясно, что Иоанн не ответит. Наконец, он глубоко вздохнул и поднялся.
– Люди ждут от меня чего-то важного и у меня есть, что им сказать.
Иоанн вышел в середину собравшейся толпы, взобрался на огромный камень. Вечерело. По равнине дул легкий ветерок со стороны Галилейского моря. Солнце садилось, пронзив небо множеством золотистых лучей.
Иоанн оглядел скопление народа и призвал свое сердце вспомнить цель своей жизни: привести Израиль к покаянию, понизить горы и наполнить долины, приготовить пути для величайшей завершающей работы Господа на земле.
– Наш царь, – громогласно возопил Иоанн – взял за себя жену своего брата. Ирод навлек на себя гнев Божий. Ему не будет пощады, как и его жене Иродиаде.
Не успело наступить утро следующего дня, как до Ирода, тетрарха, дошло обличение Иоанна и привело его в ярость. Но его гнев был ничтожен в сравнении с яростью его молодой жены, которая поклялась отомстить Иоанну Крестителю самой черной местью. Охваченная злобой, она пронзительно закричала мужу, что Иоанна нужно немедленно схватить и бросить в темницу. Сию же минуту! И это был еще не конец ее коварного замысла.



9

Протей поднял голову, чтобы посмотреть, что вызвало шум наверху лестницы. Он разглядел очертания узника, стоявшего меж двух Римских конвоиров. Закованный в кандалы, узник начал медленно спускаться по узкому длинному колодцу, служившему лестницей.
Протей не удержался и подумал по себя: «Я всегда представлял тебя великаном, но здесь, в этом месте, ты кажешься совсем обычным. Ты производишь впечатление почти… беззащитного».
Теперь узника можно было видеть полностью. Протей пристально вгляделся в лицо Иоанна, но, как и многим другим, ему не удалось обнаружить ни малейшего намека на то, что он думал. Испытывал ли он страх? Беспокойство? Враждебность? Обычно Протею удавалось читать мысли узников в такой момент. Но не сегодня. Этот узник ничем не выдал свои эмоции.
Протей повернулся к одному из стражников позади себя.
– Камера номер три.
Стражник открыл дверь, сплетенную из железных прутьев. Прямо за решеткой пол резко уходил вниз, образуя яму, глубиной более трех метров. Стражник хотел было привязать веревку за прут решетки, чтобы спуститься вниз, но Протей остановил его.
– Постой. Я сам прикую его. – Протей обратился к конвоирам и дал знак снять кандалы с заключенного. Затем он шагнул к двери камеры и спустился в яму, кишащую крысами.
Там было темно и сыро, как и подобало подземелью. Протей крикнул стражникам отойти от заключенного.
– Иоанн, спускайся сюда!
Иоанн взял в руки веревку и, крепко зажав ее, спустился в адскую дыру.
– Эти цепи прибиты к стене. Я должен одеть их на твои ноги и руки. Цепи длинные, ты сможешь немного двигаться. Это приказ Ирода. Прости, я должен сделать это. Ты останешься в карцере, пока он не решит, что делать с тобой.
Какое-то время Протей трудился, скрепляя железные кандалы на запястьях и щиколотках заключенного. Закончив, он сделал шаг в сторону.
– Трое твоих учеников просили увидеться с тобой. Им разрешено прийти на следующей неделе. Я слышал, они принесут тебе еды.
Протей взялся за веревку и собрался подниматься, но повернулся и посмотрел на Иоанна.
– Я слушал тебя в пустыне. Прости меня.
– Все в порядке, – отозвался Иоанн. – Это не твоя вина.
После этого Протей выбрался из ямы и, ступив на пол, закрыл за собой дверь. Затем он обратился ко всем солдатам, бывшим в тот день на страже.
– Послушайте меня. Сделайте все возможное для человека в этой проклятой камере. Обеспечьте его водой, едой и всем, что ему понадобится. Пусть у него будут хоть какие-то удобства, раз Ирод своим приказом лишил его свободы. И вот еще что. Я повесил имя Иоанна на стене рядом с дверью его камеры. Пусть каждый знает, кто находится в этой темнице.
Тут раздался голос из первой камеры.
– Что ты сказал? Они бросили сюда Иоанна Крестителя?
Протей вздохнул. Он, да и все остальные, знали, что последует за этим.



10

– Это сделал Ирод, да? Вот изверг! Проклятое чудовище.
Иоанн, это ты? Я знал тебя, когда ты был еще ребенком. О, я тогда был великим человеком. Посмотри на меня теперь!
Ирод отнял мой дом, мои деньги. Без суда и без следствия. А потом еще и бросил меня в эту дыру. Теперь Ирод богат. Разбогател на моем добре. А я, жалкий, остался ни с чем. Будь он проклят! Чудовище. Злодей.
Я служил ему двадцать лет. Верно служил. Не было никого, с кем бы обошлись так несправедливо и жестоко, как со мной. Говорю тебе, то что он сделал – низкое коварство! А теперь этот гнусный людоед схватил Божьего человека, пророка и бросил в яму!
Говорю тебе, все беды, страдания, любое горе в Иудее – от Ирода. На этой земле нет ни справедливости, ни милости, ни сострадания. Всё из-за него. Он во всем виноват.
Иоанн, ты слышишь меня? Попомни мои слова: ты сгниешь здесь, как и все мы. Там у себя в пустыне ты верно сказал одну вещь. Зло человеческого сердца не знает границ, а сердце Ирода превзошло всех. Сегодня я был бы богат и счастлив, если бы не этот изверг и те другие злодеи с ним, что сговорились против меня, чтобы отнять все, что у меня было
– Парнах, придержи язык! – крикнул один из стражников.
Наступила тишина. Узник в первой камере умолк, но его голос, к несчастью, уже разбудил заключенного в соседней камере.



11

Мужчина с тощим высохшим телом придвинулся к двери своей камеры и бросил дикий взгляд в сторону начальника стражи.
– Иоанн? Здесь? Ты говоришь, что Иоанн здесь, в тюрьме Махерона? Ты говоришь, Протей, что его бросили именно в третью камеру?
– Да, Аннель. Ирод приказал арестовать Иоанна и посадить сюда.
– Неужели у Бога совсем нет жалости? Неужто он напрочь лишен чувств? – проговорил Аннель слабым измученным голосом. – Неужто преданность ничего не значит для него? Когда-то я тоже верил Богу, совсем как Иоанн. Ты, правда, здесь, Иоанн? Ты помнишь меня? Я вел благочестивую жизнь, я свято жил перед Богом. Ты помнишь, Иоанн? Ну и посмотри, что это принесло мне! А тебе, что тебе принесла твоя праведность и преданность Богу? Таким ли должен быть конец для тех, кто любил Бога и был послушен ему? Что это за Бог, который допускает такие страдания, которые мы сейчас терпим?! Господи, ты бросил одного из самых преданных своих слуг в такое мерзкое место!
Аннель просунул руку в железную решетку своей камеры, сжал кулак и обратив свой взгляд вверх, продолжал сыпать проклятиями Богу. В конце он заявил:
– Никогда больше не буду служить Богу, который так обращается со своими людьми. Где он был, когда я нуждался в нем? Иоанн, где твой Бог, когда он нужен тебе больше всего?
Ни единого звука не раздалось из третьей камеры. О чем бы ни думал Иоанн, он держал это при себе. Протей, напротив, не мог удержаться от размышлений: «Узник в первой камере во всем винит людей. Узник во второй – Бога. Интересно, кого обвинит узник в третьей камере. Человека? Бога?
А может, своего брата?»



12

Действие происходит в Галилее, в селении под названием Наин. Вечереет. Улицы переполнены людьми, ожидающими своей очереди, чтобы Иисус принял их. Их привели к нему их болезни.
Их немощи различны: одни – слепые, другие – калеки или глухие. Одного с пеной у рта, силой держит вся семья. Встревоженная мать держит на руках младенца с сильным жаром. Другая убаюкивает, держа на коленях, своего ребенка с увечной ножкой. Каких только немощей и людей, страдающими от них, здесь нет! Всех их объединяет одно: они ищут Иисуса, надеясь получить исцеление или освобождение из его рук.
Они собрались возле дома на небольшой улочке селения. Все подходы к нему запружены людьми. Будь возможность пробиться во двор, стало бы ясно, что и там яблоку негде упасть.
Царит атмосфера торжественности и волнения. Вдруг из дома доносится крик радости, а минутой спустя выходит человек, славя Бога за исцеление. При этом оживление среди ожидающих усиливается.
В этот момент у входа в дом оказываются трое людей с обветренной кожей в ветхой одежде. Один из учеников Иисуса узнает их. Он бросается внутрь дома и в тот момент, когда он готов сообщить Учителю новость, прямо на его глазах исцеленный калека встает на свои ноги, воздевая вверх руки с хвалой Богу за чудо.
– Господь, здесь ученики Иоанна.
Иисус поднял глаза. Во взгляде мелькнула тревога.
– Будь добр, распусти людей на улице. Приведи сюда его учеников. Немедля.
С этими словами он опустился и в глубокой задумчивости сел в ожидании появления учеников Иоанна.
Спустя короткое время трое мужчин уже чинно расположились перед Иисусом. В комнате повисла тишина. Нарушил молчание Надав.
– Мы пришли от Иоанна. Он в тюрьме. Ирод бросил его туда за…
– Да. Я знаю, – ответил Господь.
– Несколько дней назад нам разрешили свидание с ним. Он сидит скованный цепями в грязной яме. Ходят слухи, что Ирод недолго оставит его в живых.
В ответ молчание. Надав ждал, как отреагирует Иисус на его слова.
– Иоанн послал нас к тебе задать один вопрос. Это была единственная просьба, с которой он обратился к нам. Мы проделали большой путь ради того, чтобы найти тебя и получить ответ на один единственный вопрос.
Надав опять замолчал. Пауза длилась долго.
– Учитель, вопрос Иоанна следующий. – Надав тянул, его лицо напряглось. – Ты ли Мессия или нам ждать другого?
Снова долгая тяжелая пауза. Казалось, сердца каждого присутствующего были исполнены боли. Она проступила на лицах троих. Она читалась на лицах двенадцати. Но заметнее всего она была на лице Господа.
Иисус глубоко вздохнул. Сильное страдание на миг склонило его голову. Наконец, подняв глаза, он заговорил.
– Надав, возвращайся назад к Иоанну. Передай ему от меня следующее.
Первое, скажи Иоанну, что слепые прозревают, хромые ходят и глухие слышат.
Затем, скажи моему брату, что благая весть проповедуется. И не только проповедуется, но и принимается с радостью. Скажи, что мужчины и женщины получают освобождение.
Господь умолк, глубоко и с усилием вздохнув. Затем медленно, со значением, он продолжил.
– И наконец, Надав, скажи Иоанну… скажи ему… – Голос Господа прервался. В последовавших за этим словах была боль. – Скажи моему брату Иоанну: «И блажен, кто не соблазнится о Мне».
Последовала еще одна пауза. Иисус встал, обнял троих гостей, а затем обратился к своим ученикам.
– Час поздний. Пора отправляться в путь. Нас ждет следующее селение. Пожалуйста, скажите оставшимся людям на улице, чтоб шли домой.
Ученики Иоанна стояли пораженные. Когда же ошеломление отпустило их, они повернулись и вышли. Следом за ними отправился в путь и Иисус с учениками.
Двор, когда они вышли, уже был пуст, как и улицы, по которым они шли.
Завтра Иисуса ждало следующее селение, а для учеников Иоанна этот день будет занят решением загадки дня сегодняшнего.
А о чем завтра будут думать те, которых отправили по домам сегодня вечером? Они ушли, не получив исцеления. А Иоанн? Какова будет его реакция на странные слова его брата?



13

Трое учеников Иоанна присели на корточки на осклизлом полу подземелья, ставшего Иоанну домом.
– Учитель, мы видели твоего брата.
– Вы задали ему мой вопрос?
– Да.
– И он ответил?
– Учитель, ответ был очень странным. Мы не смогли его понять.
Иоанн вздохнул. Он словно знал, что скажет Надав.
– Его ответ?
– Учитель, он велел передать тебе, что слепые, глухие и хромые получают зрение, слух и исцеление. Еще он велел сказать тебе, что евангелие проповедуется и принимается с радостью.
Иоанн неторопливо повторил про себя эти слова. Спустя несколько минут узник нахмурился и, подавшись вперед, спросил:
– Это все?
– Нет, учитель. Он сказал еще кое-что, а затем отпустил собравшихся людей и попрощался с нами. Вот что он сказал: «Скажи Иоанну: и блажен, кто не соблазнится о Мне».
Воцарилась тишина. Ученики изучали лицо Иоанна, пытаясь угадать его мысли. Но лицо его, как всегда, ничего не говорило.
Наконец Иоанн заговорил.
– Где был мой брат?
– В Галилее, в селении Наин, – ответил Надав. – Больных было видимо-невидимо: на дорогах, на улицах, в переулках, все жаждали исцеления. Все селение было заполнено страждущими.
– Они исцелялись?
– Да, учитель. Многие исцелялись.
Тут Иоанн оживился, его тело выпрямилось.
– Ты сказал «многие»? – Заинтересовался он.
– Да, учитель, многие.
– Многие? – Задумчиво переспросил он.
Надав не понимал.
– Да, учитель, – снова сказал он. – Многие получили исцеление.
– Многие… – тихо повторил Иоанн словно самому себе. Потом он снова подался вперед, – Многие, Надав? Многие, но не все?
На какое-то время Надав замолчал, опешив: «О чем говорит Иоанн?» Но вот и его глаза зажглись, его вдруг пронзило догадкой. Он понял, к чему клонил Иоанн.
– Да, учитель, ты прав. Многие, но не все.
– Не все…
Иоанн устремил взгляд в пространство. Нашел ли он ответы на волновавшие его вопросы об Иисусе или только добавил к ним еще один?
В это же самое время перед подобной дилеммой стоял еще один человек.



14

– Оставьте меня, – сказал Иисус своим спутникам и устремился в безлюдное место.
Никогда прежде: ни за тридцать один год жизни, ни за все свое бытие в вечности до рождения, не желал он сильнее чем сейчас ответить на мольбу человека, всей душой пытающегося понять тайные пути своего Бога.
Если бы могло наступить время ясных ответов, и если бы был человек, которому стоило дать ответ, то без сомнения это время пришло и этот человек – Иоанн. Если бы стоял вопрос о выборе кого-то достойного получить все объяснения, то это, без сомнения, был бы его единственный двоюродный брат, его плоть и кровь.
– Иоанн, боль твоя велика. Я разделяю ее. Этой ночью тебе особенно необходимо понять меня, мои пути, проникнуть в тайну моей силы. Сердце твое разрывается. Но ты не первый, Иоанн, кто нуждается в этом. Ты – всего лишь один из длинной вереницы людей, тянущейся сквозь века, взывающих ко мне со своими вопросами и сомнениями. Ты – всего лишь один голос среди многих страдающих и пытающихся осмыслить мои пути.
После этих слов перед глазами Господа стала подниматься картина из далекого прошлого. Он замер. Перед ним был Египет. Властитель времени ступил на улицы града Фараонова.
– Я был здесь прежде. Я ходил по этим улицам, слышал тихий плач, жалобы и молитвы моего народа, томящегося здесь в рабстве.
Господь помедлил и осмотрелся вокруг. Он четко слышал каждую произнесенную молитву. Казалось, они возносились к нему, сливаясь со звоном цепей.
– Вы, потомки человека по имени Иаков, вы так долго взывали ко мне, так долго страдали и плакали. Вы годами, потеряв им счет, обращались к небесам. Но небеса окаменели. Казалось, что ваш Бог лишился слуха. Вы рождались в рабстве. Взрослели, молили о свободе, потом умирали, не получив ответа на свои молитвы. На ваше место приходили ваши дети. В те же оковы, в которых были их отцы. Они тоже надеялись на избавление и тоже умирали в цепях, сковывавших их запястья.
Господь шел дальше.
– Дети ваших детей состарились. Они приходили ко мне с молитвами несметное число раз, взывая: «Боже, избавь нас от фараона, избавь нас от этого рабовладельца, не знавшего отца нашего Иосифа. О, Боже наш, выведи нас обратно в родную землю».
Но я не отвечал ни слова. И так было для вас и ваших потомков целых двенадцать поколений.
Я не вызволял вас из рабства почти четыре столетия. Ни разу за все это время ваши молитвы не получали ответа. Вы взывали, а я молчал. Не приходило ни слова в ответ, не наступала ясность, не было никаких объяснений ни моих целей, ни причин, почему я не отвечал на ваши мольбы. Сердца ваши сокрушались передо мной.
Но мое сердце тоже сокрушалось вместе с вашими.
Четыре столетия спустя все еще были мужчины и женщины, которые верили в меня. Не слыша меня четыре столетия, вы все еще верили!
В этот момент раздался громкий плач. Это был голос матери.
– О, Боже, если ты там, ответь мне! Неужели ты не слышишь? Завтра моё дитя заберут от меня навсегда. Он будет закован в кандалы, его сделают рабом и обрекут всю жизнь лепить кирпичи у реки Нил. Мне никогда больше не увидеть его. Он вырастет и умрет в оковах, которые они наденут на его руки завтра. Неужели мой вопль не доходит до тебя?
На глазах Господа выступили горькие слезы.
– О, Израиль, ты стоишь перед лицом одного бесспорного факта. О, женщина! Как и другие до тебя… как мой брат Иоанн, гниющий в яме… вы столкнулись лицом к лицу с одной неумолимой истиной.
Ваш Бог не оправдал ваших ожиданий.



15

Картина сменилась. Снова местом действия был Египет, только много лет спустя. На этот раз Властитель времени стал свидетелем драмы: это уже была картина не рабства, а смерти.
Женщины, преследуемые египетскими воинами, в панике бежали по улицам. В тот день в еврейских семьях убивали всех первородных младенцев мужского пола. Убили всех, кроме одного. Единственный выживший вырастет, чтобы спасти Израиль от Египта. Но матери, охваченные паникой, не знали этого. Они проживут всю свою жизнь, так и не узнав, что восемьдесят лет спустя Бог воздаст за смерть их детей и освободит Израиль.
 –Они не узнают, – вздохнул он. – Узнают, но не здесь, на земле. В этой жизни они будут знать только то, что я не пришел к ним в тот час, когда они больше всего нуждались во мне. Сегодня они, как и все другие, стояли перед Богом, которого не понимали.
Так было во все времена и так будет во все грядущие века.
Картина сменилась еще раз. Властитель времени и пространства снова был в Галилее, один. Он опять заговорил.
– Разве я не любил тех, кто жил в рабстве в Египте! Разве я не любил Иова, сидящего на горе пепла или Иеремию в грязной яме! Разве я не любил свой народ, когда войска Навуходоносора окружили Иерусалим и увели народ в рабство! Как бы мне хотелось дать ответ и объяснить всё! И будь среди всех дней один единственный, самый выдающийся, этот день был бы сегодня.
Сейчас у меня есть плоть и кровь. У меня есть мать, простая смертная, которая любила Елисавету и любит сына Елисаветы. Она не хочет, чтобы он умер, и, подобно другим, хочет понять. Сейчас у меня есть братья и сестры. Я – земной человек с кровью, текущей в моих жилах, с простыми человеческими чувствами и ответственностью перед семьей. Мы с Иоанном – старшие сыновья в наших семьях. Именно человеческими глазами я смотрю на изуверский поступок Ирода. Но это не всё. Куда ни посмотрю, везде я вижу людей, оказавшихся во власти обстоятельств, не ими созданных.
Как бы я хотел дать ответ на вопросы всех людей! И именно тебе, Иоанн, я бы хотел объяснить все пути свои.
Иоанн, я видел, как ты отправился в пустыню двенадцатилетним ребенком. Я наблюдал как твои дни становились неделями, недели – годами. Видел, как ты постился, ел отбросы пустыни, как одевался в лохмотья. Как деревенела твоя нежная кожа. Я видел, как ты безвременно старел. Твою преданность мне не сравнить ни с чем. С тех пор, как Ева родила первого сына человеческого, не было подобных тебе.
Я поставил перед тобой цель большую, чем перед Моисеем. Ты – более пророк, чем все бывшие до тебя.
Но самое главное, ты – мой ближайший родственник. Ты – моя плоть и кровь.
Как бы я хотел сегодня ответить на вопросы человека, объяснить мои высокие пути! Но я остаюсь для тебя, как и для всех других, Господом, не постигнутым полностью, Богом, который редко открывает, что он делает в жизни своих детей.

Ангелы будут молить
Тебя освободить.
Смерть будет рыдать,
Придя тебя забирать.
И даже тогда
Ответ не придет от Меня.



16

Когда новый день в деревне Наин еще только начинался, народу, собравшемуся туда накануне, стало известно, что прошлой ночью вскоре после того, как толпа разошлась, Иисус покинул Наин. Он ушел и ни единая душа не знала куда.
Тем утром мать, принесшая на руках из Дамаска своего хромого ребенка, отправилась в обратный путь. Она шла, все так же на руках держа свое любимое дитя с увечной ножкой, которой не суждено было получить исцеление. Всю оставшуюся жизнь, она будет безуспешно пытаться понять, почему Господь не подождал еще немного, прежде чем распустить толпу, ведь ее очередь была следующей.
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».
Тем же утром слепой старик с поводырем отправился домой, чтобы до самой смерти думать, что же это такое – быть зрячим и что было бы, коснись он великого Исцелителя несколькими минутами раньше. Но его судьба – навсегда пребывать в темноте и… в размышлении.
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».
Еще одна мать вернется домой со своей дочерью, которую навсегда изуродовал несчастный случай в детстве, чтобы, опуская взгляд на лицо девочки, постоянно слышать ее вопрос, почему она не была исцелена в тот день в Галилее. «Ведь многие тогда получили исцеление, почему не я, мама?» Мать даст ей сначала один ответ, потом другой, но ни один из них не удовлетворит ни мать, ни дочь. Обе будут вечно думать, почему Господь оставил их в тот вечер, не пожелав задержаться немного дольше. Мать сойдет в могилу, ее дочь станет зрелой женщиной, неся свое уродство по жизни.
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».
Больной младенец умрет. Другой будет страдать от приступов эпилепсии всю жизнь. Юная девушка неделями будет мучиться от жара и боли, прежде чем поправится. Глухонемой проведет остаток жизни, прося подаяния у городских ворот. Все они и многие другие, с еще более трагичными судьбами, молча покидали в то утро Наин. Каждый из них был подавлен настолько, что не было слов описать их чувство безнадежности. Хуже всего было то, что от Бога не было никаких объяснений.
Многие были исцелены. Но не все.
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».



17

Протей отворил тяжелую тюремную дверь и вышел на дневной свет, чтобы хоть на минуту вырваться из зловонного подземелья и вдохнуть свежего воздуха. Тут же до него донеслась музыка из дворца Ирода. В тот вечер Ирод устроил огромный пир для своих друзей.
«Празднует день своего рождения», – вспомнил Протей. – «Будет шум и веселье. Будет…»
Неожиданно Протей замер. «Это будет как раз в духе Ирода: вытащить Иоанна Крестителя в зал, где идет пиршество, чтобы потешиться над ним. Так он и сделает.»
Протей повернулся и стремительно кинулся вниз. Он хотел увидать Иоанна, прежде чем за ним придут из дворца. Но не успел он коснуться двери камеры Иоанна, как почувствовал на своем плече сильную руку. Он обернулся. Это был один из личной стражи Ирода.
– Иоанн, да? Ты пришел за Иоанном? Ирод собирается потешиться над ним?
– Гораздо хуже, – ответил тот, выдав свои мрачные опасения. – Гораздо, гораздо хуже. Саломея, дочь жены Ирода, только что танцевала перед гостями. Ирод пьян и предложил Саломее все, что она пожелает, хоть полцарства. Та, в свою очередь, посоветовалась с матерью, чего просить, когда ей сделали настолько захватывающее предложение. – Телохранитель сделал паузу.
– Кажется, Протей, потехи над Иоанном Крестителем для гостей Ирода сегодня не будет. Все будет намного мрачнее. Голова Иоанна должна быть доставлена в зал дворца на блюде.
Протей качнулся. В глазах его потемнело. Дворцовый страж удержал его, схватив за руку.
– Когда я услышал, со мной было то же самое, – добавил царский телохранитель.
– И что теперь? – спросил Протей.
– Я бы сказал, что Иоанну осталось жить не более пяти минут. Приведи его ко мне.
– Да помилуют нас боги, – прошептал Протей. – Если Бог один, и если это Бог евреев, надо быть глупцом, чтобы полагать, что он пощадит нас за то, что мы собираемся сделать.



18

– Иоанн, они пришли за тобой. Гораздо раньше, чем ты думал. Через несколько минут тебя уже не будет. Нет времени послать слово ни ученикам, ни моей матери Марии, которая так переживает за тебя. Тебе даже не дадут сказать ни единого слова. Ты не сможешь даже обратиться ко мне со своим вопросом.
Тебе осталось четыре минуты. Сколько мыслей может пронестись в голове за это время? Сколько сомнений. Сколько вопросов… Немного. Но хуже всего, Иоанн, что ответа так и не будет. И блажен ты, Иоанн, если не соблазнишься о Мне.
С тебя уже сняли оковы. Перед тобой лестница. Дверь наверху уже распахнута. Ты видишь солнечный свет над своей головой.
Почему это происходит с тобой, Иоанн? С тобой, а не с кем-либо другим? Твоя голова… отделенная от тела. Почему? Из-за сладострастного танца юной девушки. Какая злая ирония!
Ты не доживешь до дня своего тридцатитрехлетия и не узнаешь, почему я призвал тебя. Не узнаешь, изменила ли твоя жизнь на этой земле хоть что-то. Те долгие годы в раскаленной пустыне, когда ты лишал себя всего, что дает эта земля, позволяя себе лишь пищу и воду, и то ровно столько, чтобы поддерживать жизнь. Ты все это делал для меня. И даже перед лицом смерти у тебя нет уверенности, что твоя жизнь не была напрасной. Оставил ли я тебя в тот час, когда ты нуждался во мне больше всего?
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».
Ты поднялся до вершины лестницы. Ты не знаешь, куда тебе прикажут повернуть. Стражник показывает налево. Ты идешь следом. Неужели это происходит на самом деле? Тебе осталось меньше минуты до наступления глухой пустоты. Ты снова вспоминаешь долгие часы бдений перед моим лицом. Ты неправильно понял меня? Ты ошибался? А может, ты вообще не слышал мой голос?
За те годы, что ты прожил в одиночестве в пустыне, ты ни разу не испытал любви или утешения от человека. Не дам ли я тебе хоть какого утешения сейчас, в конце? Ты никогда не испытывал удовольствия от того, что твои дети взбираются тебе на колени; не знал ни единой простой земной радости. Ты никогда не общался с женщиной, никогда не имел жены. Не знал любовной близости. У тебя даже не было друга. Вся твоя жизнь была посвящена призванию и мне. Неужели сейчас, в последний миг твоей жизни, я не сброшу покров и не позволю тебе увидеть хоть что-то… хоть одним глазком… из назначенных мной целей твоей жизни и твоей смерти? Ты умрешь с желанием знать, почему я так ел и пил, почему не постился, как ты, и не молился, как ты. Разве не должен Мессия быть мужем скорбей, изведавшим печали?
Ты сегодня умрешь от рук нечистых необрезанных варваров, язычников, Римлян. Но эта смерть произойдет только с моего высочайшего позволения. Ты умрешь, не понимая, почему я допустил это кажущееся бессмысленным действие.
«И блажен ты, если не соблазнишься о Мне».
Ты не увидишь, с каким ликованием толпы людей будут приветствовать мой въезд в Иерусалим. Ты не увидишь меня распятым, не услышишь о моем воскресении и победе над смертью. Ты умрешь, не узнав, что ты провозглашал пришествие никого иного как самого Сына Божьего.
Через несколько секунд наступит твоя смерть, а ответ так и не придет. Ты умрешь в непонимании.
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».
Открыли дверь во внутренний двор. Вот плаха, на которую ты положишь свою голову. Рядом человек, который лишит тебя жизни. Тебя будут помнить как одного из величайших людей, живших когда-либо. Но ты не узнаешь об этом, как и не услышишь слова сына Божьего: «Среди рожденных женами не было никого большего, чем Иоанн».
Даже сейчас, когда ты становишься на колени, ты спрашиваешь себя, какой смысл имела твоя жизнь?
Ты отдал так много, излил свою душу так полно, прожил свою жизнь исключительно для Бога. И все же, несмотря на это, ты не снискал Божьей благосклонности, чтоб дать тебе ответ на единственный вопрос. В конце концов, это была единственная просьба за всю твою жизнь.
Я не дал тебе ответа. Другим тоже. В моем общении с людьми вопрос «почему?» всегда остается без ответа, таков мой путь. Но если бы я хотел открыть свои цели хоть одному человеку на земле, то это был бы ты. И это произошло бы сейчас. Из всех, когда-либо живших мужчин и женщин, я бы выбрал тебя, чтобы дать ответ.
Иоанн встал на колени и положил голову на плаху.
– Когда я призвал тебя, Иоанн, и сказал, что ты будешь провозглашать пришествие Мессии и готовить пути для него, ты подумал, что тебе достанется и радость увидеть чудный день моего прихода в славе. Но сегодня ты предстал перед Богом, которого не понимаешь. Здесь тайна моего всевластия. Таковы мои пути в любом поколении. Ни один человек никогда не смог постичь меня полностью. И не сможет. Я всегда буду отличаться от ожиданий человека. Я творю свою волю не так, как предполагают люди.
Палач занес топор над головой Иоанна. Умри, брат мой Иоанн в присутствии Бога, не оправдавшего твоих ожиданий.
«И блажен ты, если не соблазнишься о Мне».



Будем ли мы скорбеть,
Что Бог так мало открыл нам пути свои
Или радоваться,
Что он открыл нам так много?



19

Всех нас ожидает день, подобный пережитому Иоанном. Это неизбежно, поскольку каждый верующий представляет Бога по-своему и ожидает от него вполне определенного поведения в определенных обстоятельствах. Но твой Господь никогда не соответствует в точности твоим представлениям.
Сейчас перед тобой Бог, которого ты до конца не понял. Бог, который не оправдал твоих надежд. Каждый верующий когда-то сталкивается с Богом, который поступает не так как от него ожидают.
Прими своего Господа верой или ты не узнаешь его вообще. Верь ему, уповай на него, а не на пути его.
Сегодня твоя обида на тех, кто так жестоко обошелся с тобой и причинил тебе боль. В действительности, все не совсем так. На самом деле, ты злишься на Бога, потому что, в конечном счете, это не люди, а тот, в чьей власти они находятся. За всеми событиями, за любой вещью всегда стоит рука Владыки.
Вопрос не в том: «Почему Бог так делает? Почему он такой?» Вопрос не в том: «Почему он не отвечает мне?» И не в том: «Почему он не приходит мне на помощь, когда я так нуждаюсь в ней?» Вопрос не в том: «Почему Бог позволил этой трагедии случиться в моей жизни, с моими детьми, с моей женой, с моим мужем, с моей семьей?» И не в том: «Почему Бог допускает несправедливость?»
Вопрос перед нами всегда один: «Пойдешь ли ты за Богом, которого не понимаешь, который не оправдывает твои ожидания?»
Твой Господь подверг тебя тому, что трудно перенести. Твое бремя просто невыносимо. Как можно было так поступить! Но вопрос остается: «Будешь ли ты по-прежнему идти за Богом, который не оправдал твоих ожиданий?»
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».



ЭПИЛОГ

– Господин начальник, третья камера пуста.
– Недолго ей пустовать. Я только что получил сообщение: скоро нам принимать нового заключенного.
– Что он сделал?
– Не знаю. Вполне вероятно, что на нем, как на Иоанне, нет никакой вины.
Реакция стражника была проста.
– Не люблю, когда у нас такие узники. Есть заключенный в первой камере, который выступает против несправедливости, против людей и против обстоятельств. Узник во второй камере настроен против Бога, из-за того, что Бог сделал с ним.
– Прибыл новый заключенный! – Раздался голос сверху лестницы.
– Возьми веревку, – сказал Протей стражнику. – Опусти его в эту гнусную яму.
Кто этот узник? Кто на этот раз будет заключен в третью камеру? Что за имя будет начертано рядом с дверью камеры?
Несомненно одно. То, что этот человек оказался там, было неизбежным. Неизбежным, неминуемым и державным действием Бога.
Имя узника? Конечно же, вопрос излишний, дорогой читатель. Узник в камере номер три – ты!
«И блажен, кто не соблазнится о Мне».



– Брат?
– Да, Иоанн.
– Иисус?
– Да, это я, Иоанн!
– Мой Господь и мой Бог… но у меня было так много вопросов перед смертью!
– Так же, как и у меня, когда я предстал перед смертью. Так же как я не отвечал тебе, так и мой Отец не отвечал мне. Мы приняли смерть весьма схожим образом.
– Ты умер? Ты умер такой же позорной смертью как я и?
– Да, Иоанн. Но я воскрес из мертвых.
– Ты воскрес? Но как?
– Иди ко мне, брат Иоанн. Вот моя рука. Время пришло. Теперь я отведу тебя в то место, которое ты знаешь… равно как и тебя там знают.



Дорогой читатель! Никто не сможет в полной мере ощутить ту боль, которую ты испытал. Неважно, как это случилось: пришло через обстоятельства или через поступки людей – несомненно одно. Прежде, чем твоя трагедия обрушилась на тебя, она прошла через вседержащую десницу Божью.
«И блажен, кто…».