«Сын Одисеев, Телемах, богами призван был к отмщенью…»
Гомер «Одиссея»
Слава Зевсу!
Царевич Телемах совсем не помнил своего знаменитого отца, царя Итаки Одиссея, который ушел на войну, когда он был еще совсем младенцем.
О нем он знал только из рассказов своей матери Пенелопы.
Мать часто рассказала ему о том, как Одиссей пожертвовал свободой ради жизни сына.
Одиссей совсем не хотел идти воевать и оставлять одних жену и малолетнего ребенка. Увидав прибывших к нему посланников царя Агамемнона, он вдруг стал безумным, и, убежав из своего царского дворца, принявшись пахать поле.
– Эй, Одиссей! – кричали последовавшие за ним посланники. – Бросай свой плуг и к нам иди! Ты на войну идти обязан!
Но Одиссей как будто не слышал их призывов. Он только глубже налегал на плуг.
Посланники, стоявшие на краю поля, не уходили, а кричали и кричали, призывая его прийти к ним.
Пенелопа, находившаяся рядом с ними и державшая младенца на руках, решила помочь мужу.
– Безумен он, как вы не видите сейчас! – сказала она. – И не пойдет он никуда, пока весь разум не вернется у него! Лечиться надо у врачей ему и дома оставаться много дней!
Посланники посмотрели на нее, и тогда один из них сказал:
– Посмотрим мы сейчас, насколько он безумен!
С этими словами он выхватил младенца из ее рук. Другие схватили Пенелопу.
– Дитя! Мое дитя! Отдайте мне его! – закричала мать.
Но крепкие мужские руки держали ее.
Посланник с ребенком подошел по непахотному полю к Одиссею и положил малыша на пути острого плуга. Маленький ребенок, отнятый у матери, громко плакал, шевеля ручками и ножками.
– Коль ты безумен, то разрубишь своего дитя сейчас!– сказал он.
Одиссей не останавливался, он побледнел, на лице выступили капли пота, но все ближе и ближе подходил он к младенцу. Все внимательно и напряженно следили за ним. Пенелопа при виде всего этого обмякла и упала в обморок.
И когда уже плуг вплотную подошел к ребенку, Одиссей остановился.
– И никакой ты не безумный! – засмеялся посланник. – Ты обмануть хотел сейчас всех нас!
Одиссей немного постоял, преодолевая волнение и унимая дрожь в руках, затем поднял ребенка с пахоты и понес Пенелопе.
После этого поступка он был вынужден покинуть Пенелопу и сына, отправившись на Троянскую войну.
Перед уходом, он вызвал к себе своего преданного друга и слугу Ментора, которого знал с детства. Ментор был уже стар и сед, и у него никогда не было семьи – его семьей была семья Одиссея.
– Ментор, мой дорогой! – обратился царь к нему, сидя в тронном зале на высоком золотом кресле. – Хочу просить тебя, чтоб заменил ты сыну моему меня, пока не буду здесь я!
Он говорил медленно, обдумывая и взвешивая каждое слово.
– Хочу еще просить, чтобы стал ты для него наставником хорошим и советчиком во всем. Я знаю, рассудителен и мудр ты. За это и ценю тебя, мой друг!
Ментор низко поклонился и сказал:
– Хозяин мой и друг мой, Одиссей! Благодарю тебя за все твои слова, и за доверие, что выразил ты мне. Ты знаешь, оправдаю я его. Еще ты знаешь, что всегда стоял на страже интересов я твоих, твоей семьи, родной моей Итаки. Да, постараюсь заменить отца я Телемаху, сыну твоему!
Он снова поклонился. На этом они расстались.
Юный Телемах взрослел, и он слушался Ментора как отца – наставник имел большой авторитет у него. Но, не смотря на его заботу, заменить отца Ментор все равно не мог.
Долгие десять лет, пока продолжалась Троянская война, а затем ещё десять лет странствий Одиссея Телемах не мог представить, что происходит с отцом. Он, как и мать, не знал, жив ли Одиссей, но верил в это. Юноша искренне любил его, никогда не оставлял веры и надежды на возвращение Одиссея.
Иногда он мысленно беседовал с ним, и ему казалось, что отец его слышит и все понимает.
Слава Зевсу!
Беседовала мысленно с Одиссеем и его благородная супруга Пенелопа. Она проводила свои дни в слезах, оплакивая отсутствие мужа.
Пенелопа еще не была стара, а оставалась прекрасной, богатой и умной женщиной. Все эти достоинства, а также отсутствие мужа привели к тому, что царский дворец в Итаке превратился в сборище всевозможных женихов, не желающих верить в возвращения Одиссея.
Их было много – более ста: крепких, мускулистых и старых, дряхлых, седых, лысых и совсем молодых с легким пушком на смуглых щеках, красивых и некрасивых, богатых сыновей греческих царей и не очень богатых безродных. Все они были разные и по телам, и по возрасту, но всех объединяло одно: светившая в их глазах алчность к богатству и царствованию в Итаке.
– Царица Пенелопа! Ты должна вернуться к своему отцу и выйти замуж за того, кого ты выберешь сама, – требовали женихи, – а участь остальных – уйти, забыв тебя.
– Нет! – отвечала им гордая женщина. – В сердце у меня есть место только Одиссею, который жив, я верю! И поселять еще кого-то в сердце верном мужу я не буду!
Эти слова матери мальчик запомнил на всю жизнь.
– Ты раздражаешь нас своим упрямством, Пенелопа! – ругались женихи. – Ну что ж, тогда мы будем пировать в твоем дворце, мы будем есть твою еду и пить твои напитки, пока не согласишься выйти замуж за кого-нибудь из нас! Решай!
И с этого дня царский дворец всегда был полон женихами, уничтожающими добро Одиссея.
Телемах в это время был еще слабым юношей и ничего не мог сделать один против более чем ста мужчин. Ему приходилось терпеть их присутствие во дворце, их безобразное поведение, а также возмутительные выходки по отношению к матери и к себе; и иногда по ночам он плакал от гнева и бессилия.
Однажды Пенелопа собрала всех женихов в тронном зале и обратилась к ним.
– Послушайте, — она посадила рядом с собой сына и взяла его руку в свою, – начну я ткать на саван моему отцу Лаэрту полотно большое. Работа эта много времени займет, покуда неизвестно сколько. Вы обещайте мне покой, пока я не закончу полотно, лишь после этого исполню ваше я желание!
Телемах с удивлением посмотрел на мать. Он хотел вырваться и убежать от этих слов, но Пенелопа крепко сжала его руку и не отпускала.
– Согласны мы, тки полотно, – ответил за всех Антиной – самый наглый и самый мускулистый жених.
Когда они ушли, Телемах спросил у матери:
– Зачем ты им пообещала это, забыв отца и сердце охладив?!
Пенелопа со вздохом ответила
– Так нужно, сын! Так нужно! Ты поверь!
Она погладила его по голове и тихо, чтобы никто не услышал, прошептала:
– Любить я буду твоего отца всегда горячим сердцем и навеки. И никогда не брошу, не забуду и ни его, и ни тебя! А полотно я буду ткать так долго, пока он не вернется навсегда.
Она прижала его к себе и поцеловала в голову.
–Меня ты понял, Телемах?
– Да, мать любимая, я понял, – прошептал он. Телемах все понял.
Теперь, когда женихи заходили в тронный зал, они видели Пенелопу, сидящую у окна и смотрящую вдаль синего моря. В руках у нее были белые нити, которыми она ткала саван.
Но видели они это днем. А черной ночью она распускала всю свою дневную работу. Телемах стоял у закрытых дверей и следил за тем, чтобы никого в это время не заходил к матери.
Как-то раз Телемах, уставший за день, уснул у закрытых дверей и не услышал, как молодая служанка Меланфо, все время следившая за Пенелопой по просьбе одного из женихов – Евримаха, любовницей которого она была, увидела, как распускается ткань.
Она тихонько, чтоб ее никто не видел, убежала от дверей и немедленно сообщила о том, что видела, женихам.
На следующий день они все вместе, разгневанные и наглые, ввалились в тронный зал к Пенелопе.
– Так значит, ты обманывала нас все это время?! Как ты посмела это делать, Пенелопа?! – кричали они. – Немедленно же выбирай кого-нибудь из нас!
Пенелопа, уличенная в обмане, ответила им с достоинством:
– Что ж, я подумаю и дам ответ.
– Нет! Хватит думать! – кричали женихи. – Уж много времени прошло! Скорее выбирай кого-нибудь!
– Не смейте разговаривать со мной так дерзко! Я пока еще Итаки всей царица! – воскликнула в гневе Пенелопа. – И вам скажу решение тогда, когда я посчитаю нужным это сделать!
Женихи еще немного покричали, но постепенно ушли.
Телемах, всегда ненавидевший женихов, относился с добротой только к одному Амфиному, сыну царя Ниса, который был ненамного старше самого царевича.
– Зачем пришел ты во дворец? – спросил его как-то юноша, когда они были наедине. – Совсем тебе не нужно здесь жениться, она и старше тебя вдвое.
Амфин ответил:
– Да, Телемах, ты прав. Совсем я не горю желанием жениться. Пришел сюда лишь потому, что лучшие друзья меня позвали. Они сказали, что проходят здесь веселые пиры, и деньги тратить здесь не надо нам.
И, похлопав юношу по плечу, добавил:
– Я не хочу быть скверным, злым ни к матери твоей и ни к тебе! Давай дружить – так лучше, чем вражда!
Они обнялись и иногда бывали вместе, но так, чтобы этого не видели остальные женихи.
И недаром они скрывали свою дружбу. Как-то раз под покровом звездной ночи Амфином встретился с другом и, испуганно оглядываясь по сторонам, чтобы его никто не видел, тихо прошептал ему:
– Мой Телемах, мой друг, будь осторожен, и женихов ты берегись… – он умолк, прислушиваясь к чему-то. – Убить тебя хотят, и Антиной возглавил заговора два против тебя… Сумел отговорить я их… – он опять умолк, прислушиваясь, и продолжил, – но не могу я уследить за ними всем… Будь осторожен, дорог ты мне Телемах…
– Спасибо, Амфином, ты настоящий друг. Когда отец вернется, то дружбу нашу мы откроем всем… – тоже тихо прошептал Телемах и крепко обнял друга.
Царевич особенно не любил Антиноя, досаждавшего ему больше всех, который постоянно приставал к нему, трогал его тело и щипал всюду.
А однажды он случайно слышал, как тот говорил женихам:
– Когда возьму я Пенелопу в жены, то буду я иметь для всяческих утех и женщину, и сына.
Все тогда громко засмеялись. Телемах от злости чуть не кинулся на него с кулаками, но сумел сдержать себя.
Слава Зевсу!
Иногда к нему приходили жаркие юношеские сны. В них он нежно обнимал и целовал богиню Афину, он стонал и страдал от ее любви. Затем просыпался возбужденный, мокрый и долго лежал с открытыми глазами. Переворачивался на другой бок и засыпал.
В одну из таких жарких ночей, точнее, под утро, когда было еще тихо, и никто и ничто не нарушало ночную тишину, а голубой день только просыпался, слегка зевая розовым ртом, он услышал еле уловимые звуки, доносящиеся откуда-то издалека. Похоже, что один из ветров дул с виноградника на царский дворец. Вскоре музыка утихла, и наступил суетливый день.
На следующее утро он опять слышал эту музыку.
– Что за мелодия прекрасная звучит на винограднике Лаэрта, деда моего? – спросил Телемах у наставника Ментора.
Наставник нахмурился и нехотя ответил:
– Играют часто там сатиры страшные и злые, живущие в лесах и приходящие на виноградник старый полакомиться ягодою зрелой, сладкой. Там завлекают юношей прекрасных и девушек молоденьких к себе они, чтобы утешаться им похотливо с ними.
Видно было, что Ментору совсем не хотелось говорить на эту тему. Но Телемах не отставал от него и просил рассказать о них больше.
– Они задиристы, нахальны, похотливы. Их символом неиссякаемого плодородия является достоинство мужское, – нехотя продолжал наставник, – нет никаких для них запретов и морали, норм человеческих не существует в стаде их. Сатиры служат богу Дионису – богу вина и развлечений глупых.
Он замолчал, вспоминая еще что-то.
– Большою страстью для них является игра на флейте, сделанной в лесу, которая является предметом всех сатиров. Сатиры – ниже низших всех божеств.
Внимательно посмотрев на Телемаха, он добавил:
– Ходить не следует тебе туда… Не человеческое это дело дружить с сатирами вообще.
Но все же юноша решил пойти и посмотреть на играющего. Он вышел из дворца и по каменной дорожке пошел на звуки музыки.
Нежные и печальные звуки неслись откуда-то из глубины виноградника. Юноша все ближе и ближе подходил к источнику звуков, пока не увидел того, кто играл на флейте.
Это было существо, покрытое густой шерстью и имеющее копыта. Торс и голова у него были человеческие. Из черных длинных волос на голове выглядывали темные рожки, а на лице была небольшая бородка. Это был молодой сатир. Рядом с ним лежал тирс – деревянный посох, увитый плющом и виноградными листьями, сверху которого была шишка.
Музыка была такая красивая и тягучая, что Телемах остановился и, стараясь не мешать, стоял и смотрел на него. Сатир видел, как юноша подошел к нему, но не удивился, а продолжал играть. Грустные звуки еще немного неслись из флейты, но вскоре прекратились.
Сатир положил рядом с собой флейту и внимательно посмотрел на пришедшего.
– Какой ты милый и красивый юноша, – сказал сатир и неожиданно провел ладонью по его щеке. Телемах вздрогнул и немного отстранился.
– Кто ты? И как зовут тебя, красавец? – сатир с любопытством разглядывал юношу. – Не видел я тебя здесь раньше никогда.
Телемах, все еще находящийся под впечатлением прекрасной музыки, не сразу ответил. Он внимательно разглядывал сатира с головы до копыт. На нем не было никакой одежды.
«И ничего в них страшного и нет, как мне рассказывали дома», – подумал Телемах.
– Я Телемах, Итаки всей царевич, – наконец сказал он. – Ты кто? Тебя зовут как? Отвечай!
– Я Марсий, и сатир из леса. Пришел полакомиться виноградом я сюда.
– Вот чудо! Никогда не видел раньше я сатиров! – воскликнул юноша.
– И я царевичей не видел раньше здесь! – ответил сатир.
Оба засмеялись.
– Присаживайся, царевич, рядом тут, – сказал Марсий, – меня бояться ты совсем не должен!
– Совсем я не боюсь тебя, сатир! – Телемах присел рядом и спросил:
– Что за прекрасную ты музыку играл?
Сатир улыбнулся.
– О! Эта музыка звучит во мне всегда: и в жаркий полдень, в дождь осенний, в холод лютый! Играю я тогда ее, когда в душе моей поселится печаль. Мне было грустно до тебя здесь в винограднике зеленом, но ты пришел, и весело вдруг звуки зазвучат.
Он поднес флейту к губам и заиграл веселую музыку. И стал пританцовывать копытами под озорную музыку.
Телемаху тоже стало весело, и он тоже стал пританцовывать.
Сатир еще немного поиграл и остановился.
– Игра моя понравилась тебе?
– Я очарован и просить хочу, чтоб научил меня играть на флейте ты?
– Конечно, если хочешь, научу! Вот только не пойму, зачем тебе играть на флейте? Царевич всей Итаки ты!
Юноша взял свирель, поднес к губам и дунул в нее. Но вместо нежной мелодии, которую извлекал из нее сатир, прозвучали грубые, свистящие звуки.
Сатир засмеялся.
– Всему всегда учиться надо, Телемах! – и он показал, как пользоваться флейтой.
– Тебе понравилось играть? – спросил Марсий юношу.
– Да! Мне понравилось играть, еще понравилось на флейте мне игре учиться! – живо воскликнул Телемах.
– Ну что ж, ты завтра в это время сюда на виноградник приходи, продолжим мы учебу нашу здесь, – сказал сатир, ласково посмотрев блестящими, похожими на черные оливки, глазами на собеседника, – Сейчас же уходить пора мне – в лесу у Диониса пирушка славная вот-вот начнется. Веселье, музыка, вино и танцы будут там! – Марсий даже от нетерпения стал пританцовывать, цокая копытами. – Еще там нимфов хоровод веселый кружить всех будет до утра! Как хочется увидеть всего мне этого сейчас!
– С собой возьми меня, мой Марсий! – попросил юноша. – Хотелось бы и мне увидеть пир у Диониса и его!
– Нет, к сожаленью, не могу! Божественные создания только будут там, а смертных не пускают никогда!
С этими словами он взял посох и быстро, цокая копытами по каменной дорожке, удалился в лес.
Телемах с нетерпением ждал следующего дня. Он пришел намного раньше, чем они должны были встретиться. И, конечно же, никого не было. Он присел на траву и стал ждать. Время шло медленно, а сатира все не было.
«Еще немного подожду, и он появится сейчас», – думал юноша.
Но того все не было и не было.
«Идти пора… Нет, подожду…»
Наконец, он услышал вдалеке слабое цоканье копыт.
Он вскочил, и даже привстал на носки, выглядывая сатира.
– Ты здесь уже? – удивился Марсий. – И ждешь меня? Давно?
– Да! Жду тебя давно я! Скажи мне, почему ты опоздал?
– Не опоздал я вовсе, а пришел в то время, как договорились мы, – ответил сатир, – меня пришел сюда ты раньше, юный друг!
И Марсий опять провел рукой по щеке юноши. Но тот не отстранился, как в прошлый раз, а улыбнулся.
– Согласен, да, – сказал Телемах, – пришел чуть раньше я, хотелось очень мне увидеть вновь тебя и снова заиграть на флейте чудной. Теперь скажу тебе я снова: что видеть рад тебя, мой друг!
Сатир дал ему флейту, и юноша с нетерпением заиграл на ней.
Вдруг он перестал играть и спросил:
– Вчера прошел как пир у Диониса?
– О! Это было незабвенно! Вино лилось рекой, прекрасна музыка была, а нимфы были все красивы и доступны! Мне жаль, что люди никогда не смогут этого узнать!
Сатир зажмурил глаза от удовольствия и воспоминаний и засмеялся.
Много дней подряд они встречались. И с каждым разом Телемах играл все лучше и лучше на флейте Марсия.
– Еще немного, – говорил сатир, – и игры на флейте ты достигнешь совершенства.
– Хотелось бы, чтобы это было бы подольше! – отвечал юноша, почему-то вздохнув.
Прошло еще некоторое время.
Однажды они отдыхали после игры.
– Какие маленькие рожки у тебя, а там большой… – удивился Телемах, разглядывая всего сатира.
– Потрогай их и удивись, – разрешил сатир.
Рожки были твердые и гладкие.
– У всех сатиров там большой, – продолжал Марсий, – у нас все это с детства навсегда. Мы этим славимся среди богов.
Он посмотрел на юношу и, игриво улыбнувшись, добавил:
– Еще мы славимся любвеобилием большим ко всем и ко всему.
И засмеялся.
Телемах немного покраснел. Ведь на эту тему он еще ни с кем не говорил.
– Немного времени пройдет, и у тебя такой же будет! – добавил сатир, еще громче смеясь.
– Возьми сейчас вот этот виноград, попробуй вкус его – он чудный, – Марсий снял с лозы большую кроваво-черную гроздь винограда, и протянул ее.
– Нет, я хочу испробовать ее из уст твоих, – ответил Телемах, слегка смущаясь.
Сатир сорвал большую виноградинку с грозди и надкусил ее. Сладкий сок моментально. разлился во рту. Он прижался к розовым влажным губам друга и языком нежно продвинул сладкий плод в его рот. Губы крепко прижались к губам и никак не хотели расставаться. Было сладко, томно и необычно для всего тела. Они оба закрыли глаза и уплыли в блаженство. Багровый сок, похожий на человеческую кровь, льющуюся из раны, тек по губам и подбородкам, Время шло, обоим не хватало воздуха для дыхания, но размыкать губы не хотелось. Наконец оба разжали губы и глубоко вздохнули. Лица находились близко, и они внимательно и чувственно посмотрели друг на друга.
– Еще ты хочешь повторенья? – спросил сатир.
– Да, хочу… – тихо ответил юноша.
Они обнялись и прижались друг к другу. И снова сладкий кровавый сок наполнил их рты, и снова божественное блаженство вошло в их тела.
Теперь уже они часто стали встречаться в густом зеленом винограднике.
– Встречаться можешь с кем угодно ты, но лишь от женщины потомство может быть, – сказал ему однажды мудрый Ментор, наблюдая за юношей.
Телемах ему ничего не ответил – страсть владела его телом.
В один из пасмурных дней, когда все небо было затянуто серо-свинцовыми облаками, и ветер Борей дул так сильно, что могли лопнуть его толстые щеки, Телемах пришел на то место, где они были с Марсием, но никого там не было. Он присел на траву и стал ждать. Сорвав гроздь винограда, юноша стал ее кушать. Хотя виноград был спелым и сладким, вкус был совсем другим, чем во время встречи с другом.
Он совсем не знал, что бог Дионис во время недавнего веселья подозвал к себе Марсия, налил ему и себе в золотые кубки вина и сказал:
– Послушай, Марсий, друг мой милый! Там, наверху кое-кому, – он направил указательный палец вверх, – совсем не нравится, что с Телемахом, царевичем Итаки, ты встречаться начал.
Он отпил из кубка вино и продолжил:
– У них там наверху совсем другие планы на Одиссея и царевича его.
Он снова отпил вина.
– У нас же тут хватает всем всего, чего или кого ты только пожелаешь!
Он засмеялся, лукаво подмигнул сатиру и опустошил кубок с вином.
– Меня ты понял, Марсий мой?
– Я понял все, что ты сказал и что подумал, Дионис, благодарю тебя за все, – ответил Марсий уныло, и выпил свой кубок до дна.
– Ну, вот и молодец! – похвалил его Дионис. – Иди ко мне, обнять тебя хочу я!
Он обнял сатира и поцеловал его.
«Совсем не так, как с Телемахом юным!» – подумал Марсий, но промолчал.
Всего этого, конечно, не знал и не мог знать Телемах. Он сидел на траве в винограднике, ждал друга и слабо ел ароматный виноград. Но никто не приходил.
А Борей, которому тоже приказали помешать встрече, все дул и дул. И уже начал накрапывать мелкий противный дождь, постепенно перешедший в большой с крупными холодными каплями.
Сильно промокнув, Телемах вздохнул и пошел обратно во дворец.
Пришел он на другой день и на третий, но Марсия так и не было. Он подходил к винограднику и прислушивался: не звучит ли там музыка. Но было тихо. Лишь изредка был слышен посвист птиц, да невнятный шум ветра, что-то говорящий ему.
Было грустно, и от этого он заплакал. Печальная музыка сатира все время звучала в его голове.
– Отец! Ты где?! Как не хватает мне тебя! – он свернулся клубком, и соленые слезы потекли по его щекам.
Мудрая Афина, видевшая его страдания сверху, сказала:
– Не плачь, о юный Телемах! Еще ты молод, и вся жизнь твоя вначале. Последней будет эта пусть печаль в душе и в сердце у тебя!
И добавила:
– Свои есть планы у богов… Подскажут нужные слова холодный ум и сердце, что стучит в твоей груди, а дух необходимый даст совет...
Трижды слава Зевсу!