Вот уже почти сто лет имя Аркадия Петровича Гайдара на слуху у читателей и общества. В советское время он был командиром краснозвёздной тимуровской гвардии. В 90-е годы прошлого века – убийцей и преступником. В наши дни всё чаще говорят о воцерковленности детского писателя.
Повод для разноречивости мнений давал сам Гайдар, и жизнью и творчеством. Но объективная причина в том, что в периоды слома эпох и переоценки духовных ценностей в идеологическом брожении общества возникает потребность переписывать не только историю государства, но и биографии публичных личностей.
Аркадий Гайдар не стал исключением. В музеях, связанных с его именем, вы найдёте сейчас свидетельство его неравнодушия к религии, и вас, пожалуй, убедят в воцерковленности детского писателя, известного многим по синему френчу с орденом «Знак Почёта», галифе и хромовым, офицерским сапогам.
В Литературном музее А.П. Гайдара в Арзамасе выставлена библия карманного формата, переданная одной из сестёр писателя, и вам расскажут, что это очень объёмистое по толщине издание прошло с курсантом и командиром Аркадием Голиковым чуть ли не всю Гражданскую войну. И у вас никогда не возникнет сомнение в нестыковке форматов тонкой полевой сумки командира и карманно-объёмной библии? И неужели примите на веру, что в вещевом мешке командира при его кочевой жизни и скромном наборе вещей для жизни по-спартански любая неформатная вещь, от библии до зубочистки, приживётся?
В низовом армейском звене ревностный осмотр командиром вещей у подчинённых – азбука повседневной жизни, начиная с первого, утреннего построения. А неформат такого рода изданий в вещах красного командира – это повод для него заглянуть в кабинет оперативного работника с последующим выставлением в нательном белье к выщербленной пулями стенке. Современным военным проще поверить в бритвенный прибор и перочинный ножик Гайдара на войне и, может быть, в крестик и образок, чем в многостраничную книжицу. Сомневаетесь?
А вот в музее А.П. Гайдара в подмосковном Клину вы увидите в экспозиции библию размером раза в три бОльшую, чем арзамасская. Её сохранили для нас жена Аркадия Петровича Дора Матвеевна и приёмная дочь Евгения. В этом издании вы найдёте подчёркивания, возможно, сделанные основным пользователем – Аркадием Гайдаром. Впрочем, как говорят бывалые солдаты, на войне атеистов не бывает.
Оба эти раритета соотносимы с возрастами изданий и их хозяина. В это несложно поверить. А какая из этих библий прошла через жизнь и судьбу детского писателя, преданного делу революции, не сходила с его рук, прикипевших к маузеру и перу, была настольной, пусть каждый посетитель озадачивается собственным сомнением.
Для нас же важно напомнить о склонности Гайдара к розыгрышам, мистификации, которые сродни забавам ребёнка. И то и другое в бытовом и профессиональном поведении писателя объяснялось его творческой натурой. Особенно в период писательского становления. Банально, но без склонности к фантазии не наполнить содержанием литературно-художественную форму. Владение жанром – один из признаков профессионализма писателя. Этот гайдаровский дар проявлялся не только в революционной тематике. Он неплохо освоил старославянскую, церковную лексику вместе с её содержанием, что, признаем, запредельно для понимания его почитателей, вскормленных красными звёздами, горнами и барабанами.
Гайдар не раз демонстрировал в некоторых житейских ситуациях и в письмах к друзьям перевоплощение во вроде бы чуждые ему, бывшему красному командиру, образы. Чего стоит, например, его реплика на окрик милиционера у одного из посольств в Москве о высматривании лучшего места для метания бомбы. Не советуем ввязываться в такое фантазийное недоразумение, чтобы не поплатиться, как шутник-писатель, короткой отсидкой в отделении милиции.
Но нам впору вспомнить старые добрые времена – начало 30-х годов прошлого века. Дикий всплеск атеистических инициатив члена Контрольной партийной комиссии при ЦК ВКП /б/ Емельяна Ярославского. Разгром алтарей, изъятие икон, сбрасывание крестов. Разрушение храмов или их перевод в статус домов культуры, сельских клубов, кинотеатров, овощехранилищ, складов и мастерских МТС.
И вот - выход в 1930 году повести «Школа», где личностные и идеологические симпатии Гайдара балансируют на грани. С первой строки пока не понятно, поэтизируется ли облик Арзамаса, насыщенный церквями: «Город был похож на монастырь: стояло в нём около тридцати церквей да четыре монашеских обители. Много у нас в городе было чудотворных святых икон. Пожалуй, чудотворных больше, чем простых» /1/. А следом: не ирония ли? Похоже на то: «Но чудес в самом Арзамасе происходило почему-то мало. Вероятно, потому, что в шестидесяти километрах находилась знаменитая Саровская пустынь с преподобными угодниками и эти угодники переманивали все чудеса к своему месту» /2/. Далее усиливает иронию автора рассказ о бродяге Митьке-цыгане, который, раскаявшись, приобщился к православной вере, но ничего путного из этого не вышло. Учитесь таким вот образом убаюкивать бдительность советского цензора, и вы станете русским классиком на все времена.
А в это время автор выходит на оперативный простор, где поэтика православия раскрывается и в красках и звуках: «Тихий и патриархальный у нас был городок. Под праздники, обычно в пасху, когда колокола всех тридцати церквей начинали трезвонить, над городом поднимался гул, хорошо слышный в деревеньках, раскинутых на двадцать километров в окружности» /3/. Подробно описаны звоны Спасского монастыря и Никольской обители. Тут и надтреснутый голос и рявканье «отрывистым дребезжащим басом» /4/. И высокие, звонкие переливы. В этот восторг автора, пожалуй, можно вовлечь и цензора и ярого атеиста. Чтобы опять усыпить их бдительность, Гайдар упоминает «невзрачную церковь маленькой тюрьмы» /5/, что «присоединилась к общему нестройному хору» /6/. И писатель не скрывает искренний восторг, разделённый с персонажем, который «любил взбираться на колокольни» /7/, с последующим описанием экскурсии, доступной, кстати, сейчас и гостям Арзамаса.
С церквями и колокольным звоном всё ясно. Облик храма примирит любого атеиста в споре о лидерстве и красоте архитектурных объектов. А как простить Гайдару обаятельный образ батюшки? «Его любили у нас» /8/, - отмечал автор. «Нашему священнику отцу Геннадию было этак лет под семьдесят, - пишет Гайдар. - Лицо его из-за бороды и бровей не было видно вовсе, был он тучен, и для того, чтобы повернуть голову назад, ему приходилось оборачиваться всем туловищем, ибо шеи у него не было заметно вовсе» /8/. Отец Геннадий, по словам автора, был «величественный и одушевленный, как пророк» /9/. А любили его, как показано в повести, за доброту и внимание к детям, за сочувствие и сопереживания им. Такого батюшку трудно посадить за пулемёт на колокольне, приобщить к стрельбе по красным конникам, подтянуть к образу врага из революционной публицистики. И в этом тоже Гайдар, с той правдой жизни, что торит дорогу в классики советской литературы.
Таков он на виду, Гайдар публичный, слово которого, им осознанное, контролируется издательско-читательским сообществом. А что скажет по нашей теме на кухне, не таясь? И там всё тот же ироничный Гайдар, любящий город детства. Вот что пишет он из Арзамаса через пять лет после издания «Школы» писателю Рувиму Фраерману: «Арзамас с тех пор, как я его оставил, изменился не очень сильно – поубавилось церквей, поразбежались монахи, да и то часть встречалась: там на базаре инокиня торгует потихонечку иконами, смоляным ладаном, венчальными свечами, тряпичными куклами; там, глядишь, престарелый Пимен тянет за рога упирающуюся козу и славословит её матом или кротко поёт хвалу богу и добирает в кружку до пол-литра» /10/. Видно, что симпатии писателя на стороне земляков.
До «Школы» Гайдар уже наработал опыт обращения к «церковной» теме. Летом 1926 года после напряжённой работы в пермской «Звезде» Гайдару потребовался отдых. Сказались последствия контузии. И друзья отправили его в отпуск за город, на природу, в глухомань, откуда получали от него странные письма. Одно из них, второе по счёту, открывалось таким обращением: «Господи, укрепи мя в моём благом начинании. Господи, в руце передаю дух мой « /11/. Дальше, как говорится, больше. А в конце вместо вменяемого «Твой Гайдар», не менее странная, чем письмо, подпись: «Схимник раб Аркадий». Эпистолы свидетельствовали о «перерождении» Гайдара: «Я молю Господа Бога…», «Ибо одному всевышнему видно…», «И если бы только не твёрдое упование на его бесконечное милосердие…» /12/. Куда уж убедительнее дальнейшее: «Но… на всё его святая воля, и если этому суждено уже было свершиться, я с спокойствием, свойственным истинному христианину, приму на себя всю тяжесть последствий этого рокового случая, хотя и молю беспрестанно – да минует меня чаша сия» /13/.
22-летний Гайдар не скрывал подготовленности к тому, о чем говорил. Его воцерковленность подкреплена «научной» осведомленностью: «И мне припоминаются слова св. Симона Капернаумского, где в книге «О искушениях дьяволом человека» он говорит, что «лучше б предотвратить безгреховно и поелику возможно несчастье, нежели умышленно вызвать его, дабы причислиться к сонму пострадавших, ибо если сказать: Господи, во имя твоё обрубаю палец, то не приемлет Господь столь безрассудной и никчёмной жертвы» /14/. И это после повести «В дни поражений и побед», после ставшего революционной классикой рассказа «Р.В.С.»?
«Не удивляйся, брат мой о Христе сиему благочестивому раздумью, охватившему меня, ибо уединение и отдалённость от суетной жизни с соблазнами её невольно наводят на подобные размышления» /15/, - успокаивает бывший красный командир друзей и нас с вами.
Таких гайдаровских писем наберётся с десяток. Они очень убедительны и верны по содержанию. Как не возрадуется православная душа таким словам: «Воспоём же хвалу ему Всеблагому, и да простит он нам прегрешения вольные и невольные, ибо все мы люди, все человеки, и аз есмь среди них первый» /16/.
Или это: «Господи, господи, по что ты дал властителю междуусобиц, сеятелю раздора и смутителю человеческого покоя – князю тьмы и злобствования» /17/.
Таков с подбором цитат наш взгляд на дурачества Гайдара, взгляд со стороны. А как оценивал он себя? В год выхода в свет «Школы» в письме из Москвы к одному из пермских журналистов Гайдар так отзывается о работе в «Звезде»: «Счастливое, хотя и немного слишком озорное время было» /18/, и после просьбы выслать книгу переходит на прежний стиль общения: «Если бы я не знал, что ты добр, как Христос и Магомет, вместе взятые, я был бы уверен, что, прочтя сии строки, ты злорадно сказал бы…» /19/.
С учётом гайдаровского озорства вряд ли был бы состоятелен и серьёзен прогноз другой судьбы писателя, сходной, например, с жизненным выбором нашего современника, отца Киприана, бывшего советского офицера, воевавшего в Афганистане и занявшего «командное» место в лоне церкви. В наши дни такие случаи не единичны.
Убеждённые ленинцы простят Гайдару церковные «песнопения» в начале повести «Школа». Ведь писатель обращается к историческому облику Арзамаса времён самодержавия и революционных перемен в России. А как быть с личной перепиской, обнародованной 55 лет назад, в 1968 году, пермскими биографами Гайдара Саввой Гинцем и Борисом Назаровским? Надо признать: Гайдар - мистификатор. Эпистолярный жанр потворствовал творческому зуду. Объясним и выбор лексики. Классическое образование Аркадия Голикова разительно отличается от образования нашего. Он неплохо усвоил один из предметов программы обучения в реальном училище – Закон Божий и применил его на практике, как оказалось, в очень востребованном виде. А где ещё, как не в ироничной переписке с друзьями? Бывало, в письмах Гайдар частенько поминал Бога всуе, по бытовой привычке, как многие из нас.
Новые исторические эпохи периодически шерстят систему классического образования. Поговорив с выпускником советской школы, гимназистка прошлого века пришла бы в ужас от его невежества. Не знать Закон Божий, древнегреческий и латинский языки, предпочесть французскому немецкий? Какой моветон! Вот так и наши современные «неучи», воспитанные на айти-технологиях и рок-предпочтениях, поразят нас невежеством и будут правы в том, что до некоторых их познаний нашим задорным старичкам тянуться и тянуться.
Так что же примирит нас всех с так называемым Гайдаром воцерковленным? Возможно, его вера в «светлое царство социализма», с которой шёл на риск и самопожертвование его персонаж из повести «Школа». Отзвуком его веры стал Моральный кодекс строителя коммунизма из «Программы КПСС» хрущёвских времён, впитавшем, в сущности, некоторые моральные постулаты православия. В этом сложном замесе духовных ценностей кто из нас посягнёт подвергнуть сомнению очень светлый, совестливый и жертвенный по своей сути и выбранной судьбе облик такого разного и такого цельного детского писателя? Кто не увидит в нём всадника, скачущего впереди?
1. Гайдар А.П. Собрание сочинений. Том первый. – М.: Детская литература, 1979. С. 76-77.
2. Там же. С. 77.
3. Там же.
4-7. Там же. С. 78.
8. Там же. С. 82.
9. Там же. С. 84.
10. Гайдар А.П. Собрание сочинений. Том четвёртый. – М.: Детская литература, 1982. С. 372.
11 Гинц С.М., Назаровский Б.Н. Аркадий Гайдар на Урале. - Пермь, 1968. С. 216.
12-15. Там же. С. 217.
16. Там же. С. 218.
17. Там же. С. 219.
18. Гайдар А.П. Собрание сочинений. Том четвёртый. – С. 356.
19. Там же. С. 357.