Легенда о Нараяме

               


                И ублажил я мертвых, которые давно умерли,               
               
                более живых, которые живут доселе; а блаженнее   
               
                их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал 
               
                злых дел, какие делаются под солнцем.
               
                Библия. Книга Экклезиаста


       А ведь верно это. И мне приходила мысль, что эти десять заповедей - основные правила поведения человека, не оставляющие места для зла. Я время от времени перечитываю книгу Экклезиаста, наслаждаясь его мудростью. А сколько имён, навсегда исчезнувших из человеческой памяти, передав, как эстафету следующему поколению что-то из опыта предыдущего поколения, готовы затеряться в массе нового. И что за дело кому-то, что занимало мой ум, что мучило меня какое-то время. Всё проходит.

        В 1943 году мы с братишкой Славиком жили в селе Петровском, Ставропольского края, в небольшом домике, построенном, вероятно, перед войной, об одном окошке на выбитую ногами площадку. По краям площадки несколько плодовых деревьев и туалет, огороженный снопиками камыша, поверх которых была видна голова сидящего в нём. С приближением фронта, хозяева домика покинули его и наша бабушка облюбовала его.

       В тот день бабушки не было. Вероятно, она у кого-то из сельчан подрабатывала на пропитание для нас, и мы были одни. Вокруг не было ни души. Славик сидел под абрикосой, прислонившись к её стволу спинкой, а я сидел на земле в тени другого дерева, положив рядом с собой костыли. У меня был туберкулёз костей и я ходил на костылях.
 
       Братишка, улыбаясь, что-то говорил мне, может подразнивал меня. Я поднял с земли камешек, бросил в него и попал в голову. Славик прикрыл ладошкой ушибленное место и заплакал. Его личико скривилось в гримасу, похожую на улыбку, и лишь спустя некоторое время на нём отразилась боль, обида.

       Я и теперь, в конце своей жизни вижу его, а потом лишь вспоминаю, что его убили, когда ему было немного более 30 лет. Я вспоминаю его, когда молюсь об упокоении в царстве Божием своих родных и близких. Дедушка Захар Иванович погиб в Ставропольской тюрьме в сорок третьем году. Отец предательский убит в партизанском отряде в сорок первом году. Двоюродный брат Геннадий в 19 лет погиб на фронте. И кто, зачем наделил человека этой противоестественной страстью к уничтожению себе подобных? Ведь нет, нет же в природе другого живого существа, кто бы вот так целеустремлённо, систематически уничтожал друг друга, противясь заложенной в нём привязанности, любви к жизни.

       Я помню моя бабушка, Прасковья Ивановна, 9 лет пролежавшая в постели разбитая параличом, однажды проронила при мне:
 
       - Умереть бы уже, что ли!
 
       Я был молод и с недоверием отнёсся к её словам. На другой день спросил у неё:

       - Бабушка, а на самом деле ты хочешь умереть?

       - Нет, внучек, язык без костей - болтает пустое. Всё равно хочется жить.

       И вот ещё какая странность в человеческой породе: эта вечная неудовлетворённость своей жизнью. Всё чего-то ему не хватает, всё недоволен чем-то. Ведь жил же в раю! Казалось бы: чего ещё надо? Потеряли приличное место и с тех пор мыкаются по свету, что-то всё добиваются, беспрерывные войны, революции, реформы… Наконец всё-таки чего-то добились похожего на нормальную человеческую жизнь: каждый обеспечен работой, твёрдым заработком, достаточным для более или менее нормальной жизни. Чего ещё надо? В одночасье с бесшабашной беспечностью всё развалили, устроили после 80-летней мирной жизни знатную бойню, которой не видно конца.

        Да пропади они пропадом, эти придурки! Дойдёт ли когда-нибудь до их жалких мозгов, что человеку нужно совсем немного для жизни.
 
       Ещё год назад я свободно, без напряжения ходил днями, возился на клочке земли своего огорода, копал, сеял, сажал, полол траву. Старость отняла у меня способность ходить. Я еле двигаю ногами. Меня не оставляет страх, что я вот-вот потеряю равновесие и упаду. Я не могу, как раньше есть всё, что захочу и когда захочу, и каждое новое блюдо вызывает у меня тревожную мысль как: воспримет его мой, ставший слишком разборчивым организм, не выбросит ли бесцеремонно тут же вон.
 
       И остаётся лишь слабая надежда, что организм всё же окрепнет и жизнь вернётся в это тело.

               
                Чти отца твоего и матерь твою, да благо
               
                ти будет, и да долголетен будеши на земли.
               
                Пятая заповедь Закона Божия
               
       Мне нравятся японские фильмы. Я видел лишь несколько из них и из каждого хотя бы один или два эпизода остались на всю жизнь в моей памяти. Особенно сильное впечатление произвёл фильм «Легенда о Нараяме» и, кажется, он остался в моей памяти весь, от начала и до конца, хотя видел я его лет 35, а может и 40 назад, ещё в кинотеатре Очакова. Но не буду пересказывать его весь, передам лишь содержание главного, о чём пойдёт речь.

       В Японии раньше существовал обычай: когда отец становился слишком стар, настолько, что был в тягость сыну, тот, с его согласия, относил его в мешке на гору Нараяму и оставлял его там умирать. Как это совершалось, показано в фильме. Гора крутая, каменистая, и необходимо было обладать незаурядной силой, чтобы внести в мешке, хотя и дряхлого старика. И он внёс его на вершину. Но тут отец, увидев это страшное место, над которым с криком кружила огромная стая ворон, испугался и с жалкими воплями стал барахтаться в мешке. Сын не удержал мешок - тот свалился с его спины и скатился в пропасть.

       Собственно, подобный обычай избавляться от, ставших обузой семье, стариков, существовал не только в Японии. Я читал как-то рассказ украинского писателя (забыл его имя), в котором автор поведал, как сын, опять-таки с согласия своего дряхлого отца, вёз зимой в сильный мороз в лес, чтобы оставить его там умирать.

       А вот во время развала Союза, во время перестройки, был показан короткометражный фильм: довольно просторное помещение, изначально задуманное, вероятно, для зрелищных мероприятий или занятий спортом, тесно друг к другу уставленное койками, и на каждой лежит старуха. Лежат неподвижно,  тихо. Я не заметил никакого движения, не увидел, чтобы кто-то пытался общаться со своей соседкой, что-то говорил.  Не увидел ни одной сидящей или стоящей.  Не похоже ли это на ту же Нараяму?