Глава шестая.
Погода той осенью стояла теплая, даже жаркая, и Ванечка накупался вдоволь. И спал он теперь на веранде, пока Алданов переоборудовал комнату для гостей в детскую. Заменил широкую кровать на деревянную двухъярусную койку с бортиками, купил компьютерный стол, но пока без ноутбука. Он считал, что Ванечке еще рано рыскать в Интернете в поисках виртуальных развлечений и приключений, их ему хватало и в его реальной жизни. На стене прикрепил шведскую стенку, приобрел гантели и велотренажер.
Потом похолодало, пошли дожди, и однажды, когда он, закутавшись в плед, сидел на веранде и читал «Трёх мушкетёров», почтальон принес ему письмо из Тюмени. Он надеялся, что оно от Ольги, но первые же прочитанные им строки вызвали у него тревогу:
«Здравствуйте, Евгений Петрович!
Пишет Вам подруга ОльгиТарасовны по её просьбе, так как она сама написать не может. Она скончалась неделю тому назад и перед смертью просила не вызывать Вас телеграммой на похороны.
Она сказала так: «Я хочу, чтобы он запомнил меня живой, и не видел, как меня зарывают в землю». И еще она очень беспокоилась о Ванечке и просила, передать Вам, чтобы Вы не отдавали его в институт, где учились сами. Она сказала, что он должен распоряжаться своей судьбой сам, то есть жениться на любимой девушке, иметь столько детей, сколько захочет, и жить на своей родине,в доме, который построит сам.
Вот и все.
Если Вы захотите приехать на её могилку, звоните по этому телефону: ……».
Он отложил письмо в сторону и впервые за всю свою жизнь почувствовал себя совершенно одиноким, словно очутился где-то на Луне, на которой нет никого и ничего, кроме холодного песка под ногами. И сердце его вдруг забилось как-то трудно и больно, чего раньше с ним никогда не было. Он хотел позвонить Льву Борисовичу и попросить его срочно приехать, но свой телефонон он оставил в детской.
И тогда он крикнул, пересиливая боль:
- Ваня!
И тут же услышал его голос, как будто бы издалека, хотя мальчик уже стоял в дверях на веранду:
- Тебе чего, дед?
Алданов хотел попросить его принести ему телефон, но боль в сердце неожиданно отступила, и он, улыбнувшись внуку, бодро ответил:
- А ничего. Просто хотел спросить, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
- А ты кем был?
Этот вопрос застал его врасплох, и он ответил на него, совершенно не думая:
- Учителем. Учил детей на Севере.
- И чему ты их учил?
- Математике. То есть, учил считать, складывать, вычитать, умножать и делить.
- Ух, как много! А почему ты меня этому не учишь? Я ведь уже сам могу считать до десяти.
- Скоро пойдешь в школу, там тебя всему научат. А я на пенсии, мне от этого отдыхать надо.
- Ну, и отдыхай на здоровье. А я подумаю, кем мне стать …
Он убежал, а Алданов легко вскочил с кресла, словно сердце у него не болело десять минут назад, и пошел к себе в комнату. Там он открыл шифоньер, достал из него свой парадный костюм, еще с полковничьими погонами, и упрятал егов чемодан.
«А то увидит его Ваня, - думал он, - и начнет допытываться, почему учителя на Севере военную форму носят, и за что их награждают такими красивыми орденами».
И не успел он закинуть чемодан на антресоли, на которые любопытный Ванечка взобраться не мог, как появился Лев Борисович и принялся измерять у него температуру и давление. По ходу дела он поинтересовался, что Евгений Петрович читает и что смотрит по телевизору.
- Читаю «Трёх мушкетеров», а телевизор вообще не включаю, - раздраженно ответил Алданов, которому стала надоедать эта докторская опека, присущая персоналу лечебницы для душевнобольных.
И Лев Борисович сразу это почувствовал.
- Со здоровьем у вас, уважаемый Евгений Петрович, все в порядке, - сказал он, засовывая свою аппаратуру в чемоданчик с красным крестом. – Но я лично считаю, что скука – это тоже хворь, к тому же, похуже, чем ОРЗ. Как давно вы были, например, в музее или в театре? Советую съездить вам в Сочи, где в местном художественном музее разместили шедевры зарубежной живописи из Эрмитажа. Причем только на два месяца. Так что поспешите и прихватите с собой этого мальчишку с длинным носом, который он сует куда попало.
- Запомните, Лев Борисович, - заворчал Алданов. – Этот длинноносый мальчишка, как вы изволили выразиться, отныне мой внук, и подозревая его в излишнем любопытстве, вы оскорбляете прежде всего меня. Что касается поездки в музей, я обязательно последую вашему совету, хотя никогда не увлекался живописью, а из старых мастеров знаю только Веласкеса и Гойю.
- И даже Рембрандта с Тицианом не знаете? – удивился доктор.
- Даже их.
- Понимаю… Вы, вероятно, долгое время жили в Испании, не так ли?
- Всего одну лишь неделю, да и то проездом. Не ломайте себе голову, Лев Борисович. Вернусь из Сочи и обязательно расскажу вам о своём пребывании в Мадриде и Сарагосе и почему мне нравятся картины Веласкеса и Гойи..
Узнав, что на следующий день они едут в Сочи, Ваня обрадовался:
- Будем на «чертовом колесе» кататься, да?
- Нет, Ваня, мы пойдем с тобой в музей картины смотреть. Ты когда-нибудь был в художественном музее?
- Нет, но картины смотреть я люблю. Например, «Три богатыря». У бабушки была такая огромная книга, «Васнецов» называется. Там было много очень хороших картин: «Три богатыря», «Алёнушка», «Ковер - самолёт»…
- Ну, а теперь ты увидишь такие же картины, только не в альбоме, а на стене, в натуральную величину. Я думаю, они тебе тоже понравятся.
Картины в музее Ванечке понравились, только ему не терпелось увидеть их все сразу, и он упорно тащил деда за руку из одного зала в другой.И когда они вошли в зал, в котором ему в глаза сразу бросилась большая картина Веласкеса «Завтрак», Алданов сказал ему:
- Знаешь что, дорогой мой, я уже устал за тобой бегать. Поэтому я отдохну вот здесь на банкетке, а ты иди и смотри все, что тебе нравится. Запомни, номер этого зала шестой, а называется он «Золотой век испанской живописи». Запомнил?
- Да, - шёпотом ответил Ваня. – Это совсем нетрудно: зал номер шесть, «Золотой век испанской живописи».
Он убежал, а Алданов устало присел на мраморную скамью на середине зала и решил больше никуда не ходить.
Он сидел в тишине и покое, неотрывно смотрел на веселых испанцев, завтракающих за общим столом, и грустил оттого, что ему ни разу не пришлось позавтракать в такой дружной компании.
А потом он увидел на другой стене полотно Гойи «Портрет актрисы Антонии Сарате» и вспомнил…