Предыдущая глава: http://proza.ru/2023/11/12/1181
А что у нас тут?
В доме тысячи дверей —
Сквозняки и пыльно,
Лишь ненастье,
В окнах — тысячи огней,
Что когда-то были.
Мне бы только
Не продрогнуть на ветру
У последней двери.
Ненадолго
Всё из памяти сотру,
И ему поверю.
Мельница
1.
Дождавшись, когда Ангрбода окончательно уснёт, Локи осторожно поднялся и, усевшись на край кровати, спустил ноги на пол. Первое, что он ощутил – холод.
Вернее – не ощутил. Почувствовал.
Он точно знал: вокруг него очень холодно. Очень.
Воздух имел привкус мороза и слегка пах свежевыпавшим снегом.
Локи-йотуну это бы понравилось.
Но сейчас ему было неприятно.
Несколько десятков ударов сердца принцу казалось, что он не ощущает связи с энергетическими потоками пространства, будто он снова лишился, с таким трудом, вновь приобретённой магии. Подняв голову, Локи увидел своё отражение в зеркале напротив и понял причину своих новых ощущений: из зеркала на него смотрел не йотун, а наполненный огнём и любовью к солнцу, уязвимый для холода, ас. Принц даже не заметил, как принял свой асгардский облик.
Локи сконцентрировался. Магия была, но ощупалась как-то по-новому, немного странно, отличаясь от того, как было раньше. Она мягко звенела вокруг него, еле слышно, похожая на шелест тихо падающих снежинок, слегка покалывая в кончиках пальцев, словно он отогревался в тепле после долгого нахождения на морозе.
Внезапно магия хлынула морозным потоком, и Локи облегчённо выдохнул. А затем закрыл глаза, начиная дышать на счёт.
Вдох. Пауза. Выдох.
Вдох. Пауза. Выдох.
Локи дышал размеренно, считая вдохи и выдохи, прислушиваясь к себе, медленно начиная вновь воспринимать своё прежнее тело. Только теперь, помимо осознания собственного я, в его душе появилось что-то ещё, что плохо поддавалось описанию, что-то новое и неповторимое, похожее на то ощущение, которое возникает в момент, когда среди зимы вдруг распускаются нежные колокольчики или лилии.
Что-то текло над ним широкой рекой, вливаясь в душу своими незримыми волнами, изменяя её так, как не меняли никакие события прошлого. Это было одновременно и больно и сладко, и Локи потребовалось какое-то время, чтобы вновь вернуться к своему прежнему состоянию. Он ещё не понял, что в нём произошли перемены, которые сделали его кем-то другим. Сделали его уязвимым.
Причин для перемен было много, и одна из них сейчас мирно спала в постели рядом с ним, положив на сгиб локтя голову со спутанными во сне тёмными волосами. Другая её рука безвольно свисала с края кровати, слегка натягивая ткань рубашки, открывая взгляду часть белеющей в темноте груди, поднимающейся в такт дыханию.
Локи на мгновение закрыл глаза и, поведя узкими ладонями по лицу, сильно надавил на веки кончиками пальцев, отгоняя из сознания назойливые, искушающие воспоминания.
В присутствии этой несносной колдуньи в нём что-то всегда ломалось, оставляя длинные, болезненные царапины в душе. Что-то безвозвратно терялось, отнимая желание обманываться, тешить себя лживыми иллюзиями, распространяющими самоуверенность в грядущих днях и ночах.
Ангрбода выглядела спокойной и безмятежной, а на душе у самого Локи становилось всё тревожнее. Перед его мысленным взором проносились обрывки смутных видений, эфемерные, летучие образы далёких дней, заставляющие его сравнивать то, что было, с тем, что жило в нём сейчас, приносящие новую порцию сомнений и растерянности: что принесёт ему это новое будущее – тепло или холод, опостылевший, но уже такой родной? Что будет после? Они разойдутся по сторонам, застывшие от переполнившего их до краев разочарования или же случится что-то иное, что-то новое? Что-то, что вдохнет жизнь в них обоих? Ангрбода уже сумела сломать стены, которые он выстроил вокруг своего сердца, и с каждым днём проходила всё дальше. Последние же события сковали их друг с другом цепями, что были прочнее калёного железа – цепями крови.
Устало сгорбившись и запустив обе пятерни в растрёпанные волосы, невидящим взором принц уставился в окно, за которым только-только начала редеть ночная мгла, оседая всё глубже в расселины заснеженных гор. Дневное светило чуть показалось из-за горизонта, заставив острые грани льда засиять серо-жемчужным светом, подобно тусклым бриллиантам.
Неожиданное признание Ангрбоды вызвало в душе принца массу вопросов и эмоций, с которыми ещё требовалось разобраться. Конечно же, он думал стать отцом. Когда-нибудь. Не сейчас. Перспектива скорого отцовства совсем не радовала, а жутко пугала Локи. Потому что он привык быть один даже среди собственной семьи. И он отталкивал от себя всех, даже тех, кого любил, ибо сам не доверял себе, так как рос, взрослел и мужал среди богов-лжецов и обманщиков. Что ему предстоит делать в роли родителя, он представлял себе весьма смутно. Поначалу будущие отпрыски представлялись ему чем-то вроде инструмента, при помощи которого одна беспринципная особа намеревалась привязать его к себе. Он и вообразить не мог, кто или что может родиться от связи с древней первородной колдуньей, и как потом это воспитывать. Ведь все дети, рождённые или зачатые в поле действия магической энергетики Железного леса, имели те или иные незаурядные способности, а то и вовсе могли родиться мутантами или оборотнями. К тому же, Локи ничего не знал о детях, кроме того, что с ними много возни, и что они всегда кричат и плачут. Честно говоря, до сих пор ни сама Хозяйка Железного леса, ни, тем более, дети не входили в его амбициозные планы.
Локи тихо встал и неслышно прошёлся по комнате из угла в угол, сжимая и разжимая кулаки в бессмысленной попытке унять всё возрастающую тревогу. Чем больше он размышлял на эту тему, тем беспокойнее становилось на душе.
Как бы там ни было, но эти, ещё не рождённые, дети были его плотью и кровью, и ответственность за них лежала на его совести. У него самого никогда не было горячо любящего отца, готового защищать его от всех невзгод, и Локи не хотел такой же судьбы своим детям. Не мог он взять на себя груз ответственности за две сломанные жизни.
Постепенно пришло осознание: пора сделать решающий шаг через порог взросления и принять свою новую участь. Любишь разбрасывать камни – когда-нибудь придется их собирать. Вероятно, теперь наступил именно этот момент.
Локи подошёл к кровати и, присев рядом со спящей колдуньей, осторожно, кончиками пальцев убирал прядь волос с её виска.
- Это странно, да? Но, кажется, и такое бывает, – едва слышно произнёс он, обращаясь то ли к себе, то ли к Ангрбоде, глядя на неё с непонятной нежностью.
Сейчас между ними все было неопределенно, все качалось, точно хрупкий корабль в море во время неистовой бури, но всё это рано или поздно должно закончиться. И придет время чему-то новому.
Ангрбода многое изменила в его жизни.
Благодаря ей, то безумие, в котором он пребывал первые дни после побега из Асгарда, теперь представлялись далёким сном. Прошлое, в котором он блуждал, словно потерянный, оторванный от всякой реальности, призрак, постепенно покрывалось пеплом. Локи продолжал вспоминать об Асгарде, но теперь этот мир жил в отдалении от него, словно за стеклянной перегородкой, и эти воспоминания уже почти не причиняли боли, не отравляли душу ядом, не обжигали холодом, перемешанным с огнём. Он отпустил прошлое от себя, перестал жить им, перестал мечтать отомстить за те обиды, что были ему нанесены. Единственное, что его никак не отпускало, было связано с юной дочерью Фрейра.
Сигюн была его мечтой – хрупкой, ранимой, и, тем не менее, причиняющей мучительную боль, что уже обжилась внутри него, превратилась в его бессмертную спутницу.
Где она сейчас? Что с ней стало? Вернулась ли в Ванахейм или уже вышла замуж за Тора? Помнит ли о нём или постаралась забыть всё, что их связывало?
Локи не знал ответов на эти вопросы, но понимал, что будущего с наследницей двух престолов у него нет. Сигюн была достойна самого лучшего – спокойной и счастливой жизни, не обременённой тяготами, избавленной от бремени вечных несчастий и предательств, что колючими остриями кинжалов вечно маячили где-то у Локи за спиной. Лучшее, что он мог ей предложить – оставить её в покое, стать кем-то вроде друга, внезапно явившегося из прошлого. Рано или поздно вся эта боль утихнет, и не придется больше прятаться от нее, не придется защищаться или впускать ее в себя, как колючий, морозный ветер, распахивая окно в лютую зиму.
Принц устало потёр пальцами ноющие виски, пытаясь избавиться от ненужных сейчас мыслей. Ему не хотелось думать, не хотелось выуживать из памяти воспоминания о незабытом, о том, что всегда будет вместе с ним.
Сейчас нужно было делать то, что у него получалось лучше всего – шагать вперёд, забывая о возможном счастье, о кусочке той жизни под ярким асгардским солнцем, что даровало тепло и жизненную силу всему живому. Нужно постараться больше никогда никого не впускать в свое сердце, в душу и разум, так глубоко, чтобы можно было причинить боль, так глубоко, чтобы этот кто-то мог увидеть его настоящим.
Он – будущий король Йотунхейма. Его отчаянная мечта о троне сбылась, хоть и не так, как он себе представлял. Он может стать королём, и он будет им, причём хорошим. Йотунхейм ждут перемены. Локи помнил устремлённые на него взгляды измученных, полуголодных хримтурсов, в глазах которых светилась надежда на новую, лучшую жизнь. Не смог он также позабыть, как ни старался, великий посмертный дар старика Скегги, завещавшего ему свою волю. Прощальные слова лесного великана, прославляющие имя Локи в веках, до сих пор набатом звучали в голове принца. Впервые он не испытывал сомнений в своём решении принять, по праву своего рождения, всю тяжесть правления в этой нищей, полуразрушенной, умирающей стране.
Наступает новое время, и это его время – Локи Лафейсона.
Но перед этим он должен был вернуться в Асгард и окончательно порвать со своим прошлым. А заодно и постараться вернуть утраченный артефакт, с помощью которого он надеялся вернуть этот мир к тому, что было тысячу с лишним лет назад.
2.
Покинув спящую Ангрбоду, Локи решительно зашагал вдоль холодных, извилистых коридоров с бесконечной анфиладой пустующих комнат. Шаги его гулким эхом отдавались под высокими сводами, а каблуки сапог тревожно цокали, словно умоляя принца одуматься и повернуть вспять. Но Локи был твёрд и уверен в принятом им решении. Он упрямо шёл вперёд, в который раз прокручивая в голове те слова, которые собирался сказать отцу. Однако, свернув в крыло, где обитал Лафей, внезапно замедлил шаг и почти остановился. Возле самых дверей он замер, переводя дыхание, а затем, набравшись мужества, решительно толкнул дверь и вошёл в комнату.
Покои Первого сына Зимы сильно отличались от пышно обставленных комнат Одина и были лишены малейшего намёка на роскошь. Это было огромное, почти пустое помещение. Стены покрывала всё та же искусная резьба, изображавшая сцены из жизни Титанов. Никаких картин, украшений, боевых стягов или знамён, никаких трофеев, вынесенных с поля боя. Большое, во всю стену окно без штор, из которого открывался великолепный вид на острые пики утгардских гор, острия которых сияли огнём в свете утренних лучей Дневного светила, словно железные наконечники стрел в раскаленном горне. Возле окна стоял огромный каменный стол, создававший впечатление, что его не поставили здесь, а вырастили прямо из пола.
На столе Локи с удивлением увидел хрустальную чашу, украшенную резными рунами и символами, в которой рос один из самых редких и самых загадочных цветов Иггдрасиля. Это была каменная йотунхеймская роза*, о которой рассказывали легенды во всех Девяти мирах: оживший камень, расцветающий раз в 3000 лет и знаменующий рождение великого мудреца или правителя. Удивительным было то, что этот цветок не нуждался в земле и мог расцветать на любой поверхности – будь то камень, металл или лёд. Его хрупкие цветы нефритового оттенка казались искусно вырезанными из прозрачного льда и стоили целое состояние.
Напротив окна, на возвышении стояла огромная кровать без балдахина. Возле неё – небольшой столик, неожиданно деревянный, на нём – стопка книг. Воздух в комнате был свежим и прохладным.
Лафей что-то читал, сидя в огромном кресле, похожем на трон, но при появлении сына встал, раскрыв ему навстречу свои объятия.
Локи поднял голову, чтобы встретится с взглядом отца, но не увидел в его глазах ничего, кроме тихой радости. Если Король и удивился внезапной смене йотунской ипостаси сына, то сумел очень тщательно это скрыть.
– Отец, я пришёл попрощаться, – сказал принц каким-то чужим голосом, будто не был уверен, что стоит ставить об этом Лафея в известность. – Обстоятельства заставляют меня вернуться в Асгард, как можно быстрее.
Слова прозвучали не громче, чем тонкий, сухой шёпот. Но в тишине полупустой комнаты они прозвучали звоном похоронного колокола.
Йотун сдавленно кашлянул, словно воздух комом застрял у него в горле, а затем, уронив поднятые для объятий руки, медленно-медленно развернулся на пятках. Так медленно, что у Локи было время рассмотреть, как меняется выражение его лица. От радостного до изумлённо-скорбного. Отвернувшись к окну, Король заставил себя смотреть на израненный, словно ножом, горизонт, залитый, будто кровью, алой краской утренней зари.
Царевич подошёл и остановился рядом – непривычно тихий и неподвижный. Им обоим было достаточно места, чтобы разделить широкую пасть окна, но Локи специально встал очень близко, буквально касаясь лбом твёрдого, как многовековой лёд, отцовского плеча. Молчание повисло между отцом и сыном, словно прозрачная глыба льда, которую невозможно сдвинуть,
и сквозь которую не проникает звук. Локи отчаянно искал слова, чтобы разрушить этот призрачный камень, и не находил.
Тяжёлая, огромная рука Лафея легла на голову принца. Корявые пальцы коснулись волос с такой нежностью, словно каждая волосинка на его голове была жизненно важным тотемом.
Локи испытывал странное, неизведанное ранее чувство, сродни страху, ибо в прикосновении отца было что-то столь болезненное, над чем он не хотел и боялся задумываться.
– Я знал, что всему в этом мире наступает конец, – безжизненным голосом произнёс король, вплетая кончики пальцев в чёрные, как смоль, пряди сына. – Но скажи мне, Мирозданья ради, почему именно сейчас? Сейчас, когда мы, наконец, стали по-настоящему близки?
– Тому есть причина, – просто ответил Локи, борясь с желанием уткнуться лицом в плечо отца, словно он вновь был маленьким мальчиком.
Но он больше не был ребёнком, и сейчас испытывал, ни с чем не сравнимый стыд, видя отчаяние, написанное на лице Лафея.
Король тяжело вздохнул и отвернулся к окну, где над горизонтом таяли последние кроваво-алые облака, оставляя чистое сияющее небо над тонкими, как иглы, башнями его замка. Глаза старого короля были сухими, но сердце разрывалось от боли. Возраст украл у него то, что когда-то могло в нём плакать.
Из камня нечего выдавливать. Нечего.
– Сын мой, – наконец произнёс он хрипло, чувствуя, как горечь расцветает в горле знакомым цветком из битого стекла. – Порой я думаю, что взвалил на твои плечи непосильную ношу. Я боялся, что рано или поздно ты захочешь вернуться к той жизни, что является для тебя более привычной и естественной. Но я не предполагал, что это произойдёт так скоро и обойдётся мне так дорого. Но я люблю тебя, и мне не важно, чью кровь ты выберешь собственной, чьё лицо ты будешь носить. Ты имеешь полное право выбрать свой собственный путь. Мы должны научиться прощать друг друга, независимо от выбора, который должны будем сделать.
Локи потрясённо наблюдал, как его холодный и суровый отец борется с мучительной болью, поедающей плоть его сердца, и молчал, не зная, что ответить.
– Есть старая йотунская поговорка, – продолжил Король, нарушив молчание, такое же пустое, как и его ледяной дворец. – Прежде, чем обрести себя, каждый должен пройти свою тысячу дверей. Ты уже открыл девятьсот девяносто девять. Так ступай же и открой последнюю.
Лафей снова обернулся к сыну, опуская взгляд, чтобы поймать ярко-зелёный блеск его глаз. Он снова чувствовал себя, как в тот день, когда Один прижал Гунгнир к его обнажённому горлу. Только сейчас кровью истекало не тело, а душа. Коварный Вотан снова одержал над ним верх. Лафей слишком скоро сбросил своего старого врага со счетов. Это был простой и дорогостоящий просчёт его собственного значения в глазах сына.
– Ты ошибаешься, отец, – Локи вздохнул. – Я уже прошёл свою тысячную дверь, оказавшись здесь, в Утгарде. Но девятьсот девяносто девятая осталась открытой. И я должен вернуться, чтобы закрыть её навсегда. Для меня это очень важно. Но я обязательно вернусь!
Последние слова он почти выкрикнул, словно желая связать себя этим обещанием.
– Я верю тебе, сын мой, – йотун невесело улыбнулся, решив, что будет держать свои сомнения при себе. – Верю всем сердцем. Ну, или тем, что у меня от него осталось.
– Мы уйдём с Ангрбодой сегодня, тем же путём, что пришли сюда.
– В Утгард ведёт много дорог, но ни одна из них не ведёт обратно, – неохотно произнёс Лафей.
– Но как же быть? – растерялся принц.
– Тому не надо искать дорогу, у кого она всегда с собой, – Король взял сына за руку и поднёс к его лицу. – Указующий путь. Древний артефакт с осколком Камня Пространства. Разве не с его помощью вы попали в Утгард?
– Нет, – удивленно произнёс Локи и коснулся кончиками пальцев голубого камня в перстне, подаренном старой Рахгой.
Крошечная искра замерцала в его глубине, откликаясь на прикосновение.
– Мой прадед Бельторн так и не сумел найти это кольцо, и до сих пор оно считалось утерянным. Откуда оно у тебя?
– Мне подарила его старая висендакона из Ярнвида. Он достался ей от прабабки, бывшей Посвящённой храма древних пришельцев. Но она ничего не говорила о том, что в перстне – осколок Камня пространства. Сказала лишь, что искра в нём всегда указывает на север. Я думал, это простой компас.
– Подручные моего прадеда с помощью пыток пытались заставить жриц отдать им перстень. Ведь он был, практически, «карманным» порталом, способным переносить своего хозяина во времени и пространстве. Но хранительницы предпочли смерть, нежели выдать моим предкам артефакт своих покровителей.
– Одна из жриц спряталась в Железном лесу, – припомнил Локи рассказ Матери Медведей. – Кольцо было у неё, и она передала его своей внучке, а та – мне.
– Возможно, – предположил Лафей, – ваша сейдкона и сама не знала о свойствах камня.
– Но как он работает? – Локи покрутил перстень на пальце, рассматривая затейливую вязь, выгравированную на ободке.
Под его пальцами последний внезапно сдвинулся, и оказалось, что он состоит из двух частей. А то, что он принял за затейливый узор, оказалось древними рунами, сплетёнными в непрерывный орнамент, половинки которого располагались на двух подвижных тонких полосках, обрамляющих камень.
– Нужно совместить половинки рун на обоих ободках кольца, – подсказал Лафей.
Локи начал крутить оправу, пытаясь совместить руны в став*, но тут тяжёлая ладонь Лафея накрыла его руку.
– Не спеши, сын. Ты можешь случайно активировать камень, и кто знает, куда забросит тебя этот артефакт. Прежде ты должен решить, куда именно хочешь попасть и точно представить себе это место. Но сделай это ни здесь, не при мне.
Лафей шагнул навстречу сыну и обнял его.
– Если ты решил уйти сейчас, прошу тебя об одном: попрощайся быстро или не прощайся вообще.
На мгновение Локи растерялся, а затем, улыбнувшись слабой, нерешительной улыбкой, развернулся, лёгким шагом покинув покои отца, оставив его, стоять посреди комнаты, закрыв глаза.
3.
Ангрбода лежала среди сбитых, остывших простыней, стараясь сохранить на своей коже воспоминание о гибких, сильных руках, державших её в объятиях, о поцелуях, с привкусом собственных слёз – вначале лёгких, неощутимых, а затем крепких, отбирающих дыхание, затягивающих в тёмный омут, внутрь урагана, в «глаз бури», где было невероятно уютно и легко. Она ощущала биение чужого сердца совсем рядом - ровное, размеренное, такое четкое, что её собственное сердце невольно подстраивалось под навязанный ритм. Ангрбода чувствовала, как Локи вглядывается в её лицо, и старалась ровно дышать и делать вид, что спит. Но к её разочарованию, через какое-то время принц осторожно выпустил её из своих объятий и сел на кровати. Из-под полуприкрытых век она видела, как он встал, подошёл к окну, как мучительно размышлял о чем-то, а через минуту стал ходить из угла в угол, как загнанный в клетку зверь.
Ангрбода замерла, наблюдая за ним. Любуясь.
Так много силы. Так много грации.
Немного ломаные движения, но это лишь оттеняло их мягкость и лёгкость.
Когда он вновь сел рядом, колдунья замерла. Движение, которым он убрал прядь с её лица, было плавным, тягучим и осторожным, и она едва сдержала вздох облегчения. От Локи веяло прохладой, живо напомнившей о заметённом снегом доме, о сером небе и тоскливом волчьем вое, доносящемся со стороны леса.
Когда он внезапно ушёл, Ангрбода как можно сильнее зажмурила глаза, чтобы остановить подкатившиеся слёзы, всеми силами стараясь заглушить несмолкающий вопль внутри себя. Она не знала, как долго ещё Локи останется с ней, как и не знала того, как и когда он испарится также внезапно, как и появился. Но была уверена, что это случится, и он покинет её, освободившись, выдохнет, постаравшись забыть все, что здесь было, и уйдет, а она всё также будет протягивать к нему руки, надеясь получить хоть каплю того тепла, того жара, который образовался между ними в эти короткие, тёмные ночи. Ей не хотелось, чтобы он исчез, ведь если его не будет рядом, мир окончательно покроется снегом, и она вновь почувствует возвращение отступившего на время холода. Ведь в его присутствии она всё чаще начинала сходить с ума, как одержимая, дыша им, наслаждаясь и выключая всякое мышление, чтобы действовать могла исключительно по зову собственного сердца.
Ангрбода знала столько всего, но не знала названия тому, что происходило, когда он находился рядом с ней. Ненормальные отношения даже для тысячелетней колдуньи, сломавшей для себя все запретные грани, переходившей черту раз за разом, срывая тайный плод, желая избавиться от вековой тоски, усталости, от незаживающих шрамов, незримыми уродливыми рубцами покрывающими тело.
Но всё это было не важно. Ей хотелось просто жить, дышать, перестать чувствовать боль, что грызла, сдирая остатки древней, потрёпанной временем выдержки. Просто хотелось, чтобы он был рядом. Хотелось просто закрыть глаза и уснуть в его объятиях.
Она устала быть сильной. Устала сражаться за свою любовь.
4.
Вернувшись к себе, Локи застал Ангрбоду полностью одетой, сидящей на краешке кровати. Когда принц вошёл, она подняла на него глаза, полные тревожного ожидания. Плечи её под одеждой мелко, едва заметно дрожали, выдавая потаённые тяготы.
– Мы возвращаемся, – произнёс Локи и споткнулся о собственные слова, увидев, что Ангрбода смотрит ему в глаза с тайной надеждой.
Вероятно, ей было очень важно услышать, что он скажет в конце своей фразы.
– Ты вернёшься в Ярнвид, а я – в Асгард, – холодно отчеканил принц, чувствуя на кончике языка горечь от собственных слов.
– Как скажешь, – тихо и устало произнесла колдунья, чувствуя, как что-то внутри у неё умерло. – Если позволишь, я пойду, соберу свои вещи.
Ангрброда тяжело встала, как будто на её плечи вдруг обрушилась вся тяжесть прожитых веков, и медленно пошла к двери. Она молчала о своей боли, но она была в каждом её движении, и Локи читал её в ней, как в простой, незамысловатой книге, чувствовал, исходящее от неё угрюмое отчаяние, но объясняться не спешил.
К чему все ненужные слова, бессмысленно призванные для объяснения ситуации? Она здесь, она рядом. И пусть это опасно, обжигающе, но это также и приятно проходит по каждому миллиметру кожи. Их история еще не дошла и до середины. Еще рано делать выводы, еще рано говорить о чем-то с непоколебимой уверенностью, хотя она уже обосновалась в его сознании, пустив корни, оживляя душу, давно покрывшуюся каменными слоями снаружи, но все еще потаенно живущую в глубине.
Следующая глава: http://proza.ru/2024/04/15/1686
ПОЯСНЕНИЯ АВТОРА:
* Йотунхеймская роза – прототипом этого цветка стал реальный цветок Удумбара. Согласно буддийской легенде, цветок Удумбара цветет раз в 3000 лет. Последний раз он цвел перед рождением Будды, а последние 20 лет его цветение наблюдают по всему миру. Говорят, что он предзнаменует приход великого мудреца или просветленного. Этот крошечный ароматный цветок имеет тончайший, но на редкость прочный стебель. Люди, которые обнаружили Удумбару в последние годы, сообщали, что он не увядает долгое время и распрямляется после того, как его согнут. Удивительно, что цветку не нужна почва, и он расцветает на любой поверхности, будь то металл, камень, или что-то другое.
* Став, рунный став, рунический став – комбинация из нескольких рун. Самые элементарные ставы могут состоять буквально из трех рун. Их называют рунескриптами, в них руны расположены в ряд, чаще всего — в прямом положении. Сложные вязи представляют собой причудливые красивые узоры, настолько тонко и гармонично сложенные, что непосвященный может и не распознать в знаке волшебную тайнопись.