+NNDNN+
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Неукротимый дух, в сочетании с железным здоровьем, способен помочь человеку прожить долгую, но, увы, не вечную жизнь. Пословица гласит: «В здоровом теле – здоровый дух». Но дух может всегда оставаться здоровым, а вот тело, к сожалению, нет.
К 1514 году губернатор португальской Индии и рыцарь Ордена меченосцев Святого Иакова (Сантьягу) генерал-капитан дом Афонсу Албукерки без остатка израсходовал весь отпущенный ему Богом запас своей недюжинной жизненной силы. Половины тех бурных лет, которые он прослужил в Индии правителем тамошних португальских владений, хватило бы, чтоб превратить обычного человека в полную развалину.
Еще не исцелив свои тяжелые раны, полученные при налете на Каликут, он штурмовал Гоа, руководил в тяжелейших условиях военными действиями, и бестрепетно переносил долгую голодовку вместе со своим запертым в речной ловушке флотом. На этот же тяжелый год пришлось вторичное покорение Гоа и закрепление достигнутых успехов. На следующий год последовала экспедиции в Малакку. Взятие, несмотря на все сопутствующие сложности, этого богатейшего города - ключа к Юго-Восточной Азии - и спешное строительство там форта в условиях удушающей жары заполнили последующие восемь месяцев, затем последовало кораблекрушение на обратном пути в Индию из Малайи. Потом, без всякой передышки, пришлось брать приступом удерживаемый индийскими магометанами Бенаштарим, штурмовать Аден, провести целый год в Индии, улаживая тамошние дела, и окончательно подчинять богатейший Ормуз - ключ к Персидскому заливу - власти короля Португалии.
Как может убедиться уважаемый читатель, Афонсу Албукерки едва успевал решить одну задачу, как ему приходилось браться за другую, также срочно требующую решения. И все эти огромные усилия ему приходилось предпринимать в условиях климата, подрывающего энергию непривычного к нему белого человека. В наше время люди европейского происхождения, которым приходится жить и работать в тропиках, пользуются правом регулярного оплачиваемого отпуска в зоне умеренного климата. Албукерки же, если и покидал на время побережье Индии, то лишь для того, чтобы – в самое жаркое время года, из-за муссона – проложить морской путь в Малакку, к Красному морю или Персидскому заливу. На протяжении девяти лет он не жил в условиях более умеренного климата.
Кроме проблем, связанных с тяжелыми климатическими условиями, на его здоровье сказывались постоянные заботы, связанные с недостатком сил и средств. Необходимость выполнять силами всего лишь сотен людей работу, для выполнения которой их требовались тысячи; поддерживать в боеспособном состоянии войска, которым хронически не хватало снаряжения; владычествовать, без провианта и материалов, на прохудившихся кораблях, над морями; применяясь к обстоятельствам, маскируя свою реальную слабость, изощрять весь свой ум, всю свою находчивость, всю свою изобретательность в изыскании средств и путей для того, чтобы, будучи фактически предоставленным лишь самому себе, играть перед внешним миром роль полновластного вершителя судеб этого мира, опирающегося на всю мощь безоговорочно поддерживающей его во всех начинаниях великой державы.
То, что Албукерки любил свою неблагодарную задачу, в награду за неукоснительное исполнение которой чаще всего получал лишь мелочные придирки и критические замечания от своего короля дома Мануэла I Счастливого, что он предавался ее выполнению всей душой и всем сердцем и жил лишь ради нее, а не ради чего-либо другого, недвусмысленно явствует из его писем. А то, что он на протяжении столь продолжительного времени так стойко переносил невероятные физические, нравственные и нервные нагрузки, связанные с выполнением этой его главной, а точнее – единственной жизненной задачи, доказывает его невероятную духовную мощь и физическую крепость. Однако неизбежно должен был наступить тот черный день, в который его тело стало уступать его духу в стойкости и силе. К концу 1514 года губернатор португальской Индии стал понимать, что достиг предела своих физических возможностей, и приближается к концу своего жизненного пути. Привычный для дома Афонсу бег наперегонки со временем стал неотвратимо превращаться в бег наперегонки со смертью.
Всякий другой снизил бы темп или попросился бы в отставку. Албукерки же только крепче стиснул зубы, удвоил свои усилия, и твердо решил с пользой для короля и отечества провести в Индии остаток жизни. Он все еще надеялся дожить до взятия Адена.
Не упуская эту цель из виду, он приложил все усилия к ускоренному завершению строительства португальского форта на земле Ормуза. Если дом Афонсу хотел успеть отплыть со следующим муссоном из Гоа к Красному морю, форт в Ормузе надлежало достроить к до наступления декабря. Ему, подчинившему своей власти Малакку, контролировавшую морской путь на Дальний Восток, Гоа в середине побережья Индии и Ормуз, оставалось теперь только закрыть ворота в пролив Баб-эль-Мандеб («Ворота Слез»), чтобы обеспечить нерушимость границ португальской колониальной империи. Однако и у него, несмотря на все мечты о будущей лузитанской мировой державе, предвосхищавшие позднейший геополитический проект лузотропикализма, случались минуты сомнений в их осуществимости. По плечу ли была столь гигантская задача его маленькому португальскому народу? Решение столь многих проблем зависело от столь немногих людей! И кто мог быть уверен в том, что сыновья великих отцов окажутся во всем «на высоте», полностью осознав возложенную на них великую ответственность, как перед памятью предков, так и перед идущими им самим на смену поколениями?
Португальские капитаны считали стены ормузского форта недостаточно толстыми, но Албукерки вразумил их на этот счет: «До тех пор, пока эти стены не служат угнетателям, их толщина вполне достаточна. Если же в подвластных нам землях исчезнут человечность и доверие, даже самые толстые стены не помогут нам удержать их под нашей властью Португалия бедна. Когда бедняками овладевает дух стяжательства, когда они становятся алчными, им угрожает опасность очень скоро превратиться в угнетателей. Богатства Индии слишком соблазнительны. Я опасаюсь наступления времен, когда о нас пойдет слава не отважных воинов, но сребролюбивых и жадных тиранов-стяжателей».
Сам он был абсолютным бессребреником – вероятнее всего, соблюдая (скорее осознанно, чем неосознанно, хотя точно мы это навряд ли когда-либо узнаем), орденский обет нестяжания. Так же, как и другой орденский обет меченосцев Святого Иакова – обет безбрачия, ведя фактически, жизнь «инока в миру» (христианская традиция знает такой вид монашества). И третий обет – послушания, орденский характер которого дополнительно подчеркивался тем обстоятельством, что он был во всем послушен королю, являвшемуся одновременно и главой духовно-рыцарского Ордена Христа (преемника португальского филиала Ордена бедных соратников Христа и Храма - тамплиеров). Впрочем, довольно об этом...
Любимое детище Афонсу Албукерки – господствовавший над Ормузским проливом форт, или крепость, был построен на мысе, далеко вдававшемся в море. Фундамент крепости частично находился под водой, вследствие чего каменщики, клавшие его, могли работать только в часы отлива. Кроме того, для подводных частей фундамента требовался особый, устойчивый к воздействию морской воды, раствор. Еще более трудоемкой работой было разрушение сохранившихся на материке старых, вышедших из употребления фундаментов, с целью их последующего использования в качестве стройматериала для форта. Стены нового оплота власти Португалии в Ормузе были защищены восемью возвышающимися над ними башнями, над которыми высилась громада возведенной внутри внешних стен крепостной цитадели. Поскольку на острове Ормуз не было своих источников питьевой воды, форт был снабжен на случай осады двумя огромными цистернами с каменными стенами, вместимостью в четыре тысячи тонн воды.
Для европейцев постоянный тяжкий труд строителей под палящими лучами летнего солнца Персидского залива означал бы верную смерть. Поэтому губернатор разделил своих людей на двенадцать «стройотрядов» (или, если угодно, бригад строителей), работавших всегда по два в день. А вот туземные рабочие трудились на «ударной стройке колониализма» без всякого отдыха. «В помощь нашим португальцам и малабарцам из Гоа я придал еще отряд ормузских строителей» - докладывал дом Афонсу королю португалии «и потому под моим началом на стройке постоянно трудятся от восьмисот до девятисот человек».
День за днем палящие лучи солнца раскаляли голые песчаные дюны, по которым голые люди длинной чередой волокли тяжелые камни. Стены форта становились все выше, но строители были уже не в состоянии выносить все возраставшую нагрузку. Постепенно от истощения и перенапряжения, дизентерии и лихорадки умерли триста португальцев и почти все малабарцы. Нередко строители падали мертвыми прямо во время работы.
Случайно губернатору стало известно, что флотские медики не слишком добросовестно исполняют свой врачебный долг, и даже отказываются бесплатно посещать больных (не говоря уже о том, чтобы бесплатно их лечить)! Дом Афонсу вызвал нерадивых эскулапов «на ковер» и поинтересовался причинами столь высокой смертности среди строителей форта. Когда ученая братия принялась «пудрить мозги» генерал-капитану, не давая ему четкого ответа на поставленный вопрос, губернатор взорвался: «Раз вы, врачи, состоящие на королевском жаловании, не знаете причин заболеваний ваших пациентов, придется мне поближе познакомить Вас с болезнью, от которой они умирают!»
Он заставил эскулапов таскать камни для форта до самой ночи, после чего отпустил их восвояси, сказав на прощание: «Ученым мужам, написавшим медицинские книги, помогающие Вам грести деньги лопатой, были неведомы болезни, вызываемые тяжелым трудом. Теперь, когда я дал Вам возможность познакомиться с ними на собственном опыте, Вы, полагаю, сможете лечить моих больных людей. Не забудьте при этом делиться с пациентами деньгами, так легко Вам достающимися. По-дружески советую Вам так поступать, ибо, право, не хотелось бы видеть Вас в роли скованных цепями гребцов на галерах!»
Несмотря на изнурительный тяжелый труд в ужасную жару, никто из строителей не жаловался и не возмущался – все видели, что губернатор делил с ними все тяготы. Так, во всяком случае, пишет хронист…
Если Албукерки считал какую-либо работу необходимой, она должная была, по его мнению, быть выполнена, пусть даже ценой здоровья и самой жизни. Тем не менее, дом Афонсу воздавал должное усердию и трудолюбию своих португальцев. И потому подчеркивал в своем последнем письме королю Португалии дому Мануэлу: «Рыцарям и фидалгу, завоевателям целых царств и покорителям столь многих городов, поверьте, очень горько умирать во время перетаскивания камней, как умер недавно Гарсия Куэлью».
Сам Албукерки в начале августа заболел дизентерией, причем в весьма тяжелой форме, «ибо он – человек преклонных лет и сильно истощен». В действительности губернатор португальской Индии не был таким старым, каким казался своему молодому секретарю – скорее всего, ему не было и пятидесяти пяти лет от роду. Но дом Афонсу никогда не позволял себе «расслабиться», взять отпуск, просто отдохнуть. Несмотря на жестоко мучившую его «поносную болезнь», он с утра до вечера руководил всеми работами, пока не слег окончательно в конце сентября. На протяжении одиннадцати дней он не общался ни с кем, кроме своего слуги и верного Перу д'Алпойма, недаром прозванного «тенью губернатора».
Это неожиданное исчезновение движущей силы строительства нового португальского форта не замедлило сказаться буквально во всем. Все работы застопорились. Португальцы начали по разным поводам конфликтовать с туземцами. По городу Ормузу поползли слухи о смерти губернатора.
Между тем, старый рыцарь Ордена Сантьягу был все еще жив, хотя и совершенно обессилен болезнью и переутомлением. Пока же Албукерки был жив, он знал обо всем, что творилось в зоне его ответственности. Узнав о положении дел в Ормузе, принимавшем все более угрожающий оборот, дом Афонсу решил что не может позволить себе роскоши продолжать почивать без забот на больничной койке. Он приказал перенести свою постель из внутренних покоев к окну, выходившему на стройплощадку. Оттуда губернатор, видный всем и каждому, мог не только наблюдать за ходом строительных работ, но и разговаривать с каждым из строителей. Его состояние все ухудшалось, но возобновившееся под его надзором строительство форта продвигалось все дальше. Албукерки твердо рассчитывал в декабре быть в Гоа, не подозревая о том, что Гоа уже находится под фактическим управлением назначенного ему королем Мануэлом преемника – Лопу Суариша…
Королева Португалии, более разумная и дальновидная, чем ее самодовольный и самовлюбленный державный супруг Мануэл, как во всех вопросах до того, долго заступалась за Албукерки, прося оставить его на посту губернатора Индии, и даже обратилась к своему венценосному отцу – королю Арагона – ходатайствовать об оставлении Албукерки в этой должности. Но умный испанец предпочел не вмешиваться в дела соседней державы, его не касающиеся. Хотя и заметил, как бы мимоходом, в беседе с посланником Португалии, что не понимает, чего его венценосный зять Мануэл хочет добиться, отзывая Албукерки с Востока.
Дом Мануэл долго колебался. Однако Албукерки вот уже девять лет был далеко от Лиссабона, «за семью морями», а Лопу Суариш – рядышком, под самым боком, поддерживаемый своей многочисленной придворной родней. Хотя у дома Афонсу оставались еще друзья в Португалии, узы дружбы, как это ни печально, имеют свойство постепенно ослабевать, если друзья расстаются надолго…
В конце концов Суариш все-таки добился своего и в сентябре 1515 года высадился – ко всеобщему и не слишком лестному для него удивлению – в Индии. Гоа принял его с ледяной учтивостью и почти нескрываемым недовольством.
«Вероятно, мой брат, король Португалии, нуждается в Афонсу Албукерки для решения более важных задач» - заметил дружественный португальцам и зависимый от них раджа Кочи-Кочина. А самутири-самурим, правитель Каликута (Кожикоде), спешно укрылся в своем горном дворце, лишь бы только избежать встречи с новым португальским губернатором.
Столь холодный прием лишь усилил ненависть Лопу Суариша к Афонсу Албукерки. Он утешался лишь предвкушением того, какие чувства испытает тот, вернувшись из Ормуза и узнав, что его должность занята им, Лопу Суаришем.
Однако Албукерки, похоже, собирался лишить своего злокозненного преемника этого удовольствия, смежив навеки очи на земле Ормуза, под неумолчный плеск волн Персидского залива. Ибо даже ранней весной в Ормузе было жарко, как в печи. С каждым днем росло число хворых и умерших. В ожидании скорой смерти, тяжелобольной губернатор созвал всех капитанов и фидалгу, строго приказав им беспрекословно повиноваться приказам того, кого король назначил ему в преемники. «Вы же сами понимаете, что иначе возникнет неразбериха и смута, которые неминуемо нанесут вред всему нашему делу – чем и как Вы тогда оправдаетесь перед королем?» Глубоко растроганные словами умирающего, все капитаны и фидалгу торжественно поклялись следовать его указаниям и приказам его преемника, после чего повторили, в индивидуальном порядке, свою клятву – на этот раз уже не в устной, а в письменной форме.
Албукерки же продолжал бороться со смертью, хотя и уполномочил Перу д'Алпойма самостоятельно делать не терпящие отлагательств распоряжения и подписывать срочно нуждающиеся в подписи бумаги, «ибо сам я более не способен надлежащим образом заниматься делами и решать вопросы».
В начале ноября строительство форта продвинулось настолько, что стало возможным установить бомбарды, наполнить крепостные склады провиантом и боеприпасом и залить воду в одну из крепостных цистерн. Гарнизон форта насчитывал четыреста солдат. Нести береговую охрану были отряжены три корабля португальского флота. Офицеры и чиновники будущей фактории проходили тщательный отбор на «профпригодность» Каждый из прошедших этот отбор кандидатов на замещение должности получал особый наказ - «Рижименту», содержавший подробнейшие должностные инструкции. Затем Перу д'Алпойм составил точную смету всех затрат, которым надлежало быть покрытыми за счет годовой дани с Ормуза.
После того, как Албукерки «внес таким образом полный и добрый порядок во все дела», он смог наконец пуститься в плавание, не зная (но, вероятнее всего, догадываясь), что этому плаванию суждено стать последним в его жизни. Возможно, в глубине его души оставалась крохотная искорка надежды на то, что морское путешествие возвратит ему силы (так, по крайней мере, утверждали доктора).
8 ноября Албукерки взошел на борт корабля с красивым названием «Флор да Роса» («Цветок Розы»). Это произошло в самый разгар полуденной жары, когда все живое укрывалось от зноя, где только могло. Он предпочел изнывать от жары, только бы избежать горечи расставания с жителями Ормуза, понимая, что «долгие проводы – лишние слезы». Ступив на палубу, дом Афонсу приказал поднять якорь – и «Флор ла Роса» вышел в море, снова бросив якорь лишь в миле от берега.
С этого «безопасного» расстояния дом Афонсу передал с гонцом свои прощальные наилучшие пожелания спасенному им от заговорщиков и поставленному на службу Португалии ормузскому царю Турану с присовокуплением извинений за то, что обстоятельства непреодолимой силы не позволили ему сделать это лично. Через пару часов к борту «Цветка Розы» пристала пришедшая из Ормуза лодка, доставившая Гассана Али, придворного вельможу ормузского царя, передавшего для дома Афонсу партию засахаренных фруктов. Скорее всего, доставка фруктов была лишь поводом. В действительности царь послал своего придворного узнать, жив ли еще губернатор. Поскольку Албукерки считал необходимым, в интересах достройки форта и вообще в интересах Португалии, опровергнуть слухи и сплетни о его мнимой смерти, он, собрав остатки сил, принял Гассана Али в своей каюте, разыграв перед ормузцем, благодаря напряжению своей сверхчеловеческой воли, роль идущего на поправку пациента.
Впрочем, он и впрямь почувствовал себя немного лучше, сменив зной, пыль и вечный шум Ормуза на чистые просторы океана, чьи волны вспарывал своим килем «Цветок Розы», шедший на всех парусах, надуваемых свежим морским ветром. Как вдруг, на пятый день плавания, грянул гром среди ясного неба. С «Флор да Роса» увидели приближающийся с юга «дау». Может быть, судно везет новости из Индии? Корабли встретились, капитан «дау» поднялся на борт «Цветка Розы» и был отведен в каюту Албукерки.
Этот капитан – мусульманин, совершавший плавание из Дабхола-Дабула в Малинди через Ормуз, сообщил дому Афонсу, что в Индию «два месяца тому назад прибыл новый губернатор с многочисленными кораблями и новыми комендантами фортов. Он прожил четыре недели в Гоа, после чего отправился в Кочин».
С того момента, как, услышав слова капитана «дау», Албукерки понял, что у него отняли дело всей его жизни, старый рыцарь прекратил борьбу со смертью. Чего ради было ему продлевать свое, ставшее отныне пустым и бессмысленным, земное существование? Он-то надеялся, что дом Мануэл не откажет ему на старости лет в единственной награде – умереть в Индии на посту ее губернатора. Но этой надежде не суждено было сбыться. Что же теперь ему оставалось? Влиться – пусть даже с герцогским титулом, пожалованным домом Мануэлом - в толпу паркетных шаркунов и лизоблюдов – знатоков «тайн лиссабонского двора»? Ему, привыкшему передвигать восточных государей, словно пешки, на шахматной доске, перекраивая по своему усмотрению политическую карту Азии?
«Португалия слишком мала для меня!» - вздохнул умирающий дом Афонсу.
При слабом бризе они медленно прошли Камбейским заливом. Впереди замаячил Дабхол. Албукерки приказал спустить с мачты королевский флаг, поскольку он больше не был губернатором Индии. И, облеченный в орденскую мантию рыцаря Христа, продиктовал свое последнее письмо дому Мануэлу – столь же деловое и сухое, как обычно:
«Сеньор!
Я пишу это письмо Вашему Величеству не собственноручно, ибо лежу на одре не болезни, но смерти, признаком скорого наступления которой служит моя дрожащая правая рука. В память о себе я оставляю сына, которому завещаю все мое имущество, хотя оно и очень небольшое. Но я также завещаю ему то, что мне причитается за мою службу, а это очень много. В мою пользу и в пользу моего сына должно говорить достигнутое мною в Индии. Я передаю Вашему Величеству Индию, важнейшие позиции которой взяты нами и находятся в Ваших руках. Остается сделать лишь одно – плотно закрыть врата в Красное море. Кстати говоря, я всегда советовал Вам, Сеньор, обеспечить оттуда безопасность Индии, избежав, таким образом, больших расходов.
Прошу Ваше Величество, памятуя об этом, в Вашей неизреченной милости, не оставить Вашей отеческой заботой моего единственного сына. Возлагаю мои надежды на Ваше Величество и на мою Государыню Королеву, передавая все мои дела на Вашу милость, которую я, умирающий теперь на Вашей службе, заслужил. Прошу также выплачивать моему сыну получаемый мной при жизни пенсион.
Писано на море, в шестой день декабря месяца 1515 года».
(Под этим написанным под диктовку дома Афонсу секретарем текстом письма умирающий старый кавалейру своей слабеющей рукою начертал:
Вашего Величества слуга
А. ди Албукерки).
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!