Глава 11. Оккупация
Ударные дивизии танковой группы Клёста прогрохотали гусеницами где-то по соседству с городом, обошли Георгиевск стороной и ушли дальше. Война уже гремела со стороны Моздока. Немцы не отвлекались на второстепенное: главная цель – нефтяные центры Грозного и Баку. Они заблаговременно везли с собой инженеров-нефтяников, рабочих, тащили за войсками трубы и прочее оборудование для добычи нефти.
В Георгиевске воцарилась тишина. Бомбёжки станции при подходе немецких войск к городу прекратились. Оккупанты вошли в город девятого августа. Сразу установили свой "новый порядок", открыли управу и прочие учреждения. Началась жизнь в оккупации.
Валя в день вступления немцев в город всё ещё находилась за городом, в подсобном хозяйстве. Все последние дни она жила под впечатлением встречи и проводов ребят-фэзэушников с Ростовского завода. Она считала молодых парнишек настоящими героями и переживала за них. Надеялась на то, что им удалось избежать бомбёжек и благополучно добраться до Урала. Там они будут работать на победу. Это совсем не то, что их рутинная работа в подсобном хозяйстве неизвестно на кого. Теперь уже, наверное, на фашистов...
Их коллектив с каждым днём становился всё меньше. Добрая половина парней и девчат уехала в город. Взрослые угнали подальше в лес коров и лошадей. Осталось вместе с заведующей и конюхом девять человек: четыре девчонки и трое парней, один из которых Паша Семёнов. Паша всё так же старался добиться Валиного расположения. Смотрел на неё преданными и влюблёнными глазами. Валя стеснялась. Ей было не по себе от его взглядов и его постоянного внимания, поэтому она вела себя с пареньком подчёркнуто прохладно, всем видом показывая, что относится к нему так же, как к остальным ребятам. Паша от этого мучился и злился.
Утром приехал конюх и сообщил: "В городе немцы". Софья Львовна собрала ребят на последнюю планёрку и определила им план действий:
- Немцы в городе. Наше хозяйство временно прекращает работу. Завтра едем по домам. До города вас довезём, по городу пойдёте пешком. Сейчас закройте получше соломой скирду, где сложены арбузы, и закопайте на новом месте оставшиеся бочки с солёными огурцами. Вещи свои не оставляйте, заберите с собой всё, что сможете.
Однако укрывать арбузы не пришлось. У ребят к заведующей появилась масса мелких вопросов, и пока их обсуждали, со стороны города подъехал грузовик. В кабине сидел офицер в немецкой форме, в кузове – два солдата. Водитель был в гражданском. Машину сразу же подогнали к скирде, будто заранее знали, где спрятано главное богатство подсобного хозяйства. Ребята стояли стайкой молча, смотрели на людей во вражеской форме и гадали, что будет дальше. Офицер вышел из машины, подошёл к ним и обратился на чистом русском языке:
- Всё! Власти большевиков больше нет! Теперь вы подданные великой Германии и должны работать на её победу! Для начала загрузите в машину арбузы … и побыстрее! Потом я скажу, что будете делать дальше…
Ребята не двинулись с места. Они смотрели на заведующую и ждали распоряжений от неё. Софья Львовна нервничала. Она несла ответственность за ребят, поэтому даже не пыталась перечить представителю оккупационной власти и с показным спокойствием распорядилась:
- Ребята, делайте то, что приказал офицер. Идите к скирде и грузите в машину арбузы.
Ребята повиновались и, негромко переговариваясь, принялись неторопливо таскать арбузы. Два солдата укладывали их в кузов и подгоняли ребят, требуя шевелиться "швидчей". Солдаты разговаривали на украинском, точнее, на западноукраинском диалекте, но Валя, побывавшая на Украине, без труда их понимала. Она мучительно вспоминала, где могла видеть этого офицера, уж очень знакомым показалось его лицо. Соображала долго и вспомнила наконец: видела его в мирное время, когда приходила к отцу на мельницу. Он был каким-то небольшим начальником и ходил тогда в гражданской одежде. Пока грузили арбузы, офицер прошёлся по хозяйству, по берегу речки, после чего подошёл к заведующей и грубо спросил:
- Где скот?
Софья Львовна заранее знала, что говорить, ответила без промедления:
- Угнали во время эвакуации!
Он смотрел на неё недоверчиво, но, видимо, поверил и задал новый вопрос:
- Огурцы солили?
Заведующая выдержала его взгляд и спокойно ему солгала:
- Нет, не солили. По мере созревания сразу увозили в город.
Он посмотрел на неё в высшей степени подозрительно и, решил показать, кто теперь хозяин:
- Так солите, чего прохлаждаетесь? Или считаете, что при новом порядке работать не надо? Будете работать ещё больше! Завтра я приеду и всю работу организуем по-новому!
Страна, напрягая все силы, уже больше года сражалась с врагом. Но на стороне врага оказались и некоторые соотечественники. Видно, не зря так много разговоров было о врагах народа. Валя впервые вблизи увидела тех, кто, дождавшись своего часа, шёл против своего народа заодно с "великой расой". Ей были непонятны мотивы предателей, и она инстинктивно боялась их. Сильнее всего перепугалась, когда офицер спросил Софью Львовну про огурцы, а та его обманула. А ну как обыщет и огурцы найдёт? Но всё обошлось.
Нагрузив полный кузов арбузов, помощники оккупантов уехали в город. Ребята тут же подбежали к заведующей, и Валя нетерпеливо спросила:
- Софья Львовна, я видела этого офицера раньше. Кто он такой?
Несмотря на то, что посторонних вокруг не было, женщина ответила тихо, максимально понизив голос. Она невольно пыталась оправдаться перед ребятами за то, что так просто без всякого скандала отдала оккупантам арбузы:
- Это, Валентина, мой предшественник, Мережковский. Был несколько лет назад заведующим подсобным хозяйством. В начале войны его забрали на фронт. Видимо, там перебежал к немцам. Человек он злобный и мстительный. Боже упаси сказать ему что-то против! Сейчас лучше молчать и делать то, что они приказывают.
Дожидаться следующего дня они не стали. Последний раз сообща пообедали, разделили между собой оставшийся запас продуктов, и конюх отвёз их до города. Сам вернулся и уехал в лес, где укрывали скотину.
Паша не бросил Валю и помог ей дотащить мешки с продуктами. По счастливой случайности никто из оккупантов им не встретился, и они благополучно добрались до дома. Дальше Паше нужно было идти одному. Пришла пора прощаться. Сейчас подружек рядом не было, и Валя вела себя с пареньком без стеснения, просто и искренне:
- Спасибо, Паша, выручил меня! Одна я бы до ночи тащилась с этими мешками, а ты и свои донёс, и мне помог…
Паша ответил стандартной фразой:
- Да не за что.
В преддверии расставания парень явно загрустил и тихо спросил:
- Валя, как ты думаешь, мы ещё увидимся?
Она, добравшись до родного дома, была полна оптимизма, ответила ему весело:
- Конечно, увидимся, Паша! Я думаю, немцев обязательно скоро турнут, мы снова станем учиться в школе и в подсобном ещё вместе поработаем!
Паренёк потоптался с ноги на ногу и грустно сказал:
- Ну… тогда до свидания.
- До свидания, Паша! Спасибо тебе!
Паренёк взвалил свой мешок на плечо и пошёл в сторону центра к дому, в котором они с матерью снимали угол. Валя проводила взглядом его ссутулившуюся фигуру, и на секундочку ей тоже стало грустно. Но радость от ожидания встречи с родными развеяла грусть. Счастливая, она ввалилась в родной дом и крикнула:
- Мама, папа, я вернулась!
Отец, мать, сестрёнки тут же выскочили её встречать, окружили и все разом загалдели. Они беспокоились за старшую дочь и сестру: шутка ли, немцы в городе, а она неизвестно где. А дочь, радостная и гордая от того, что вернулась домой не с пустыми руками, совсем по-взрослому распоряжалась:
- Фу, еле дотащила этот мешок! Хорошо, что Пашка помог! Мама, принимай! Тут сухари, крупы, сухофрукты, огурцы и даже солёное мясо!
Немецких войск как таковых в городе не было. "Истинных арийцев" на большую войну явно не хватало. Они воевали в боевых частях, возложив тыловые функции на союзников и добровольных помощников. В городе хозяйничали предатели всех мастей, перешедшие на сторону завоевателей. Больше всего среди них было украинцев и выходцев из Прибалтийских республик. Жители города очень скоро разобрались, что из всех предателей эти были самыми опасными. "Западенцы" и "прибалты", в отличие от предателей-власовцев, не признававших власть большевиков и спасавших свою шкуру, патологически ненавидели не только Советскую власть, но и саму Россию и всё русское, включая русских людей. Из предателей-перебежчиков были созданы подразделения полиции, которые следили за порядком и выявляли противников оккупационного режима, и отряды, нёсшие караульную и сторожевую службу. Комендатура издала строгий приказ: жителям города без особой надобности запрещалось выходить из квартир и домов. В ночное время из дома выходить запрещалось под страхом расстрела.
Город затаился. По нему ползли самые невероятные слухи. Новости передавались по "сарафанному радио"– от соседки к соседке. Были развешаны объявления о наборе рабочих для работы в Германии. В них расписывалась райская жизнь в фатерлянде. Набирали молодых и здоровых. Кое-кто клюнул и поехал. Отдельно висели объявления о переселении евреев на "новое место жительства". В них было сказано, чтобы с собой люди брали только самые ценные вещи. Всё остальное обещали дать "на новом месте". Впрочем, не особо надеясь на то, что евреи все, как один, поверят в райскую жизнь на чужбине, в конце объявления было строго указано: "Ко всем, кто не явится на сборный пункт, будут применены самые жёсткие меры вплоть до расстрела". Некоторые понимали всю опасность этого "переселения" и попрятались, кто где может. Но очень многие, испугавшись расстрела, на сборный пункт явились, рассчитывая на гуманизм и порядочность цивилизованных немцев. Впоследствии оказалось: евреев увезли в концентрационные лагеря. Что это такое, в то время мало кто знал. Полная информация о лагерях смерти появилась лишь во второй половине войны, когда советские воины, освобождавшие Европу, своими глазами увидели истинную "порядочность" и "цивилизованность" европейских фашистов.
Молодым безвылазно сидеть в четырёх стенах было невыносимо. Прожив несколько дней в оккупации, они осмелели и, оправдываясь перед родителями: "Другие ведь ходят, и ничего", – стали навещать друзей. Валя обещание, данное отцу и матери, выполняла и сидела дома. Отец сильно сдал, и выполнять тяжёлую физическую работу он уже не мог. Подружка Галя с семьёй уехала во время эвакуации. Забегала иногда Зоя, жившая неподалёку, она и приносила новости. Забравшись в уголок, девчонки тихонько шептались, обсуждая события. Однажды Зоя прибежала взволнованная, с праведным гневом в глазах, и с порога сообщила:
- Валь, ты помнишь учителя Вишневского, который написал донос на директора Льва Алексеевича?
Валя помрачнела:
- Помню. Разве забудешь гадину, из-за которой погиб такой хороший человек.
-Так вот, он сам пострадал! Говорят, переметнулся к немцам, неделю служил в их управе, пока на него самого не поступил донос. Кто-то написал, что он – поменявший фамилию еврей, его арестовали и отправили с группой других евреев в какой-то лагерь.
- Так ему, доносчику, и надо! Может, хоть немцы отомстят ему за Льва Алексеевича! – позлорадствовала Валя.
- Это ещё не всё, – продолжала выплёскивать новости Зоя, – Трофимченко из параллельного класса и наша Глушко вышли замуж за полицаев, которые служат у немцев. Но девочки остались с носом!.. Из украинских вояк сформировали подразделение и отправили под Новороссийск. А жён с собой брать запретили. Оставили дома, чтобы они дожидались полной победы немцев.
У Вали снова упало настроение, и, понизив голос, она спросила:
- Зой, как думаешь, немцы победят?
Зоя по складу своего характера не задумывалась над глобальными вопросами. Она жила днём сегодняшним и в будущее далеко не заглядывала, поэтому ответила Вале неопределённо:
- Не знаю. Вон сколько народу на их стороне воюет… Румыны, болгары, словаки, чехи, итальянцы, поляки… Вся Европа тут.
Валя на несколько секунд задумалась, а потом уверенно заявила:
- Ничего, наши всё равно намнут им бока! Наполеон тоже всю Европу в Россию притащил, а потом драпал не останавливаясь до Парижа!
У Зои такой уверенности, как у подруги, не было:
- Тогда совсем другая война была. Может, наши и победят, но не скоро…
Между тем Валя, оптимизм которой основывался только на вере в "наших", оказалась права. Танковый клин группы войск "А", протаранивший Ставрополье, с большими потерями преодолел оборону войск Северо-Кавказского фронта, наткнулся на линию обороны Закавказского фронта и на ней забуксовал окончательно. В районе Малгобека у села Сагопшин два майора Красной Армии Филипов и Долинский с тридцатью танками, поддерживаемыми истребительно-противотанковым полком, изрядно намяли немцам бока. Сожгли у трижды хвалёной танковой дивизии СС "Викинг" столько танков, что командир этой дивизии от дальнейшего наступления категорически отказался. Советские танкисты и артиллеристы, грамотно построив оборону, поставили жирную точку в оборонительной операции Красной Армии на Кавказе и окончательно похоронили немецкий план операции "Эдельвейс", предусматривавший прорыв к главным нефтяным районам Советского Союза. Заодно с забуксовавшей Первой танковой армией немцев кончился наступательный порыв на кавказских перевалах и у немецко-румынских горных егерей. Наступление Вермахта выдохлось. Это был поворотный момент, после которого война на Кавказе медленно, но неизбежно покатилась назад. Пятнадцать тысяч рабочих-нефтяников, которых немцы везли с собой в Грозный и Баку, не пригодились… Разгневанный Гитлер отстранил от обязанностей командующего группой армий "А" генерал-фельдмаршала Листа и назначил вместо него генерал-полковника Эвальда фон Клёста. Фронт на три месяца остановился…
В октябре в Георгиевск привезли советских военнопленных. В ожидании отправки в немецкий тыл, их держали в каменных подвалах старых купеческих домов. К пленным представители "нового порядка" относились, как к скоту. Их не кормили и не лечили. До них просто никому не было дела. Охранники, чтобы прокормить пленных и себя заодно, водили их небольшими группами по городу, и те, словно нищие, просили подаяние у населения, которое само голодало. Зашла такая группа и к Кречетовым.
Установились по-летнему тёплые, погожие деньки. У природы свои законы, и она спешила перед холодной зимой погреть и насытить энергией всё живое. Георгий, прикрыв глаза, сидел во дворе в старом кресле, грелся на солнце и невесело размышлял: удастся ли ему с его болезнью пережить предстоящую зиму. Вспоминал прожитую жизнь, заново переоценивал поступки и случаи, происходившие с ним. Переживал и мучился за своих девчонок: как они будут жить, если он умрёт. Со стороны казалось, что он мирно спит. Мария тут же во дворе стирала, Валя помогала ей и развешивала для просушки бельё. Младшие сестрёнки сидели в доме и играли в какую-то игру.
Внезапно во двор вошли трое военнопленных под конвоем двух охранников. На пленных была форма солдат Красной Армии без знаков различия и без поясных ремней. Худые и измождённые, они одним своим видом вызывали жалость. На охранниках – форма немецких солдат, но нарукавных белых повязок, как у полицаев, не было. У одного из конвоиров был автомат, у другого – винтовка. Один из конвоиров что-то сказал пленным, после чего охранники отошли в сторонку и закурили.
Двое пленных поставили на землю вещмешки, которые несли. Третий, видимо, старший, шёл налегке, опирался на палку и сильно хромал. Он и поздоровался от имени всей группы:
- Здравствуйте! Мир дому и семье вашей, горожане.
Георгий, не ожидавший такого вторжения в свои владения, тем не менее не растерялся и, не вставая с места, ответил:
- ЗдорОво, коли не шутишь! Что вас привело к нам?
Мария и Валя подошли к Георгию и встали по обе стороны от него, подчёркивая всем видом, что глава семейства болен и встать не может.
Пленный, на вид ему было лет двадцать пять, заговорил извиняющимся тоном. Было видно, что просить милостыню он не привык и от этого ему было очень неудобно:
- Мы военнопленные, пожалуйста, дайте, что можете, из еды. Оккупанты держат нас голодом. Только не давайте сало, яйца, пирожки… Всё вкусное эти гады отберут. Им скоро крышка, перед смертью никак не нажрутся…
Георгий удивился смелости пленного и спросил:
- Не боишься так говорить? Они вон стоят, уши развесили, могут за такие слова и пристрелить!
Пленный махнул рукой и пояснил:
- Нет, не боюсь! Конвоиры нас не понимают: один – поляк, другой – итальянец. Они даже друг с другом разговаривать не могут.
Георгия разжалобить пленному не удалось, и глава семьи, раз охранники не понимают по-русски, ответил пленным жёстко:
- Кушать хочется? Зачем тогда в плен сдались? Были бы сейчас на полном довольствии в Красной Армии… А вы идёте к инвалиду, у которого семеро по лавкам, харч просить!
Пленный помрачнел. Было видно, что подобные слова он слышал не впервые. Он попытался оправдаться:
- Да не добровольно мы сдались. Сейчас не сорок первый год… Меня ранило и взрывом оглушило… Очнулся уже в плену. То же и с ребятами случилось. Одного вообще землёй завалило…
Мария не выдержала и вмешалась в разговор. Женщины более сердобольны. Она с жалостью смотрела на пленных, желала помочь им, но и своих детей ей надо было чем-то кормить:
- Вы нас извините. Мы сами голодаем в последнее время, семья большая, муж болен, дети ещё малы. Поэтому помочь продуктами не можем. Но у нас есть немного гороха, мы можем сварить из него гороховую кашу. Только скажите, куда вам её принести.
Пленный обрадовался:
- Каша – это хорошо! И сытно, и охранники не отберут. Принесите её к старинному кирпичному дому, который недалеко от вокзала. Нас там в подвале держат.
Мария кивнула в знак согласия:
- Хорошо. Я знаю это здание.
Пленный понравился Вале. Держался с достоинством и говорил очень правильно. "Наверно, он командир, но вынужден это скрывать", – подумала она про него. Её просто распирало от желания поучаствовать в разговоре, и она тихонько задала "командиру" вопрос:
- Скажите, а немцам точно скоро крышка?
Пленный, с интересом посматривавший на молоденькую, симпатичную девушку, ответил ей, не понижая голоса. Показывал всем своим видом, что не боится конвоиров и твёрдо верит в то, о чём говорит:
- В войне наступает перелом. Хотела щучка заглотить рыбку, да рыбка оказалась слишком большой. Вот зубки-то и обломала. Дела у немцев идут всё хуже, и они сильно напуганы. Сильнее всего боятся сибиряков, уральцев, белорусских партизан да ещё наших вшей, – он жизнерадостно засмеялся.
- Партизан – понятно, они поезда у них подрывают, а уральцев и сибиряков почему? – удивлённо поинтересовалась Валя.
- А эти мужики зимой под Москвой им так влупили, что они все свои танки на дороге побросали! Теперь везде, где встречают сильное сопротивление, им уральцы и сибиряки мерещатся. Обычная немчура и прочие европейцы в последнее время сильно "зауважали" русских. Всё чаще стали говорить "Гитлер капут"! И к пленным стали относиться лояльней…
Пленные ушли. А Мария с дочерью нашли лущёный горох и замочили его. Поутру сварили кашу и понесли пленным. Вдвоём: так безопасней. Их встретил итальянский офицер, который понимал русский язык. Мария объяснила цель прибытия. Охранники проверили всё, что они принесли, и офицер разрешил передать кашу пленным.
Валя впервые так близко видела европейских завоевателей. Они её разочаровали: думала увидеть сверхлюдей, а это были обычные уставшие от войны люди в сильно поношенной, застиранной форме. Вчерашний знакомый узнал их, заулыбался, принял горошницу и поблагодарил:
- Вот спасибо вам, милые женщины! Этой каши хватит на всех! – и с виноватой улыбкой спросил: – А немножко соли у вас не найдётся? У меня вчера совсем из головы вылетело, забыл спросить.
- Вот соли у нас нет, – с сожалением ответила ему Мария. – Соль сейчас трудно достать, так же, как спички.
- Я могу пробежаться по соседям и поспрашивать, – внезапно вызвалась Валя, – если что наберу, завтра вам принесём.
- Вот было бы хорошо! – обрадовался "командир". – Нам не до разносолов, но без соли любая еда трава травой. Будем вас ждать! – сказал он, персонально обращаясь к Вале, и на прощание, нагнувшись к её уху, шепнул:
- Немцы с Кавказа перебрасывают войска под Сталинград… Скоро наши придут…
Оставшуюся часть дня Валя как на крыльях летала по всему кварталу и выпрашивала для пленных соли. Соль была в большом дефиците, но девушка так искренне уговаривала соседей, что ей никто не отказал. Щепотка по щепотке – и она собрала большой стакан. Утром снова потащила маму к месту содержания пленных. Но по дороге они не встретили ни полицаев, ни прочих одетых в немецкую форму европейцев. Не было и пленных.
Оккупационная "армия" предателей не могла оборонять город и бежала, как только немецкие части на Кавказе начали передислокацию. Передислокация была вызвана грандиозной битвой, которая развернулась под Сталинградом. Дела у группы "Б" пошли настолько плохо, что немцы были вынуждены отобрать у группы "А" четвёртую танковую армию Гота и третью румынскую армию Думитреску и отправить их в сталинградские степи.
Впрочем, навредить городу оккупанты успели. Они уничтожили две с половиной тысячи жителей, несколько тысяч угнали в рабство в Германию, разрушили более двухсот зданий и строений, прежде всего промышленных. Разрушено было и здание новой школы, в которой Валя вместе с сёстрами училась.
После двухмесячной оккупации в Георгиевске в ноябре-декабре установилось безвластие. Вновь прибежала Зоя. Новостей у девушек было хоть отбавляй. Валя собиралась рассказать о том, что поведал пленный командир, но Зоя опередила её и словно ушат холодной воды вылила на подругу.
- Валь, я тебе такую страшную новость расскажу. Неделю назад пьяные полицаи схватили совсем молодую девчонку, потащили её в подвал, видно, изнасиловать хотели, но за неё вступился парень, наш ровесник. Начал с полицаями драться. Девчонка под шумок убежала, а парня эти фашистские прихвостни застрелили!..
У Вали от нехорошего предчувствия закололо в груди, и она спросила:
- Ты знаешь этого парня? Из какой он школы?
- Он из эвакуированных. Учился в соседней школе, звали Паша… Фамилия, кажется, Семёнов... Парень погиб как настоящий герой!
Валя закрыла лицо руками и заплакала навзрыд. Зоя сильно удивилась, она впервые видела подругу в таком состоянии. Валя плакала очень редко и то "как бы понарошку", а тут столько слёз из-за незнакомого парня. Только тогда, когда Валя рассказала ей о том, что дружила с Пашей, Зоя осознала, какую худую весть она принесла подруге.
Эйфория от скорого прихода наших у Вали сменилась постоянной, неутихающей болью от потери друга. На всю жизнь остался в памяти момент их прощания. Неумелые ухаживания, его печальные глаза при расставании. Он как будто бы предвидел, что они никогда уже больше не встретятся. Паша сказал ей "до свидания", а получилось "прощай!" Боли добавляла досада за то, что она при жизни недооценила парня. Считала его мягкотелым, а он оказался настоящим героем! Не испугался пойти против вооружённых мерзавцев, погиб сам, но девушку спас.
Валя тяжело переживала горе. Шла война, люди гибли постоянно, горе приходило почти в каждый дом, но легче ей от этого не становилось. Между тем в городе разразилась новая беда. В период безвластия выявилась ещё одна диверсия фашистов. Разграбив всё, что можно и нельзя, они, тем не менее, оставили нетронутым склад с метиловым спиртом.
Население быстренько растащило этот спирт по домам. На это и был расчёт. Живший неподалёку товарищ Георгия по работе Степан Саврасов принёс трёхлитровую бутыль. Сияя, словно начищенный медный котелок, Степан похвастался своей добычей:
- Глянь, Гоша, что немчура в подарок нам оставила. Так быстро удирали, что целый склад со спиртом забыли. Народ этот склад разнёс по домам, но я успел ухватить три бутыли! Бери, будешь лекарства на нём настаивать.
Георгий поблагодарил Степана за щедрый подарок. Здоровье его и в самом деле день ото дня ухудшалось, и лекарственные настои, особенно такие, которые снимали боль, были нужны.
- Спасибо, Стёпа, не забываешь… Сам-то я совсем не ходок стал, захирел вовсе…
Степан уважал Георгия и от его благодарности расплылся в улыбке:
- Слушай, давай помянём оккупантов. Такой подарочек оставили… Хряпнем по стаканчику, может, тебе сразу полегчает.
Георгий недоверчиво посмотрел на бутыль. На этикетке – надписи на немецком и череп со скрещенными костями.
- Спирт возьму, Стёпа, а пить не буду. Мало ли что в нём подмешать могли. Не те немцы люди, чтобы бесплатно русским выпивку дарить!
Степан настаивать не стал. Что с Георгия взять – больной совсем... Распрощался и ушёл искать другого собутыльника.
Георгий подозвал Валю, которая была на кухне и краем уха слышала разговор отца с соседом:
- Ну-ка, дочь, ты у меня грамотная. Прочитай, что на бутыли написано. Надо выяснить, годится ли этот спирт для настойки.
Вале было лестно: как же, отец пригласил в качестве эксперта. Надо оправдать его доверие и показать, что не зря училась в школе девять лет. Она знала немецкий язык в объёме школьной программы, поэтому долго вчитывалась в надпись и пыталась её перевести. Потом открыла пробку, макнула мизинец в бутыль и лизнула. Вкус был сладковатый, но вяжущий и неприятный, как будто попробовала зелёную черёмуху. После чего выдала своё заключение:
- Папа, это какая-то жидкость на спирту. Её заправляют в моторы, чтобы они не замерзали. Пить её нельзя! Это яд! Видишь: череп с костями нарисован!
Георгий задумался. Потом намочил спиртом тряпку и поджёг. Спирт горел хорошо. После этого согласился с заключением дочери и объявил своё решение:
- Раз нельзя, будем использовать этот яд для растопки печи.
Утром вся в слезах прибежала жена Степана и сообщила, что муж выпил с вечера спирту и ночью умер. Кречетовы были в шоке: вон как "полегчало" мужику от немецкого спирта…
Умер не только Степан. Бесплатное "угощение" обернулось общегородской трагедией. В эту и последующую ночи среди тех, кто попробовал бесплатное зелье, умерло много людей. Кто не умер, тот ослеп или заболел "почечной болезнью". Остановили эту "эпидемию" православные священники. Они запретили хоронить на христианском кладбище умерших от спирта как самоубийц. Для самоубийц отвели отдельное место рядом с кладбищем. Резонанс от этого решения и разлетевшаяся по городу весть о том, что "спирт немцы специально отравили", остановили любителей выпить, однако последствия от этой диверсии были едва ли не хуже, чем от бомбёжек.
Первого января тысяча девятьсот сорок третьего года Южная и Северная группы войск Закавказского фронта перешли в наступление, и Георгиевск был освобождён окончательно. Но ещё в ноябре в город вернулись руководители и почти сразу же заработали школы. Валя пошла в десятый класс. Для занятий отвели какие-то бывшие конторы. Не хватало учителей и помещений, поэтому школа работала в три смены. Учителя – в основном женщины. Мужскую часть составляли два учителя непризывного возраста.
Десятиклассники заканчивали занятия в двенадцать ночи. Обстановка была опасной, в городе орудовала вооружённая банда. Шпаны всякой тоже было предостаточно. Поэтому Валю после школы встречала мама с белой соседской собакой по кличке Полкан. Валя давала Полкану кусочек хлеба, он быстро привык к этому и с большой охотой бежал к школе её встречать. К чужим людям Полкан относился очень недоверчиво, и если по дороге встречался кто-нибудь посторонний, пёс скалил зубы и негромко, но грозно рычал: "Только тронь попробуй!" Можно с полной уверенностью заявить, что Полкан помог Вале окончить школу. С младшими сёстрами было проще: они ходили в школу в дневное время. Уроки готовили, освещая стол керосиновой лампой при тщательно закрытых ставнями окнах.
В феврале пришла радостная весть о разгроме фашистских войск под Сталинградом. После этой битвы даже сильно упавшие духом поверили в победу. В мае пришёл с войны старый математик. Он воевал в Сталинграде, был ранен, остался без ноги и после излечения в госпитале сразу вернулся в родную школу.
Из военной поры сорок третий год для семьи Кречетовых был тяжёлым. Особенно трудным он выдался для Вали. Летом она закончила школу и поехала поступать в Пятигорск, в педагогический институт на математический факультет. Но все места были заняты. Имелись свободные места на исторический факультет, однако Валя всеми фибрами души ненавидела философию и марксизм-ленинизм. Не её это дело, у неё была склонность к точным наукам.
Валя вернулась из Пятигорска за день до смерти отца. Ещё на призывной комиссии в сорок первом у Георгия обнаружили рак желудка. Он болел уже два года и в последний месяц с постели не вставал. Умирал в страданиях. К нему ежедневно приходила медсестра из городской больницы, колола в качестве обезболивающего морфий. Вот и всё "лечение". Как только приехала, Валя сразу подошла к отцу. Он так исхудал, что лицо его было похоже на скелет, обтянутый кожей. От болезни и морфия его мысли постоянно путались, но сегодня на него нашло просветление. Георгий через силу улыбнулся своей любимице:
- Приехала… А я, вот видишь, умираю… Тебе надо учиться. Если бы ты была врачом, то обязательно вылечила бы меня…
Ночью Георгий Кречетов умер. Последние слова отца гвоздём засели в голове у Вали. С этого момента она раз и навсегда определилась с выбором профессии. Валя сильно любила отца и тяжело переживала утрату. Но выполнить его наказ в этом году не могла. Она была старшей из детей. Надо было искать работу и кормить маму, которая по состоянию здоровья не могла работать на производстве, и двух младших сестёр.
Почти сразу же после похорон отца пришло ещё одно печальное известие: погиб на Курской дуге их любимый учитель истории Вил Николаевич Степанов. Вале он очень нравился и как человек, и как мужчина, и она искренне его жалела. Любимые люди уходили из жизни один за другим: влюблённый в неё паренёк Паша; отец, которого любила больше всех на свете; обожаемый ею и всеми учениками школы учитель. Переживания и потрясения накладывались друг на друга, порождали в душе молодой девушки пессимизм и безысходность. Война продолжалась, мир вокруг по-прежнему был серым и тусклым, и приходилось ради долга преодолевать себя, находить силы и жить. Валя начала активно искать работу, но найти её было тоже непросто.
Заводы и многие предприятия не работали. Здания были взорваны, оборудование вывезено или растащено. Однако рабочих, особенно квалифицированных, тоже не хватало, и Вале после многих безрезультатных походов всё же удалось устроиться работать на кожевенный завод. Завод выполнял заказ для армии. На нём выделывали кожу для пошива армейских сапог и овчины для пошива армейских полушубков.
На этом заводе для вчерашней школьницы начался трудовой стаж. Почти все работы на заводе выполнялись вручную. Главная электростанция была взорвана, заводское оборудование утрачено. Вале выдали рабочую одежду: брюки и куртку из брезента, кожаный фартук – и определили работать в зольный цех, где происходила первичная обработка шкур крупного скота: буйволов, быков, верблюдов, лошадей. Работали небольшой бригадой. Напарница, девушка на год старше Вали, и тётя Фрося, замужняя женщина лет сорока, муж у которой воевал где-то под Ленинградом. Работа была простая, но физически тяжёлая. Девушки железными клещами, длиной почти с их рост, доставали из бетонной ямы шкуры, пролежавшие в известковом растворе от трёх до пяти дней. Тётя Фрося специальной лопатой счищала со шкур шерсть, после чего девушки эти шкуры отмачивали, потом прополаскивали в воде и передавали на дальнейшую обработку. Или, если шкура была толстая и годилась на подошву, её перетаскивали в яму с дубящим составом, который был приготовлен из дубовой коры. Если шкуры, подходившие по сроку закладки, заканчивались, перерыва в работе и отдыха не было. Девушки шли к ручным насосам и помогали качать воду. На этих насосах работали ребятишки школьного возраста.
Таскать клещами шкуры весом в полсотни килограммов, а иногда и более, перекладывать их, как блины, не каждому мужчине под силу. У Вали это долго не получалось, но постепенно она приноровилась и стала справляться со шкурами без посторонней помощи. В этой тяжёлой, изнурительной работе для её семьи был один большой плюс. Никому из них теперь не нужно было ходить по ночам за хлебом и выстаивать очереди. Валя ежедневно получала хлеб на заводе, по четыреста граммов на каждого члена семьи.
Валя работала честно и добросовестно, быстро завоевала у руководства авторитет и попала в передовики. Весной сорок четвёртого её и ещё двух девушек послали на совещание в Ставрополь, где собрались передовики от различных артелей. На Валю, окончившую десять классов, пал выбор директора. Он подготовил девушке короткую речь и перед отъездом её огорошил:
- Ты у нас на кожевенном заводе самая грамотная, отредактируешь речь, добавишь что-нибудь от себя и выступишь с трибуны!
Добрались до места девушки благополучно. Их встретили и провели в зал. Валю усадили в первом ряду, вместе с теми, кто должен был на совещании выступать. Задание было не сложнее, чем таскать тяжеленные шкуры, но Валя волновалась, как перед самым трудным экзаменом. Когда назвали её фамилию, она вышла на трибуну, увидела полный зал и до того разволновалась, что её с перепугу затрясло. Из головы вылетели все заготовленные слова. Она стояла на трибуне, смотрела на заполненный людьми зал, нервно теребила заготовленную бумажку и… молчала.
Пауза затягивалась, кто-то из первого ряда, видя её муки, негромко подсказал:
- Да брось ты свою бумажку, говори своими словами, язык-то ведь есть!
После этой реплики Валя как-то сразу успокоилась и воспользовалась тем самым языком, который у неё оказывается есть:
- Хорошо! Буду говорить без бумажки… Всё равно свет плохой и не видно, что там написано…
Зал дружно засмеялся, а Валя, окончательно раскрепостившись, зажала в руке бумагу с заготовленной речью и начала своими словами рассказывать о том, чем они занимаются на кожевенном заводе. Говорила чем дальше, тем уверенней, впервые в жизни ощущая радость от того, что аудитория её внимательно слушает. Рассказала о заводе и его рабочих, которые в большинстве своём ушли на фронт. Их заменили женщины и дети. Они сейчас выполняют всю основную работу для того, чтобы одеть и обуть мужей и отцов, воюющих на фронте. И таким образом женщины и дети вносят свой маленький вклад в победу над врагом. Говорила Валя просто, понятно и искренне. Поэтому хлопали ей так, как не хлопали самым искусным ораторам. Выступление молодой девушки понравилось всем, и это была её маленькая победа, которая подтолкнула её к принятию решения учиться дальше и непременно в жизни чего-то добиться.
В конце собрания выступил глава сообщества артелей, инвалид уже этой Отечественной войны. Он рассказал об огромной работе, которую выполняют артели: шьют сапоги, ботинки, катают валенки, шьют бельё и одежду для детских домов и населения, обрабатывают шерсть для ткацких фабрик. Валино выступление задело его, и в конце своей речи он поблагодарил всех молодых ребят, присутствующих на совещании:
- Мне очень понравилась речь Кречетовой Вали. До войны я работал на кожевенном заводе в зольном цехе – это была самая тяжёлая работа, на которой трудились здоровые мужики. Мы буквально с ног валились от усталости на этом производстве. Мужчины ушли на фронт, и на их место встали хрупкие молодые девчата, которые теперь выполняют эту тяжёлую работу. Они заменили отцов и своим трудом приближают победу! Спасибо вам, дорогие, за вашу верность и ваш труд!
Всем выступавшим ораторам дали небольшие коробки, в которых лежали подарки. Валя получила вязаную кофту из немытой овечьей шерсти. После стирки она стала белой и плотной, но сбежалась и сгодилась только для младшей сестрёнки.
На заводе Валя проработала год. В начале июля пошла работать сестра Надя, и Валя твёрдо решила учиться дальше, как обещала отцу. С грустью и болью вспоминала она его последние слова: " Если бы ты была врачом, то обязательно вылечила бы меня…"
Валя решила поступать только в медицинский институт. Она написала заявление на увольнение с работы. Директор завода всполошился: ох как не хотелось ему терять такую умную и добросовестную работницу. Он долго уговаривал её остаться, обещал повышение, перевод в более лёгкий красильный цех, но девушка стояла на своём. В конце концов директор смирился:
- Поезжай. Не зря же ты училась десять лет! Ты девушка грамотная и трудолюбивая. Из тебя должен получиться хороший врач!
Её уволили, написали очень хорошую характеристику, которая помогла ей при поступлении в институт. Начались походы за пропуском: железнодорожные билеты во время войны продавались только по специальным пропускам.